* * *
Дом. Горячая ванна. Ужин. Неудачный ужин, если быть точным. Мириам вырвало, и как бы сильно после не урчал пустой желудок, она так и не смогла больше поесть. Спасла лишь бутылка woodford reserve, которую принес бывший ухажер. Они выпили и занялись любовью, а после, когда опьянение прошло, Мириам велела ему проваливать. Ночь окружила ее. Тихая, одинокая ночь. Виски оказалось дешевой подделкой, и Мириам чувствовала, как у нее начинает болеть голова. Она вспомнила Джейка. Вспомнила проведенную с ним ночь. Вернее не ночь, а то, куда они отправились с ним в безумном хороводе животных инстинктов. Дикие леса, дьявольские пляски, барабаны, костры… Мириам осторожно запустила руку под левую подмышку. Плоть была мягкой и теплой. Никаких уплотнений. Никакой опухоли. Словно и не было конца света. Ее конца света. Мириам отыскала в темноте телефон и позвонила матери.
– Извини, что накричала на тебя, – сказала она, прикуривая сигарету.
– Ничего, я уже привыкла, – сонно сказала мать.
– Нет. Мне, правда, жаль, – Мириам выпустила к потолку струю синего дыма и пообещала, что приедет на день рождения отца.
– Мне его обрадовать или пусть будет сюрприз?
– Пусть лучше будет сюрприз, – сказала Мириам, и мать где-то далеко тяжело вздохнула.
2
Друг детства это всегда друг детства. Особенно если он жил напротив твоего дома. Ну, собственно, с одним из таких друзей Мириам и проснулась на следующий день после юбилея отца. Она соскользнула с кровати и собрала разбросанную на полу одежду. Секс был отвратительным, и громкий храп Майка усиливал чувство разочарования. Да. Похоже, иногда действительно лучше оставаться друзьями, не переступая эту тонкую грань.
Мириам оделась и подошла к зеркалу. В тридцать два бурную ночь сложно скрыть. Она топчется на твоем лице, оставляя неизгладимые следы, которые даже косметикой спрятать сложно. Мириам вышла на улицу и закурила. День обещал был жарким. День…. В памяти родилось далекое эхо барабанного боя. Два месяца назад она спасла себе жизнь. Не Джейк, а она. Она нашла его. Она заставила его поделиться с ней своей силой…. Жирная муха села ей на плечо.
– Пошла прочь, – отмахнулась от нее Мириам. Муха взвила в воздух, немного покружила над растрепанной головой и снова опустилась на плечо. Мириам замерла, занесла руку и ловко прихлопнула надоедливую тварь. Кожа на плече лопнула. – Это что еще за… – Мириам выгнула шею, пытаясь разглядеть небольшую язву на бледной коже. Крашенный ноготь сковырнул гнойную корку. Желтая слизь тонкой струйкой скатилась по руке. Боли не было. Мириам погрузила ноготь в рану и ничего не почувствовала. – Боже мой! – прошептала она, отгоняя еще одну муху.
* * *
Трупные пятна. Они начали появляться на теле Мириам, спустя месяц после того, как она обнаружила на плече язву. "Чертов Джейк!" – думала она, листая журнал приемов, когда началась ее смена. Три месяца назад его привезли в больницу. Она помнила тот день. Еще бы! Кто такое забудешь. Пикап переехал его, раздробив кости, и группа медиков, выехавшая на вызов, сказала, что ничего уже от них не зависит. Они могли только ждать. Ждать, когда за Джейком придет смерть. Но смерть не пришла. Вместо этого сломанные кости срослись, а раны затянулись. В бреду он назвал адрес своей прежней семьи. Девушка и ребенок. Мириам нашла их, после того, как узнала, что ей осталось не больше месяца. "А что собственно, терять?!" – решила она. Жули, высокая и худая, как страус, встретила ее на пороге обветшалого дома, укачивая на руках годовалого ребенка. Мириам дождалась, когда девочка заснет, и выслушала долгую историю. Историю Джейка.
– Вот возьмите, – сказала Жули, протягивая ей записи отца ребенка. – Он долгое время пытался разобраться в себе. Изучал, анализировал… А когда разобрался, то сразу ушел. Если бы я знала, что все будет так, то никогда не стала бы ему помогать, хотя, наверное, он все равно бы узнал. Узнал и ушел.
