Как обычно, в лагере началась суета. Укладывались вещи. Разбирались пушки. Когда на следующий день пришел обоз, грузили оружие и припасы на телеги. Много ли погрузишь на подводу? На одной телеге ствол от пушки. На другой лафет. Только артиллерийский обоз растянулся на версту. Лишь к обеду смогли выйти из лагеря. Во главе колонны, верхом на лошади, трусил я, рядом фельдфебель – он хорошо знал дорогу на Воронеж. Замыкающим ехал командир второй батареи, дабы подгонять отставших, рядом с ним, для связи, также верхом – вестовой. Пыль от множества ног, копыт, колес стояла невообразимая. Вечером обоз въехал в небольшую деревушку.
– Привал! – обернувшись к колонне, крикнул я.
Солдаты брели к единственному колодцу: напиться, умыться.
Когда солдаты из головной части уже кашеварили, хвостовая часть въезжала в деревню. Офицера из замыкающих я еле узнал из-за пыли. Пыль лежала на лице, на мундире, на лошади. Спрыгнув с лошади, тот долго отряхивался.
– Эдак пока до Воронежа доедем, не отмоемся вовек.
– Что делать, служба!
Офицеры собрались у костра, кашу с салом уже сварил вестовой. Спали кто где смог найти место. Обочина вдоль дорог, все свободные места были заняты спящими людьми, лишь выставленное мной охранение маячило и переговаривалось поодаль.
До Воронежа двигались около двух недель. Когда засверкала речная гладь, навстречу нам примчался верхом вестовой.
– Преображенцы?
– Да.
– Бомбардиры?
– Да.
– Петр приказал еще две версты вперед и на берегу реки разбивать лагерь, ждать погрузки на суда.
Ну что же, судами передвигаться легче, и так у меня человек десять ехали на подводах с потертыми в кровь ногами. Я проскакал вперед, выбрал удобное место для лагеря с песчаным пологим спуском к реке, дабы грузиться было удобнее, чай, мы не пехота, тяжелые пушки, ядра затаскивать надо. Подождал, пока подтянется обоз, построил солдат. Измученные лица, пыльные мундиры.
– Гвардейцы! Сейчас здесь разобьем лагерь, будем ждать погрузки на корабли. Еще раз напоминаю – воду пить только кипяченую, руки перед едой мыть, не будете заботиться, забудете – сляжете с животами. Только обузой будете! Все поняли? Разойдись! Командиры – ко мне!
Я дал указания командирам, где ставить шатры, условился об охране лагеря. Хотя вокруг неприятеля нет, однако же воинская дисциплина обязывает. Сам успел умыться и поехал верхом искать штаб – Петра или Лефорта или кого-нибудь из генералов. Впереди показался воинский лагерь – я аж позавидовал – река, сосновый бор, воздух чистейший. На мое счастье, здесь был мой полковник. Он и рассказал, что уже готова флотилия судов, поджидают отставшие и припозднившиеся части. На днях будем грузиться и по реке спускаться в низовья Дона.
– Много ли больных и умерших в ротах?
– Да человек десять на подводах с потертыми ногами.
– Всего-то? В других ротах по десять-пятнадцать человек в деревнях пооставляли, у кого кровавый понос, у кого лихорадка. Повезло тебе. Ладно, отправляйся к себе, приводите себя в порядок, думаю, Петр может приехать проверить. Большие надежды у него на пушки.
Когда вернулся к себе в лагерь, увидел раскинутые шатры, поднимался дым от костров, кашевары помешивали варево в котлах, солдаты мылись в реке, стирали пыльное и потное обмундирование. Война, поход – это грязь, пот, труд, кровь. Мало в ней героического. Генералы гордятся славными викториями, но кто считал, сколько безымянных могил осталось на полях сражений?
За несколько дней солдаты отошли от перехода, расправились плечи от тяжелых ранцев и ружей, отдохнули натруженные ноги. Кое-где уже раздавались шутки и смех. По лагерю шастали вездесущие торговцы, продавали все что угодно, от иголок до водки. Я собрал командиров, предупредил – смотрите за торговцами, ежели водкой торговать будут. Отобрать и вылить на землю. Вино дозволял.
