Взгляд его нашёл матёрого самца, господина стада. Тот был в полтора раза выше Н’йирры в холке. Пожалуй, даже выше Ацарши. Изжелта-сивая борода мела землю перед чудовищными копытами, а на каждый из четырёх тёмных извитых рогов вилорог мог насадить малого парда. Этот вилорог, несомненно, и был отцом нынешних сосунков. Окажись он немного моложе, Н’йирра не стал бы убивать его - не столько из заботы о поголовье, сколько из нежелания вызвать гнев женщин. О породах пищевых животных пеклись они. Но вилорог был стар и приближался к дряхлости. Он и дожил-то до своих лет только благодаря людскому присмотру. По-настоящему дикие животные на Тираи умирали намного раньше.
Пора сменить вожака, влить в жилы молодую кровь.
На миг разума Н’йирры коснулась мысль о том, что этот вилорог чем-то похож на него самого. Он досадливо фыркнул. Всё пустое; есть только хищник и жертва.
Но дикий хищник, неразумный зверь никогда не выбрал бы жертвой вожака стада. Он постарался бы отбить слабое животное: старую самку или сосунка. Состязаться с матёрым самцом вилорога не решился бы даже редкий в этих широтах большой пард. А Н’йирра был человеком, хищником разумным. Он искал в охоте не только пищи. Он искал счастья победы, сладкого риска, радости преодоления.
Н’йирра вынырнул из высоких трав, опёрся рукой о валун. Знакомый древний восторг распирал грудь. Вот, узри: человек перед зверем, хищник перед добычей, клыки и когти против рогов и копыт - всё, всё как миллион лет назад на Ррит Кадаре, славной, благословенной! Вожак попятился и затрубил, когда его ноздрей достиг запах Н’йирры. Самки побежали к нему, гоня перед собой детей.
Н’йирра вскочил на валун, позволяя животным видеть себя. Он заметил в них странную нерешительность. Вилороги точно не верили до конца, что их пришли убивать. Н’йирра догадался, в чём дело, и рассмеялся.
- Женщины! - сказал он вслух.
Женщины иногда окуривали пищевые стада снотворным газом и подходили вплотную, чтобы осмотреть их и убедиться, что животные здоровы. Никому не хотелось в охотничьем угаре, раздирая клыками живое мясо, проглотить с ним личинку паразита или семя плотоядного злака. Женщины старались устраивать проверки пореже, но животные всё равно успевали немного привыкнуть к человеческому запаху.
Н’йирра пригнул голову, обнажил клыки и издал громовой рык. Вилорог ответил яростным рёвом. Желая ещё больше разозлить его, Н’йирра побежал вбок, к самкам. Он притворялся, что хочет загрызть сосунка. Это было естественное поведение местного хищника, это был лучший и самый простой способ привести матёрого самца в ярость. Вилорог вновь заревел и тяжело поскакал на Н’йирру. Никто не осмелился бы противостоять ему. Четыре острых рога нацелились.
Массивный вилорог не мог долго галопировать, поэтому Н’йирра побежал ему навстречу. В единственный, чётко просчитанный момент он прыгнул.
Люди прыгали высоко, выше пардов и малых, и больших. Об этом инстинкт не мог предупредить вожака. В прыжке Н’йирра перенёсся через смертоносные рога и всеми двадцатью когтями впился вилорогу в холку.
Зверь заметался.
Он почти не чувствовал боли, потому что холку его покрывал толстый слой нагулянного за весну жира. Он только запаниковал. Н’йирра, бессловесно вопя от юношеского восторга, болтался на его спине.
Вилорога защищали не только рога и копыта, но и густая, жёсткая как металл шерсть. Чтобы убить его, нужно было либо распороть ему когтями брюхо, либо раздробить шейные позвонки мощным укусом.
- Убить зубами - лучше, чем когтями! - пропел Н’йирра.
Вилорог в ярости и отчаянии запрокинул голову далеко назад и мотнул ею справа налево. Жуткие рога описали дугу. Зверь пытался сбить хищника с холки. И ему удалось бы, да, удалось! Но Н’йирра был не только хищником и не только человеком разумным. Он был наставником воинов.