* * *
Мириам спустилась в морг, открыла холодильник и сбросила простыню с холодного тела молодой девушки. Бог Джейка не был добрым богом. Да, почему Джейка? Теперь это был и ее бог. Достав нож, Мириам перерезала мертвецу яремную вену и, припав ртом к ране, попыталась высосать кровь. Ничего. Никаких барабанов, костров и буйства ночи. Открыв отстойник под анатомическим столом, Мириам сцедила скопившую в нем кровь. Вкус был отвратительным, и ее вырвало. Все стало только хуже. Она умирала. Разлагалась, продолжая существовать. Еще неделя. Еще месяц…
Бездомный вскрикнул, когда Мириам воткнула нож ему в сердце. На этот раз кровь была теплой. Она вырывалась толчками из раны, и Мириам жадно ловила ее открытым ртом. А после, опьяненная своим безумием, она шла пошатываясь по ночным улицам и пыталась сдержать рвотные позывы переполненного желудка. Какой-то мужчина остановился и предложил вызвать неотложку.
– Нет, – сказала ему Мириам и, обняв его за шею, предложила поехать к нему. Он улыбнулся, оценивая ее, словно скаковую лошадь, но, заметив запекшую на губах кровь, спешно ретировался. "Пожалуй, я скоро сдохну, – подумала Мириам. – А если не сдохну, то сгнию заживо". Она проверила пульс. В последние дни он то появлялся, то пропадал. Она не чувствовала этого. Все тело сковывала странная немота.
– Мне нужен Джейк, – шептала Мириам, идя по ночной улице. – Только Джейк сможет мне помочь. Только Джейк.
* * *
Она нашла его в приюте для бездомных. Нашла, потому что в своих дневниках он часто рассказывал об этом месте. Он посмотрел на нее и сказал, что она плохо выглядит.
– Ты даже не представляешь насколько, – сказала ему Мириам.
– Я предупреждал тебя, – сказал ей Джейк.
– Но это лучше, чем смерть, – сказала ему Мириам и предложила поехать к ней.
– Я не останусь с тобой, – шептал Джейк, наполняя ее рот своей кровью.
– Я не отпущу тебя, – шептала Мириам, проглатывая его кровь. И барабаны снова били, разрывая ночную тишину. И костры горели, поджаривая брюхо неба. И чернокожие жрецы совершали свои старинные ритуалы. А после Джейк и Мириам лежали в постели и курили, строя планы на будущее. Странное будущее…
3
Они никуда не спешили. Особенно теперь, когда тело Мириам снова дышало жизнью и свежестью. Но барабаны звали их. И костры. И ночи. И чем чаще они отправлялись в этот мир, тем сильнее было желание найти его.
– Мы должны это сделать, – сказала Мириам, когда они шли рука об руку по залитой солнечным светом улице.
– Ты ничего мне не должна, – сказал ей Джейк. – К тому же, если я когда-то и отправлюсь туда, то я сделаю это один.
– Тогда убей меня, – Мириам схватила его руку и прижала к своей груди. – Убей, иначе, я не отпущу тебя. Ты нужен мне. Без тебя… – Мириам услышала жужжание мух и вздрогнула.
– Ты боишься, – улыбнулся Джейк. – Боишься потому что без меня ты никто.
– Да, – тихо сказала Мириам и снова вздрогнула.
* * *
Они добрались до северной Африки спустя два месяца. Морской бриз шелестел в кронах дубов и пальм. Оливки и лавры нежились в лучах раскаленного солнца. Где-то далеко племена туарегов и берберов погоняли вьючных верблюдов по великой пустыне, в поисках подземных вод, подходящих близко к поверхности, образуя оазисы. Долина Нила была наполнена жизнью и криками торговцев. Арабская речь поставила Мириам в тупик, но на помощь ей пришел Джейк.
– Не знала, что ты говоришь на этом языке, – сказала ему Мириам.
– Да я и сам не знал, – признался Джейк.
