МИРЫ ПОЛА АНДЕРСОНА Том девятнадцатый - Пол Андерсон 12 стр.

Однако главный сюжетообразующий источник повести - мифо­логия. Миф является и материалом, из которого создано это произ­ведение, и формой, в которую он отлит. Основной компонент этого литературного сплава - кельтская традиция; чтобы в этом убедить­ся, достаточно вспомнить употребляемые в повести имена собст­венные. Действие "Ночного Лика" происходит на Гвидионе, вновь открытой планете, носящей имя героя уэльского сказания. В чет­вертой ветви "Мабиногиона" Гвидион - это наделенный тайными божественными силами сказитель, ученый и колдун, способный менять свой внешний образ. Он безнадежно влюблен в свою сестру Аранрод, "Властительницу Серебряного Колеса", вопло­щение богини луны. Жители Гвидиона именуют луну просто Она, вероятно, потому, что ее настоящее имя считается слишком

священным для использования в повседневной речи. Солнце они называют Инис ("Остров") - косвенный намек на острова, где, по кельтским верованиям, находится потусторонний Мир Бла­женства. Герой повести "Ночной Лик", человек с Ночным Ликом Ворон - солдат с сумрачной планеты Лохланн. Лохланном (Ллих- лином) в средневековом Уэльсе называли Норвегию, которая также носила шутливое название "страна белых чужеземцев".

Время Бэйла - начало гвидионской весны, когда расцветают огненно-красные бэйловы кусты - напоминает ирландский майский праздник Бельтанин, день, когда зажигали священные огни, чтобы наступающее лето было удачным. Бэйл - это время головокружи­тельных безумств. Бельтанин был радостным, но и опасным празд­неством, так как он символизировал поворот от холода, темноты и смерти зимы к теплу, свету и жизни лета. Подобные празднества, с поправками на место, время и условия, существовали у всех кельт­ских народов. Они стремились проникнуть в суть вечного столкно­вения противоположностей, сменяющих одна другую. Подобным же образом поступают гвидионцы, празднующие смену Дневных Ликов Ночными Ликами, которая знаменует очередной поворот Пламенеющего Колеса Времени. "Мертвые уходят в Ночь, и Ночь становится Днем, да она и есть День", - говорит героиня повести.

Разумеется, не вся гвидионская философия кельтского проис­хождения. Идея цикличности смерти и возрождения к жизни, ко­торой так дорожат гвидионцы, напоминает древние ближневосточ­ные верования или индуистское вероучение о круговороте разруше­ния и возрождения. Подобно приверженцам западных эзотерических учений, гвидионцы верят, что Бог - это сумма всех качеств, как добрых, так и дурных. Основной религиозный символ гвидионцев, черно-золотая эмблема "инь-ян", унаследованная от даосов, напо­минает им, что День и Ночь всегда соседствуют.

Таковы лишь некоторые из материалов, использованных Андер­соном при создании "Ночного Лика". Но материалы остаются лишь косной материей, пока рука художника не расположит их в нужном ракурсе и не одухотворит своим прикосновением. В данном случае с помощью мифологических мотивов и драматического языка ав­тор показывает нам, что мифология - тоже язык, и язык этот мож­но трагически неверно истолковать.

Сюжет повести - это круговерть недоразумений; три главных персонажа и цивилизации, которые они представляют, описывают круг за кругом в бесплодной погоне друг за другом - бесплодной, ибо они обречены на непонимание. Они подобны трем спицам трехконечного Огненного Колеса, загнутым в разные стороны, ко­торым никогда не суждено сомкнуться. "Мы невольно сделали друг о друге неверные умозаключения", - говорит Ворон своему сопернику Тольтеке в начале книги. Эта фраза становится ключом ко всему последующему действию.

