***
Наконец-то! На шоссе, на звук - метрах в сорока - остановилась машина, хлопнула дверь, и через три минуты из чернильного мрака ночи перед Одиссеем внезапно появился сухопарый седой араб, несущий на одном плече метровый свёрток из мешковины, а на другом - потёртый хурджун с чем-то металлически-тяжелым, утробно звякающим при каждом шаге.
- Принёс?
Араб кивнул и сгрузил свою ношу у колеса "рено".
- Как Макс и просил - АКМ под семь шестьдесят две, шесть снаряженных магазинов, двести патронов россыпью и пару гранат.
- Спасибо, Хаджеф!
Араб махнул рукой.
- Не о чем говорить.
Одиссей осторожно развернул мешковину. Перед ним матово заблестел автомат - старый добрый АКМ, хорошо известный ему ещё по армейской службе. Семь шестьдесят две - то, что надо!
- Не китайский?
Хаджеф устало улыбнулся.
- Обижаешь. Ижевск. Семьдесят девятый год. Год, когда мы вошли в Афганистан…
Одиссея удивило это "мы". Хотя…. Чего он удивляется? Удивляться тут, на самом деле, нечему. Этот Хаджеф сражался на стороне Советского Союза ещё в те времена, когда Одиссей в начальных классах средней школы первые свои форменные штаны просиживал. Он имеет право на это "мы" куда больше, чем многие нынешние российские генералы. Да-а-а? судьба у него суровая, что и говорить…
Седой араб сел на камень, провёл руками по лицу, что-то прошептал. А затем, оглядевшись вокруг (что он хотел увидеть, Одиссей так и не понял - ночь в здешней гористой полупустыне была чёрной, как дёготь), спросил:
- Что ты собираешься делать с оружием? И где твой курд?
Одиссей махнул головой в сторону водительского сиденья "рено".
- Спит. Вымотался за эти сутки жутко, к тому же они вдвоём с водителем перекидали весь груз в бензовоз, пока я на стрёме стоял. Сто упаковок, каждая минимум по тридцать килограмм. За двадцать минут! А ему сегодня ещё и назад ехать…. Пусть поспит.
Хаджеф кивнул и, покачав головой, сказал негромко:
- Ты так и не ответил - что ты будешь делать? Вот с этим? - и он кивнул на лежащий на песке хурджун и свёрток с автоматом.
Одиссей вздохнул.
- Ты будешь ждать машину с грузом у Дахука. Это шестьдесят километров от Закхо. Я предполагаю, что те, кто хочет перехватить наш груз - не будут ждать, и сделают это здесь, сразу после границы. Времени на то, чтобы остановить машину, раскрыть тент, обыскать груз и убедится, что в ящиках обычные запасные части к качалкам - понадобится от силы минут двадцать. Далеко уедет бензовоз с твоим грузом за эти двадцать минут?
Хаджеф покачал головой.
- Недалеко.
Одиссей кивнул.
- Так точно. А дорог от Закхо идёт только две. И перекрыть обе, чтобы обыскать все машины, идущие в глубь Ирака - большого труда не составит. Правильно?
Хаджеф улыбнулся.
- Ты рассуждаешь, как Макс.
Одиссей кивнул.
- Надеюсь. Но логика в моих словах есть?
Араб согласно покачал головой.
- Есть, есть.
- Следовательно, необходимо промежуток времени от пересечения границы машиной-приманкой и бензовозом с грузом до того момента, как противник убедится в том, что грузовик пустой - максимально удлинить. Желательно - до того, как последний ракетный комплекс будет перегружен из бензовоза в машины твоих друзей. Так?
- Так.
- А для этого самый лучший вариант - это превратить охотников в дичь.
Араб удивлённо поднял брови.
- Как ты хочешь это сделать?
Одиссей улыбнулся.
- Элементарно. Машину-приманку поставим где-нибудь поблизости. Снимем номера, установим на бак заряд. После этого я отправлю моего курда и водителя назад, в Турцию, а сам устрою засаду. Когда наши оппоненты полезут в кузов - я подорву заряд и открою по ним огонь. Бог даст, положу всех. После чего жду час - и затем отправляюсь в Закхо, нанимаю такси и еду в Джизре.