Они остановились в Каире и долго привыкали к местным обычаям и нравам. На завтрак они ели бобы, приготовленные в оливковом масле, на обед пшеничную кашу, заправленную рыбой и залитую острым соусом, на ужин пресные лепешки и тушеное мясо. Ночью они занимались любовью. А утром, проснувшись, снова продолжали свои поиски. Поиски, которые привели их из Каира в Тунис, а затем в его пригороды. Здесь, на берегу Средиземного моря, они принесли жертву своему богу. Поклялись служить ему и окропили своей кровью землю, на которой некогда стоял великий город.
– Теперь пути назад не будет, – сказал Джейк, уходя в лесные чащи.
– Мне кажется, его никогда не было, – сказала Мириам, следуя за ним.
И цивилизация оставалась где-то далеко за спиной. Слуги шли к своему богу, надеясь на его щедрость. Слуги шли к своему богу, потому что им больше некуда было идти.
История двадцать пятая (Ворота в рай)
1
Частицы сталкивались, открывая ученым новый, несуществующий прежде мир. Повисшая тишина медленно перерастала в шепот. Он усиливался, креп.
– Да заткнитесь вы! – крикнул ученый своим коллегам, но никто из них ничего не говорил. Голос исходил извне. Словно сама пустота ожила и наполнила помещение своим присутствием.
– Смотрите! – закричала женщина, указывая на возникающий в пространстве образ. Туманное лицо ожило и открыло глаза.
2
Он говорил долго, и Тиббинг думал, что сойдет с ума, пока слушает Его.
– Ну, что? – спросила Ясмин, когда он вышел из кабинета. Тиббинг выдохнул и покачал головой.
– Это невероятно, – прошептал он, разлепляя дрожащие губы. – Кажется, мы установили связь с Богом.
3
– Этот мир не идеален, – сказала Одри, прижимаясь к мужской груди.
– Но, тем не менее, Он хочет дать нам право выбора, – Тиббинг смотрел в потолок. – Сказать, что есть добро, что зло. Подарить рай, как что-то материальное, забрав трепет перед чем-то неизведанным.
– Он просто хочет подарить нам свет, – сказала Одри.
– Свет? – Тиббинг вспомнил свою жену. Посмотрел на любовницу. – Он сказал, что отныне ни один грех не будет прощен.
– Ты говоришь о нас?
– Я говорю обо всех.
4
Тиббинг не хотел идти домой. Разве есть в новом мире место для грешника? Одиночество – вот его удел. И Одри. Одри, которая звонит снова и снова, но он не отвечает ей. Он идет сквозь людские толпы. Думают ли они? Знают ли они? Готовы ли? Нет. Лучше бы они изобрели еще одну атомную бомбу!
5
– Ты не сможешь ничего изменить, – сказал Голос, когда Тиббинг был готов выключить ускоритель. – Будут и другие, которые смогут повторить твое открытие.
– Но не сегодня, – сказал Тиббинг. – Не сейчас. Не я.
Рубильник выбил сноп искр, останавливая ускоритель и происходящие в нем процессы… Огонь охватил лабораторию, уничтожая труды многих лет…
Тиббинг шел по ночному городу и думал, что Уиллер и Оппенгеймер могли поступить бы также…
История двадцать шестая (Оплаченная скорбь)
Плакальщики! Сколько же их собралось в этот день! Они окружили гроб, склоняясь к усопшему, трогали его за сложенные на груди руки, хватали его родных, говоря, что не стоит держать слез, и плакали вместе с ними или же сами по себе.
Лежа в гробу, Джошуа Стерлидж думал, откуда же у этих людей взялось столько слез?!
Дулли подошел к усопшему и приложился губами к его холодному лбу – мужская скорбь, скупые слезы. Он будет одним из первых, кто попытается утешить овдовевшую миссис Стерлидж.
– Такое горе! – Джошуа слышал его голос. Он знал, сейчас Дули обнимает его жену за плечи и прижимает к своей груди.
Реки слез, размазавшие тушь Сары Хорниш, были настолько глубоководными, что их брызги попадали усопшему на лоб. Бедная Сара! Думал Джошуа, улыбаясь где-то в глубине своих мозгов. Она всегда с таким упоением слушала рассказы своей старшей, ныне овдовевшей сестры, что теперь думает, будто жизнь Мелисы закончится со смертью ее мужа.
Лу! Брат мой! Вот уж кого-кого, а его Джошуа бы обнял и не отпускал до самого погребения.
