Когда и после этого не последовало никакой реакции, Дон оглянулся на роботехника, чувствуя себя несколько неловко, словно за своего ребёнка, который начал себя неподобающе вести перед гостями.
- Простите.
- Может быть, он куда-то ушёл?
- Возможно. Но он знал, что вы придёте.
Дон поднялся по главной лестнице; Альберт следовал за ним. Они осмотрели кабинет, спальню, ванную при спальне, вторую ванную и старую комнату Эмили. Нигде не было и следа Гунтера. Вернувшись вниз, они проверили кухню и столовую. Ничего. Тогда они спустились в подвал, и там…
- О Боже! - сказал Дон, подбегая к упавшему МоЗо. Гунтер лежал посреди комнаты на полу лицом вниз.
Роботехник также подошёл и опустился рядом с ним на колени.
- Обесточен, - сказал он.
- Мы никогда его не выключали, - сказал Дон. - Могли от этого выйти из строя батареи?
- Меньше чем за год? - сказал Альберт, словно Дон предположил что-то абсурдное. - Маловероятно.
Роботехник перевернул Гунтера на спину.
- Чёрт, - сказал он. Посередине груди Гунтера была открыта небольшая панель. Альберт достал из нагрудного кармана ручку-фонарик и посветил внутрь. - Чёрт, чёрт, чёрт…
- Что такое? - спросил Дон. - Что случилось? - Он вгляделся в отверстие. - Что делают эти переключатели?
- Это главные мнемонические регистры, - ответил Альберт. Он залез рукой под откинутую панель, туда, где на месте пупка находилась утопленная в корпус кнопка включения выключения, и нажал на неё.
- Здравствуйте, - произнёс знакомый голос; линия рта ожила и задёргалась. - Вы говорите по-английски? Hola. Habla español? Bonjour. Parlez-vous français? Коннити-ва. Нихонго-о ханасимас-ка?
- Что это такое? - спросил Дон. - Что произошло?
- Английский, - сказал Альберт роботу.
- Здравствуйте, - снова произнёс МоЗо. - Это моя первая активация с момента отгрузки с завода, поэтому ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Первое: чьи приказы я должен выполнять?
- О чём он говорит? - спросил Дон. - "Первая активация". Что с ним?
- Восстановление системы, - сказал Альберт, медленно качая головой.
- Что?
- Он стёр всю свою память и вернул систему к заводским настройкам.
- Зачем?
- Я не знаю. Я никогда раньше такого не видел.
- Гунтер… - сказал Дон, глядя в круглые стеклянные глаза.
- Кто из вас Гунтер? - спросил робот.
- Нет. Гунтер - это ты. Это твоё имя.
- Пишется "Гэ-Ю-Эн-Тэ-Е-Эр"? - спросила машина.
Желудок Дона начал сворачиваться клубком.
- Он… он умер, да?
Альберт кивнул.
- И его никак не вернуть?
- Простите, никак. Всё вычищено.
- Но… - И тут Дон всё понял. У него на это ушло больше времени, чем у Гунтера, но он понял. Гунтер - единственный, кто был рядом с Сарой, когда она расколола драконианский код. Этот техник явился не для того, чтобы проводить Гунтеру техобслуживание. Он должен был скопировать его память, чтобы украсть ключ дешифровки для Мак-Гэвина. Богач хочет всё контролировать - и с ключом он бы смог взять процесс создания драконианских детей под свой полный контроль и исключить из процесса Дона.
- Убирайтесь, - сказал Дон роботехнику.
- Простите?
Дон был в ярости.
- Убирайтесь к чёрту из моего дома.
- Мистер Галифакс, я…
- Думаете, я не знаю, зачем вас прислали? Убирайтесь.
- Мистер Галифакс, честное слово…
- Вон!
Альберт был явно напуган; физически Дон был на двадцать лет младше его и на шесть дюймов выше ростом. Он схватил свой алюминиевый футляр и поспешил к лестнице, в то время как Дон осторожно помогал Гунтеру подняться на ноги.
