- Каширин Кирилл Александрович? - прозвучал надо мной усталый голос. Я попробовал ответить, но нижняя челюсть откликнулась такой волной боли, что из глаз брызнули слезы.
- Как коряво работает молодежь, - посетовал обладатель усталого голоса. Ну прямо классический дон Корлеоне жалуется на юных отморозков из подворотни; я понял, что мне пришел конец. - Ну достойно ли такое его ранга?
По пришедшему запаху мяты, ненавязчивому и мягкому, я догадался, что "усталый голос" наклонился и рассматривает меня.
- Успокойтесь. Расслабьтесь.
Да я бы и рад. Но вот что-то не выходит. Слишком страшно.
На мой лоб легла твердая, словно из мрамора вырезанная рука, и я вдруг размяк, растекся, как подтаявшее мороженое по блюдцу: понял внезапно, что вреда мне не причинят и добивать не станут.
- Не стану, дорогой визионер. Вы слишком ценная персона.
Яркий обжигающий свет стеганул меня по глазам, и я увидел разоренный буфет, разбитый автомат для прохладительных напитков, качающуюся лампу и - сидящего рядом на корточках молодого человека, одетого в щегольской светлый костюм, заляпанный, впрочем, кровью. Моей кровью.
- Ну, вот, - довольно произнес он. - Я, конечно, не исцелитель, но кое-что могу.
Он поправил выбившуюся из "хвоста" светло-рыжую прядь и продолжал:
- Откровенно говоря, мой знакомый приходил вас убить. Но не беспокойтесь, Кирилл Александрович, это больше не повторится. У вас еще два дня отпуска, отдохните и в понедельник приступайте к работе как ни в чем не бывало.
Мне не нравилось его лицо, слишком красивое и неподвижное. Мне не нравился его голос, чересчур усталый, как у измученного жизнью старика. А рыжий задорно подмигнул мне, выпрямился и ушел на кухню. Там вечно распахнуто окно, выходящее на заправку и стоянку…
В коридоре затопали. Бежали, всегда поспевавшая к шляпкиному разбору служба охраны.
… - Всех из конторы повыгоню к чертовой матери!
Человек, избивший меня, вошел в офис совершенно запросто: охранники играли за стойкой в тараканьи бега, и непрошенный посетитель преспокойно прошел мимо, что и зафиксировали беспристрастные видеокамеры. Сейчас проштрафившиеся парни стояли в кабинете Серапиона в позе царевича Алексея с полотна Ге и школьника с картины "Опять двойка!"; сам же Серапион гневно ставил им пресловутую скипидарную клизму ведерного объема. Я сидел поодаль, с боевой шишкой на лбу и на всякий случай подвязанной рукой: врач подозревал трещину лучевой кости. А вот с челюстью все обошлось, хотя дотрагиваться до зубов было неприятно.
- Молчать, я вас спрашиваю! - гремел Серапион. - Вы охраняете серьезных людей, получаете бешеные деньги и при этом так маетесь дурью, словно караулите школу! Или у студентов пропуска проверяете! Сегодня едва не убили Каширина! А завтра что? Всех взорвут к чертям собачьим? По вашей милости!
Я помалкивал, разглядывая забинтованные ладони. Почему-то мне слабо верилось в то, что эти мордастые бездельники смогли бы остановить обладателя букета.
Букет, кстати, не был обнаружен.
- Уволю! - рявкнул Серапион. - Уволю, раззявы! - и, добавив длинную фразу с матюками в семь этажей, уже тихо дополнил ее кратким: - Вон!
Незадачливые охранники скрылись за дверью. Наверно, рванули собирать пожитки. Серапион вздохнул, плеснул себе в стакан минералки и осушил одним глотком.
- Какие дела творятся, - хмуро произнес он, поворачиваясь в кресле в мою сторону. - И за что тебя так?
- Понятия не имею, - не моргнув глазом, соврал я.
- Старые разборки?
Я пожал плечами.
- Что там у Анны?
Серапион просиял.
- Уникум. Я ее направил на дополнительное тестирование. Думаю, даже Благов, покойник, по сравнению с ней - тьфу.
