- А разве они бывают?
Вместо ответа я протягиваю ей документы. Девушка изучила корочку (я предполагал, что она посмотрит на нее, как на дохлого мыша, но ошибся - ничего подобного), вернула и сказала:
- Значит, вы священник…
Я хмыкнул.
- Для работы в епархии не обязательно быть священником.
И тут на меня нахлынуло снова: епархиальные следственные отделы никогда не создавались.
Я помотал головой.
- Привет, Анюта!
Анжелика вручила мне бутерброд с бужениной и стаканчик томатного сока и по-дружески расцеловалась с девушкой. Я откусил от бутерброда и подумал, что стаканчик брошу под стул. Да, вот такая свинья.
- Ты с фотосессии? - спросила Анжелика. - Кирилл, ведь Аня у нас модель, представляешь?
- Да ну? - промычал я. - Как интересно.
Тем временем Пархомов начал доклад о новом сборнике, в котором столько талантливых и молодых (мне понравилось это разделение), который по составу является беспреце Ндентным в области (а еще писатель, работник слова) и тра-та-та, и бла-бла-бла. Я сосредоточенно жевал, думая для разнообразия о том, что Анжелика с ее кошачьей грацией и соблазнительной манерой подачи себя любимой безумно завидует этой Ане, больше похожей на гадкого утенка (для типично красивых подруг и недалеких мужчин), чем на фотомодель. Еще я думал, что, должно быть, наша встреча не случайна.
Дальнейшие события - вирши ни в склад, ни в лад - я благополучно проспал с открытыми глазами: просто отключился по старой привычке. В результате и волки сыты (Анжелика весьма довольна моим умным видом), и овцы целы (я не засорил себе мозги рифмоплетской ерундой). Через два часа наконец-то последовало предложение, от которого невозможно отказаться "Товарищи, фуршет!" и изголодавшиеся слушатели и авторы ломанули в соседний зал. Все верно, соловья баснями не кормят. Каким-то чудом я умудрился не попасться в руки знакомым графоманам (Глебу повезло меньше: его отловил Круглов и стал что-то убедительно втолковывать, не выпуская из рук бутерброд и стопку водки) и выскочил на улицу, в полдневное июльское марево.
Анна стояла у дверей и читала sms-ку. Я заметил, что у нее очень дешевый старенький телефон, даже без кириллического шрифта. А у нас в отделе даже секретутки ходят с такими навороченными моделями, что просто дух захватывает.
- Почему не на фуршете? - спросил я, не зная отчего-то, как к ней обратиться. Было в этой Ане что-то, препятствовавшее моему привычному журналистскому "тыканью".
Анна очень мило улыбнулась и пожала плечами.
- А я не голодная. И там все невкусное.
Икра и окорока - это "невкусное". Далеко пойдет девочка.
- Что же тогда вкусное?
Мы неторопливо побрели по улице. Я подумал, что все мои знакомства завязываются именно так: пара незначительных фраз, потом некая зацепка друг за друга - слова или события - и все, мы скованы одной цепью. В случае с Анной я копчиком чуял, что зацепка уже произошла, но, черт возьми, не понимал, где и как.
- Вкусное? - Анна призадумалась. - То, что я сама готовлю. Вот честно, общепит даже в рот взять не могу.
- По профессии, видимо, повар? - спросил я, продолжая избегать прямых обращений.
Она кивнула.
- Я и поваром работала, и официанткой, - Анна вздохнула, словно не хотела вспоминать. - Кем только не работала…
Почти как я. Богатая трудовая биография для пятнадцати лет. Или она просто выглядит моложе?
- Теперь вот фотомодель? Случайно, не у Кускова?
Антон Кусков был владельцем единственной в городе частной фотостудии. Он делал действительно качественные портреты, хорошие урбанистические снимки, но из всех направлений предпочитал стиль "ню". Многие звезды порнофильмов, кстати, начинали свою карьеру у Кускова, но, конечно, он не говорил об этом в открытую. А работы его украшали, между прочим, и один из коридоров Дома Литератора, на радость старичкам.
