МИРЫ ПОЛА АНДЕРСОНА Том девятнадцатый - Пол Андерсон 44 стр.

- Не всем в Верхней Америке удалось стать независимыми фер­мерами, техническими экспертами или предпринимателями. Есть и такие, вполне достойные люди, которые не имели каких-либо та­лантов и стали поденщиками, клерками, слугами, обслугой всякого рода и так далее. Это те, которым удалось получить работу, но перспектив на карьеру у них никаких. Это те, чьи рабочие места съела автоматизация, когда наниматели стали пользоваться маши­нами, а рабочим пришлось либо соглашаться на еще более низкую плату, либо опускаться на дно социальной пирамиды.

- Ну так что же с ними такое? - спросил Стейн.

- Я вижу, ты не следил за событиями в Верхней Америке в последние годы. А я следил. Заметь, я не смотрю свысока на людей, о которых говорю. В своем большинстве это достойные, совестли­вые человеческие существа. И в ранние дни колонии они сыграли очень важную роль.

Но дело в том, что былые времена давно прошли. Пограничье в Верхней Америке исчезло. У нас-то вся планета - наше Погра­ничье, но свободные земли находятся в Низинах, и никакой пользы от них мужчины и женщины, которые не могут дышать здесь без того, чтобы заболеть, ожидать не могут.

Анкер пока еще не имеет настоящего городского пролетариата, да и его сельское окружение тоже не обзавелось настоящим сель­ским. Однако тенденция уже существует. И она становится все заметней по мере роста числа машин и исчезновения хронической нехватки рабочих рук, которая у нас раньше всегда была. .

Если ничего не будет сделано, Рустам повторит печальную ис­торию Терры. Обнищавшие народные массы. Концентрация вла­сти и богатства. Рост идей коллективизма. Еще позже - демагоги, проповедующие революцию, и аплодисменты многих зажиточных людей, тоже потерявших свои корни в этом распадающемся обще­стве. Восстания, которые неизбежно ведут к тирании. То есть то, от чего надеялись избавиться переселенцы на Рустам.

Стейн нахмурился:

- Не преувеличиваешь ли ты?

- Для Низин это, конечно, преувеличение, - согласился Коф­фин.

- Такую огромную территорию быстро не придушишь. А вот с Верхней Америкой дела обстоят совсем иначе.

- И что же они хотят сделать, чтобы помочь этим... этому пролетариату?

Коффин улыбнулся, но улыбку его трудно было назвать веселой.

- Хороший вопрос. Особенно учитывая, что вся идея Кон­ституционного Конвента заключается в том, чтобы охранить лич­ные права граждан и закрыть все дырки, через которые лезли те, которые на них посягали. Ограничить деятельность правительст­ва только поддержанием порядка и охраной среды обитания, ибо, благодарение Богу, нам еще нет надобности беспокоиться о врагах внешних. - Потом сурово добавил: - Впрочем, мы еще можем породить внутренних. Поляризация - процесс, присущий обществу. А случаи возникновения гражданских войн в исто­рии - не новость.

- С одной стороны, ты, значит, не хочешь, чтобы правитель­ство командовало у нас всем. С другой - не осмеливаешься пус­тить все на самотек, - констатировал Стейн. - Что же ты тогда предлагаешь?

- Полного решения этой проблемы никто предложить не мо­жет, - ответил Коффин. - Кроме того, нам хочется избежать ори­ентации на какую-либо идеологию, не считая одной - сохранения свободы. Однако... возможна официальная политика, которая бу­дет поощрять органичное развитие. Например, ради общего блага правительство может принимать меры, обязывающие нанимателей обращаться со своими служащими как с человеческими существа-* ми - с индивидуальностями, - а не просто как с легко.заменяем мыми машинами или с организованными безликими массами. Мо­гут быть созданы условия, поддерживающие развитие мелких, а не крупных предприятий. Кстати, здесь может оказаться полезным курс на твердую валюту, если при этом будет учитываться необхо­димость оказания помощи тем, кому не повезло. С другой стороны, в рамках задачи охраны среды обитания могут быть выработаны соглашения, которые помогут так размещать экономическую дея­тельность, чтобы у всех граждан был шанс преуспеть, вне зависи­мости от того, где они проживают. Конечно, это будут доброволь­ные соглашения, но за ними должна стоять идея выгоды. Правда, такая политика должна вырабатываться с учетом советов ученых, которые видят дальше и больше, нежели одну чистую прибыль.