Я вынул из кармана пачку "Парламента". Ну, конечно: мятая, и все сигареты в кашу.
- И что делать будем?
- Что делать? Сначала проверим, было ли воздействие на тебя. Если было, передаем дело в прокуратуру.
Я скривился, как от кислого.
- Не было ничего. Ничего не было.
Но Серапиона выразительной рожей не пронять.
- Проверим, - невозмутимо повторил он. - Если она чиста, то я думаю ей выдать лицензию на магические практики. Придираться не будут, если вдруг что.
Ага. "Если вдруг что", Серапион первым помчится тащить Анну на допрос. А сам будет стоять рядом, весь в белом, с лицом мученика за веру.
Я ненавижу попов. И работаю в епархии только потому, что себя ненавижу еще больше.
Телефонный звонок застал меня по дороге домой. Я увидел вместо номера черточки, автоматически отметил, что аккумулятор скоро разрядится и ответил.
- Кирилл Петрович? Это ваш сегодняшний знакомый, - усталый голос уже не был таким усталым. - Не могли бы мы встретиться сегодня, ближе к вечеру?
- Да, пожалуйста, - согласился я. - Тем более, что я ваш должник.
Собеседник усмехнулся.
- "Парадиз" вас устроит? Улица капитана Громова, семьдесят семь.
- Вполне. В шесть часов, нормально?
- Отлично! - весело сказали в трубке. - Кстати, меня зовут Джибрил.
Я нахмурился.
- Вы что-то не похожи на человека Востока.
- Вы тоже не похожи на следователя при епархии, - парировал Джибрил. - До встречи.
Я выключил телефон. Спрятал его в карман и принялся ловить маршрутку. И только войдя в квартиру, подумал о том, что надо бы сменить номер сотового.
* * *
Ресторан "Парадиз" - довольно занятное заведение. Начнем с того, что располагается он в спальном районе города, где отроду не было никаких ресторанов, и все всегда обходились кафешками. Но один из местных крутых не пожалел денег, и засиял "Парадиз" среди домов сталинской постройки аки белый слон среди индусов. Ходили упорные разговоры о том, что в нем кушают суши и пьют арманьяки в большинстве своем геи и сочувствующие.
Как всякий работающий в прессе я был человеком без предрассудков и ровно в шесть вошел в "Парадиз", не кривясь и не плюясь, как это делал бы любой ревнитель морали. Джибрил уже сидел за столиком в углу, крутил в ладонях пузатый бокал с коньяком и лениво поглядывал по сторонам. Сменой костюма он так и не озаботился, и официанты разглядывали его окровавленный пиджачок и жилетку с очень выразительными лицами.
- Добрый вечер, - сказал я, усаживаясь напротив. Чем-то смахивавший на Сергея Зверева гарсон подал мне белоснежную книжку меню и покосился на Джибрила с комичным ужасом.
- Здравствуйте, Кирилл Александрович. Как себя чувствуете?
Я задумчиво потер челюсть и сказал:
- Благодаря вам почти хорошо.
- Вот и отлично, - улыбнувшись, проронил Джибрил. Не понравилась мне его улыбка: ну как, в самом деле, может улыбаться статуя. - Кстати, здесь неплохой "Полиньяк".
- Ну да, - кивнул я, рассматривая темно-бурую полосу на его пиджаке. - Хотя попы и журналисты пьют водку.
Джабрил понимающе качнул головой.
- По-моему, вас нельзя отнести ни к тем, ни к другим, - заметил он. - Почему, кстати, отличный журналист, свободолюбивая личность и абсолютный атеист - последнее, кстати, в наше время небезопасно - вдруг начинает работать при епархии, хотя известен крайне резкими критическими замечаниями на счет официальной церкви?
Я пожал плечами.
- Иногда человеку свойственно совершать необъяснимые поступки.
- Но зачем? - изумился Джибрил. - К чему лезть в чан с тем, что вы лично считаете дерьмом, да к тому же и лить последнее себе на голову?
Я промолчал. Мой собеседник сделал знак официанту, и передо мной возник бокал коньяку. Должно быть, вышеупомянутый великолепный "Полиньяк"; я автоматически отпил и не почувствовал вкуса.