Он предугадал движение жертвы и взвился в воздух над вилорожьей спиной. Смертоносные рога прошли под ним, не задев. В падении же он нацелил когти впиться не в спину, в шерсть и жир, а в самые эти рога, огромные и прочные, словно металл. Он упал на голову вилорога. Под тяжестью Н’йирры тот пригнулся, глухо ревя. Теперь он ничего не мог сделать.
Несколько вдохов Н’йирра ещё покатался на добыче, смеясь и радостно взрыкивая. Потом стремительным движением прогнулся и ударил челюстями, дробя вилорогу шейные позвонки.
Вилорог глухо застонал. Он сделал ещё шаг, ещё, и вот Н’йирра уже метнулся в сторону и присел в траве, наблюдая за тем, как добыча кренится и оседает.
Н’йирра напился крови и сытно поел. Напоследок он вырвал вилорожьи лёгкие для детей, чтобы те полакомились. Потом выпрямился и огляделся. Вилорожьи самки с детьми сгрудились в стороне и смотрели на него, в оцепенении ожидая новых убийств. Ноздри их трепетали, сосунки пронзительно повизгивали от страха. Вилорожихи были слишком глупы даже для того, чтобы убежать. Н’йирра усмехнулся и набрал воздуху в грудь. Услыхав его рык, стадо заплясало на месте и, после заминки, поскакало наконец в лес.
Н’йирра развязал пояс, позволив тяжёлым украшенным косам разметаться по спине, вытер волосами лицо и неторопливо, размахивая насаженными на когти лёгкими, отправился в обратный путь.
Поселение давно проснулось. Н’йирра издалека учуял запахи. Дети пахли молоком, азартом и возбуждением, и в сплетение этих чудесных живых ароматов вплетался запах звериных испражнений и ужаса. Н’йирра засмеялся, ускоряя шаг. "Не забыть, - подумал он, - сказать кому, чтобы забрали тушу вилорога и завялили мясо". Лёгкие вилорога, похоже, предстояло попросту выбросить - малышня, столь милая сердцам старого Н’йирры, отыскала и затравила собственную добычу.
Да, дети гоняли хвостатку.
Н’йирра лёгким прыжком метнулся на ветвь приземистого дерева и стал смотреть на это. В толпе пятнистых мальчишек бегали три девочки - Урши-младшая, Айюрши - внучка Урши-старшей, и Цнерши, четырёхлетняя дочка Н’йирры. Сейчас, когда сосцы девочек ещё не налились, а тела не стали грузными, они были столь же лёгки и быстры, как мальчики, но намного сильней и крупнее сверстников.
Полюбовавшись на девочек, Н’йирра стал приглядываться к мальчикам, уже не как отец и опекун, но как воинский наставник. Намётанный взгляд быстро выделил в толпе темнокожего стройного хищника лет пяти. Тот выглядел совсем мелким и тощим, но так быстро бегал и высоко прыгал, с такой беспощадной точностью кусал и когтил, что Н’йирра не удержался от восхищённого возгласа.
Смуглый мальчик и убил хвостатку. Н’йирре подумалось, что он уже достаточно взрослый, чтобы сознавать собственное физическое совершенство и красоваться им. В последнем рывке он даже не попытался схватить добычу руками. Так и ударил челюстями в прыжке, уверенно попав поперёк туловища хвостатки, перекусив ей хребет.
Пухленькая Цнерши раздражённо заворчала и рванула хвостатку к себе. Она была недовольна, она сама хотела убить. Повинуясь инстинкту, мальчик уступил добычу девочке, но всё же не сдержался и зарычал на неё. Цнерши ударила его ладонью наотмашь. Поджарый, лёгкий паренёк так и отлетел в сторону.
Н’йирра умилился. Злой нрав, несомненно, дочка унаследовала от матери. Цнерши была красивой и сильной. Если ум её окажется таким же глубоким и острым, как у Ацарши, то лучшей дочери нельзя и желать.
Хвостатку за единый миг растерзали в мелкие клочья, съели её небогатое мясо и разобрали скелетик на украшения. Н’йирра посмеивался, глядя на это. Дети набегались, запыхались, по уши измазались в крови и содержимом кишок хвостатки и выглядели совершенно счастливыми.