Ворон, младший отпрыск знатного рода с феодальной планеты Лохланн, стал наемником на службе у бывшего протектората его планеты, демократической Нуэвамерики. На Лохланне, таком же сумрачном и связанном законами чести, как средневековая Скан­динавия, люди до сих пор братаются, отведав крови друг друга, а за данную клятву отвечают жизнью. Нуэвамериканцы считают такое общество "жестко разделенным на касты, регулируемым обрядами, надменным и жестоким", что не соответствует истине.

Суровость природных и общественных условий, в которых вы­рос Ворон, сделала его человеком, который "постоянно живет сре­ди Ночных Ликов". Несмотря на это, он не чужд ничего человече­ского, как мечей, так и роз. И все же, как ни парадоксально, именно сумрак, царствующий в душах его народа, роднит его с гвидионцами, кажущимися такими лучезарными. "Добро и Зло, Светлое и Темное ходят рядом". Лохланец, возможно, выглядит темным, а гвидионец - светлым, однако и тот и другой народы познали обе ипостаси земного бытия. (Заметьте, что жители Лох- ланна и Гвидиона говорят на родственных языках, совершенно отличных от языка Нуэвамерики.)

Тольтека, соперник Ворона и его полная противоположность, возглавляет нуэвамериканскую экспедицию на Гвидион. Его интел­лект не впечатляет, но он принадлежит к классу наследственных интёллектуалов и, пользуясь своими привилегиями, тем не менее без тени смущения провозглашает демократические принципы. Его отношение к искусству чисто потребительское. Он слушает при­знанных классиков терранской музыки в магнитозаписи, в то время как Ворон сам исполняет народные песни, которые на его планете являются частью живой традиции. (Ворон называет Толь- теку "серым торгашом".) Кичась своей якобы просвещенностью и терпимостью, Тольтека всегда мерит людей исключительно своей меркой и выходит из себя, видя, что они чем-нибудь отличаются от принятых на его планете норм. Он не в состоянии почувствовать и оценить огромную ответственность перед обществом, которую не­сет на себе каждый лохланец, и даже менее жесткое влияние обы­чаев на поведение гвидионцев, потому что Нуэвамерика - это об­щество автономных личностей.

Нуэвамерика - это, возможно, дочерняя колония Нуэво-Мехико древней Терранской Империи, однако если это действительно так, то она утратила воинственность своих отцов-основателей. Куль­тура Нуэвамерики лишь поверхностно иберийская, а ее обще­ству присущи крайний либерализм, меркантилизм, утилитаризм и сугубо светский характер. "Средний нуэвамериканец думает лишь о том, как закончить свою работу - независимо от того, нужна она кому-нибудь или нет, - и после этого как следует развлечься, при­чем и работает, и развлекается он так, чтобы произвести как можно больше шума".

Однако главный порок Тольтеки - и, соответственно, всего его народа - это наивная вера в возможность организации всей жизни на началах разума и гигиены. Они считают, что любую проблему можно решить обращением к разуму. Они не могут принять тот факт, что боль и смерть неизбежны и представляют собой неотъем­лемые компоненты действительности. Фактически они пытаются уцепиться за одни Дневные Лики. Тольтека наивно полагает, что гвидионцам удалось претворить в жизнь идеал, провозглашенный его культурой, и видит в них одни светлые стороны.

Согласно легенде, все гвидионцы произошли от одного мужчи­ны и его двух жен, брюнетки и блондинки. Однако теперь ситуация изменилась на зеркально противоположную: Муж Ночи и Муж Дня преследуют одну и ту же женщину. Эльфави, предмет их страсти - это воплощенная красота и безмятежность мира, в котором она обитает. Красота гвидионской природы столь велика, что о подоб­ной жители сумрачного Лохланна даже мечтать не смеют, и, в отличие от многих местностей Нуэвамерики, она почти не тронута разрушительным воздействием человека (по словам Эльфави, "в большей части изученной Вселенной Бог обращен к нам другим ликом"). Мирный, не знающий государственности Гвидион - это рай, где умеренно развитая техника помогает созданию превосход­ных условий для жизни.