- Вам было тогда настолько плохо? И вы так не видели выхода? Или настолько возненавидели себя, что решили: самоубийство в рассрочку подходит как нельзя лучше?
- Джибрил, - я постарался, чтобы мой голос прозвучал максимально спокойно и небрежно. - Ну к чему все эти вопросы?
Он сразу же вскинул руки ладонями вверх, словно сдавался в плен или что-то от себя отталкивал.
- Простите, Кирилл Александрович, я зарвался. Но еще один вопрос я все-таки задам. Почему вы совершенно сознательно избрали отказ от веры?
Я задумался, вспоминая: теплые огоньки свечей, удивительно поющий хор и собственное чувство умиротворения и спокойствия, чувство дома.
- Наверно, потому, - начал я, старательно подбирая слова, - что я увидел: слова Бога расходятся с Его делами. Я думал… думаю, что Он забыл наш мир. Следовательно, я не могу рассчитывать на Него. Я не отрицаю существование Бога; просто не хочу верить такому Богу.
Джибрил сложил пальцы пирамидкой и с искренним интересом воззрился на меня.
- А почему вы думаете, что Он несет ответственность за этот мир? Он и так дал слишком много.
- А отец не тот, кто один раз молодец, - довольно резко парировал я. Джибрил довольно хлопнул ладонью по столу и воскликнул:
- Черт побери, вы нравитесь мне все больше! За знакомство?
Мы чокнулись бокалами и, выпив, решили перейти на "ты". В это время музыканты - а "Парадиз" славился живой музыкой - наконец расселись по местам, и на небольшую сцену вышла певица в бордовом платье. Джибрил многозначительно подмигнул:
- Ради нее я тебя сюда и позвал.
Присмотревшись, я едва не вскочил. У микрофона стояла Анна! И посетители "Парадиза" уже усаживались за столиками так, чтобы получше видеть ее. Джибрил без обиняков ткнул пальцем в направлении соседей и сказал:
- Видишь вон того шатена в жутком галстуке? Валентин Трубников, ходит сюда только ради Анны.
Трубникова, телеведущего с канала "Новый Эфир", я шапочно знал. Галстук у него действительно был жуткий. Валентин откинулся на стуле с бокалом вина в руке и, глядя на Анну, облизывался чуть ли не в открытую. Не знал, что его потянуло на молоденьких.
- И ведь он наркоман, - заметил Джибрил. - Перед эфиром ему всегда нужно принять дозу.
- Не верю, - довольно резко оборвал я его. - Трубников недавно выпустил свою программу о наркомании. Скажешь, с натуры писал?
Джибрил пожал плечами.
- Поверь, я знаю о нем намного больше.
Я собрался было что-то добавить, но тут Анна запела, и я натурально онемел. Вот просто-напросто язык проглотил: понял, зачем все эти люди, которые сидят сейчас с одинаковым выражением лиц (у меня такое же), таскаются в недешевый ресторан: этот голос - почему-то в голове мелькнуло прилагательное "яркий" - поднимает тебя из той канавы обыденности, в которой ты возишься, до той высоты, на которой должен быть по замыслу Творца. И пока звучит песня, можно поверить - действительно поверить, всем сердцем! - что мир, в котором мы живем, хороший и добрый, а люди в нем существуют отнюдь не по закону "человек человеку волк". Примерно об этом я думал в тот момент, но, конечно, не словами - просто ощущал исходящую от Анны теплую, лучистую волну, нежился в ней, а в голове крутилось: как хорошо, что я здесь, как хорошо.
Слов песни я не разобрал. Ангелы не поют человеческими словами.
Из сладостного оцепенения меня вывели аплодисменты. Трубников кричал "браво!", прочие зрители (я увидел среди них и очень серьезного человека из Управы города) радостно его поддерживали, а Анна стояла у микрофона с таким милым, трогательно наивным лицом, словно говорила: неужели это меня так чудесно принимают?
- Она раньше в парке пела, - сказал Джибрил, подзывая официанта. - Шашалык-башлык, все такое. Это потом ее Самсонов к себе переманил… Бутылку лучшего шампанского, любезнейший, госпоже певице!
