- Нам не надо больше встречаться, - сказала Анна. Теперь в ее зрачках плескалась боль. - Это… просто не надо…
И она побрела к общаге. Не пошла, именно побрела, опустив голову и плечи. Я смотрел ей вслед и чувствовал странную гулкую пустоту внутри, словно внезапно исчезло то, что было стержнем в жизни. Но окликать и догонять Анну я не стал, дождался, пока она войдет в общежитие, а потом плюнул на все и поехал домой. Шло бы оно… на хутор бабочек ловить.
Но ведь какой дурдом, думал я, сварив себе кофе и усевшись за стол на кухне. Сперва так трогательно ухаживает за несчастным, едва знакомым ей человеком, всю ночь сидит у его постели и следит за капельницей, но стоит этому несчастному задать совершенно невинный вопрос, как тут же - нервы, глаза на мокром месте… стоп! Я отхлебнул разом потерявший вкус кофе и нахмурился. А откуда Анна знает, что у меня украли сотовый? Петрухину я ничего подобного не говорил…
От истории отчетливо стало попахивать невнятной чертовщиной. Серапиону, что ли, отзвонить, спросить совета у умного человека?
Едва только я подумал о начальнике, как новый телефон радостно пропиликал "Трассу Е-95". Легок на помине.
- Отдыхаешь? - как-то сварливо осведомился Серапион, словно не был в курсе отпусков своих сотрудников. Я счел вопрос риторическим и издал невнятное "угу" вместо четкого ответа.
- Расслабился! На тебя только что телегу накатали.
Еще чего не хватало…
- Это кто же отличился? - спросил я, допив кофе, взболтал чашку и перевернул ее на блюдце.
- Он еще спрашивает, - хмыкнул Серапион. - Следователь Каширин нынче поутру грязно домогался девичьей чести Анны Алтуфьевой, восемнадцати лет; конец цитаты. Девочка сирота, пришла в общагу в слезах. Комендант от нас только улетела, всех тут на уши поставила. Ты что творишь, Казанова хренов?
От удивления я раскрыл рот, да так удачно, что звук отпавшей челюсти долетел до Серапиона. Тот вздохнул и произнес:
- Рассказывай.
Кофейная гуща образовала что-то вроде петуха. Попробуйте объяснить заключенному, что это символ свободной Франции.
- Я с ней познакомился за два часа до закладки в больницу. Ничего предосудительного, говорили о работе и еде. Потом она всю ночь со мной сидела, назвалась родственницей. Очень трогательно, правда?
Теперь уже Серапион издал невнятное "угу".
- Ты про мои галлюцинации помнишь? Так вот, в больнице я слышал голоса. Клянусь тебе, один из них принадлежал Анне, и говорили они про меня. Второй голос сказал, что я визионер. Что это такое, не знаешь?
- Ясновидящий, должно быть, - ответил Серапион.
- Когда я спросил об этом Анну, она вдруг психанула и убежала. С чего бы, правда? А тут вот выдалось свободное время, и я ее решил найти.
- Зачем?
- Честно? Сам не знаю. Но могу тебе сказать точно: эта история с душком. Ничего не могу объяснить… просто чудо. Что-то с этой Анной неладно. И я ее не домогался.
Серапион промолчал.
- А что еще говорили те твои голоса?
- Что я не умру. И что похож на какого-то Дэна. Он вроде бы знакомый Анны.
- Ладно, - вздохнул Серапион. - Подожди, я перезвоню.
Я нажал на "Отбой", сполоснул чашку и налил еще кофе. Все, конечно, остыло, но мне свойственно игнорировать мелочи в тот момент, когда понимаешь, что вляпался по-крупному.
"Мое солнце горит на стыке ветров…"
- Для начала о Дэне, - Серапионов голос звучал необычно строго. - В Ярославле до января прошлого года действовала организация "Окское Философское Единство". Мелкая магия, нетрадиционная медицина, все полностью легально… так вот, одним из сотрудников там был некто Даниил Доу, абсолютно феноменальная личность, чуть ли не дьявол во плоти. Все его звали просто Дэн. В конце января он разгромил штаб-квартиру организации и пропал без вести. Шеф ОФЕ умер в больнице, сотрудники разбежались, как тараканы. Но известно, что перед исчезновением он искал какую-то Алину, не то Арефьеву, не то Алтуфьеву.