Через пару дней из бора показались всадники – передовое охранение, следом ехала открытая пролетка, в которой издалека была видна фигура Петра.
– Стройся!
Солдаты бросились одеваться, становиться в строй. Когда возок с Петром подъехал, все уже построились побатарейно.
Петр окинул войско радостным взглядом.
– Орлы! Молодцы, гвардейцы!
Грянуло дружное солдатское "Ура!".
Осмотром лагеря, а также моими потерями при переходе государь остался доволен.
– Подойдут суда, грузитесь. Дальше будет действовать капитан на каждом судне, перед Азовом выгрузитесь.
Когда подошли корабли и мы погрузились, суда опустились ниже, собрались в большую флотилию и двинулись вниз по реке. Сила шла большая, почти от берега до берега, на протяжении нескольких верст почти не было видно воды – шли шхуны, галеры, ушкуи и вообще все, что могло плавать. Солдаты наслаждались отдыхом, разбившись на кучки, играли в кости, травили веселые байки. Я тоже смотрел на берега – чем дальше от Воронежа, тем положе берега, глазу зацепиться не за что – степь. Несколько раз, довольно близко от низовий, к нам подскакивали разъезды на низких степных лошадях – то ли татары, то ли ногайцы – поди разбери. Стоя поодаль, рассматривали корабли, но не обстреливали, исчезали так же внезапно, как и появлялись. По-моему, турки уже были в курсе, что по реке сплавляется русское воинство и, наверное, приготовятся нас встретить – разумеется, не хлебом-солью.
Доплыли до Азова, остановились, не доходя верст пять, выгрузились, на удивление, спокойно, турки не тревожили набегами, видно, уверовали в толщину своих крепостных стен. А стены были в самом деле внушительные – высокие, мрачно-серые, в сторону степи выходили двое ворот, крепость окружал глубокий ров. С другой стороны крепость выходила к морю. Там маячили турецкие суда с зелеными вымпелами на флагштоках. Нам туда соваться не стоило – у Петра речная флотилия, на море такие суда неустойчивы на волне, да и вооружение на суденышках не серьезное. Нам же они крови могут попортить много – в низовьях Дон довольно глубок, позволяет заходить морским судам на несколько миль, а то и десятков миль вверх. Такого маневра турок я и опасался, но все обошлось. Войска встали лагерем на виду у неприятеля, каждая часть отдельно – были здесь казаки, стрельцы, ополчение, из регулярных войск – оба-два Петровских полка – Семеновский и Преображенский. Несколько дней ничего не происходило – наши лазутчики подбирались к крепости, турки лениво постреливали, крича со стен что-то обидное. Наконец, Петр решился на штурм. Из истории я знал, что первый поход Петра на Азов был неудачным, крепость взять не удалось, понеся тяжелые потери, поэтому особо не надрывался, не лез вперед, не подставлял попусту своих солдат. Начали атаку стрельцы, волнами накатывались они на крепость, после ожесточенного пушечного огня турок откатывались назад, бросая на поле боя раненых и убитых. Помощи раненым почти никто, кроме своих товарищей, не оказывал. Зря Петр пренебрегал медициной – многих раненых можно было спасти, многократно сократив потери. Да разве государи считают солдатские души?
Кое-как, под покровом ночи, удалось завалить хворостом и прочим хламом крепостной ров. Турки регулярно пытались поджечь хворост, поливая его сверху горящей смолой, а иногда делая вылазки. Однажды казаки чуть не ворвались в крепость, но турки успели закрыть ворота, бросив своих солдат на истребление. Но и это было случайной удачей. Сделать что-либо со стенами не представлялось возможным. Орудия наши были слишком маломощны, дальность невелика, стены разрушить они не могли. У пехоты не было никаких средств, чтобы взобраться на высокую стену. Грамотных инженеров-саперов, чтобы сделать подкоп и взорвать стену – не было тоже. С каждой неделей солдат от болезней умирало больше, чем от ранений. Армия топталась на месте. Петр приходил в бешенство, сменял командиров, но толку не было.
