Полёт длился почти неделю. Очень долго для новых двойных двигателей. Лет сто назад то же расстояние самый быстрый корабль покрыл бы только за пару месяцев. Звёздный сектор, в который они вошли, был плохо изучен. Р’йенра подумал, что его ещё много лет не начнут всерьёз изучать. Мало кто в Галактике сейчас поддерживал исследовательские программы. Разве только любительские общества хманков и лаэкно. Разум корабля в стремлении предоставить пассажирам максимум информации обратился к каким-то очень древним, не полностью расшифрованным архивам. К’хириш сказал, что данных ему достаточно, и уверенно указал кораблю цель. Р’йенра и М’рхайра в ту минуту стояли у него за спиной: обоим очень нравилось смотреть на то, как певчий ориентируется в трёхмерной карте. Карта брала такой масштаб, что К’хириш ходил среди звёзд, как у себя дома. Иллюзорные светила раскрашивали его кожу сетью бледных теней.
Хманк долго смотрел на планету, когда корабль вынырнул в пространство рядом с ней. Корабль отключил двигатели и выпустил вниз зонды, а сам стал искусственным спутником и задремал на высокой орбите. Взгляд К’хириша медленно скользил по зелёным лесам и белым горам, жёлто-коричневым пустыням и синим океанам. Р’йенра больше внимания уделял отчётам о химическом составе, климате и магнитном поле. Судя по ним, планета скорее напоминала Хманкан, нежели Кадару или Седьмую Терру. "Это здесь нас ждут тайны предков?" - иронично подумал Р’йенра. Он был отчасти разочарован. Только сейчас он понял, что неосознанно ждал увидеть копию Кадары, наподобие того, как Терра-без-номера была копией Хманкана.
Потом он подумал, что К’хириш сейчас видит именно Хманкан - древнюю прародину своей расы, куда К’хиришу и его народу путь был давно заказан. Большая война разделила хманков, расколола их, как скалу раскалывает удар молнии, и две части единой некогда цивилизации более уже не возвратятся к единству.
- Завтра, - сказал К’хириш.
Р’йенра понял его и без расшифровки. К’хириш знал нужное время с точностью до минуты. По какой-то причине не стоило сажать корабль сейчас, следовало обождать, пока сменится день. Завтра начинались события.
Р’йенра коснулся его руки в знак понимания и ушёл.
- Я останусь тут, - сказал К’хириш ему и М’рхайре. Он прошёл к креслу пилота и сел в него, отвернувшись от пульта управления. - Это - ваше. Ваши… - он запнулся, - ваши события. Я буду только помехой. Когда… если…
Р’йенра фыркнул. Хманк опять запутался - не в своих песнях, конечно, а в том, о чём стоило и не стоило предупреждать друзей.
- Говори как хочешь, - опередил его М’рхайра. "Лезвие" насмешливо улыбался, почти скалился. - Мы знаем тебя.
- Спасибо, - искренне сказал К’хириш. - Когда вам будет очень нужно, позовите меня, я постараюсь помочь. Я всё время слушаю.
- Непременно, - вновь перебил Р’йенру М’рхайра. Оскал его стал шире. Несмотря ни на что, М’рхайра до сих пор не признавал истинные масштабы власти певчих, и теперь он не верил, что им с "лезвием" может потребоваться помощь К’хирилла. В то, что К’хирилл способен им помочь, он тоже не верил.
Он просто недостаточно долго с ним общался.
Р’йенра - верил.
Больше того, он привык верить и не беспокоился уже, и потому сказал о другом:
- К’хириш, если тебе самому надо будет помочь - зови. Не терпи. Если тебе станет плохо, я рассержусь.
Хманк улыбнулся, оцепенело глядя прямо перед собой. Бледный, хилый, маленький. Абсолютно уверенный.
- Удачи, - сказал он.
О том, что на краю поля стоит человек, они знали - предупредил корабль. У М’рхайры грива дыбом поднялась от возбуждения: обещанные им тайны были не мертвы, не законсервированы в хранилищах данных. Живые собратья ждали их здесь! Р’йенра сам вновь и вновь дёргал ушами, чувствуя, как не в лад колотятся его три сердца.