Официант поскакал выполнять заказ двойным аллюром, переходящим в галоп. Анна запела снова: глупейшая песня рисованной попсовой дурочки в ее исполнении казалась образцом, эталоном, классикой песенного искусства. Какой голос… Я тайком ущипнул себя за ногу: хотел убедиться, что вижу и слышу это наяву. И она поет по кабакам, эта худенькая девочка с угольно-черными волосами и рыжими бровями, когда за нее должны бы драться лучшие оперные театры мира.
Джибрил совершенно по-свойски толкнул меня ногой под столом.
- Смотри!
Среди столиков откуда ни возьмись появился колоссальный букет темно-бордовых роз. Он плыл над посетителями, словно красавец-лайнер по волнам океана. Я с удивлением узнал во вручавшем это диво Анне своего давешнего кучерявого истязателя. На Анну тот смотрел с таким выражением, что у меня засвербило в животе, а Трубников с недовольной физиономией заерзал на стуле.
- Вот подхалим, - проронил Джибрил. - И так каждый день. Я уж говорил ему…, - тут он осекся, потому что кучерявый подсел за наш столик. Я испытал очень острое, болезненное желание плюхнуться на пол и на пузе добраться до двери. Но колотивший меня агрессии не проявлял, будучи полностью занятым Анной, которая начала новую песню. На свою недавнюю жертву он даже не взглянул.
Музыка и дивный голос для меня померкли. В самом деле, до музыки ли будет, когда встречаешь того, кто твоей головой разбил все бутылки в баре? Однако кучерявый сидел спокойно, аккуратно сложив руки перед собой, палец к пальцу - ни дать ни взять ученик начальной школы, причем очень примерный ученик. Несколько минут Джибрил молчал с весьма выразительным лицом, а потом промолвил:
- Варахиил. Она не дура.
Я не удержал хмыканья. Джибрил и Варахиил, надо же. Чудесные клички; интересно, как их зовут на самом деле. А кучерявый Варахиил вскинул на рыжего глазенки с самым невинным видом и проронил:
- Служить и защищать, не так ли?
- Как ты служишь, я вижу, - нахмурился Джибрил, и я укрепился во мнении, что эти двое - начальник и подчиненный, хотя неизвестно почему копчик уверял меня в обратном: они равны. - А защищать от кого?
Варахиил сурово сдвинул брови и зыркнул глазами в мою сторону. Мне сразу же захотелось пробежаться в сортир, а челюсть и локоть заныли по новой. Но кучерявый отвел взгляд (я облегченно вздохнул) и ткнул пальцем в сторону Трубникова, который в этот момент фотографировал поющую Анну мобильником:
- Этот журналюга просто омерзителен. Торчок проклятый, - и веско добавил: - Ненавижу журналюг.
Я сделал вид, что это не ко мне: гражданин Каширин давно оставил борзое перо ради службы в качестве ищейки Господней.
- Перестань, - с нажимом посоветовал Джибрил, и я вдруг ощутил позыв бегства отсюда, почувствовав: меня втягивает в очень дерьмовую историю. - Если понадобится, она сама его прогонит, можешь не беспокоиться.
- Я ему яйца оторву, - мрачно посулил Варахиил, и я понял: этот - оторвет. И еще и съесть заставит. - Если понадобится.
Джибрил невнятно выругался и звучно хлопнул кучерявого по загривку:
- Хватит, говорю! Ты всех уже достал, и ее в том числе. Давай, шагай отсюда, лизоблюд.
Я наблюдал за ними в совершенной растерянности, словно секунду назад смотрел кино и вдруг очутился в самой картине. Варахиил же издал непонятный звук, очень похожий на хрюканье и встал.
- Узиль, помнится, многого добился. Я иду по его дорожке.
На мгновение спокойное лицо Джибрила изменилось, и я готов поклясться, что исказила его гримаса боли, будто кучерявый ковырнул старую, плохо зажившую рану.
- Где теперь Узиль? - бесцветным тоном осведомился Джибрил, крутя за ножку свой бокал. Варахиил хрюкнул снова и зашагал к выходу.
Джибрил скривился, как от кислого. Видно было, что ему не по себе, примерно так же будет выглядеть родитель, которого пошлет на три буквы любимое чадо, или человек, чьи убеждения обольют грязью. Я и сам так выглядел, когда… ладно неважно.