Чтобы взять крепость, нужна была обученная армия, а не стрельцы, что привыкли жить в Москве на всем готовом и ничего не делать, и мощная артиллерия. Хорошей саперной поддержки тоже не было – нельзя было ни таран хороший соорудить, ни осадные башни построить. К тому же турки, осмелев от долгого и бестолкового топтания русских у крепости, стали делать по ночам набеги. Из ворот вырвалась толпа всадников, рубила все и вся и так же стремглав уносилась обратно. Стрелять в темноте из пушек невозможно – не знали, куда целиться. Пешему солдату противостоять конному можно только в строю, а какой строй и организованный отпор ночью. Стрельцы разбегались, кто куда, слыша топот копыт и крики "Алла!"
Каждый день поутру считали убитых и раненых, несколько человек попали в плен. Вокруг лагеря армии кружились конные крымские татары, ногайцы – постреливали из луков, периодически вырезали дозоры. Петр уже и сам начинал понимать всю безысходность и беспомощность осады. Война – дело серьезное, готовиться к ней надо основательно – учить и вооружать армию, готовить запасы пороха, ядер, продуктов. Петр по молодости решил взять крепость нахрапом. Через несколько месяцев бестолковой осады Петр собрал генералов, долго заседал, наконец, решили осаду снимать и уходить. Путь-дорога не близкая, наступит осень со своими дождями, тяжко вернуться будет. Многие из свежепостроенных Петром в Воронеже судов затонули – строили наспех, из сырого дерева, опыта постройки было мало. Да и нельзя было построить качественно столько кораблей. Ведь было построено около восьмидесяти разных судов, а бригада корабелов в лучшем случае два корабля за год строила. Вот и получилось что получилось. Хотя часть армии погибла в сражениях, часть умерла от болезней, мест все равно не хватало. Генералы решили часть войск, в первую очередь больных, раненых отправить судами по реке – задействовали все, что могло плавать – галеры, струги, лодки, шхуны. Люди сидели в душных трюмах, лежали на палубах, но все понимали, что идти пешком еще тяжелее.
Я со своими артиллеристами отступал к Коломне, пушки были снова погружены на подводы, канониры шли за ними. Почти все были целы, за исключением десятка больных. Уныло обоз двигался на север, под стать было и настроение – три месяца осады кроме потерь ни к чему не привели. Да еще я опасался нападения турок или их сподручных – татар. Это на позициях артиллеристы сильны: пушки защитят. А в походе – пушки разобраны, лежат на подводах. У солдат из оружия – артиллерийские тесаки – что-то вроде коротких мечей. Сабли только у офицеров. Случись напасть конным татарам – защищаться нечем будет. От моих опасений командиры отмахивались. Но именно так все и произошло.
Глава 10
Мы уже отошли верст на сто, подойдя к слиянию Дона и Северного Донца, когда из прибрежной рощицы вымахало сотни две конных татар.
– Подводы в круг! – скомандовал я.
Но пока крестьяне в телегах начали разворачивать коней, татары уже успели подскакать вплотную. Началась самая настоящая мясорубка. Конными были только три моих офицера и я. Так мы и приняли бой. На меня налетели сразу трое. Саблей-то я владел неплохо, но щита не было, никакой кольчуги тоже. Кольчуг не было и у татар. Но были щиты. Одного, видимо, самого горячего и молодого, мне удалось свалить сразу. Уклонившись от его удара, я, не мешкая, вонзил саблю в его левую подмышку. Татарин упал на шею коня. Спереди и с правого бока уже опасно сверкали клинками двое других. Видимо, смерть первого их ужасно разозлила. Я вертелся как угорь, отбивая атаки со всех сторон. Смотреть, что с моими солдатами, времени просто не было. Наконец удалось извернуться и рубануть по руке одному из татар. Сабля его выпала из руки, он стегнул лошадь здоровой левой и отвалил в сторону. Теперь полегче будет – один на один. Давно я не сражался саблей, да еще верхом, подуставать стал.