Араб покачал головой и тяжело вздохнул.
- Ты сам не веришь в то, что говоришь.
Одиссей промолчал в ответ - и Хаджеф продолжил:
- Ты рискуешь - и риск слишком велик. У тебя, говоря прямо, нет шансов. Если их будет хотя бы восемь-девять человек на двух машинах - у тебя не будет возможности одержать над ними верх. Ты рассчитываешь на первые три секунды боя - на те три секунды, когда у тебя будет преимущество внезапности. Если ты не убьёшь их всех за эти три секунды - а ты их не убьёшь, у тебя всего один автомат и две руки - дальше время играет против тебя.
Одиссей кивнул.
- Против меня. Но не против операции. Пока они будут вести со мной бой - у них не будет времени лазить по кузову.
Араб снова провёл ладонями по лицу и что-то прошептал. Вздохнул - и спросил вполголоса:
- Ты решил умереть за своё дело. Оно этого стоит?
Одиссей поднял на него глаза, и, после двухминутного молчания, скупо обронил:
- Это - стоит.
Хаджеф покачал головой.
- Ты собираешься отдать жизнь за арабов - которые не очень-то любят вас, русских…
- Нет. Я собираюсь отдать жизнь за свою страну.
- Твоя страна вряд ли оценить твоё геройство. Она не слишком щедра к тем, кто кладёт за неё жизни, майор. Иногда она даже не вспоминает тех, кто защищал её до последнего вздоха и до последнего патрона. Ты уже не очень молодой, и должен помнить афганскую историю - много твоя Россия сделала для героев той войны?
- Но ведь ты продолжаешь за неё сражаться - хотя и к тебе она была более чем равнодушна?
Араб покачал головой.
- Нет, здесь другое. Да, когда-то давно я воевал за твою страну. За её идеи - которые стали моими идеями. За справедливость, которую она когда-то отстаивала здесь, на Востоке. Она дала мне образование, подарила целый мир - мне, седьмому ребенку из нищей йеменской семьи, обреченному всю недолгую жизнь пасти овец на наших бесплодных равнинах. Тогда твоя страна была светом надежды - и я поклялся сражаться за неё, чтобы сберечь этот свет, эту надежду. - Хаджеф грустно улыбнулся: - Но времена изменились, и сегодня твоя страна - совсем не та, что была в пору моей молодости. И теперь я помогаю не твоей стране - я помогаю своему брату, с которым уже очень давно, ещё в юности, переломил хлеб и разделил глоток воды. Макс в бою у Эль-Бахрама вытащил меня, раненого, из-под огня, получив три пулевых ранения в бедро и голень. Я ему обязан жизнью - и поэтому я здесь. А твоя страна… твоя страна предала меня, предала нас всех, всех, кто сражался за неё. - И, помолчав, добавил: - Я больше не верю в Россию.
Одиссей смолчал, достал из мешковины АКМ, протёр его от песка, перещёлкнул флажок предохранителя на автоматический огонь и снова поставил его в крайнее верхнее положение. А затем, покачав головой, сказал негромко:
- Ты не прав, Хаджеф. Россия - это не та шайка выродков, которые предали всех, кого только можно предать, и разграбили всё, что только можно разграбить; судить по ним о России - значит, делать очень серьезную ошибку. Правители могут быть хорошими, могут быть дрянными - особого значения это не имеет. Они - не Россия. Россия - это я. Это моя жена и мои дети. Мои товарищи по оружию, павшие и живые. Моя мать, брат и племянники. Мои однополчане. Мои школьные друзья. Мои предки, которые сражались за дом, который я сегодня считаю своим, последнюю тысячу лет - и которым мне не стыдно будет взглянуть в глаза, когда… когда я с ними встречусь. Именно это и составляет мой мир, мою Россию. Это - а не сбродная масса мутных людишек с сомнительным прошлым, грязным настоящим и кроваво-бесславным будущим, объявивших себя русской элитой и сегодня управляющих - вернее, разграбляющих - мою страну. Они - не Россия, и никогда ею не станут - запомни это, Хаджеф! И сегодня на рассвете я вступлю в бой не за тех, кто последние двадцать лет сидит в Кремле - они мне без разницы, я не знаю этих людей, не знаю, хорошие они или дурные - мне нет до них дела. Но я знаю других людей там, у меня на Родине - и за тех, кого я знаю, я готов умереть. Потому что именно они для меня - Россия.