Дон знал, как это, по-видимому, произошло. После того, как он позвонил Мак-Гэвину с известием о смерти Сары, Мак-Гэвин прокрутил в голове свой последний разговор с ними и, должно быть, сообразил, что Гунтер мог видеть, как Сара применяет ключ дешифровки, и поэтому может знать, что это за ключ.
Багровый от гнева, Дон приказал телефону позвонить Мак-Гэвину. После двух гудков ответил знакомый голос.
- "Мак-Гэвин Роботикс". Офис президента.
- Здравствуйте, миз Хасимото. Это Дональд Галифакс. Я хотел бы поговорить с мистером Мак-Гевином.
- Простите, он сейчас недоступен.
- Оставте ему сообщение, пожалуйста, - сказал Дон с едва контролируемой яростью. - Скажите, что мне нужно поговорить с ним сегодня же.
- Я не могу обещать, что мистер Мак-Гэвин перезвонит вам в какое-либо определённое время, и…
- Просто передайте ему это, - сказал Дон.
Телефон Дона зазвонил два часа спустя.
- Здравствуйте, Дон. Миз Хасимото сказала, что вы звонили…
- Если вы ещё раз выкинете что-то подобное, я прекращу с вами все дела, - сказал Дон. - Господи, а я-то думал, что могу вам доверять.
- Я не понимаю, о чём вы говорите.
- Не надо игр. Я знаю, что вы собирались сделать с Гунтером.
- Я не…
- Не отпирайтесь.
- Дон, мне кажется, вам нужно сделать глубокий вдох. Я знаю, что вам нелегко пришлось в последнее время…
- И это, чёрт возьми, истинная правда. Говорят, что человек не умирает окончательно, пока мы его помним. Но сейчас умер один из тех, чья память о Саре была идеальной.
Молчание.
- Проклятье, Коди! Я не смогу это сделать, если не смогу вам доверять.
- Этот робот мой, - сказал Мак-Гэвин. - Он арендован у моей компании, так что содержимое его памяти - моя собственность.
- Теперь его память пуста, - сказал Дон.
- Я… я знаю, - ответил Мак-Гэвин. - Простите. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может… - Снова молчание, затем: - Ни один робот никогда раньше так не делал.
- Вам стоило бы у него поучиться, - резко заметил Дон. - Преданности.
Голос Мак-Гэвина стал жёстче - безусловно, с ним давно уже никто так не разговаривал.
- Поскольку МоЗо был передан в аренду Саре для того, чтобы ей помогать, сейчас мне, возможно, стоит его…
Дон почувствовал, как у него заколотился пульс.
- Нет, пожалуйста - не забирайте его. Я…
Голос Мак-Гэвина был по-прежнему сердит.
- Что?
Дон слегка пожал плечами, хотя Мак-Гэвин никак не мог этого увидеть.
- Он член семьи.
Долгая пауза, потом ясно различимый вздох.
- Хорошо, - сказал Мак-Гэвин. - Если это поможет нам помириться, то можете оставить его у себя.
Молчание.
- Мы помирились, Дон?
Дон по-прежнему был зол. Если бы ему было по-настоящему двадцать шесть, он продолжил бы препираться.
Но ему не двадцать шесть; он знает, когда нужно отступить.
- Да.
- Очень хорошо. - В голос Мак-Гэвина начало возвращаться прежнее тепло. - Потому что мы серьёзно продвинулись с искусственной маткой, хотя видит Бог, это было тяжко. Каждую деталь нужно изготовлять с нуля, и там применяются технологии, о которых мои инженеры и понятия не имели…
Дон оглядел свою гостиную. Каминная полка была теперь усыпана десятками траурных открыток, аккуратно распечатанных и сложенных Гунтером. Дон сокрушался о смерти бумажной почты, но полагал, что пересылка данных, по которым получатель восстанавливает исходный физический объект, очень подходила моменту.
Одна из открыток была прислонена к награде, которую Сара получила от МАС.