Анна помотала головой. Имени Кускова она, наверно, не слышала.
- Друг… однокурсник учится фотографировать. Говорит, у меня подходящая внешность.
- Выставляет, наверно, в Интернете?
- Где ж еще… Он только начинает.
Солнышко припекало аки в каком-нибудь Каире. Дивное, дивное лето… Я наконец стянул пиджак и, закинув его за спину, поинтересовался:
- А мороженое и сок - это тоже невкусно?
И тут она взглянула так, что я похолодел, несмотря на всю эту жару. В огромных карих с прозеленью глазах была такая усталость, такое опустошение… боль выжженного до минерального слоя поля.
Девочка… кто же это с тобой сделал..?
- Извините, - проговорила Анна так, словно речь давалась ей с трудом. Словно она только что исцелилась от немоты. - Вы просто очень похожи на одного моего знакомого.
Она зажмурилась и покачала головой.
- Очень похожи…
И тогда меня ударило снова. Лето, жара, июль, Анна - все внезапно потеряло цвет, а потом смялось: так ребенок одним движением сминает в горсти пластилиновую фигурку. Я ощутил мгновенный, пронизывающий холод и свалился вниз, в антрацитовый мрак.
Каширин Кирилл Александрович, двадцать шесть лет, сотрудник следственного отдела при епархии…
Да, верно… это я. Черт, больно-то как.
Капельницу, и внутримышечно. Вы родственница?
Ингу, что ли принесло? Иди-ка ты, милая моя, отсюда на… Без тебя тошно. Тошно… Отпуск, называется.
Держите его руку, вот так.
Холодно. Ешкин дрын, как же холодно. Как тогда, когда я на Крещение в прорубь нырял. Серапиону, сволочи мордастой, хоть бы хны, а у меня ангина. Одеяло бы…
Я не знаю, как это получилось. Он умрет?
Нет, Совершенный. Но вам нужно быть осторожней со спонтанными выбросами силы.
Он так похож на Дэна…
Это правильно. Умирать я пока не собираюсь.
Послушайте, Совершенный… Я полагаю, ваш новый знакомый - визионер.
Отдохнул, мать вашу.
… Я пришел в себя на следующее утро, бодрый, деятельный и зверски голодный. Не открывая глаз, по одному запаху лекарств, пота, немытых тел, я определил, что нахожусь в больнице. Как все серьезно, братцы. Ныла в локтевом сгибе правая рука, видимо, из-за капельницы, но боль и холод ушли, спасибо и на этом. Да, угостил, называется девушку мороженым.
Анна дремала на стульчике рядом, держа меня за руку. В сером утреннем свете ее личико выглядело усталым и изможденным, украшенное, ко всему прочему, еще и размазанной подводкой. Что же, она тут всю ночь просидела, следя, чтоб я по буйному делу капельницу не вырвал?
Я шевельнул затекшей за ночь рукой, и Анна встрепенулась.
- Ой… А где…
- Мы в больнице, - проговорил я. Ладно, не будем скромничать: прохрипел с оттяжкой в сипение. - Интересно начинается… наше знакомство, правда?
Помедлив, Анна выпустила мою руку и энергично потерла лицо, размазывая тушь еще сильнее. Я огляделся. Стандартно обшарпанная палата на шесть коек, три пустуют, на занятых неопрятного вида дедки, свидетели и активные участники первой русской революции. Окна зарешечены и покрашены жизнерадостной белой краской.
- Это что, Симаковская больница?
- Первая медсанчасть, неврология, - промолвила Анна. - Кирилл, у вас… спазм сосудов. Подозрение на инсульт.
Я через силу усмехнулся.
- Перегрелся… А вы тут всю ночь со мной возились?
Анна покраснела. Наверно и утку мне подавала, в связи с вечной нехваткой медицинского обслуживающего персонала.