Хаджеф молча кивнул. А затем, глянув на свои часы - сказал негромко:
- Уже четыре часа утра. Наши машины уже на таможне. Через полчаса они будут на этой стороне. Мне пора.
- Езжай. Когда придёт бензовоз - поторопись с погрузкой, помни, что те, что играют за чёрных, в курсе нашей операции. - А затем, порывшись в карманах, Одиссей достал пачку банкнот и протянул её арабу. - Вот, тут восемь с небольшим тысяч евро, возьми, половиной этой суммы рассчитаешься за доставку там со своими водителями - я понимаю, что они работают за идею, но их семьям тоже надо что-то есть. А четыре тысячи отдашь водителю бензовоза, скажешь, подарок от меня его маме. Пусть выздоравливает!
Араб взял протянутые деньги, старательно завернул их в платок и уложил во внутренний карман своей безрукавки из верблюжьей шерсти. А затем спросил, взглянув прямо в глаза Одиссею:
- Если…. В общем, если тебе не повезёт, и ты не сможешь отсюда уйти - что передать в Москву?
Одиссей улыбнулся и пожал плечами.
- Что передать? Передай привет! - А затем продолжил чуть серьезнее: - Они мне приказали груз уничтожить, я этот приказ не выполнил - так что теперь числюсь в злодеях, по каким гауптвахта плачет. Объясни им, почему я это сделал. У тебя спутник будет в шесть тридцать утра? - Араб кивнул. - Ну, вот и отлично, думаю, к этому времени ты уже всё железо получишь. Так что всё будет в порядке. - Одиссей замолчал, грустно улыбнулся, вздохнул и добавил чуть тише: - И ещё передай - когда… в общем, когда будут вешать мою фотографию - они в курсе, какую и где - пусть её выберет Герда. У неё хороший вкус…
Хаджеф кивнул.
- Прощай, Алекс. Пусть хранит тебя аллах.
- Прощай, Хаджеф. Только аллах меня хранить не может - я православный.
Араб небрежно махнул рукой.
- Бог един. Един для всех - мусульман, иудеев, христиан. Он смотрит на наши распри, на наше деление на разные веры - и смеётся над людской глупостью.
Одиссей пожал плечами.
- Ну, раз так - пущай хранит. Я не против.
Они обнялись - и араб, легко ступая по песку, исчез в чуть посеревшем мраке. Минуты через три раздался звук заводимого мотора - и его "мицубиси", рыкнув на прощанье, помчался по шоссе на юг.
Одиссей вздохнул, посмотрел на восток, где за едва различимыми пиками далёких гор уже начал сереть рассвет - и решительно постучал в окошко водительской двери.
- Туфан! Вставай, бродяга, время собираться в дорогу!
***
Внутри "рено" зашевелилась смутная тень, а затем открылась водительская дверца, и наружу вывалился хозяин машины, ворча и что-то бормоча по-своему.
- Просыпайся, через минут сорок подъедет Гази. - Одиссей улыбнулся, видя, как курд неловко пытается распрямиться.
- Ты смеешься? Поспи сидя! - негодующе бросил Туфан, и, дрожа, принялся кутаться в тощее одеяло, которым только что укрывался: - Холодно, сгори его отец!
Одиссей кивнул на заднее сиденье "рено".
- Там моя куртка лежит, одень, если холодно.
