На третьем баллоне оказалась длинная, извивающаяся трещина. В одно мгновение он закрыл ее широкой тугой полосой из каучука. Потом спустился в шаровую каюту, достал из лабораторного шкафчика бунзеновскую горелку и, поставив ее на столик, зажег спичку. Спичка вспыхнула ярким, ослепительным пламенем, и едва Мареев успел поднести ее к открытой горелке, как почувствовал на руке сильный ожог: в насыщенном кислородом воздухе спичка сгорела целиком в одно мгновение. Из горелки с воем вырвался тонкий и длинный - почти до середины каюты - язык голубоватого пламени. Пламя продержалось несколько минут и начало спадать. Затихал тревожный звон аппарата климатизации. Тогда Мареев потушил горелку и поспешно сбежал вниз, в буровую камеру, плотно закрыв за собой люковую крышку.
Малевская и Володя лежали на полу, с трудом дыша, бледные, измученные, с закрытыми глазами. Брусков спал, раскинув руки; он задыхался и тихо стонал. Сквозь перевязку проступала кровь...
Моторы пели низкими голосами свою размеренную песню. Шуршала порода за стальной оболочкой снаряда. Тихо скрежетали внизу коронка и ножи, врезаясь в мягкий, податливый песчаник. Снаряд уверенно и невозмутимо продолжал свой путь.
Сорвав газовую маску и вытирая пот на лбу, Мареев почти упал на стул и закрыл глаза...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СОКРОВИЩА ГЛУБИН
Что случилось?
Что заставило такого спокойного сдержанного человека, как Малевская, потерять свою обычную уравновешенность? Почему умный, дисциплинированный Володя превратился в дикого, необузданного сорванца? Даже больной, слабый Брусков с каким-то необычным приливом сил готов был ринуться в сумасшедшую пляску!
Мареев сидел в буровой камере за столиком и сосредоточенно производил на бумаге какие-то сложные расчеты. Морщины забот густой сеткой покрыли его лоб, черные брови слились и вытянулись в строгую черту.
Все та же тишина, полная привычных звуков и однообразного шума, стояла в камере.
Малевская, Брусков и Володя лежали на полу, укрытые легкими одеялами; под головами у них подушки. Их сон был спокоен и ровен. Лишь голубоватая бледность покрывала их лица, тени лежали под глазами, щеки похудели и вытянулись, как будто после долгой, изнурительной болезни.
После первой помощи, оказанной товарищам, Мареев сел у столика и задумался. Время от времени он поднимал голову и прислушивался. Звон автоматического сигнализатора продолжался непрерывно: содержание кислорода в верхних помещениях снаряда не вошло еще в норму.
Как скоро оправятся Малевская и Володя? Как отразится эта встряска на Брускове? Воздух, насыщенный испарениями жидкого кислорода, так усилил сгорание тканей в их организмах, вызвал такое возбуждение, такую повышенную трату энергии, что им нужен теперь длительный покой, усиленное питание, чтобы восстановить потерянные в какие-нибудь полчаса силы. Неужели они надолго выйдут из строя?
Потом мысли Мареева перешли к кислороду. И здесь положение не из приятных. С карандашом в руке он начал подсчитывать.
Экспедиция взяла с собой запас кислорода в жидком и брикетированном виде с расчетом, что один литр жидкого кислорода, превращаясь в восемьсот литров газообразного, обеспечивает человека на тридцать часов, а один килограмм бертолетовой соли дает до четырехсот литров газообразного кислорода, которых хватит одному человеку, примерно, на пятнадцать часов. Продолжительность экспедиции определялась в шесть месяцев плюс четырехмесячный резерв. Для троих членов экспедиции на эти десять месяцев было взято в переводе на жидкий восемьсот литров кислорода.
Два события спутали все расчеты: появление Володи и утечка кислорода.
Для четырех человек после этой неожиданной потери кислорода его запасов хватит лишь на семь с половиной, самое большее - на восемь месяцев.