- Это беженцы, - сказал М’рхайра. - Но я ничего не слышал о них. Когда они сюда прилетели? После Первой войны? После Второй? Что это за люди? Как они живут здесь? Что они нам скажут?..
- Замолчи, - взмолился Р’йенра. - Иначе мы будем похожи на детей. Выйдет глупость.
- Меня это не пугает, - сказал М’рхайра и расхохотался. - Такая новость! К’хириш не слукавил. Но интересней всего мне, что сохранили эти люди. Может, мы узнаем что-то ещё…
Весёлость ушла из его облика так же быстро, как появилась. Р’йенра вздохнул и провёл рукой по ушам. М’рхайра говорил уклончиво, и Р’йенра знал, почему. Знал, о чём. Две проигранные войны поставили человечество на грань выживания. С тех пор прошли многие десятилетия, численность неуклонно восстанавливалась; но была потеря куда горшая - невозвратимая. Полмиллиона лет культурного наследия канули во тьму. Жалкие остатки человеческой расы, цепляясь за жизнь, не нашли сил заботиться о сохранении информации. Они сберегли так мало, так страшно мало! Из памяти о прошлом уцелела лишь память о том, что прошлое было великим. Всё, что они знали о полумиллионе лет письменной истории человечества, теперь умещалось на нескольких страницах.
И ярче, чем радость встречи, была радость надежды: возможно, эти люди сохранили память. Пусть не многое, но хоть что-то.
Они вышли и остановились внизу, у трапа, в яркой жёсткой траве. Ветер принёс тысячи переплетённых запахов, по большей части растительных, но запахи крови и плоти также были среди них. Р’йенра и М’рхайра одновременно учуяли незнакомца и одновременно наставили уши.
Он был настороженным, и внимательным, и очень удивлённым. Он подозрительно принюхивался, щуря глаза. И не двигался с места; он напоминал бы статую, если бы ветер не покачивал его косы. В нём не было ни возбуждения, ни приветливости.
- Что нам правильней сделать? - пробормотал М’рхайра. - Пойти к нему самим или нет?
Р’йенра прижал клыками нижнюю губу. Настороженность незнакомца с запахом передалась и ему. Он задумался, разбираясь в доносимых ветром оттенках.
- Мы ему не нравимся, - определил он наконец. - М’рхайра, почему? Так сразу?
М’рхайра досадливо фыркнул, в горле его заклокотал и погас тихий рык: "Откуда мне знать?"
"К’хириш?" - подумал Р’йенра. Он чувствовал себя глупо: они ещё и словом не перекинулись со встречным, а он уже растерялся и обращается за помощью к певчему… В тот же миг он ощутил К’хирилла странным образом, некой частью сознания: хманк сидел на полу в кабине, скрестив ноги и положив руки на колени. Он был очень глубоко во внутренней бездне, и его разум накрывал луг и лес, точно купол силового поля. "Р’йенра, не надо говорить со мной часто. Действуйте сами. Сейчас: сравнивай. Я дам одно: вы говорите на чужом языке".
У Р’йенры холод стёк по спине. М’рхайра рядом замотал головой и выдохнул древнее ругательство, какое и с уст стариков уже не срывалось: ймерх-се! Великая смерть!..
М’рхайра быстро соображал.
Они говорили на лучэне, гибридном языке Седьмой Терры, взрывчатой смеси русского, путунхуа и астро-английского. В сущности, это и был их родной язык - тот, на котором они быстрей и точней всего выражали мысли. От богатства человеческих языков остался только упрощённый общий и пара медленно дотлевающих диалектов. На Кадаре общий язык вправду оставался живым, но Р’йенра и М’рхайра родились на Диком Порту, и их матери говорили с ними на астро-английском. В университете на факультете дипломатии цивилизаций лекции читали на русском, а на улицах и в информационных сетях говорили на лучэне.
- Значит, упрощённый общий, - медленно проговорил М’рхайра, и Р’йенра поморщился. Произношение у любимого друга было отвратительное - ни одной грудной рычащей, сплошь горловые.
- У нас будут проблемы, - пробормотал Р’йенра, и М’рхайра пихнул его кулаком.