Плохо, что рядом с собой я не видел своих офицеров – убиты ли, может, просто бой отошел в сторону.
Татарин завизжал и снова кинулся в атаку, – удар, еще удар – я успешно отбивался. Вдруг шею сдавило и, ничего не успев сообразить, я вывалился из седла и грохнулся о землю. Меня тут же поволокло по земле. Сабли в руке уже не было, скорее всего обронил при ранении. Я попытался перевернуться на спину, чтобы не биться лицом о землю‚ и мне это удалось. Схватившись обеими руками за волосяной аркан, попытался ослабить хватку. Не тут-то было. Единственное, мне чуть удалось ослабить хватку аркана, чтобы не задохнуться. Сколько продолжалась гонка, сказать не могу, мне каждое мгновение казалось вечностью. Наконец лошадь остановилась, аркан ослаб, ко мне подбежали два татарина, не дав подняться, связали руки и ноги. Перебросили позади татарской лошади и мы снова поскакали. Кровь прилила к изодранному лицу, рядом мелькали неподкованные копыта татарской лошаденки. Судя по топоту копыт, вся татарская орава скакала рядом. То ли отбились наши, то ли татары насытились кровью и нахватались трофеев, но теперь они уходили от русской армии дальше и дальше в степь. Здесь была их земля, они знали каждый овраг и каждую дорогу. Черт, опять не повезло, опять в плен к мусульманам!
Пока меня немилосердно трясло на лошадке, я обдумывал, что делать. Убежать пока невозможно, язык татарский знаю – это хорошо, но надо это скрывать – может, сболтнут при мне что-то интересное и важное. Самое главное – остаться сейчас в живых. С этих станется – приведут к своему баю, да устроят потеху – шкуру с живого спустят или еще чего учинят, в этом они мастера. К вечеру подъехали к реке, коней напоили и двинулись дальше. Судя по тому, что скачка стала тише, до их лагеря или стойбища было недалеко. Остановились. Меня, как куль, сбросили с лошади, хорошо хоть падать было невысоко. Обступившие меня татары рассмеялись.
– Урус, готовься умереть!
Из богатого шатра выскочил один из татар, подбежал к нам. Бек требует пленника к себе! Тупым концом копья меня погнали к шатру, развязав ноги, но оставив связанными руки. Саднила от аркана шея. Я осторожно озирался по сторонам. Ба, моя лошадка полковая, к седлу сзади приторочен небольшой сундучок с медицинским инструментарием. В голове сразу созрел план. Меня втолкнули в шатер. Со света показалось темно. Сопровождающий пнул меня по ногам так, что я упал на колени.
– Ползи к беку, неверный! Моли Аллаха о пощаде.
Я на коленях пополз к центру шатра. У противоположной от входа стены сидел вислоусый молодой, лет тридцати пяти, татарин. Одет в шитый золотом халат, у ног распростерлась служанка или невольница. Рядом с обнаженной саблей стоял воин. Татары заговорили между собой. Что-то в языке их было не так. Я понимал почти все, но что-то не так. Может это и не татары?
– Ты кто такой? – молвил небрежно бек.
– Лекарь.
– Если обманываешь, твою голову насадят на кол.
– Зачем мне обманывать? У твоего шатра стоит моя лошадь, рядом твой воин, что взял меня в плен. У седла мой сундучок с лекарскими инструментами. Пусть воины принесут, можно сразу же убедиться.
Бек махнул рукой. Сопровождавший меня воин выбежал и вскорости вернулся, неся мой сундучок. Воин откинул крышку сундучка и поднес сундучок ближе к беку. Тот брезгливо поковырялся – там лежали холстины для перевязок, скальпели, зажимы, щипцы для доставания пуль из ран и прочие нужные инструменты. По-татарски спросил у воина:
– Это его лошадь и сундучок?
– Да, повелитель. – Воин склонился в поклоне.
– Милостив Аллах, хорошо, что ты лекарь, а не воин. А почему саблей от моих нукеров отбивался?