- Черт возьми, - прошептал я. В горле сразу пересохло.
- Теперь про Анну. Сирота, жила в Благовещенске, в позапрошлом году поступила в наш пед. Кстати, проходила год назад свидетелем по делу о сбитом машиной ребенке. Мальчик жив, преступник осужден. По нашему ведомству не засветилась, так что с ней все вроде чисто.
- Не вижу между ними связи, Аскольд, - сказал я, впервые назвав Серапиона его мирским именем; поменял, называется, шило на мыло.
- Может быть, ее и нет. Скорее всего, нет, - произнес Серапион. - Просто дело Даниила Доу в свое время прозвучало очень громко. Что говорит твое чутье? Совпадение?
- С Даниилом Доу - наверняка. А вот про Анну повторю: тут что-то неладно. Никаких фактов у меня нет, просто она себя очень странно ведет. И я так думаю, мы с ней еще столкнемся.
- Может быть, она ведьма? - предположил Серапион. - У молодых девушек это часто бывает. Я вот что еще подумал: вдруг, называя тебя визионером, она имела в виду твои глюки?
В горле першило. Прокашлявшись в сторону, я сказал:
- Про мои глюки она не знает. Я не говорил.
- Если ведьма, то знает. Ты ей и про телефон не говорил.
Получите, товарищ Каширин, щелчок по носу. Понятно тогда, отчего Анна психует. Молодая неопытная ведьма натолкнулась на епархиального следователя, который оказался не просто сыскарем, а глюконавтом со стажем. А Серапион развеселился:
- Мы ее непременно прощупаем, Кирилл. Пусть проходит все положенные тесты. А если выясним способности, то привесим незаконное магическое воздействие на сотрудника епархии.
Да… отцу Серапиону только дай возможность, он и патриарха в чем-нибудь обвинит. А уж навесить всех собак на молоденькую дурочку для него просто ни с чем не сравнимое удовольствие. Все никак не может простить Марину.
- Шеф, не рви попу, - посоветовал я. - Не было никакого воздействия.
Он усмехнулся. Такой усмешкой можно вогнать в холодный пот дюжину еретичек.
- А твое "подозрение на микроинсульт" или что это там было? Говорю тебе: энергетический удар.
- Ой, - сказал я проникновенно. - Не гони. Я просто много курю.
- Бросай курить, - хмыкнул Серапион. - Вставай на лыжи. Или ролики.
На том и порешили.
Я выключил телефон и пустил воду в раковине. Насколько люблю кофе, да под хорошую сигарету, настолько же ненавижу потом мыть чашку и турку. Или, если выражаться умными словами, джезву.
Завтра Анна пойдет в нашу контору. Не просто так, а по официальной повестке, и, будь Серапионова воля, ее поволокли бы на Советскую, пять на веревке, побивая по ходу дела камнями, как в старые времена. А какими глазами на нее будут смотреть знакомые, когда у девушки обнаружатся экстраординарные способности, - а они таки обнаружатся - все эти фотографы Петрухины, комендантши-доброхотки, полуподруги типа Анжелики… Домыв посуду и вытерев руки, я прошел в зал и, устроившись в продавленном кресле, стал рассматривать свою Стену Славы: обычная, в общем-то стена, к которой кнопками прикреплены добрых полсотни фотографий и вырезок.
Наш с Ингой свадебный снимок, она и пацаны - самые почетные свидетели.
Вот я один, зато в костюме и с золотым кубком в руке, победитель всероссийского конкурса в номинации "Лучший журналист региона". Эх, было времечко…
А эта официальная фотография: группа захвата волочет Рябого, мошенника-рецидивиста, который представился народным целителем. На заднем плане - я.
А тут уже настоящий целитель, Владимир Благов. Пользовал Серапиона: обострение астмы - не шутки. Застрелен в прошлом году соседом-алкашом.