- Зар-раза, - прошипел Джибрил и устало взглянул на меня. - А ты небось решил, что угодил нечаянно на чужую разборку? Не обращай внимания.
Я покосился в сторону Анны. Хозяин сети фотосалонов вручал ей букет хрю-хрюзантем. Мне ужасно хотелось пробудиться, чтобы и ресторан, и Анна, и мой собеседник оказались сном или очередным видением. Прийти в себя, вернуться в реальный мир - такая малость.
- А Варахиил, - осторожно начал я, - он такой поклонник Анны?
Джибрил презрительно усмехнулся, и от этой усмешки меня словно обдало ледяным ветерком.
- Он великий хитрец. А Анна при всех ее достоинствах совершенно не разбирается… в людях.
Я помолчал. Орган интуиции в заднице голосил, что я в дерьме по самую шею, и если это кончится потерей головы, то я еще легко отделаюсь.
- Скажи, а что такое визионер?
Джибрил посмотрел на меня с такой печалью, что я едва не вскрикнул.
Однажды ты вдруг заметишь, что окружающий тебя мир совсем не такой, каким виделся раньше. Что было твердым, станет хрупким, незыблемое утратит основы, и то, что считалось добром, вдруг обнаружит в себе корни зла. Ты же поймешь, что имеешь способность смять пространство в ладони, как фантик, или прорвать в нем дыру, а сделав это, увидишь новую реальность, подобную в целом той, в которой ты родился, и в то же время иную. Более того, за ней ты встретишь новый мир, и другой, и еще один. Для прочих все останется прежним, но ты - ты увидишь новое небо и новую землю.
Снова вспыхнули в мозгу огненными знаками, и это было настолько больно, что я со сдавленным шипением схватился за голову. Глаза заволокло алым туманом, но я все же успел разглядеть, как Джибрил неуловимо быстро переменился - вернее, на мгновение я увидел, как его фигура стала прозрачной, и в этой тонкой оболочке гневно загудел яростный столп белого пламени.
На какое-то мгновение я перестал соображать; голова самым натуральным образом отключилась. Бедные мои мозги спасались от перегрева и отправки на свалку. Когда же я пришел в себя, то увидел, что Джибрил исчез, а ресторан напоминает встревоженный муравейник: люди суетились, одни спешно бежали к выходу, другие двигались в сторону туалета, откуда доносились истерические вопли. Туда же бросился и я, на ходу вынимая из кармана удостоверение.
Зеваки в туалете стояли очень плотно, однако используя документы следователя, мат и работу кулаками я протолкался к месту происшествия, а увидев, что случилось, едва не упал, во всяком случае, меня "повело", и очень резко.
На полу лежал Валентин Трубников, и рана в паху журналиста красноречиво говорила о том, что реанимационные мероприятия излишни. Оторванное было засунуто мертвецу в рот, и я с трудом удержал рвоту. Возле шумно блевал в писсуар официант, обслуживавший мой столик (видимо, он и обнаружил тело), а рядом с Трубниковым билась в истерике дородная и немолодая уже дама, по всей видимости, супруга, прибывшая вытаскивать своего благоверного из гнезда разврата.
- Так, - сказал я, поднимая руку с удостоверением. - Кирилл Каширин, епархиальный следователь. Кто обнаружил труп?
Блюющий официант вскинул руку, а зареванная толстуха провыла:
- Й-а-а… Ой, Валюшка..! - и вновь припала к телу мужа. Только сейчас я увидел среди зевак Анну. Она застыла, сжав руки на груди, маленькая и хрупкая, и выражение ее лица я не понимал.
- Милицию вызвали?
- Вызвали! - охотно отозвался кто-то из толпы. Я с неудовольствием подумал, что вместе с милицией приедет и пресса (бывало, сам всюду первым поспевал), и уже завтра на первых страницах газет появятся красноречивые факты и заголовки: "Смерть знаменитого журналиста в гей-ресторане". Но додумать о скандале я не успел: мадам Трубникова внезапно кинулась на Анну и вцепилась ей в волосы. Девушка закричала.