Неловко-то как. Второй раз в жизни неловко.
- Вы всегда такой официальный? - Анна как-то жалко улыбнулась.
Да уж. Какие теперь могут быть "вы"… Утка очень соединяет, не правда ли?
- Анна, - я постарался, чтобы мой хрип-сип прозвучал помягче, - иди домой. Родители, поди, места себе не находят. А за мной проследят.
Она помолчала, а потом сказала, старательно глядя в сторону:
- А у меня нет родителей, Кирилл. Я сирота.
Вот и все. Усталость и обреченное спокойствие. Помнится, я говорил о своем сиротстве с этакой радостно-истеричной бравадой: s'ect voila Каширин, и шли бы вы все подальше. Дурак, не убавить, не прибавить.
- Я тоже.
Некоторое время мы не разговаривали. У меня в голове крутилась мысль: и в этом похожи. И ощущение чего-то странного и в высшей мере неприятного росло и крепло, уверяя: больница, дружище, это еще цветочки. Что ты будешь делать…
- Анна…, - слово из темноты само выпрыгнуло на язык, - что такое визионер?
Теперь она посмотрела на меня даже не со страхом - с паническим животным ужасом.
* * *
Из больницы я вышел через две недели, пройдя все положенные прелести в виде капельниц, томограмм, горстей таблеток всех цветов и размеров, и с крайне невнятным диагнозом "подозрение на микроинсульт". Лечащий врач, кореец с очень хитрым лицом и веселой фамилией Фуй, ничего толкового мне не сказал, посоветовав не перерабатывать, больше гулять и пить витамины, и я убедился, что он и сам не в курсе, что же такое хлопнуло по пациенту-бедолаге. Справки и бумаги я вручил Серапиону, и со спокойной совестью ушел догуливать отпуск.
Но лето было безнадежно испорчено.
Поначалу я еще пытался все поправить. Ходил в кино и в парк гулять, пил запрещенное врачом вино, вкусно кушал в любимой забегаловке и даже пару раз звонил по старой памяти Анжелике, которая, учуяв, видимо, мое романтическое настроение, к телефону не подходила, прячась за матушкой, коя вежливо рекомендовала забыть данный номер.
Потом мне стало скучно. Настолько, что я отбил Серапиону sms с вопросом, ходят ли духи в туалет. Серапион, естественно не счел нужным отвечать идиоту; я же основательно загрустил.
Анна исчезла спустя десять секунд после вопроса о визионере. Вскочила и выбежала из палаты, прошептав что-то вроде "я не могу, не могу…" через несколько дней - поздно спохватившись - я обнаружил и пропажу телефона с кошельком; медбрат Андрюшенька с архичестной физиономией уверял меня, что "девчонка та, чернявая, увела", но я почему-то знал: он сам и подтибрил плохо лежавшее.
Тем не менее, Анна исчезла. Покопавшись в словарях, я обнаружил гнездо слова "визионер" с пояснением "в литературе: писатель, в подробностях создающий вымышленный мир, напр. Дж. Р.Р.Толкиен, Г.Лавкрафт". Писательское ремесло я забросил в восемнадцать лет, когда понял, что бездарен в поэзии и решил не срамиться. При чем тут визионерство? И что ее, Анну, так напугало?
На третий день выхода из больницы я впервые за год сделал уборку и убедился, что отпуск отравлен. Во многом этому способствовали соседские ребятишки, которые, как нанятые, ржали и тыкали пальцем в меня, относящего на помойку елку. Естественного в этой ситуации вопроса "Кирилл Александрович, вы рехнулись?" я не дождался, но легче от этого не стало. Ну не люблю выбрасывать елку, до слез не люблю… Вернувшись в чисто прибранную квартиру, я окинул помещение недовольным взглядом - все, как при женушке, чтоб ее - и сел за компьютер.