Распечатанный снимок Анны. Третий в коллекции "Галереи Петрухина": Анна в легком летнем платье улыбается на фоне буйной зелени. Рядом: Анна на дереве; Анна с пивом. Полный набор. Ощущение грядущих неприятностей шевельнулось во мне голодным червячком. Неужели и вправду ведьма? Провидица?
Ага. А я визионер; еще бы узнать поподробней, с чем это едят. Мои видения… ну кто в запое с чертями не общается? Когда я жил еще в Питере, мой сосед по коммуналке упивался так, что и дьявола лицезрел, и Ленина, причем сразу. Два в одном, так сказать.
Озарение, толкнувшее меня в затылок, было несколько резким и болезненным, что я завыл, схватившись за голову. Перед глазами мелькнула и погасла картинка: я жил вовсе не в коммуналке, а в очень приличном доме с приемными родителями и сводным братом, но это до поступления в институт, а потом Фадины меня прогнали в шею, и обосновался я в общаге, где и познакомился с Катериной…
На какое-то время пришла тьма, ласково обволокла мою несчастную башку, мягко убрала ненужные мысли, понесла по темно-синим волнам неведомо куда. И ничего не было: ни Анны, ни галлюцинаций, даже меня не было, только ночь и волны.
Я очнулся от призывного звонка телефона. Приоткрыв глаза, я увидел бежевый ворс ковра и понял, что валяюсь на полу, вцепившись левой рукой в ножку кресла. Телефон, новенькая моя Nokia лежал чуть поодаль, под столом и старательно добавлял в мелодию хита Кинчева гудение виброзвонка.
- Сейчас…
Я попробовал встать, но сила притяжения оказалась более могущественной, чем я мог предположить. Под стол пришлось ползти на брюхе, подобно библейскому змею. Знай свое место, пресмыкающееся.
- Да иду уже… Алло!
Мужской голос, надо сказать, довольно приятный, был мне незнаком.
- Каширин, ты мужик умный, так что два раза повторять не буду. Оставь в покое Анну Алтуфьеву.
- Это кто? - спросил я, не надеясь, в общем-то, на ответ.
- … и Серапиона окороти. И забудьте, что вообще такую знали, вам же лучше будет.
- Кто это? - спросил я, но тут трубка разразилась свистом и треском, а потом подарила мне короткие гудки. Определитель номера после фразы "Конец разговора" показал только черточки.
Очень мило.
Я отключил телефон, перевернулся на спину и стал смотреть в потолок.
* * *
Анна оказалась законопослушной девушкой и в наш офис по повестке пришла без опоздания. Дежурный проштамповал ей пропуск, подписал повестку и известил, что ей предстоит пройти установленные тесты для выяснения наличия экстрасенсорных способностей. Анна спокойно кивнула, словно проходила подобные тесты по три раза на дню, и Денис, мой коллега, повел ее в лабораторию.
Мы с Серапионом устроились на наблюдательном пункте и принялись смотреть, как Денис надевает на Анну микродатчики. Нас она не видела: нашу комнатушку от основной лаборатории отделяло зеркальное окно; зато я прекрасно рассмотрел, что рыжие корни волос она закрасила черным, а макияж ее заметно приличнее, чем тогда, в Доме Литератора.
- Волнуешься? - спросил Серапион как бы между прочим, перебирая бумаги на своей полке.
- Ничуть, - совершенно правдиво ответил я.
Анонимный телефонный звонок меня нисколько не напугал. Таких речей я наслушался, будучи журналистом, и застращать они могли примерно так же, как голая задница - ежа. Гораздо важнее было то, что дурное предчувствие никуда не ушло, а видение очередной вариации моей жизни язвило, словно рыболовный крючок под черепом. Семья… пусть не самая хорошая и не особо любящая, но - семья. Мать, отец, даже брат… гораздо лучше, чем полуголодная жизнь в приюте.
… Я плакал в третий раз в жизни. Таращился в потолок, от которого начала отлетать штукатурка, а по щекам текли слезы в три ручья. У меня могла бы быть семья. И пусть приемный отец бил по рукам за взятый без спроса пирожок, а мать никого, кроме себя, не замечала - все же это была семья. И сейчас я не был бы таким одиноким и опустошенным, зная: есть люди, которым я не чужой… Могло ли так случиться на самом деле? Или это просто чудеса в работе мозга..?