Спрыгнув с ветви, Н’йирра прошёл в самый центр бурной возни, сгрёб за гривы первых попавшихся малышей и потащил их к ручью отмывать. Ещё трое или четверо, радостно визжа, попрыгали ему на плечи. Кто-то даже осмелился повиснуть на его косах, и Н’йирра с рыком тряхнул головой. Чудесная была минута, безмятежная и радостная, как утренний свет.
И должно было случиться, что именно теперь Н’йирра почуял - почуял что-то странное, новое, непредвиденное. На полвздоха он остановился, пытаясь понять, с чем связано его предчувствие. Ярко сияло солнце. У ног прыгали и смеялись здоровые, сытые дети. Не было причин беспокоиться, не было повода ждать перемен. Но знобкая дрожь прошла по спине старейшины. Давно, давно задремали в нём инстинкты воина и убийцы воинов - и вот пробудились.
Н’йирра выпустил детей, направил их к ручью, подталкивая в спины, велел вслух: "Пойдите, пойдите умойтесь, иначе ваши матери вас не узнают". Сам он развернулся и зашагал туда, куда вело его чутьё - в поле за речной излучиной.
По пути он разобрался в ощущениях и разделил их, как учёный разделяет объекты по таксонам. В действительности Н’йирра ничего не чуял, то есть - не воспринял никаких новых запахов. Странное чувство относилось к плотности воздуха, словно бы к самой структуре пространства. Будто нечто дрогнуло рядом. Впору сравнить с землетрясением, если бы воздух мог сотрястись сам по себе, вследствие движения незримых, неощутимых внутренних пластов… Летательный аппарат? Н’йирра допустил эту мысль, хотя гипотеза выглядела нелепой. Если о них наконец вспомнили, то сначала должны были восстановить связь, и уж потом - лететь в такую глушь, какой была Тираи. Возможно, это был чужой, не человеческий корабль? В любом случае он бы испускал запахи.
А запахов Н’йирра не чуял.
До самого последнего вдоха не чуял. И когда обогнул рощицу, выйдя на поле, когда собственными глазами увидел до боли знакомый силуэт ай’аххара - нос его всё ещё ничего не говорил ему. На какой-то неуловимый миг Н’йирре почудилось, что разум ему изменил, и он видит призрак. В самом деле, он столько мечтал о возвращении, и вот - вестник Отчизны перед ним. Благородный ай’аххар, звёздный странник, совершенный во всех своих элементах. О, дивные очертания, что не менялись тысячи лет! Корабль-песня, корабль-легенда. Радуйтесь, сердца старого Н’йирры, забудь, Н’йирра, о том, чем должен пахнуть звездолёт, едва приземлившийся…
Если он иллюзорный - почему приминает травы? Если настоящий - почему пахнет холодом и покоем?
Н’йирра не стал размышлять дальше. Он просто выпрямился, позволив системам корабля увидеть себя, и стал ждать. Ждал он недолго.
Ай’аххар выпустил трап, и по трапу сошли двое.
2.
- Р’йенра, - сказал К’хирилл, - летим со мной.
Когти Р’йенры остановились над металлической, изготовленной специально для людей клавиатурой. Он обернулся через плечо, потом повернулся вместе с креслом. Хманк стоял в дверях. Он выглядел так же, как обычно - тонкий и бледный, будто стебель, выросший в темноте. Бесстрастный и абсолютно уверенный.
- Куда? - только и спросил Р’йенра.
- Сейчас самое лучшее время, - объяснил певчий непоследовательно, повинуясь собственной извилистой, тайной логике. - И ещё неделю будет лучшее, а потом начнёт становиться хуже. Через год будет уже поздно.
Р’йенра давно привык к такому. Он улыбнулся новой странности К’хирилла.
- Я верю, - терпеливо напомнил он. - Но я хочу, чтобы ты объяснил.
Полупрозрачное лицо певчего сделалось удивлённым.
- Что?
Р’йенра засмеялся. Встал, подошёл вплотную, положил руку на холодное слабое плечо.