- Говори по-человечески.
Порыв ветра отогнал лёгкое облако, и на высокую неподвижную фигуру незнакомца упал солнечный луч. В этот миг оба поняли, что проблемы их будут куда серьёзнее, чем просто дурное произношение и нехватка лексики.
Косы. Десятки - десятки! - кос незнакомца пылали золотом почётных зажимов, усыпанные ими едва ли не сплошь, от корней до кисточек. Такое Р’йенра видел только в исторической хронике. Даже у верховных вождей сейчас не было столько, потому что верховные вожди нынешней эпохи не вели войн… Сколько же лет этой колонии? Несомненно, она возникла задолго до Второй войны; во время Второй такой воин не мог бы, не позволил бы себе уцелеть… Значит, колония старше. Здесь сохранились традиции. Это и хорошо, и плохо. Р’йенра напряг память, пытаясь собрать воедино всё, что знал про обычаи старины.
- Я понял, - сказал он наконец М’рхайре, зная, что К’хирилл тоже слышит эти слова: - Мы не нравимся ему потому, что не имеем права на собственный корабль. И потому, что мы слишком взрослые при этом.
- А я не понял, - сказал М’рхайра и нахмурился.
Р’йенра взялся за височные косы обеими руками.
- У нас нет знаков доблести.
- Ну и что?
Р’йенра зажмурился. Да, у них действительно были проблемы…
- Герои древности убили бы тебя за этот вопрос, - хмуро сказал он.
- Герои древности мертвы, а я - нет.
- Я боюсь, - сказал Р’йенра вполголоса, - я боюсь, что один живой герой древности сейчас на нас смотрит.
"Хватит мяться, - ответил ему на это М’рхайра и прибавил: - Если ты прав, то чем больше мы будем осторожничать, тем сильнее ему это не понравится". Р’йенра хотел возразить ему, но самоуверенный и бесцеремонный М’рхайра уже зашагал вперёд. И Р’йенра поплёлся за ним, утешаясь мыслью, что "лезвие" выбрал меньшее из зол. Обычаи предков они знали разве что по сказкам и слухам, верно соблюсти их не смогли бы никакими усилиями. Значит, разумней всего было вести себя так, словно происходящее совершенно нормально и их ничего не смущает… "Это старейшина, - думал Р’йенра, безуспешно пытаясь подсчитать зажимы. - И для него мы… выглядим как дети-переростки. В лучшем случае. Но мы привели сюда корабль. Мы осмелились показаться на глаза старейшине и собираемся говорить с ним. Мы ведём себя очень нагло". Неприятно было сознавать, что исправить тут ничего нельзя, можно только сделать хуже. Десяток вздохов спустя Р’йенра решил во всём положиться на М’рхайру и надеяться, что "лезвие" в своём нахальстве не переступит каких-нибудь особенно важных границ.
Золотокосый воин равнодушно смотрел на них. Он не сделал шага навстречу. Молодые люди остановились, не сговариваясь, на изрядной дистанции и склонили головы.
Несколько мгновений только ветер шумел в кронах. Могучий старик взирал на юнцов сверху вниз. Он оказался на голову выше их и настолько широк в груди, что весил, должно быть, как оба они вместе. Руки и ноги его бугрились мышцами, а глаза были - зелёный лёд горных вершин. Наконец он заговорил. Голос его звучал низко, словно эхо землетрясения ("И со всеми грудными рычащими", - мрачно отметил Р’йенра).
- Кто такие?
М’рхайра и Р’йенра переглянулись, и Р’йенра заговорил - неожиданно для самого себя:
- Приветствую… великий старейшина. Мы пришли… прилетели… прибыли в поисках… собратьев. - Он мучительно вспоминал слова языка, который должен был быть его родным, и стыдился этого. Хотя бы произношение удавалось не самое дрянное… Всё же на лице старика выразилось лёгкое презрение. Этому Р’йенра ничуть не удивился, только подавил вздох.
- Кто такие?
Р’йенра набрал воздуху в грудь.
- Я Р’йенра аххар Ренши аи Т’хайра. Это М’рхайра аххар Тареши аи Ц’ринга. Мы - парные лезвия.