Другая лежала так, что закрывала Дона на их с Сарой свадебной фотографии. Он подошёл к камину, сдвинул открытку и посмотрел на Сару и на себя, какими они были тогда, в первой своей молодости.
Также были цветы - настоящие и искусственные. Целая ваза роз стояла на маленьком столике между диваном и "Сибаритом"; проекция букета красных гвоздик парила над кофейным столиком. Он вспомнил, как нравилось Саре в молодости сажать цветы, как она продолжала возиться с ними и перевалив за семьдесят, и как она однажды назвала радиотелескоп Very Large Array цветником Господа.
Разглядывая траурные открытки, Дон уловил краем глаза какое-то движение. Он обернулся и увидел круглое голубоватое лицо Гунтера.
- Я очень скорблю по поводу смерти вашей супруги, - сказал робот, и его рот-смайлик опустил края; при других обстоятельствах получившаяся рожица была бы смешной, но сейчас казалась трогательно искренней.
Дон посмотрел на машину.
- Я тоже, - тихо сказал он.
- Я надеюсь, это не покажется вам бесцеремонным, - сказал робот, - но я прочёл то, что написано в этих открытках. - Он указал кивком головы на каминную полку. - Похоже, что она была замечательной женщиной.
- Это да, - сказал Дон. Он не стал их перечислять вслух, но вереница категорий пронеслась у него в голове: жена, мать, друг, учитель, учёный, а до этого - дочь и сестра. Так много ролей, и она все их исполнила хорошо.
- Если позволите спросить - что люди обычно говорят на похоронах?
- Я потом покажу тебе плёнку.
"Плёнку". Слово это отдалось эхом в голове Дона. Никто уже не записывает видео на плёнку. Он упомянул технологию, которая уже практически изгладилась из памяти живущих.
- Спасибо, - сказал Гунтер. - Как бы мне хотелось, чтобы я её знал.
Некоторое время Дон смотрел в стеклянные немигающие глаза.
- Я собираюсь на кладбище завтра, - сказал он. - Хочешь… хочешь пойти со мной?
МоЗо кивнул.
- Да. Мне бы очень этого хотелось.
Северная граница Йоркского кладбища была обозначена задними заборами домов по Парк-Хоум-авеню, а Парк-Хоум была всего лишь на квартал южнее Бетти-Энн-драйв, так что Дон и Гунтер отправились туда пешком. Интересно, думал Дон, смотрит ли на них сейчас кто-нибудь из соседей, фокусирует ли на них свои камеры наблюдения: робот и омоложенный, два чуда современной науки, идут бок о бок по улице.
Через несколько минут одни оказались у ворот кладбища. Когда они с Сарой покупали дом, близость к кладбищу уменьшала его цену. Теперь же это считалось плюсом - зелёные пространства любого типа становились редкостью. И, к счастью, место на кладбище они приобрели давным-давно; сейчас они ни за что не смогли бы позволить себе роскошь погребения в земле.
Дону и Гунтеру пришлось прошагать по дорожкам кладбища несколько сотен метров, прежде чем они добрались до места, где была похоронена Сара. Гунтер оглядывался вокруг, и Дон готов был поклясться, что глаза его были широко раскрыты. Робот помнил только заводское тестирование, после чистки памяти он не выходил из дома и поэтому никогда не видел столько деревьев и таких обширных стриженых газонов.
Наконец, они пришли. Яма была заполнена землёй, могилу покрывал свежий дёрн, очерченный по краям земляным шрамом.
Дон поглядел на робота, который, в свою очередь, уставился на могильную плиту.
- Надпись не по центру, - сказал Гунтер. Дон повернулся к ней. Имя Сары и годы жизни располагались на правой половине продолговатой гранитной плиты.
- Меня тоже похоронят здесь, - объяснил Дон. - И моё имя вырежут на другой стороне.
На стороне Сары было написано:
САРА ДОННА ЭНРАЙТ ГАЛИФАКС
ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ
29 МАЯ 1960 - 20 НОЯБРЯ 2048
ОНА ГОВОРИЛА СО ЗВЁЗДАМИ
Дон уставился в черноту, на которой когда-нибудь появится и его имя.