Курд кивнул, достал одиссееву куртку, и, закутавшись в неё, минут пять с блаженной улыбкой на лице приходил в себя, дыханием согревая озябшие ладони. Затем, видно, согревшись, распрямился и принялся разминаться, резко и чётко выполняя заученные, наверное, ещё в учебной бригаде движения. А, закончив зарядку - недоумённо уставился на хурджун и матово поблёскивающий в предрассветном сумраке автомат.
- Это что?
Одиссей пожал плечами.
- А то ты не знаешь.
- Что это - я знаю. Я спрашиваю - зачем здесь оружие? Что оно здесь делает?
Одиссей вздохнул.
- Туфан, когда подъедет Гази, ты его возьмёшь в свою машину, и вы вдвоём отправитесь назад, в Турцию. С грузовика, правда, перед этим надо будет ещё снять номера и поставить заряды на баки - и вы свободны. А я останусь здесь, у меня есть ещё кое-какие дела. Сам знаешь, в этом иракском Курдистане человек без оружия - как бы и не человек вовсе, насколько я понял…
Туфан взглянул на Одиссея, прищурился - и отрицательно покачал головой.
- Нет. Ты что-то задумал. Зачем тебе оружие? Зачем тебе здесь оставаться? Твой араб заберет в Дахуке из бензиновой бочки свои ракеты - и ты свободен. Дело сделано. Можно пить "львиное молоко"71!
Одиссей кивнул.
- Вот ты и езжай домой, пей его. Деньги я на твой счёт перевёл, груз ты доставил, как договаривались - так что, как говорится, прощай и не поминай лихом. А у меня здесь ещё есть кое-какие дела. Которые я уж как-нибудь сам доделаю.
Сарыгюль насупился, оглядел Одиссея, хурджун и автомат - и, покачав головой, ответил:
- Нет.
- Что "нет"?
- Я остаюсь с тобой. Я с Гази в Турцию не еду.
Одиссей от неожиданности даже растерялся.
- Туфан, я же тебе говорю, наш контракт завершён, ты свои обязательства выполнил, всё в порядке, ты можешь возвращаться домой! Тем более - я твоей жене обещал, что с тобой всё будет хорошо.
- ЧТО?!?!? - Ого! Такого Туфана Одиссей, пожалуй, ещё не видел! Курд просто вскипел от негодования и испустил почти что звериный рык, его лицо мгновенно налилось кровью, глаза свирепо засверкали. Одиссей понял, что совершил серьезную ошибку. Да, пожалуй, не стоило вспоминать сейчас госпожу Сарыгюль, теперь этот самолюбивый до ужаса курд точно никуда не уедет…
- Или ты мне говоришь, зачем тебе автомат и этот мешок - или… или я от тебя ни на шаг не отойду!
- Туфан, не горячись. Твоя работа закончена, почему ты не хочешь этого понять?
- Потому что… - Тут курд в замешательстве оглядел окрестности, почесал затылок - а затем бросил: - Потому что за тебя отвечаю! Вот!
Одиссей только развёл руками.
- Перед кем?
Сарыгюль подумал несколько секунд, а затем, уже гораздо тише - ответил:
- Перед собой.
Час от часу не легче! Ладно, пожалуй, стоит ему всё объяснить - может быть, тогда он поймет, что ему здесь делать нечего.
Одиссей вздохнул - и сказал:
- Ладно, я тебе объясню, зачем мне автомат и хурджун патронов. Через…. - Он глянул на часы, - Через пятнадцать-двадцать минут сюда подъедет Гази - во всяком случае, так мы договаривались на той стороне, два километра после Закхо. За ним, скорее всего, следят. На границе его потрошить вряд ли станут, всё же в машине килограмм шестьдесят тротила - как они думают, а вокруг - бензовозы. Фейерверк может получиться изрядный. Так что шмонать они его станут уже после Закхо, когда уровень опасности снизиться до допустимого. Улавливаешь мысль?
- Да.
- Ну вот, здесь они его остановят, выпотрошат машину - и очень быстро убедятся, что никаких ракет в ней нет, а есть запасные части к нефтедобывающему оборудованию - и ничего более. На всё про всё у них уйдет где-то минут двадцать - максимум.
- Да. И что?