- К’хириш, - сказал он покровительственно, - всё с самого начала. Что ты услышал, что ты спел, а если не ты, то кто; куда надо лететь, зачем, к чему это должно привести. Только ты слышишь эту песню, ты один, помнишь?
К’хирилл заморгал и напрягся. Сейчас наставала самая важная минута: певчий хманк выныривал из своих внутренних бездн. Ему требовалась поддержка. Р’йенра взял друга за руки и усадил в кресло, ещё хранившее тепло его тела, а сам присел на пол перед ним и заглянул в глаза певчего снизу вверх. К’хирилл повиновался как кукла. Он тихо просидел с полминуты, держась за Р’йенру, потом лицо его ожило. Р’йенра начал ждать разъяснений, но вместо этого хманк тяжело задумался, хмурясь. Р’йенра забеспокоился о нём. Возможно, К’хириш ещё не вынырнул до конца. Если это так, если ему действительно становится всё труднее и труднее возвращаться к обычной реальности, то это очень плохой путь, и в конце его ожидает совсем плохое.
Но К’хириш встрепенулся и сказал:
- Мне трудно это тебе сказать. Не потому, что мне, а потому, что тебе.
- Уже что-то, - кивнул Р’йенра. - Эта песня как-то связана с моей расой?
- Напрямую, - К’хириш снова напрягся, так болезненно, судорожно, что Р’йенре стало его жалко. - Это о вас.
Сказать по чести, сейчас Р’йенру больше беспокоило состояние К’хириша, чем тайны, которые ему открылись. Тайны явят себя в свой срок, а вот срок жизни, отпущенный певчему хманку, может вдруг сократиться во много раз.
- Я надеюсь, ты будешь рад, - сказал певчий и странно прибавил: - В конце.
- Ты хуже анкайи, - сказал Р’йенра и заставил себя улыбнуться. - Как мы полетим?
К’хирилл прикрыл глаза и немного посидел так, потом встал, мягко отведя руки Р’йенры. Выражение болезненной усталости ушло из его черт, даже краска вернулась на щёки. Р’йенра вновь отметил странный эффект, о котором знал давно, но природы которого так и не сумел понять: каким-то образом он, Р’йенра, мог поделиться с К’хиришем своей силой, жизненной энергией. Это было как согреть замерзающего. Но всё же не вполне именно так. Иным образом, словно бы более глубинным и сложным.
Обычно это делали другие хманки - боевые хманки. Они умели согревать певчих, как холодные хманки умели успокаивать их чересчур возбудимую, расстроенную нервную систему. Холодные хманки снимали генерализованную тревожность, боевые - давали певчим силы жить, а сами певчие обладали властью. Нужно было досконально знать физику скрытых измерений, чтобы хоть отчасти понять природу этой власти. Тем, кто не занимался высокой наукой, оставалось лишь подмечать внешнее.
К’хириш был потомком нескольких поколений великих певчих. И он родился слишком сильным и слишком слабым. Много лет жизнь едва теплилась в нём, потому что ни один хманк не мог согреть его по-настоящему. Отчаявшись, дед К’хириша обратил разум к музыке внешней бездны. Он искал пути спасти внука и нашёл их. Ответ, как часто случается, оказался совсем рядом и был очень простым. Помочь К’хиришу мог представитель другой расы.
- Дед увидел вероятность одновременно со мной, - сказал К’хириш уже нормальным голосом, строя речь в соответствии с нормальной логикой. - И он заранее обо всём позаботился. Корабль уже готов. Позвони М’рхайре.
Р’йенра уселся в своё кресло.
- Ты знаешь, что он согласится, конечно, - сказал он со смешком. Вот к чему трудней всего было привыкнуть: певчий никогда не задавал вопросов и не спрашивал согласия, потому что всегда знал заранее.
К’хириш улыбнулся.
- Прости. Я опять забыл.
В задумчивости Р’йенра облизнул клыки, и улыбка покинула его лицо.
- Ты ведь не только это знаешь, - сказал он К’хиришу.