Итак, резерв времени сократился до двух месяцев вместо четырех. Из этих двух месяцев трое суток уже ушли на ликвидацию аварии в подземной пещере. А ведь это только начало пути. Что ожидает экспедицию впереди, какие еще задержки встретят ее - неизвестно...
Было над чем призадуматься. Мареев считал, пересчитывал, и складки на лбу делались глубже, брови сходились все теснее...
Сигнальный звон аппарата климатизации наконец прекратился. Лишь после того, как он умолк, Мареев перенес своих товарищей в шаровую каюту и уложил в гамаки. Они продолжали спать крепким сном.
Двадцать часов одиноко нес Мареев свою затянувшуюся вахту. Он производил анализы пород, нефти, вел записи, следил за приборами и аппаратами, переключил поврежденный баллон с жидким кислородом на работу аппарата климатизации.
Снаряд был пущен на максимальную скорость. В мягких нефтеносных песчаниках он проходил больше восемнадцати метров в час.
Уже кончились залежи нефти и снаряд вошел в подстилающий слой глинистых сланцев, когда из-за полога над гамаком Малевской послышались вздохи, длительные зевки, наконец слабый голос:
- Что такое? Как будто меня палками всю избили...
- Проснулась, Нина? - тихо спросил Мареев, отрываясь от вахтенного журнала.
- Да, Никита. Но почему у меня такая слабость?
- После похмелья, Ниночка... - мягко ответил Мареев. - Вы тут устроили такую оргию...
После минутного молчания до Мареева донеслось тихое восклицание:
- Вспомнила!.. Какой ужас!.. Опьянение?!
- Абсолютно верно, Ниночка! Опьянение кислородом...
- Ужасно... ужасно... Стыдно вспомнить...
- Ну, это уж напрасно, Нина... При чем тут стыд? А ужас... Да, действительно, было бы ужасно, если бы и я тут с вами остался... Страшно подумать, чем бы тогда все это кончилось. Какое счастье, что я во-время ушел из каюты и опустил за собой люковую крышку! Последнее - просто из деликатности, чтобы вы веселились без стеснения. А вот оказалось, что именно эта деликатность спасла нас всех. Ну, ладно! Как ты себя чувствуешь?
- Слабость большая...
- Есть хочешь?
- Очень! - тихо рассмеялась Малевская. - А что с моими "собутыльниками"?
- Спят, как убитые.
Мареев принес еду.
- Где мы сейчас?
- Прошли девон... Он действительно оказался очень мощным - свыше тысячи двухсот метров. Прошли порядочный слой битуминозных сланцев.
- На какой же мы глубине?
- Четыре тысячи четыреста метров.
- Вот как! Сколько же времени я спала?
- Около двадцати часов.
- Не может быть! Ты шутишь, Никита!
- Нисколько не шучу, - улыбнулся Мареев.
- Позволь... позволь... - растерянно говорила Малевская. - И ты все время один? Без сменц?.. Ну, конечно! Достаточно посмотреть на тебя! Какое безобразие!
Иди сейчас же спать!.. Сейчас же... Я только кончу есть и встану...
- Нет, и не думай об этом, - категорически ответил Мареев. - У тебя теперь только три обязанности: лежать, есть и спать... Набирайся сил. Ты их слишком много растратила.
- Ну, Никита, оставь эти шутки, - серьезно говорила Малевская, торопливо заканчивая бульон и принимаясь за какао. - Человек больше суток на ногах... в непрерывной работе... Извините, этого не будет... Отойди, пожалуйста, я хочу встать и переодеться.
- И не подумаю уйти. Лежи!.. Тебе нужно теперь не меньше суток отдыхать.
- Что?! Ты с ума сошел! - окончательно рассердилась Малевская, спуская ноги с гамака. - Не меньше суток! Сам едва на ногах держится... Посмотри на себя в зеркало!
- Ты будешь лежать, Нина! - Мареев нахмурил брови. - До сих пор я говорил с тобою, как товарищ... Неужели ты хочешь, чтобы я говорил, как начальник? Я не могу тебе позволить растрачивать силы, которые нам еще пригодятся в более серьезных обстоятельствах.