– Жить хотел, великий бек. – Тут я подлил елея в голос.
– Неудачно царь Петр в поход сходил, крепость ему не взять никогда. У османов большие пушки, крепкие стены и много кораблей. У Петра этого ничего нет. Мы, ногайцы (так вот откуда некоторые странности с языком!), всегда османам помогали. Вы, урусы, только вышли из Воронежа, а турки уже знали. Правда, думали, царь Петр Крымское ханство воевать хочет. Будешь пока при мне в лагере, моих нукеров лечить. Забирай сундук и иди, занимайся делом.
Я склонился и попятился к выходу.
Бек бросил по-татарски:
– Развяжите ему руки, но приглядывайте за ним. Попробует бежать – отрубите голову. Завтра выступаем.
Мне разрезали путы на руках, я долго тер затекшие запястья. Воин вытащил из шатра мой сундучок, порылся в нем, но, не найдя ничего для себя ценного – бросил мне. Я спросил его:
– Где раненые?
Меня подвели к раненым – их было трое, все лежали на голой земле. Грязные, окровавленные тряпицы закрывали раны. Ранения были свежими, видно от недавней стычки. Так, осмотрим первого – сабельный удар правой руки – да это же мой недавний враг, я его и приложил. Промыл рану водкой, раненый аж заскрипел зубами. Зашил, перевязал.
– Надо полежать, крови много потерял.
Ногаец покрутил головой, не понял по-русски. Стоящий рядом перевел. Второй – ранение в живот, судя по ширине раны – от тесака. Кровь по ране черная, по всей видимости, удар задел печень. Я поднял голову – этот не жилец, часа два ему осталось. Воин, что наблюдал за мной, кивнул, подошел, вытащил из-за голенища сапога нож и всадил его в сердце раненому. Я и охнуть не успел. Сурово! А по сути врачебной помощи нет, в дальнем походе тяжелораненые – обуза. Но уж больно как-то просто, если не жилец – нож в сердце. У русских как-то помилосерднее. Третий ранен был в бедро – то ли удар саблей, то ли палашом, крови немного, но вокруг раны припухлость, скорее всего, образовался карман, в котором скопилась кровь. Надавил на края раны, выдавил из кармана скопившуюся кровь, скорее даже сгустки. Промыл рану водкой и ушил. Перевязал, сам сполоснул водкой руки. За мной все время ходил один воин, то ли приглядывал, чтобы я не навредил, то ли оценивал качество моей работы. Скальпель, как режущий предмет, у меня не отобрали. Но ведь с ним воевать не будешь. Стемнело, нукеры улеглись на войлочных подстилках лошадей, я на голой земле. Утром воины развели костры, сварили из баранины шулюм. Поели, сыто отрыгивая, вытирали руки о засаленные халаты. Меня, естественно, не покормили, смотрели как на нужную вещь, не более. Я набрался наглости, подошел к ведру с водой, напился. Неизвестно, как долго будет продвигаться отряд.
Воины сели на лошадей и все разом сорвались с места. Мне, вместе с другими пленными, пришлось укладывать шатер, собирать котлы, увязывать ковры и кошмы, укладывать на несколько повозок. С нами осталось несколько молодых воинов во главе со старым одноглазым ногайцем. Воины ехали верхом, мы правили повозками. Хорошо хоть не пешком. Ехали без остановок часов до четырех. Остановились напоить и накормить коней. Нам никто не дал и черствой корки хлеба. О лошадях заботились лучше, чем о пленниках. Конечно, пленников можно захватить – сразу и много, а лошадь пока вырастет в табуне. Русских лошадей мусульмане не любили – мохнатая татарская сама зимой корм из-под снега добывает, подковывать не надо, кругом красота, поэтому своих лошадей старались беречь. Пленных русских лошадей использовали как тягловую силу – запрягая в повозки, а при голоде съедали в первую очередь. Что я уяснил из первого плена – нельзя красть ничего, даже кусок хлеба, враз руку отрубят, а уж если целого пленника не берегут, то однорукого и подавно.