Зелёные очи воина скользнули по фигуре М’рхайры: тот ответил дерзким взглядом. Старик вновь посмотрел на Р’йенру.
- Откуда явились?
- С Дикого Порта, - ответил М’рхайра.
- Там доверяют корабли бескосым?
"Началось, - подумал Р’йенра ещё более мрачно. - Что за нравы были у предков! Рычать на незнакомых людей". Его эмоции ему самому казались странными: он и боялся этого величественного старика, и в то же время не мог отнестись к нему всерьёз. Поразительная картина живого прошлого, фигура, шагнувшая прямиком с кадров исторической хроники… ей-же-ей, какой-то аттракцион. Косы, зажимы, традиции… прошлое, давно отжившее и погребённое.
Но старику надо было что-то ответить.
К счастью, М’рхайра опять нашёлся.
- Там отказались от обычаев и более их не чтят, старейшина, - сказал он. - Я знаю, что тебя не радуют мои слова, и сожалею об этом. Но я не решусь осквернить твой слух ложью.
Старик шевельнул ухом. Даже слух Р’йенры резало М’рхайрино кошмарное произношение. Зато М’рхайра помнил куда больше слов. Мало того, он и фразовые обороты помнил. Безмолвно, одним запахом Р’йенра выразил уважение "лезвию".
- Вот как? - сказал старик чуть менее церемонно. - Что же с ними случилось?
Сердца Р’йенры выровняли биение. До сих пор он побаивался, что старик, так похожий на монумент прошлых эпох, и мыслить будет как монумент: не заинтересуется новостями, не станет задавать вопросов, а обратит внимание лишь на огрехи, допущенные гостями в соблюдении обычаев. Но всё же старик был живым человеком, живым - и многие годы отрезанным от мира.
- Прости, старейшина, что спрашиваю не в свой черёд, - сказал М’рхайра. - Но как долго ты не слышал вестей с Кадары?
- Прощаю, - тот кивнул. - Сто двадцать кадарских лет.
Р’йенра со стуком захлопнул рот. М’рхайра так и моргал, потом мотнул гривой и вслух прошептал на лучэне: "Это же получается…" "Да, - подумал Р’йенра. Под сердцами что-то мучительно задрожало. - Не после Первой войны. До войны".
Всё стало понятней.
М’рхайра переступил на месте, когти его ног впились в землю. Собравшись с духом, он продолжил:
- Тогда… тогда я снова скажу, что сожалею и прошу прощения. И более не стану повторять попусту. Война проиграна. Кадара пала.
Зелёные глаза старика распахнулись. Раздулись ноздри, обнажились клыки, и на руке, спокойно лежавшей у пояса, вылетели из пальцев когти.
- Что?
М’рхайра стойко выдержал его бешеный взгляд.
- Мы готовы рассказать обо всём, - голос его звенел от напряжения, но он почти не запинался. - Это будет долгая повесть.
Внезапно старик оцепенел вновь. Он был похож на камень, застывший на склоне - перед тем, как обрушиться вниз всем весом и начать лавину. М’рхайра и Р’йенра тоже застыли, пожирая его глазами. Как бы то ни было, его древняя мощь завораживала их. Она казалась сродни стихийным силами природы. Пожалуй, в этот миг молодые люди впервые понимали, отчего их предков страшилась Галактика.
Старейшина размышлял несколько вздохов и ответил, наконец, бесстрастно, ровным голосом, только на тон ниже, чем прежде; в груди его рокотал рык:
- Да. Эту повесть должно произнести и должно услышать. Ацарши и всем другим.
Он скользнул взглядом по лицам юношей и приказал:
- Идёмте.
3.
- Что ты об этом думаешь? - спросил Н’йирра.
Они с Ацарши сидели на полу в тренировочном зале их чри’аххара, пустом и тёмном. Большинство систем корабля давным-давно были выключены, все его шлюзы - открыты. Всего лишь несколько дней назад Н’йирра и Ацарши обменялись грустными мыслями: когда перестанут работать вычислительные машины и корабль замрёт окончательно, он превратится просто в большое здание. Ветер и вода нанесут пыли, лианы оплетут острые крылья, и медленно, медленно гордый чри’аххар будет становиться зелёным холмом… Ацарши тогда молча обняла Н’йирру и зарылась лицом в его косы. Жили они вместе, и состарились вместе, и вместе лечь им в подножие того холма… До сих пор нос Н’йирры помнил её горький запах.