- Никита, ты поступаешь нехорошо... это неправильно, Никита! - растерянно говорила Малевская, укладываясь на место. - Ну... ну, я тебе обещаю, я ничего не буду делать. Я только буду следить за моторами и за кино... Я ведь все равно спать не буду... А ты... усни, хотя бы ненадолго.
Мареев покачал головой. Он действительно очень устал, с трудом подымал отяжелевшие веки. Спор с Малевской еще больше утомил его.
- Ну, хорошо, - устало проговорил он, подымаясь со стула. - Укройся и засни. Через шесть часов я тебя разбужу и прилягу немного. И больше не разговаривай...
Он повернулся и, захватив с собой вахтенный журнал, спустился в буровую камеру.
- Спи! - улыбнулся он Малевской, прежде чем голова его скрылась в люке.
Малевская с досадой повернулась к стене и через минуту уже крепко спала: она ничего не могла поделать с собой!
Часа через два проснулись Брусков и Володя. Мареев с ними долго не разговаривал. Он им дал плотно поесть, после чего они быстро, без всяких разговоров опять уснули.
Мареев все чаще и чаще подходил к магнитному компасу. В последние часы стрелка компаса вела себя с каждым метром глубины все беспокойнее. Она вертелась на игле, раскачивалась, наклонялась своим намагниченным концом все ниже. Новейшие магнитометры и вариометры давали такие же волнующие показания. Мареев забыл об усталости, о времени, об обещании разбудить Малевскую.
Лихорадочно работая с приборами, сравнивая и объединяя их показания, делая бесконечные вычисления, Мареев даже не слышал, как спустилась по лестнице Малевская, и вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал легкое прикосновение ее руки к своему плечу.
- Ты уже встала? - спросил он и, не дожидаясь ответа, взволнованно продолжал: - Что делается, Нина! Поразительные вещи... Мы, без сомнения, приближаемся к исключительно мощному пласту железных руд. Магнитная стрелка совсем взбесилась! Посмотри, что она выделывает!
- Железо? На такой глубине? Вот неожиданность!..
- По существу, здесь никакой неожиданности нет, - возразил ей Мареев. - Вспомни! Ведь Донецкий бассейн - это огромная чаша между Воронежским выступом докамбрия и Криворожьем. Геологические напластования этих областей спускаются сюда - почему же им не встретиться? Вспомни огромные железорудные залежи Криворожья и колоссальную Курскую аномалию. Железные руды этой аномалии чем дальше на юг, к Донецкому бассейну, тем глубже уходят в недра и наконец теряются в них. Я уверен, что они здесь встречаются с продолжением залежей Криворожья. Это замечательное открытие, Нина! - радостно закончил Мареев.
Трудно было поверить, что этот человек почти двое суток провел в непрерывной работе, не смыкая глаз, без минуты отдыха. Радость открытия, торжество научной мысли как рукой сняли с него усталость, влили в него струю новых сил и бодрости.
- Да, это замечательное открытие, - задумчиво подтвердила Малевская. - Оно произведет огромную сенсацию в научном мире и в мире техники... Но это не должно тебе помешать итти спать, - неожиданно прибавила она.
- Ну, оставь, пожалуйста! - махнул рукой Мареев, делая попытку пройтись в узком пространстве между моторами и столиком. - Какой тут сон? Сейчас как раз предстоит самое интересное: через несколько часов можно будет получить первые образцы руды, исследовать их, проанализировать. И, кроме того, я все равно сейчас не засну...
- Ладно, ладно... Иди, а там посмотрим... Ты обещал и должен исполнить свое собственное распоряжение...
После короткого спора Мареев все же подчинился.
Он лежал в своем гамаке, кряхтел, ворочался с боку на бок. Возбуждение, а может быть и слишком большое переутомление не давали заснуть. Вдруг он выскочил из гамака и, подбежав к люку, тихо позвал:
- Нина! Нина! Делай почаще анализы на железо. Интересно проследить его присутствие в налегающих пластах... Это необходимо для понимания его генезиса...