Однако само имя Эльфави говорит о том, что совершенство Гвидиона - не от мира сего. (Эльфави - это отзвук королевы эльфов, чья любовь гибельна для смертных, и Рианнон, несчастной королевы-матери духов в "Мабиногионе".) Гвидион - всего лишь обманчивая иллюзия, подобно кельтскому Миру Блаженных, ко­торый он напоминает.

Однако, если в дневной фазе Гвидион кажется преддверием рая, во время Бэйла его Святые Города превращаются в круги ада. Гвидион колеблется между гипертрофированной гармонией и пол­ным хаосом. Его шизофреническое население не обладает подлин­ной добродетелью - гвидионцы просто недостаточно разумны, чтобы грешить.

Таковы люди, народы и их принципы, которые с такими роко­выми последствиями сталкиваются в "Ночном Лике". То, что они не в силах понять друг друга, типично для межпланетных отноше­ний в постимперскую эру, когда с течением времени языки и гено­тип людей стали значительно различаться между собой. (См. "Трагедию ошибок", "Возмездие Эвелит" и "Звездный туман".) Их история является еще одним доказательством - хотя в новых доказательствах вряд ли кто-нибудь нуждается, - что Вселенная вовсе не берет на себя обязательств быть справедливой.

Когда Тольтека, Ворон и Эльфави встречаются во время крова­вой развязки, они принимают обличья героев гвидионской мифо­логии. Их судьбу решают случайно выбранные роли: жить среди архетипов безопаснее, нежели погружаться в них. Когда Ворон пытается спасти Тольтеку от гвидионцев, провозгласив его Солнеч­ным Кузнецом, бегущим от врага в образе оленя, это только побуждает толпу броситься за ним в погоню. По иронии судьбы, в контексте повести нуэвамериканский инженер напоминает скорее преследующего Солнечного Оленя охотника, под ногами которого вянут цветы и который не в силах увидеть другого берега пропасти, через которую перескакивает олень. Это символизирует бессилие разума перед лицом тайны.

Хотя имя "Ворон" подразумевает горе, черноту и смерть в бою, его звучание совпадает с именем Вогана, гвидионского бога-спаси- теля, умирающего, будучи затянутым в Солнечное Колесо. Он при­нимает свою роковую роль и гибнет, чтобы спасти других. Только его темнота делает возможным появление зари. Эльфави отклоняет свою предыдущую роль бесплодной, всеугешающей Птицы-Девушки. Вместо этого она становится Матерью, опустошенной страстью к Вогану и спешащей оплакать его смерть. Однако она становится причиной его смерти не в песне, а в действительности.

Следует заметить в скобках, что Эльфави можно также сравнить с Эвридикой, потерявшей Орфея, однако не способной впослед­ствии оплакать эту потерю. "Ночной Лик" - необычный вариант темы "потерянного любимого", с такой остротой поставленной в "Мире без звезд", "Литании", "Песне фавна" и других произведе­ниях того же автора.

Для читателей трагичность повествования заключается в том, что Ворон жертвует собой ради человека, не способного понять этот подвиг, и женщины, которая не сможет егр вспомнить. Однако для самого Ворона именно такая гибель является в некотором смысле триумфом. Он вознаграждает Тольтеку за нанесенную ему обиду и в то же время налагает на соперника такие моральные обязатель­ства, которые тот не в силах исполнить. Кроме того, он и не хочет, чтобы жизнь Эльфави омрачали воспоминания о нем. Единствен­ное его желание - чтобы она осталась жива и была счастлива. Чувства Ворона во всем подобны чувствам мертвой любимой из "Потревоженной могилы" - песни, которая является лейтмотивом всей повести и из которой взят ее первоначальный заголовок, - "Год и один день".