Денис сел напротив Анны, поправил разложенные перед собой бланки тестов и сказал:
- Тестирование проходит в два этапа. На первом вы должны будете ответить на вопросы; отвечайте быстро, записывайте первый же ответ, какой придет в голову. Если будете лукавить, то приборы это уловят. Второй этап - это практика, психологическая игра.
Его голос в микрофонах звучал не слишком четко, хотя у Дениса отменная дикция. Сказывается бывшая работа на радио.
Анна кивнула и, придвинув к себе бумаги, погрузилась в размышления.
С вопросами она расправилась за восемь минут, причем контролировавший ложь механизм не сработал ни разу. Серапион очень неприятно ухмыльнулся. Таких вот фирменных оскалов у него целая коллекция, и при этом один другого гаже.
- Кажется честная… Как же она собирается нас обмануть?
- Может, и не собирается, - сказал я, глядя, как Денис присчитывает результаты и вносит их в компьютер. Серапион поджал губы.
- Еще как.
Я сразу вспомнил как такими же тестами он изводил плачущую Марину. Двое суток потратил, инквизитор, и трудился сам, лично, не прячась ни за чьи спины.
- А если она просто человек, как ты и я? или не знает, что ведьма?
Серапион подарил мне взгляд, полный брезгливого сочувствия. И на этого человека я потратил столько времени, написано было на его пухлой физиономии.
- Прямо, не знает…
Электронное нутро компьютера все еще обрабатывало результаты. Денис предложил Анне минеральной воды; она очень вежливо отказалась.
- Или просто контролирует себя?
- А, ты же еще не был на наших тестах, - протянул Серапион. - Если мимику и сердцебиение в принципе контролировать можно, то давление, потоотделение и сужение-расширение зрачков контролю разума не подчиняется.
- Но если сильная ведьма-то, - промолвил я. Серапион собрался было ответить, но тут компьютер переварил-таки тесты, и Денис вынул из одного из конвертов аккуратную стопочку карточек.
Стандартный тест. Помнится, даже я в институте проходил, с нулевым, правда, результатом.
- Итак, Анна, приступим ко второму этапу. На этих карточках пять фигур: круг, квадрат, треугольник, зигзаг и отрезок. Я сейчас буду выкладывать на стол эти карты рубашкой верх; вы же на своем листе рисуйте ту фигуру, которая, по вашему мнению, изображена на моей карточке.
Я заметил, как напрягся Серапион. Его гладкое щекастое лицо окаменело, приобрело суровую монументальность. Наверно, Марина выбила пять из пяти.
У Анны получилось попроще, только три из пяти - перепутала зигзаг с отрезком. Я задумался, можно ли считать отрезок и зигзаг фигурами, а Серапион вдруг нахмурился и воскликнул:
- Ты смотри! В яблочко…
На листке Анны красовались те же фигуры, что и на карточках. Абсолютно те же: крошечный кружок, тощий неравносторонний треугольник, ромб, отрезок и точная копия зигзага, словно Анна подглядела рисунки.
- В яблочко…, - шепотом повторил Серапион и расслабленно размяк в кресле.
Смотреть, что там будет дальше, но не стал. Просто поднялся и поплелся в буфет. Мне все было ясно, только я не мог в этом признаться даже себе, и теперь не имелось смысла за Анной наблюдать: можно посидеть за столиком буфета, попивая вкуснейший, совершенно не общепитовский разливной чай, и дождаться, когда войдет Серапион со смятыми листками бумаги в мощной длани и с радостным "Ведьма!" на устах.
Конечно, никаких санкций к Анне никто не применит. Пока. А вот потом… Когда заболеет соседка по общаге, умыкнувшая из ее кастрюли курицу. Когда бросившего ее парня собьет машина. Когда у преподавателя, поставившего двойку, вдруг откроется малопонятная хворь. Собственно, предъявлять обвинение малефиции можно прямо сейчас: Кирилл Каширин, сотрудник следственного отдела при епархии, попал в больницу после того, как посидел с ней рядом на концерте в Доме Литератора.