– Не знала, что ты придешь, – услышал Джошуа голос Сары.
– Что толку теперь в обидах, – его брат явно переигрывал в своей скорби. Раздача наследства еще не началась, но он уже занял место в этой очереди, и Джошуа знал, что Лу далеко не первый.
О! А вот и его любимая Темми. Конечно, она плачет. И, конечно, как всегда надушена своими дорогими духами.
– Я так тебя понимаю, – ее соболезнования вдове искренни. Джошуа не сомневается в этом. Конечно, она понимает. Ведь она так долго хотела занять ее место!
Еще несколько плакальщиков подошли к гробу, чтобы попрощаться с усопшим. Джошуа не знал их. Скорее всего, они были теми, кто всегда приходит посочувствовать чужому горю, а потом вернуться домой и радоваться своему счастью.
– Скушайте конфетку, – предлагала приходящим толстая низкорослая женщина с грязными волосами и отсутствием прически.
Кто-то говорил:
– Посмотрите, сколько было друзей у Джошуа!
И действительно, люди все шли и шли. Друзья, знакомые, соседи… Бесконечный поток плакальщиков, многие из которых вылили при жизни на усопшего столько грязи, что она до сих пор стекала с него, но теперь его смерть объединила их всех.
Пришедшие поглазеть зеваки молчали. Они всегда молчат и зевают, а когда кто-то встречается с ними взглядом, смотрят в землю или кричат "горько", в зависимости от ситуации.
Копальщики говорили что-то про карданный вал на катафалке и новогоднюю распродажу автопокрышек.
Какая-то убогая дворняга вертелась у всех под ногами и пискляво тявкала, получая то пинка за свою наглость, то конфету, от которой нужно было избавиться.
Какое-то странное чувство неудобства охватило Джошуа. Теперь, когда праздник жизни закончился, уступив место празднику смерти, он должен был радоваться этому новому состоянию, но вместо этого его все сильнее и сильнее начинал одолевать нестерпимый зуд. Сначала Джошуа думал, что это из-за солнца, но когда закрыли крышку, ничего не изменилось. Стало даже хуже. Теперь зуд вызывала земля, которую бросали сверху. Сначала это были небольшие комья, брошенные теми, кто не желал пачкать руки, затем комья побольше и, наконец, за дело взялись могильщики. Земля медленно поглощала еще один гроб в своей миллионной пасти. Джошуа чувствовал, как она сдавливает его. Слышал, как подбираются черви, жаждущие его плоти. И этот зуд! Джошуа больше не мог его выносить. Его тело, оно подчинялось ему, но гроб, он был слишком тесен. Джошуа сжал руку в кулак и пробил его крышку. Комья земли осыпались на его лицо. Древесина была слишком хрупкой для одеревеневших пальцев. Джошуа крушил ее, отвоевывая себе право выбраться наверх, туда, где он сможет излечить этот ненавистный зуд. Плоть его рук лопалась, обнажая кости, ногти отваливались, но Джошуа не собирался останавливаться.
Его изуродованная рука пробила свежий могильный холмик, когда сумерки начали сгущаться. Ухватившись за ограду, он выбрался из земли, которая, казалось, уже стала частью его плоти. Она заполняла бескровные раны, забивала уши, рот. Она была внутри него. Земля, дающая жизнь и эту же жизнь берущая. Легкие, желудок, внутренности – она была везде, но это не волновало Джошуа. Он выбрался на поверхность, чтобы удовлетворить свой зуд, но как бы сильно он не расчесывал свое тело, сколько бы плоти не сдирал с него, он не мог добраться до источника.
Убогая дворняга, та самая, которая мешалась под ногами, когда гроб опускали в землю, облаяла Джошуа. Он прекратил чесаться и посмотрел на нее. Вот, где был источник его зуда, теперь он знал это. Дворняга тявкнула и завиляла хвостом.
– Пойдешь со мной? – спросил ее Джошуа, и комья земли высыпались из его рта.
Собака снова тявкнула и встала на задние лапы.
– Друг, – он наклонился и погладил ее. – Я буду называть тебя так.