Наконец, с точки зрения автора, душераздирающая трагичность "Ночного Лика" заключена не в потерянной любви или напрасной смерти. Скорее трагичен сам факт нашего существования - жизнь

подверженных ошибкам существ во Вселенной, обреченной на гибель. Трагический порок героев повести заключается в том, что они - люди.

Примером такого хладнокровного и сурового взгляда на жизнь может служить Ворон. Он показывает, что гвидионский миф о превращении человека в Бога ложен. Человек должен примириться со своей долей, радоваться выпавшим ему счастливым минутам, стойко переносить невзгоды, встречать лицом к лицу и Дневные, и Ночные Лики, пока не наступит его последний час.

Пример Ворона показывает, что боль - это то, что существует нагсамом деле, а смерть разлучает навсегда. Цветы увядают, сердца истлевают. Печаль нельзя преодолеть ни ее неприятием (как пыта­ются это сделать нуэвамериканцы), ни поверхностным объяснением (как поступают гвидионцы). Ничто не в силах помочь разлученным влюбленным, и им не возродиться к жизни вновь. Жизнь - это не стремящийся ввысь прогресс, как считает Тольтека, но и не цикл бесконечных превращений, как верует Эльфави. С каждым мигом Вселенная неумолимо приближается к своему концу. Время можно назвать и релятивистским измерением, и мифическим Пламене­ющим Колесом, но, кроме того, оно - Мост, сгорающий за спиной у всех нас.

ВОЗМЕЗДИЕ ЭВЕЛИТ

С оружием Мору разобрался. Пришельцы успели продемонст­рировать местным проводникам, сколь мощные вспышки пламени вылетают из бластеров - так назывались те штуки, что висели у каждого из них на боку. Но про видеопередатчики Мору, конечно же, знать ничего не мог. Возможно, он считал их амулетами.

Поэтому вышло так, что когда он убил Данли Сэрна, то сделал это на глазах у его жены.

В общем, произошла случайность. Биолог выходил на связь в установленные часы утром и вечером (сутки длились здесь двадцать восемь часов), а днем отсылал сообщения своему компьютеру. Но поскольку они с Эвелит поженились недавно и были столь беспре­дельно счастливы, Эвелит старалась перехватить послания Данли в любую свободную минуту.

И то, что она именно в этот момент оказалась у экрана, вряд ли можно назвать совпадением. Как милитех экспедиции, в чьи обя­занности входила охрана форта, Эвелит уже осмотрела весь лагерь. Она родилась в той дикой части Кракена, где представители обоих полов в равной степени владели искусством ведения боя. Впрочем, местные жители на Локоне были настроены весьма дружелюбно по отношению к "сошедшим с небес". После каждой встречи с абори­генами Эвелит Сэрн убеждалась, что за их сдержанностью скрыва­ются благоговение и страстная надежда на дружбу с пришельцами. Капитан Джонафер придерживался той же точки зрения. Ее служба превратилась в синекуру. Эвелит часто была не занята и старалась как можно больше узнать о работе Данли, чтобы помочь ему после его возвращения из долины.

Последнее медицинское обследование подтвердило, что она бе­ременна, но Эвелит решила пока не говорить Данли об этом. Ска­жет потом, когда они вновь будут вместе. Однако сознание того, что они дали начало новой жизни, наложило свой отпечаток - Данли стал для нее как бы путеводной звездой.

В тот день, день его смерти, она вошла в биолабораторию, насвистывая. Был полдень. Снаружи нещадно палило солнце, зали­вая все вокруг горящей медью: и пыльную землю, и сборные доми­ки, теснившиеся вокруг небольшого корабля, доставившего их с орбиты, припаркованные флюгеры и гравилеты, на которых космо­навты облетали остров, единственную обитаемую сушу на этой планете, и самих космонавтов. За пределами форта виднелись пе­ристые верхушки деревьев и грязно-кирпичные здания большого города, растянувшегося между их лагерем и озером Зело. Издалека доносились голоса. Ветер приносил резкий запах дыма.