Но судьба решила иначе. Людей, совершивших в жизни столь многое, она не унизила тихой дряхлостью, плесневым тлением. На склоне лет вновь ждали их великие деяния, гром и яркость, ярость и мощь.
Ацарши задумалась, щуря глаза.
- Помню Р’харту аи Т’харргу, - сказала она тяжело. - Верю, что он недооценил противника. Верю, что никто не смог сместить его вовремя. Тупой цангхьяр! Ймерх-се! Эти бедные дети не знают даже, как шла та война. Но я уверена, что Цмайши разделяет вину брата. Найдись в штабе умная женщина - сумела бы заключить мир. Пусть позорный. Но Цмайши довела до оккупации Кадары!
В груди её родился и погас гневный рык, а потом… Н’йирра замер, открывши рот: суровая, злобная, могучая Ацарши застонала в голос и повалилась на пол, сжимаясь в комок, как ребёнок. Она закрыла руками лицо и впилась когтями в собственные волосы. Струйки крови окрасили их. Несколько вздохов Н’йирра цепенел в растерянности. Опомнившись, он подался к Ацарши и привлёк её к себе, гладя её большую мудрую голову. Ацарши схватилась за него, пальцы её скрючивала судорога, когти раздирали одежду и кожу Н’йирры. Он не замечал физической боли. Ацарши дрожала и плакала в его объятиях.
- Ох, - шептала она, - ох… ничего нет… никого не осталось… Как они могли? Н’йирра, как?!
Н’йирра молчал. Что было тут отвечать ей? Тоска охватила его, как сильный противник, и болели его три сердца.
Признаться, иной раз он спрашивал свою душу: почему Й’ранла ничего не предпринял, когда стало ясно, что его "лезвие" задерживается сверх всякой меры? Пусть Й’ранла не из тех, кто одержим победами и ищет себе знаков доблести, но его слово много значит в Собрании Учителей. Ему не составило бы труда поднять в космос целую "малую свиту" и добраться до Тираи. Немыслимо ведь, чтобы парные лезвия предали свои клятвы…
Вот, значит, как оно было.
"Й’ранла, Й’ранла, прости меня за зловонные мысли. Верю, тогда, сто лет назад, ты забыл о своём мирном нраве и встретил светлую смерть", - Н’йирра закрыл глаза. С опозданием на сто лет он прошептал строки древней погребальной песни, которой "лезвия" прощались друг с другом. Её нужно было петь, но он не мог.
- Обещание светлой смерти: ни о чём не тревожься. К горизонту уходит ветер вслед за солнцем. Оставляет леса и реки, горы и долы - ради друга, не ради долга… Вечер. Уже скоро.
Слушая его, Ацарши перестала плакать. Некоторое время они сидели так, обнявшись, в темноте, и молчали, прислушиваясь к биению сердец друг друга.
Потом Н’йирра сказал ей:
- Так, Ацарши: ясно мне, в чём наш с тобой долг. Мы многое помним, и ещё больше помнит наш корабль. Кто мог бы предвидеть, насколько важным станет всё это! Даже развлекательные комплексы и те нынче дороже крови детей, потому что утрачено всё, всё… Люди Ррит Тираи ступят на Ррит Кадару, мир царствующий, и вернут ей душу прежних времён.
- Ты прав, воин и убийца воинов, - ответила Ацарши.
- Это ясно, - повторил Н’йирра, - и здесь нет вопросов, которые беспокоили бы меня.
Тогда Ацарши поднялась с его колен. Её огромные золотые глаза засветились в сумерках; линии тёмного пигмента на веках ещё оставались влажными от слёз, но взгляд вновь сделался твёрд и мрачен. Уши Ацарши приподнялись.
- Да, - вновь подтвердила она. - Беспокойства достойны другие вопросы.
- Если действительно утрачено всё, то кто, как и зачем сохранил координаты Тираи? - спросил Н’йирра.