Год смерти будет, наверное, начинаться с двойки и единицы: тысяча девятьсот какой-то - две тысячи сто какой-то. Его дорогая несчастная Сара, по-видимому, пролежит здесь в одиночестве добрую часть столетия.
Он почувствовал стеснение в груди. Он не слишком много плакал на похоронах. Соболезнования множества людей, толкотня - он всё это пережил в состоянии, близком к шоковому, направляемый, как он полагал, Эмили.
Но сейчас не было толкотни. Сейчас он был один, если не считать Гунтера, и он был опустошён, эмоционально и физически.
Он снова взглянул на надгробие; буквы расплывались перед глазами.
Любимая жена.
Любимая мать.
Слёзы потекли всерьёз, устремились по его слишком гладким щекам и, после отчаянных попыток удержаться на ногах через полминуты Дон повис на Гунтере. Было то запрограммированным поведением, или он видел что-то такое по телевизору, или оно просто спонтанно возникло - это было не так важно, но Дон ощутил, как поддерживающая его рука Гунтера мягко, легко, успокаивающе похлопывает его по спине.
Глава 43
Дон помнил, как удивлялся, почему время движется для него с разной скоростью сейчас, когда он снова стал молодым. Казалось бы, годы должны ползти едва заметно, как это было в его настоящей молодости, когда год, казалось, никогда не кончится.
Но этого не произошло. Не успел Дон оглянуться, как прошло больше года; на календаре объявилось 2050, и вот ему уже двадцать семь, а не двадцать шесть.
Но этот год, хоть и закончился в мгновение ока, принёс с собой перемены, пусть он и провёл большую его часть, пялясь в пространство, вспоминая Сару и…
И…
Нет; только Сару; одну только Сару. Он знал, что лишь к ней одной должны быть обращены его мысли, хотя…
Хотя Ленора, без сомнения, знала, что Сара умерла. В течение нескольких недель после её кончины Дон думал, что получит от неё весточку. В прежнюю эпоху она могла бы прислать телеграмму с соболезнованиями или бумажную открытку - нечто, не предполагающее вступление в диалог, не подразумевающее ответа. Но сейчас единственный вариант, который оставался Леноре - позвонить по телефону, что означало разговор, или прислать е-мэйл, на который Дону в соответствии с правилами приличия пришлось бы ответить.
Но прошёл месяц, потом другой, и Дон понял, что она не даст о себе знать - что, как он полагал, было и к лучшему, потому что что́ она могла бы ему сказать? Что она сожалеет о смерти Сары? И не было бы там между строк невысказанной мысли, слишком ужасной, чтобы её признать, но которую невозможно изгнать из сознания - сожаления о том, что Сара не умерла раньше? Не по злобе какой-то, а просто признавая тот простой факт, что существование Сары стало тем, что, в конце концов, и разлучило Ленору и Дона.
Каждые несколько недель он шарил по сети в поисках упоминаний о Саре. Про неё много писали и, как ни странно, создавалось впечатление, что она всё ещё жива.
Он, однако, никогда больше не искал в сети себя. Как и говорил Рэнди Тренхольм, ходило много разговоров о необычных обстоятельствах его роллбэка, и когда он их читал, ему становилось тошно. Но время от времени он вколачивал имя Леноры, чтобы посмотреть, что найдётся. Она и правда закончила магистратуру и, как и надеялась, уехала в Крайстчерч работать над диссертацией.
Он просматривал всё, что приносил ему поиск: упоминания о ней на сайте Университета Кентербери, цитаты из работ, в которых она была младшим автором, её редкие посты на политических интернет-форумах, видео заседания секции на конференции в Токио. Он пересматривал это видео снова и снова.