Здесь, на этой планете, гравитационное поле составляло 77 про­центов от стандартного. Меньше чем две трети от того, в котором выросла Эвелит. Высокая молодая женщина с красивым телом, но немного резкими чертами лица, она легкой походкой быстро про­шла в конец комнаты.

Биолаборатория занимала больше половины дома, где жили Сэрны. Особых удобств не было. Их не бывает, когда горстка пред­ставителей разных культур стремится воссоздать цивилизацию на обломках империи. Для Эвелит, однако, это был их дом. Аскетиче­ское существование совсем не тяготило ее. И в Данли, когда она встретила его на Кракене, она в первую очередь оценила легкость, с какой он воспринял суровую жизнь ее родного края. И это не­смотря на то, что на Эфее он привык к комфорту.

Как холодно и зябко в доме! Однако Эвелит с удовольствием вдохнула прохладный воздух. Села, включила приемное устрой­ство. Почти сразу же установилась хорошая картинка. На экране возникло трехмерное изображение лесной поляны.

- ...по-моему, происходящие от клевера, - зазвучал спокой­ный голос Данли. Сердце Эвелит забилось сильнее.

Речь шла о рассыпанных среди красной травы растениях с зеле­ными трехлопастными листьями. Когда Данли опустил передатчик ближе к земле (он хотел отослать в компьютер необходимые дета­ли), Эвелит ощутила запах клевера. Она нахмурила брови, пытаясь вспомнить... Ну конечно же. Клевер был одной из тех культур, которые еще до наступления Долгой Ночи человек перенес с Земли на многие планеты. О большинстве из них теперь никто не помнит. Часто эти формы жизни становились практически неузнаваемыми. Тысячи лет эволюция приспосабливала их к местным условиям. Иногда же небольшая исходная популяция кардинально преобра­жалась под воздействием мутаций. Так было, например, на Краке­не. Пока Данли со своей командой не' появился там, никто не догадывался, что сосны и чайки, д$ и ризобактерии тоже - факти­чески изменившие облик иммигранты. Но банки данных на Эфее сверху донизу забиты информацией, и так уж устроена курчавая голова Данли...

На дисплее, во все поле экрана, показалась его рука, собирав ющая образцы. Как она хотела поцеловать ее!

Терпение, напомнила "невесте" другая часть ее души, "офицер". Мы же приехали сюда работать. Открыли еще одну потерянную колонию, прозябающую, вернувшуюся к крайне примитивному со­стоянию. 'Мы должны как можно лучше изучить их культуру и принять решение, стоит ли посылать сюда экспедицию, чтобы при­вести этих людей в цивилизованный вид. Или же на два-три столе­тия оставить их, а те немногие ресурсы, что может выделить Союз Планет, использовать в другом месте. Надо написать подробный отчет для Совета. Поэтому-то я здесь, на плоскогорье, а он - в джунглях среди дикарей.

Возвращайся скорей, любимый!

Она слышала, что Данли говорит на диалекте жителей джунг­лей. Это была какая-то исковерканная форма локонезского, кото­рый, в свою очередь, отдаленно происходил от англика. За несколь­ко недель интенсивной работы лингвист экспедиции расшифровал язык, а затем все члены экипажа стандартным образом "загрузили" его в мозг. Тем не менее Эвелит восхищало, как быстро ее муж начал бегло говорить на диалекте дикарей после нескольких дней бесед с ними.

- Мы еще не пришли, Мору? Вы говорили, что это недалеко от нашего лагеря.

- Уже почти на месте, "человек с облаков".

В груди Эвелит зародилась тревога. Что происходит? Неужели Данли оставил своих спутников и отправился куда-то один на один с туземцем? Ведь Рогар из Локона предупреждал, что эти люди весьма вероломны и с ними надо быть настороже. Впрочем, только вчера проводники с риском для собственной жизни спасли Хэми Филла, упавшего в бурную реку...