- Да спи наконец! - послышался снизу возмущенный голос Малевской. - Вот наказание! Я и без тебя это знаю.
- Иду, иду! Не ругайся...
И, чему-то тихо смеясь, он побежал обратно, улегся в гамак и быстро уснул.
Через час проснулся Володя. Сначала он лежал с открытыми глазами, долго и с трудом вспоминал все, что произошло накануне, и, видимо, остался очень недоволен. Потом вяло натянул на себя свой новенький голубой комбинезон, с широкими синими обшлагами и синей тесьмой на груди, на воротнике и по наружным швам брюк. Малевская сшила его из запасных комбинезонов после того, как Володя был формально зачислен в состав экспедиции. Раньше этот комбинезон бесконечно радовал Володю, но теперь он не обратил даже внимания на него. Заметив, что Мареев и Брусков спят, Володя нерешительно подошел к люку и начал спускаться по лестнице.
- А, здравствуй! - встретила его Малевская. - Ну, как ты себя чувствуешь?
Володя смущенно стоял перед ней, желтый и вялый.
- Ты не сердишься на меня? - спросил он, не глядя на Малевскую. - Я вел себя нехорошо.
- Ну, глупенький... - Малевская провела рукой по его стриженой голове, - мы все вели себя неважно, но ведь это невольно. Нас никто не может осудить за это: мы все опьянели от кислорода.
- Я его совершенно не чувствовал, - немного оживившись, заметил Володя.
- Кислород ведь не имеет ни запаха, ни цвета, ни вкуса, Володя. Этот газ, такой необходимый для жизни, мог сделаться причиной нашей гибели.
- Как же это произошло?
- Один из баллонов с жидким кислородом во время падения снаряда в пещеру дал трещину. Постепенно она расширялась, и наконец кислород начал испаряться. Так как этот газ тяжелее воздуха, он проник из верхней камеры в шаровую каюту в большом количестве и под большим давлением. Это и привело нас в такое состояние...
- Но почему же он так подействовал на нас?
- Кислород поддерживает жизнь. Что это значит? Одно из важнейших проявлений жизни - работа, деятельность. Но всякая работа, иначе говоря, всякая трата энергии, связана с тратой белка - основного материала, из которого построен живой организм. Трата его происходит в виде сгорания, а горение, как известно, это процесс соединения углеводов организма с кислородом. Дыхание доставляет организму вместе с воздухом и кислород. Но воздух, к которому приспособились все живущие на земле организмы, заключает в себе определенное количество кислорода, именно двадцать один процент по объему. Теперь представь себе, что количество кислорода в воздухе увеличилось. Что же произойдет с нашим организмом?
- Мы будем вдыхать кислорода больше, чем нужно, - подхватил Володя, внимательно следивший за объяснениями Малевской.
- А дальше что?
- Этот самый белок будет сильнее гореть в нашем организме.
- Правильно! Но это усиленное, против обычного, сгорание белка вызовет освобождение большого количества энергии, которая будет искать себе выхода, применения. Человек, что называется, на месте усидеть не сможет. Его будет подмывать что-то делать, на что-то истратить переполняющую его энергию.
- И он начнет кричать, петь, смеяться и танцовать?
- Вот именно. Понял? А теперь пойдем в каюту. Мне надо сделать анализы.
Они поднялись наверх. Пока Малевская брала образец породы и подготовляла его для работы, Володя успел забраться в шкафчик с продуктами, достать кусок мясного рулета, нечерствеющим хлеб, чашку бульона и уселся возле Малевской.
- Очень есть хочется, - объяснил он ей свой аппетит. - Расскажи еще что-нибудь о кислороде.
- Говори тише... Ты должен сам понять, почему у тебя теперь такой аппетит, - заметила Малевская.
- Понятно, - с полным ртом говорил Володя, - надо пополнить растрату.
- Ну, послушай, растратчик, еще кое-что о кислороде. Тебе интересно?