Они покинули кладбище вместе. Шли по тротуару, избегая фонарей и прохожих, прятались в тени деревьев, когда мимо проезжали машины. Джошуа шел в свой дом. Шел, чтобы избавиться от нестерпимого зуда. Да, его причину нужно было искать именно там. Источник слез…
Джошуа перелез через ограду. Один из очень нетрезвых гостей мочился, прижавшись плечом к дереву. С него Джошуа и начал свое лечение. Он повалил его на землю и заглянул в пьяные глаза, пытаясь отыскать в них источник слез, первопричину скорби, в которую он не мог поверить, лежа в гробу.
– Какого черта?! – промямлил заплетающийся язык. Дворняга тявкнула. Джошуа увидел розовую плоть, высунувшуюся между губ плакальщика, подобно собачьему языку. Он схватил ее пальцами и потянул. Плакальщик лишился языка. Захлебываясь кровью, он что-то мычал, но руки Джошуа были слишком сильны, чтобы вырваться. Зуд становился все сильнее. Он придавал Джошуа сил. Он придавал Джошуа ярости. Плакальщик замычал, чувствуя, как руки, больше похожие на чудовищные тиски, сжимают его голову. Жалобно затрещали кости черепа. Лопнули глазные яблоки. Недовольно тявкнув, дворняга отбежала назад. Засунув в пустые глазницы пальцы, Джошуа разорвал череп и принялся изучать обнажившийся мозг. Нет, определенно, источник слез этого плакальщика был не здесь. Джошуа содрал с него одежду. Может быть источник здесь? Он пробил его грудную клетку и вытащил сердце. Нет. Здесь нет скорби и слез. Тогда, может быть, желудок? Кожа и мышцы рвались довольно легко. Джошуа вспомнил о дворняге и бросил ей сердце, но она почему-то отказалась его есть.
– Как хочешь.
Джошуа поднялся на ноги. Этот плакальщик не мог излечить его зуд. В нем не было источника слез.
Джошуа шел к дому. Оставшийся за его спиной плакальщик был не единственным. Там, за незапертой дверью их куда больше. Дворняга бежала рядом и радостно тявкала.
Джошуа открыл дверь в дом, но никто этого не услышал. Когда Джошуа прошел в гостиную и сел за стол, они даже не сразу поняли, что происходит. Плакальщики. Он не видел их слез. Не слышал рыданий. Лишь только крики и ужас. Страх за то, что их праздник жизни подошел к концу. Но ведь праздник никогда не заканчивается. После наступает праздник смерти. Плясать можно и на своих поминках. Джошуа ловил этих кричащих и мечущихся по дому тряпичных кукол, и в каждом пытался отыскать источник.
Маленькая Лора, которую давно уже мать уложила спать, а сама уехала с Дулли, немного отвлечься от всего этого кошмара – это были ее слова, проснулась и вышла из своей комнаты. Разбитые торшеры погрузили дом в полумрак. Пахло кровью и выпотрошенными внутренностями. Плакальщиков не осталось. Кто-то был мертв. Кто-то сбежал. Остался лишь Джошуа. Он терзал тело последней своей жертвы.
– Папа? – в голосе Лоры был и ужас, и удивление, и радость.
Джошуа поднял голову и посмотрел на свою дочь. Может быть, он сможет найти источник внутри ее тела?
– Что происходит, папа? Мне страшно!
– Не бойся, – Джошуа поднялся на ноги. Он был похож на мясника, который отработал две смены подряд. – Все хорошо, – Джошуа поманил к себе свою дочь. – Подойди к папе.
– Подойти? – Лора щурилась, пытаясь разглядеть его черты.
– Не бойся.
Лора сделала робкий шаг, затем неожиданно побежала к нему навстречу и обняла за ноги.
– Я так скучала! – она разревелась и продолжала говорить уже сквозь слезы. – Мама сказала, что ты больше не придешь, что ты уехал, а я… Я подслушала… Но я знала, что это не правда! Знала…
Джошуа поднял ее на руки. Эти слезы, их было так много. Они текли по детским щекам. Такие чистые. Такие искренние.
– Скажи, что ты больше не уйдешь! – канючила Лора. Она еще что-то говорила, давясь рыданиями, но Джошуа уже не слышал ее. – Нет, не уходи! Не оставляй меня! – Лора вцепилась ему в руку, когда он отнес ее в спальню и уложил в кровать.
Дворняга, не отстававшая от Джошуа, громко тявкала.