Коффин вздохнул.

- Все это примеры, так сказать, сиюминутных решений, - сказал он. - Мы не можем предписывать поведение будущим по­колениям. Все, что мы можем, - это обрисовать определенные ди­леммы - нынешние и будущие, - выдвинуть некие идеи и вну­шить тем, кто придет нам на смену, с чем им придется встретиться в будущем и что будет лучше, если они к их решению начнут готовиться загодя.

Стейн ехал в глубокой задумчивости. Пел ветер, шептались ли­стья. Из лесу выбежало стадо серозеров и помчалось через поляну грациозными прыжками. Наконец он сказал:

- Думаю, я понимаю, к чему ты клонишь, Дэниел. Через сорок или пятьдесят лет проблема пролетариата, таким образом, все еще будет в зародыше. Только немногие люди, в худшем случае, будут находиться в положении тех, кто лишился своих корней. Экономи­ка будет развиваться, рабочих мест окажется много, образуется избыток средств, который можно будет использовать для помощи тем, кто живет вдали от города, чтобы помочь им встать на ноги. Ничего такого, с чем нельзя справиться, если есть разум и добрая воля.

За исключением того, что произойдет, когда Терра швырнет в нас своими пятью тысячами поселенцев.

Коффин кивнул:

-Да.

- У которых не будет возможности стать независимыми ферме­рами, которым придется адаптироваться к более высокой силе тя­жести, к более длинному дню и более короткому году и к массе других особенностей, прежде чем они смогут работать. Да и тогда, видимо, они не будут обладать теми навыками, на которые есть спрос, учитывая, что даже самые простые вещи здесь делаются иначе, чем на Терре. Вместо редких индивидуумов, которым надо время от времени чем-то помочь, Верхняя Америка получит мгно­венно возникший пролетариат.

- К чему она будет совершенно не подготовлена, Джордж, ибо не имеет опыта в обращении с этим явлением. Черт, я тоже не представляю, как с ним надо обращаться, и сомневаюсь, чтобы кто-нибудь в этом многоопытном Анкере знал об этом больше меня.

- Все это вряд ли коснется Низин.

- Еще как коснется-то, если мы хотим удержать планету еди­ной. - Коффин помолчал. - Или свободной. Принцип нетолка­ния локтями еще не гарантирует свободу. Кое-какие самые жесто­кие империи в истории Земли имели огромные пустынные про­странства в своем распоряжении.

Он выпрямился в седле, хотя и начал уже уставать от верховой езды. Раньше он не счел бы такую поездку долгой.

- Вот почему я и объезжаю округу, разговариваю с влиятельны­ми и почтенными людьми вроде тебя, - сказал он. - Мне нужна поддержка этой общины, потому что я собираюсь внести самое, черт бы его побрал, радикальное предложение, когда Конвент со­берется снова.

Прежде чем ответить, Стейн некоторое время молча всматри­вался в лицо своего друга.

- Я могу соглашаться с тобой или не соглашаться, Дэниел. Откровенно говоря, моя страна, страна, которую я люблю, она здесь, а вовсе не в Верхней Америке. Но я, разумеется, выслушаю тебя.

А если понадобится, подумал Коффин, то у меня найдутся и кое- какие резервы, чтобы надавить на тебя. И он начал говорить.

Дом де Смета, где Коффин останавливался, когда гостил в Ан­кере, был расположен довольно далеко от центра, в районе, где большинство домов обладали большими участками и стояли в ро­щах или садах. Уличные фонари были редки, деревья тонули в легкой дымке. Так что тут почти ничто не мешало видеть небо, когда лидер Мунданса отправился на прогулку.