Искать безымянного начинающего фотографа - то же, что и добывать прошлогодний снег, но это на взгляд профана. Мол, поди туда, не знаю, куда и принеси то, не знаю, что. Потратив три часа, я таки обнаружил искомое - группу "Галерея Петрухина" в одной из социальных сетей.
Снимки действительно были неплохими, с аккуратной пометкой в правом нижнем углу "Petr.uhin.": помни, гражданин: у каждой фотки есть автор и правообладатель. Я полистал странички и нашел шикарный портрет Анны: девушка сидела на дереве, на ее лицо падал желтый узорчатый свет солнца, пробивавшегося сквозь листву. Молодец Петрухин, скоро в мастера выбьется. Другая фотка мне понравилась больше: Анна устроилась на скамеечке с бутылкой пива и смотрела не в объектив, а чуть в сторону. Сию вещь я незамедлительно и распечатал, а распечатав, набрал номер нашего аналитического сектора.
- Привет, Кирилл, - голос Макса, начальника сектора был унылым: достали, наверно, подчиненные вконец. - Как отдыхается?
- Ничего себе, - ответил я, вспомнив елку и малышню.
- Везет…, - вздохнул Макс. - Кого пробить?
Умница Максим, быстро понимает, что от него требуется. Поэтому и в начальниках ходит уже три года как.
- Олега Пертухина. Адрес, телефоны - сотовый, домашний… Наличие фотостудии, обычные места обитания. Как всегда.
Макс вздохнул опять. Я услышал шелест нажимаемых клавиш. Недавно в отдел завезли новые компьютеры, и аналитики пока обходились с ними бережно. В частности не долбили со всей дури по клавиатуре.
- Сотовый не дам. Закрытая информация.
- Макс, - скривился я, - не дури. Этот Петрухин у меня по делу свидетелем проходит. Основным.
- Что, Серапион загрузил? - усмехнулся Макс и продиктовал: - Твой Петров прописан на Озерной, восемнадцать, квартира три. Домашнего телефона нет. Сотовый - восемь девятьсот три, сорок два, сто пятьдесят семь, сорок два. Фотостудии личной нет, и больше ничем тебе помочь не могу.
- Петрухин, - поправил я и повесил трубку.
Молодые фотографические дарования я отловил по наводке бывшего коллеги в парке, где Петрухин устраивал фотосессию пышногрудой блондинке, бродя с ней по зарослям и пощелкивая новеньким "никоном". Н-да, сокурсничек… если Анне было семнадцать или менее, то Петрухину уже стукнул тридцатник. Некоторое время я просто шел за ними, разглядывая самого фотографа, начинающего лысеть мужичка с физиономией обезьянки, и девушку, на которой хотелось написать большими буквами "БЛАНДЫНКА ТИПИЧНАЯ". По указанию Петрухина красна девица обхватила березку и всем телом к ней прижалась; Петрухин навел на нее свой "никон", но быстро опустил фотоаппарат.
- Ну-ка, сделай страстное лицо, - попросил он. Блондинка сделала, и я рассмеялся, заставив мучеников фотоискусства подпрыгнуть от неожиданности. Пришлось выбираться из кустов, поздороваться и продемонстрировать распечатку со снимком Анны со словами:
- Ваша работа?
Петрухин присмотрелся и гордо кивнул.
- Моя.
Блондинка отошла от дерева, поняв, что со страстным лицом придется повременить, и закурила, с интересом поглядывая в мою сторону.
- Я хочу найти Анну, - сказал я. Петрухин встрепенулся, по-птичьи тряхнув головой и осведомился:
- А с чего я вам должен помогать?
Тогда я показал ему документы и, полюбовавшись, как лицо фотографа вытягивается в форму Курской дуги, ответил:
- Она проходит свидетелем по одному из дел. А неоказание помощи следствию, как вам известно, наказуемо.