- Да, - К’хириш опустил голову. - Почти минуту. Но не важно. Ты будешь. А!.. прости, - и он перевёл со своего птичьего языка: - Я знаю заранее почти каждую минуту этого путешествия. Но это твоё путешествие, Р’йенра, а не моё. Твоё и М’рхайры. Вас ждут… разные вещи. Хорошие, плохие, очень важные.
Р’йенра приподнял уши, и его серьги звякнули.
- Вот как?
К’хириш кивнул и прибавил вдруг:
- Я хочу… поблагодарить вас. Я надеюсь, будет хорошая благодарность.
Р’йенра подошёл к нему и положил руку на плечо, чуть прихватив когтями его свитер в знак дружбы. К’хириш улыбнулся и сказал:
- Пойдём посмотрим корабль.
Лиловое небо Дикого Порта окрасилось розовым и зелёным - садилось солнце. Кроны деревьев парка согласно шумели. Р’йенра шёл рядом с маленьким хманком, внимательный, будто телохранитель, хотя К’хириллу и не могло грозить никаких опасностей, кроме тех, что крылись в его собственном разуме и теле. Певчий смотрел вдаль и улыбался чему-то. По дороге Р’йенра позвонил своему "второму лезвию" и фыркнул, поняв, что М’рхайра не просто согласен сорваться и лететь, а рад этому предложению, как ребёнок. Чего же было и ждать. К’хириш знал заранее…
Корабль стоял на парковой площади, стройный и тёмный. В центре площади бил фонтан с голубовато-серебряной водой, и в красках заката, на фоне летучей громады, вода искрилась и переливалась сиянием. Все космодромы в Ареале хманков давно демонтировали или просто бросили за ненадобностью… Немногочисленные прохожие подолгу задерживались перед кораблём, любовались.
Он был поистине прекрасен, такой же, как большинство кораблей хманков в эту эпоху. Изящный корпус ай’аххара людей, заключающий в себе людьми же созданную систему жизнеобеспечения - никто до сих пор не изобрёл лучшей. Три комплекта двигателей - хманкские антигравитационные, хманкские гиперпространственные, анкайские поглощающие. Гибридный искусственный разум, сочетающий в себе достоинства хманкских и анкайских систем. К’хириш подошёл к кораблю и некоторое время общался с ним, пока Р’йенра просто разглядывал звездолёт, присев на бортик фонтана. Такой корабль взлетал легко, как птица, и не наносил природе ни единой раны; это было очень по-человечески, и очень Р’йенре по душе. Хманки от людей научились так беречь живое. Казалось бы, удивительно: ведь люди - хищники, а хманки - нет. Но ответ в том, что хищник не может ненавидеть добычу, равно как и пренебрегать ею. Он бережёт добычу до часа, когда ей суждено отворить ему свои артерии…
Быстрой побежкой приблизился М’рхайра и нырнул головой в фонтан. Р’йенра со смехом ударил его, когда "лезвие" тряхнул гривой и окатил его веером брызг.
- Так куда мы всё-таки летим? - сказал он.
- Далеко, - ответил Р’йенра загадочно и самодовольно. - На край мира, где скрыты тайны предков.
М’рхайра дёрнул его за косу, а потом сказал непоследовательно ("Точно певчий", - с ухмылкой подумал Р’йенра):
- Знаешь, за что я люблю К’хириша?
- За что?
- Он умеет не рассказывать всего самого интересного.
"Да, - внезапно ответил хманк безмолвно, согласно прозвучав в обоих их разумах; К’хирилл не оборачивался, он продолжал общаться с кораблём и выглядел бесстрастным, а мысленный его голос словно воду в фонтане окрашивали серебряно-голубые тона, и он искрился от смеха. - Да. Я знаю. Я стараюсь. Ведь так намного веселей".
Позже Р’йенра думал: навряд ли они вели бы себя столь беспечно, знай, с чем столкнутся на самом деле. Может, К’хириш поступил бы честнее и добрее, рассказав им всю правду. Он, разумеется, лучше знал, как поступить… Если не выбирать выражений, то его поступок был похож на предательство. Однако, создав события и позволив им развиваться своим чередом, К’хирилл Васильев обернул их так, что они действительно стали благодарностью Р’йенре и всей его расе.
Таковы певчие хманки. Если не готов принимать, держись подальше.