Зима на плато выдалась тихая и холодная. Мороз пощипывал лицо, тело с удовольствием ощущало приятное тепло от зимней одежды, при дыхании в носу тотчас образовывалась влага, а изо рта вырывались облачка пара. Там, где тротуары не были замощены, земля под ногами звенела. Повсюду лежал снег, поблескивал иней там, куда достигал взгляд, а дальше лежали тени и ночная тьма. Иногда из окон падал желтый свет ламп, который казался одновре­менно и мягким, и каким-то бесконечно слабым. Далеко на восто­ке пики Геркулесовых гор сияли своими глетчерами.

А над всем этим простиралось небо. В Низинах мало кто наблю­дал подобное чудо, хотя всяких других чудес взамен этого там хватало. Звезды теснили темноту неба - искры морозного огня, далее расплавлявшиеся в Млечный Путь. Сегодня этот колоссаль­ный поток сверкал, как сверкает море в часы свечения. Три плане­ты - сестры Рустама - горели бронзой, серебром и янтарем. Сре­ди них быстро бежала пигмей Сухраб, тогда как Ракш, достигший половинной фазы, висел так низко на западе, что казался огром­ным. Он отбрасывал тени от деревьев, медленно проплывая над поверхностью Рустама.

Ева очень любила это зрелище.

Тропа вывела Дэна к Императорской реке и потянулась дальше вдоль берега. Реку накрепко сковывал ледяной покров. На противо­положном берегу лежали под снегом поля и пастбища; они посте­пенно поднимались к холмам и лесным зарослям. Там в темноте дрожали редкие огоньки - это была одна из деревень, которые сейчас быстро возникали по всему плато.

Городские звуки казались Коффину совсем глухими в этом сильно разреженном воздухе, да и вообще он стал слышать хуже в последние годы. Поэтому для него встреча с конькобежцами была полной неожиданностью, пока он не обогнул изгиб реки, скрытый рощицей перистых дубов. Здесь дорога выходила на мост. Вокруг устоев моста и по всей ширине реки плавно скользили десятка два мальчишек и девчонок. Они свистели, сталкивались, обхватив друг друга за талии, катались цугом. Их крики и смех далеко разноси­лись в морозном воздухе.

Коффин вышел на мост, чтобы полюбоваться катающимися. И обнаружил, что он не один. Юноша был высок и не только одет во все черное, но еще и его лицо выдавало африканское происхож­дение, благодаря чему он был почти невидим даже на небольшом расстоянии. Коньки, которые он снял, лежали на земле, отражая свет луны.

- Ох... привет, - сказал Коффин, приглядываясь к нему.

- Ой! - юноша круто повернулся к нему. - Мистер Коффин! Как вы поживаете, сэр?

Коффин узнал его. Алекс Бернс - сын соседа де Смета - ум­ненький и хб|юшо воспитанный мальчик.

- Отдыхаешь?

- Не совсем так, сэр. - Алекс крепко сжал металлическое ограждение и отвернулся. - Просто захотелось подумать.

- В такую-то ночь? Боюсь, ты лишаешь себя большого удо­вольствия. Мне и самому захотелось прокатиться на коньках.

- Правда? Пожалуйста, сэр, возьмите мои!

- Спасибо, но в мои годы падение при рустамской силе тяже­сти может оказаться делом серьезным. А у меня еще впереди дел много.

- Да, сэр. Об этом все говорят. - Юноша снова повернулся к нему и вдруг спросил с каким-то отчаянием в голосе: - Мистер Коффин, можно мне поговорить с вами?

- Конечно. Хотя я и не уверен, что от такого старца, как я, ты услышишь что-то дельное. И все же я помню своих сыновей такими же, как ты - и как недавно еще это было... подумал Коффин.