Наказания фотограф, естественно, не хотел. Я узнал, что Анна живет по-простому, в общежитии пединститута, а сотовый у нее отключен за неуплату, и вообще Петрухин Анну неделю не видел. Поблагодарив испуганного служителя муз, я подмигнул блондинке и стал выбираться из зарослей. Да, из сора растут не только стихи, но и современное фотоискусство… брюки бы не порвать по этим кустам.
Все российские общежития похожи друг на друга, хоть столичные, хоть глубоко провинциальные. Грязные сортиры, вздувшийся линолеум, пятна сырости по стенам и тараканов московские и питерские общаги прячут за качественно отремонтированным фасадом, общаги же прочих городов даже не думают стыдиться своей честной бедности. Четырехэтажное здание, разместившее на личной территории иногородних студентов филфака, химбио и исторического, ярко выделялось среди не самых приличных домишек улицы грязными стенами, гнутым шифером крыши и чумазыми окнами. Тут-то и обитала Анна, по нынешнему летнему времени чуть ли не единственная жительница.
Я приехал к общаге на следующее утро после встречи с Петрухиным и устроил засаду неподалеку, на лавочке возле закрытого ларька "Пиво-воды". Любому человеку, каким бы домоседом он ни был, единожды в сутки предстоит покинуть место жительства и сходить в магазин за хлебом и прочей пищей. Студенты далеко за едой не бегают, и, обозрев окрестности, я сделал вывод, что закупаются они в супермаркете с дурацким названием "Кикси", расположенным рядом с ларьком. Именно здесь я и предполагал перехватить Анну.
За время ожидания я выкурил четыре сигареты и насладился поучительным зрелищем бегуна-любителя, коего едва не сбил бритоголовый гражданин на новенькой "тойоте". Наблюдая за разборкой, я едва не прозевал Анну и увидел ее только тогда, когда она уже зашла в магазин, помахивая пустым пакетом. Мысленно выругав себя за ротозейство, я встал прямо напротив магазинной двери, благо народ за покупками еще не ломился, и я никому особо не мешал.
Через десять минут Анна вышла на улицу. Пакет она держала под мышкой, пересчитывая деньги в недорогом бисерном кошелечке чуть ли не носом, и меня увидела только в момент столкновения.
- Привет, - сказал я, аккуратно вынув из ее рук пакет, весьма приличный по весу. - Давай помогу.
Анна шарахнулась от меня, как от привидения и наверняка убежала бы без оглядки, если бы я не придержал ее за унизанное феньками запястье.
- Кирилл…, - испуганно пролепетала она. - Кирилл, я не брала ваш сотовый… Честно…
Петрухин сработал оперативно; впрочем, если ты в силу неких причин кого-то боишься, то не следует быть такой беззаботной.
- Я знаю, - ответил я просто. - Это Андрюха, санитар.
Паника в ее темных глазищах никуда не исчезла. И было в них еще что-то, что крайне мне не понравилось. У меня есть чутье на странные вещи, и сейчас оно громко заявило: Кирилл, дело нечисто.
Хотя никаких оснований тому не было.
- Я пришел извиниться.
Вот этого Анна не ожидала. И паника сменилась удивлением, а я поспешил выпустить ее руку. Один из браслетиков лопнул, и ярко-желтые бисеринки ссыпались на асфальт, но Анна не обратила на это внимания.
- Наверно, я чем-то тебя обидел, - продолжал я, - и сам этого не заметил. Но ты очень хорошая девушка, Анна, и знай: я не хотел сделать тебе больно. Прости меня, пожалуйста.
Анна опустила голову; я увидел отросшие рыжие корни волос. Ее губы дрожали, словно она хотела и не решалась что-то сказать, а внутренний голос, захлебываясь, твердил: дело нечисто.
- Кирилл, вы… нет. Вы не обидели… - промолвила она. Я улыбнулся.
- Ты всегда такая официальная?
Вместо ответа Анна забрала пакет, и выражение ее худенького личика было таким, словно я ее ударил. Вот просто так подошел и ударил со всей силы по этой впалой бледной щеке.