Он никогда не оправится от потери Сары; он это знал. Но у него и правда была собственная жизнь, и очень скоро это жизнь должна будет измениться целиком и полностью, и он не мог даже предположить, в какую именно сторону. Мак-Гэвин сказал, что работы над искусственной маткой завершатся с недели на неделю. Конечно, период беременности займёт какое-то время - семь месяцев, как было указано в драконианском послании.
Ленора не была частью его жизни уже полтора года. Было слишком оптимистично надеяться, что она по-прежнему свободна. И даже будь это так, она, возможно, хотела оставить весь этот эпизод (как она сама это назвала) в прошлом: безумное время, когда она влюбилась в того, кого считала сверстником, чтобы позже обнаружить, что он - опять этот ненавистный термин - октогенарий.
И всё же…
И всё же, в конце концов, она, похоже, более или менее смирилась с реальностью его двойного возраста, его молодой формы и не такого уж молодого содержания. Найти ещё кого-то, способного с этим примириться, будет подобно чуду, и хотя на дворе была эпоха чудес, Дон не верил в такого рода чудеса.
Конечно, думал он, разумнее было бы связаться с Ленорой по телефону или е-мэйлу. Разумный человек не стал бы лететь через полмира в слабой надежде на то, что она встретит его с распростёртыми объятиями. Но он не был разумным человеком; он был редкостным дурнем - обе женщины, которых он любил, говорили ему это.
И вот…
И вот он в самолёте, летящем в Новую Зеландию. Заняв своё кресло, он осознал, что имеет реальное преимущество перед инопланетянами с Сигмы Дракона. Драконианцы могли лишь отправлять свои послания во тьму, и пока не придёт ответ, они не узнают даже, получает ли кто-нибудь их сигналы, и даже это лишь через многие годы. Он, по крайней мере, мог увидеть Ленорино лицо - и, как он ожидал, это будет всё, что ему будет нужно увидеть: его выражение в том момент, как она впервые увидит его и будет открытым, честным, незашифрованным сигналом. И всё-таки он многое бы отдал, чтобы узнать ответ прямо сейчас…
Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?
Дону досталось место у окна. Это было бы бонусом при коротком перелёте, но для того, чтобы выбраться в проход размять ноги, приходится беспокоить не одного, а сразу двух людей, одному из которых, тому, что сидел рядом с Доном, было на вид по меньшей мере семьдесят пять. Дон слишком живо помнил, каково это - пытаться подняться на ноги, особенно в тесном неудобном пространстве, в таком возрасте, так что старался не покидать своего места, попеременно то глядя в окно на бесконечные облачные поля, то просматривая телепрограммы на встроенном в переднее кресло мониторе.
Примерно через четыре часа полёта пожилой мужчина рядом с ним попытался завязать разговор.
- Добрый ’ень, - сказал он, и через пару мгновений мозг Дона распознал это как "добрый день", сказанный с австралийским акцентом. - Роджер меня зовут.
Должно быть, возвращается домой, предположил Дон; этот рейс летит дальше в Мельбурн после посадки в Окленде, где сам Дон должен будет пересесть на местный рейс до Крайстчерча.
- Что вы делали в Торонто? - спросил Дон после того, как родословная Роджера подтвердилась в ходе разговора.
- Я вообще-то в Хантсвилл ездил, - ответил Роджер. - Знаете это местечко?
- Ещё бы, - ответил Дон. - Дачный городок.
- В точку. У меня дочка там живёт. Пансион держит. Недавно девочку родила, я ездил посмотреть.
Дон улыбнулся.
- Внуки - это здорово.
Роджер странно на него посмотрел, потом кивнул и сказал:
- Это уж точно, приятель.
- Были раньше в Канаде? - спросил Дон.
- В четвёртый раз ездил, но… - Его лицо, озарившееся радостью при упоминании внучки, теперь стало печальным, и Дон подумал, что он, вероятно, собирается сказать, что этот раз, скорее всего, станет последним. Однако Роджер сказал: - В первый раз ездил один. Жена умерла в прошлом году.
Сердце Дона пропустило удар.
- Простите. Сочувствую.
- Спасибо. Замечательная женщина была моя Келли.