- Эта новость... о космических кораблях, идущих от Сола... это правда? - Почему-то чисто детская интонация вопроса не казалась странной.

- Насколько нам известно. Двадцать световых лет расстояния делают наши коммуникации весьма ненадежными. За это время правительство Терры могло изменить свои планы. Они ведь резко свернули свои космические исследования после того, как наши предки улетели с Терры. Слишком дорого, если учесть непрерывно возрастающее давление на ресурсы со стороны увеличивающегося населения. Культура все дальше уходит от науки и техники в сторо­ну мистицизма и всяких там пышных обрядов.

- Это нам и учителя говорят. Вот почему я и боюсь, что все это окажется просто ложной тревогой.

- Нет, я так не думаю. Видишь ли, организация отъезда кон­ституционалистов на Рустам была уловкой, рассчитанной на то, чтобы от них избавиться. Но те, кто попал на корабли, вовсе не исчерпывали всех конституционалистов на Терре, не говоря уж о множестве других диссидентов. Как только мы стали посылать туда свои сообщения, наш пример, вероятно, послужил определенным психологическим толчком и породил у многих стремление после­довать нашему примеру. Я подозреваю, что у правительства не было другого выбора, кроме решения снова запустить космические программы, во всяком случае хотя бы на несколько десятилетий, пока политический климат снова не стабилизируется. Они говорят, что ищут и другие пригодные для обитания планеты... Нет, я ду­маю, что этот флот с переселенцами действительно на подходе.

- Но почему наш народ против них?!

Боль, прозвучавшая в этом вопросе, удивила Коффина.

- Ну... хм... ну... кое-кто боится отрицательных последствий для нашего общества. Но далеко не все, Алекс. Уверяю тебя, сред­ний понизовщик не имеет ничего против прибытия нескольких тысяч новых колонистов.

- Но зато средний горец...

- Никто ведь еще не проводил голосования. Я сам еще не уверен в том, какой может быть расклад голосов при голосовании по этому вопросу.

Алекс поднял руку и указал на небо. Созвездия, видимые с Рустама, не так уж сильно отличались от видимых с Терры. Во Вселенной двадцать световых лет - всего лишь один шаг спотьща- ющегося ребенка. Над Волопасом мигала крошечная светлая точ­ка - Сол.

- Они могут долететь до нас, - сказал мальчик задумчиво. - Так почему же мы не можем долететь до них?

- У нас нет промышленности, способной строить космические корабли. И не будет еще несколько поколений или даже столетий.

- А пока мы будем обречены жить здесь! Всю жизнь! - Не слезы ли блеснули в свете луны на лице Алекса?

Теперь Коффин понял.

- А какой у тебя индекс выносливости на давление атмосфе­ры? - спросил он мягко.

- Могу жить на высоте двух километров.

- Неплохо! На этом уровне лежат обширные территории. Ты можешь вести там жизнь, полную приключений.

- Да, сэр. Я тоже так считаю.

- Насколько я помню, ты хочешь стать ученым. Что ж, у нас там непочатый край работы для исследователя. А если захочешь, можешь спуститься и ниже, теперь у нас есть новые модели шле­мов, они очень хороши.

- Это все не то. - Алекс проглотил какой-то комок и сжал кулаки, а потом быстро и нервно сказал: - Пожалуйста, сэр, не думайте, что я хнычу. Или что я... хм... задираю нос перед кем- нибудь. Но большинство понизовщиков, с которыми я встречал­ся... нет, нет, вы - другой... большинство их мне... нет, мы не дрались, ничего такого не было, но у нас мало общих тем для разговора...

Коффин кивнул:

- Пограничье не рождает интеллектуалов, не так ли? Но ты должен знать, сынок, что все эти поисковики, лесорубы, фермеры, рыбаки, все они отнюдь не болваны. У них просто другие интересы в сравнении с хорошо обжитой Верхней Америкой. Кроме того, в хорошо организованных общинах, как, например, в Мундансе, и образ мышления, и внешний вид у понизовщиков уже не те.