- Конечно. Я все должен знать!
- О-о! - улыбнулась Малевская. - Хорошо. Тогда слушай. Кроме своего огромного биологического значения, кислород играет не меньшую роль в жизни и в строении земли. Здесь он имеет уже геологическое, геохимическое значение. Он является самым распространенным элементом на земле. По своему весу он составляет двадцать один процент земной атмосферы, почти восемьдесят шесть процентов воды в морях и океанах и около сорока семи процентов веса земной коры.
- Как же так? Кислород ведь легкий газ?! - изумился Володя.
- Кислород только в атмосфере газ. А вода из чего состоит?
- Аш два о!
- То есть?
- Две молекулы водорода, химически соединенные с одной молекулой кислорода.
- Ну вот, видишь, два легких газа соединились, а получилась совсем не такая уж легкая вода. Понятно?
- Понятно!
- В атмосфере кислород находится в свободном состоянии, в воде - в химическом соединении с водородом, а в соединении с самыми разнообразными элементами - с железом, медью, серой, алюминием, кальцием - он образует окислы. Можно сказать, что кислород соединяется со всеми существующими элементами, кроме фтора, золота, платины и благородных газов. Ну, я кончила анализ... Вот будет рад Никита Евсеевич!
В это время проснулся Брусков и первым делом потребовал еды.
- Сейчас, Михаил, сейчас, - отозвался Володя, подбегая к шкафу с продуктами.
Он быстро подал Брускову все блюда сразу и опяп обратился к Малевской:
- Чем же ты хочешь обрадовать Никиту Евсеевича?
- А вот посмотри, - Малевская показала ему таблицу анализов: - гематиты - присутствие железа тридцать три процента, в следующем анализе - железа уже тридцать пять процентов, потом опять - тридцать три процента, а в последнем - тридцать восемь процентов.
- Что же это значит?
- Это значит, что снаряд вошел в огромную залежь гематитовых железных руд.
- А в этих гематитах много железа?
- Пока еще трудно сказать. Но, судя по анализам, вероятно, это очень богатая залежь руды. Конечно, это не чистое самородное железо. Такое железо очень редко встречается на поверхности земли. Но есть руды с большим или меньшим содержанием железа. Бурый железняк, например, или лимонит, содержит железа до шестидесяти пяти процентов, магнитный железняк - до семидесяти двух с половиной, красный железняк, или гематит, - семьдесят и, наконец, шпатовый железняк содержит до пятидесяти двух процентов железа. Возможно, что эти гематиты настолько богаты железом, что представят большой промышленный интерес. Некоторые наши приборы показывают, что внизу залегают очень мощные руды. Мы это окончательно выясним, когда спустимся еще ниже... Ты кончил есть, Михаил? Давай, Володя, сделаем ему облучение. Мы и так уже пропустили один сеанс.
Малевская быстро приготовила аппаратуру - легкий переносный фонарь с трубой, соединенный проводами с общей осветительной сетью. Потом она сняла бинт с головы Брускова и осмотрела рану.
- А знаешь, Михаил, рана уже начинает зарубцовываться... Пожалуй, через день встанешь. Ну, пересядь сюда!
Брусков покорно подставил голову под трубу фонаря.
- Я не специалист по металлам, - говорил он, пока шло облучение, - и не специалист по геологии, но думаю, что, какие бы богатые залежи железной руды здесь ни оказались, они будут совершенно бесполезными для Советского Союза.
- Почему? - недоверчиво спросил Володя.
- Да потому, что добыть ее и доставить на поверхность с такой глубины совершенно невозможно. Как добраться до этой руды? Неужели рыть шахту на такую огромную глубину, чтобы спускать машины, людей?.. Да, кроме того, здесь адская температура. Тут невозможно работать.
- Ну, Михаил, это не страшно, - возразила Малевская, следя по часам за работой аппаратуры. - Ты прав по другой причине: в нашем Союзе так много железных руд, залегающих близко к поверхности, что в этих залежах очень долго не будет, вероятно, надобности.