Я усмехнулся не хуже Серапиона. Неплохо жить в правовом государстве, в мире, где официально признано существование экстрасенсорных воздействий личной природы, проще выражаясь, волшебства. Недурно.
Вошедшего в буфет высокого стройного мужчину, несмотря на жару одетого в черное, я в нашей конторе раньше не видел. А он окинул взглядом заведение и решительно направился прямо к моему столику. В руке у него я заметил цветы. Васильки и ромашки, очень милый маленький букет. Незнакомец выдернул из-под стола табурет, уселся на него и произнес:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты оставил Анну в покое?
Вот ты какой, северный олень. Ничего не скажешь, красавец. Чернявый-кучерявый. А ведь я его где-то уже видел.
- А ты кем будешь, милый друг? - как можно более нагло осведомился я. Не люблю, когда мне угрожают всякие светло-синие. И ненавижу, когда подсаживаются без приглашения.
Карие глаза незнакомца рассматривали меня с нескрываемым любопытством. Так вы будете изучать комара, посмевшего больно цапнуть вас за палец, буде вам посчастливится поймать гада за крылышки.
- А до тебя, я так понимаю, не сразу доходит? - ласково проговорил кучерявый.
- Не звони, Римский, никуда, хуже будет, - передразнил я кучерявого. - А я прямо испугался. Ничего твоей Анне плохого не сделают.
Незнакомец вздохнул. Примерно такие звуки люди издают, когда идут на сделку с совестью и совершают, в общем-то, не очень хороший поступок. Посмотрел в сторону и вдруг хлестнул меня по лицу своим букетиком!
М-мать! У него в цветочках что, лом? От боли, пронизавшей челюсти я заревел диким ведмедем и натурально попробовал дать сдачи. Да, лучше бы и не пытался. Когда я засадил кучерявому кулаком по зубам, то рука моментально повисла плетью. С таким же успехом можно было бы колотить статую.
Буфетчица завизжала благим матом и кинулась звать охрану. Она убралась от прилавка очень вовремя: кучерявый незнакомец сгреб меня в охапку, выдернул из-за стола и швырнул на стойку. Посыпались бутылки и банки, зазвенело стекло, разбиваемое моей многострадальной башкой, и я почувствовал, как по затылку и шее полилась кровь. Кучерявый легко перепрыгнул за прилавок и склонился надо мной, довольно обозревая содеянное. Я копошился на полу, кое-как пытаясь подняться и разрезая ладони о бутылочные осколки. Глаза заливала кровь: проклятый букетик рассек весь лоб; про шатающиеся зубы умолчим.
- Я, - пинок в печень, - тебя, - удар по ребрам, - предупреждал?
Узкая сильная рука ухватила меня за волосы и вздернула на корточки.
- Предупреждал?
Цветочный запах, исходящий от незнакомца, был приторным, густым и вязким. Облился женским одеколоном… Ну где же наши охранники, эти отожравшиеся мордовороты?
- Хватит, Варахиил.
И я услышал шаги. Кто-то неторопливо вышел из кухни, под его ботинками похрустывало стекло.
- Хватит.
Очень усталый, какой-то надтреснутый голос. Мой истязатель выронил букет, и цветы рассыпались прямо у меня под носом - странные цветы: блеклые лепестки, серые волокнистые стебли - кашлянул и сплюнул на них черный сгусток крови.
- Но…
- Встал и вышел.
Рука разжалась, и я плюхнулся на цветы и стекло. Под грудью и животом было тепло и мокро, и я искренне понадеялся, что это не кровь, а вода из самовара.
Потом стало темно, и я испугался, что ослеп. Кучерявый издал совершенно змеиный шип и, перепрыгнув через стойку, покинул разоренный буфет, бросив напоследок:
- Ты еще увидишь…
Некоторое время было совершенно тихо, потом я услышал, как захрупали стекляшки - прогнавший кучерявого приблизился ко мне. Зазвякала уцелевшая бутылка, оттолкнутая с дороги башмаком. А я не мог даже пошевелиться, приподняв голову, чтобы на него взглянуть.