Нет, они теперь стали всего лишь сквайрами, осознавшими пользу богатства, йоменами, все еще придерживающимися простонародных вкусов, не неженками, не закостенелыми ретроградами.., И все же мы набрались самодовольства, стали приземленными... На моей планта­ции так не было, Ева такого не допустила бы. Она заставляла и меня, и детей отрываться от повседневности. В других местах, однако... Нет, думаю, Алекс нашел бы в округе Мунданса не много людей своего склада...

- Для тебя компромиссом могло бы быть вот что, - сказал он. - Ты мог бы проводить полевые исследования вместе с какими- нибудь грубоватыми местными проводниками, которые могут быть отличными спутниками - они и есть отличные ребята, если ты найдешь к ним правильный подход. А потом ты возвращался бы сюда обрабатывать свои материалы, сюда, где люди более культурны.

- Культура! - взвился Алекс. - Они думают, что культура за­ключается в том, чтобы слушать те же симфонии и читать те же книги, которые слушали и читали их прадеды!

- Это не совсем верно. У нас есть художники, писатели, компо­зиторы, не говоря уж об ученых, чьи работы вполне оригинальны.

- А насколько они оригинальны? Наука у нас пользуется на­дежными и испытанными методиками, но она почти совсем не занимается фундаментальными исследованиями. Она дает копии старых моделей, повторяя их снова и снова.

А ведь он говорит правду, подумал Коффин.

Палец Алекса опять устремился к звездам.

- Если они были бы оригинальны, сэр, - кипел он, - то они не стремились бы оградить нас от всего этого. Нет, не хотели бы!

Коффин постарался насколько мог успокоить его.

Сомнительно, чтобы человечество когда-либо смогло отказать­ся от наследства той планеты, где оно зародилось. Человек может натренировать себя и привыкнуть к изменениям древнего ритма, порожденного вращением Терры, но не настолько, чтобы стать чисто дневным существом на Рустаме. В средних широтах, где лежит Анкер, в середине зимы ночь продолжается сорок два часа. По необходимости между двумя отрезками ночи по четырнадцать часов каждый внутреннее и внешнее освещение превращает город в скопление маленьких солнц, горящих в темноте.

Под этой отгораживающей небо крышей из городского света делегаты второй сессии Конституционного Конвента поднимались по лестнице Вулф-Холла. Их насчитывалось около пятидесяти - мужчин и женщин. Хотя все были одеты соответственно с важно­стью предстоящего события, но сами костюмы различались столь же сильно, как и возраст делегатов. (Дэниел Коффин был самым старым, а самым юным был молодой человек, который и брился-то не чаще раза в сутки. Был тут профессор - важный и тощий, оде­тый в форменный мундир и брюки, серые как его голова, но с великолепной академической мантией на плечах; был инженер, вернувшийся к древней моде и напяливший на себя длинную юбку; а там морской капитан в форменной фуражке и медных блестящих пуговицах, загорелый и косоглазый, важно стоял рядом с летчиком в голубом мундире. Владелец ранчо в Низинах - Норт Перенс - в других отношениях вполне нормальный человек, нарядился в кос­тюм из кожи и в ожерелье из зубов каких-то хищников. Женщина- врач подчеркивала свой социальный статус безукоризненным по­кроем жакета... Среди них Коффин чувствовал себя золушкой.

И все же, думал он, они чуть-чуть переигрывают, уж слишком умышленно живописны.

Простые граждане толпились на улице у входа, разглядывая делегатов в настороженном молчании. Анкер уже привык к разного рода ассамблеям, но на этот раз все было иначе. На этот раз реша­лась проблема, которая отстояла от них на двадцать световых лет, но в то же время уже сейчас задевала каждого. Скоро они пойдут домой, чтобы следить за происходящим по телевизорам, а потом начнут спорить в домах, на полях, в магазинах, лабораториях, шко­лах, лагерях, тавернах, и кто знает, какие страсти там могут разго­реться.