- И то, что они тут же известят своё начальство, что груз исчез. Тут у них два варианта - или мы его этот груз скинули где-нибудь на территории Турции, пока в этом городке, как его… Идиль - наш "хвост" тамошние полицейские мордовали; или же груз пересек границу в какой-нибудь другой фуре. Поэтому я думаю, что здешнее начальство, скорее всего, прикажет обыскать ВСЕ машины, прошедшие за ночь КПП Хабур - по моим подсчётам, каждый час границу пересекает где-то двадцать-тридцать машин, так что, сам понимаешь, времени на то, чтобы задержать ВСЕ машины, им понадобиться - учитывая, сколько тут, в приграничье, у них патрулей, и то, что всех их американцы снабдили отличной радиосвязью - максимум полчаса, в крайнем случае - минут сорок. Двадцать минут на то, чтобы убедиться, что в нашем "рено", у Гази, никаких недозволенных вложений нет, ещё двадцать - на то, чтобы огласить "стоп-приказ" для всего приграничья. Наш бензовоз за это время пройдет в направлении Дахука километров тридцать - самое большое. Значит?
Туфан кивнул.
- Понимаю. Есть опасность, что бензовоз твоего друга задержат. Наши ракеты отберут. И наша работа будет зря!
- Совершенно верно. Именно поэтому сейчас, когда подъедет Гази, вы с ним, если не будет погони, в темпе вальса снимаете номера, ставите заряды - и живо назад, в Закхо. А я остаюсь возле машины в засаде - и, когда появятся те, кто захочет вскрыть нашу машину, я устрою им славную встречу. Час, самое меньшее, у них уйдет на то, чтобы….в общем, на перестрелку, а потом ещё где-то полчаса - на поиски контрабанды среди горящих обломков нашего грузовика. Итого минимум полтора часа. За это время Хаджеф перегрузит ракеты из бензовоза моего товарища и отправится на юг. Дело можно будет считать сделанным…
Туфан ничего не ответил, молча кивнул и, развернувшись на месте, направился к багажнику своего "рено". Одиссей облегченно вздохнул - кажется, доводы рассудка всё же оказались сильнее настырного упрямства этого сына гор. Сейчас господин Сарыгюль соберется, а когда подъедет фура - живенько газанёт с места будущего побоища. Хорошо хоть, он понял, что ему здесь…
Твою мать!
Туфан захлопнул крышку багажника - и в руках у него оказался израильский "узи" с двумя запасными магазинами!
- Я остаюсь с тобой.
Одиссей кивнул и обреченно вздохнул.
- Хорошо. - Что-то в тоне Туфана ему подсказало, что спорить с ним в данной ситуации - совершенно бесполезно. - Оставайся. Хотя это не твоя война.
Сарыгюль покачал головой.
- Теперь - моя.
- Тебя могут убить.
- Так же, как и тебя.
- И даже наверняка убьют.
- Как и тебя.
Одиссей помолчал несколько минут, прислушиваясь к нарастающему рокоту нескольких моторов - и, протянув курду руку, сказал:
- Спасибо, брат.
Туфан пожал протянутую руку, и, кивнув на север, бросил:
- Похоже, Гази не один.
Одиссей молча кивнул, взял в руки автомат, перекинул через плечо хурджун - и, осмотревшись, направился к показавшейся ему наиболее удачной позиции среди груд камней метрах в сорока от дороги. Курд последовал за ним.
Они залегли за гранитными валунами, приготовили к бою оружие - и, когда из-за поворота в полукилометре от них показался отчаянно маневрирующий "рено", сопровождаемый тремя непрерывно гудящими потёртыми седанами неразличимых от старости марок, из окон которых по пояс высовывались какие-то особо нетерпеливые пассажиры, угрожая водителю автоматами - Одиссей улыбнулся и сказал, обращаясь к своему напарнику:
- А всё же славное завершение жизни мужчины - смерть в бою!
Туфан оглянулся, улыбнулся Одиссею в ответ как-то по-мальчишечьи широко и бесстрашно, подмигнул - и бросил:
- Смерти нет!