Что ж, годиться. Если достать трубы из ящиков, в которых они сейчас хранятся, и грузить только запакованные в полиэтилен пусковые и запасные ракеты - все они свободно пройдут в горловину. Они хорошо упакованы, можно сказать, почти герметично, да и, в конце концов, что этому военному железу может сделаться от соприкосновения с соляркой - коей, без сомнения, в достатке на дне цистерны? Ничего - только красивше будет! Да и пластик ракетных контейнеров вряд ли пострадает от нефтепродуктов - чай, для войны делалось… Ладно, теперь надо ввести в курс дела господина Войковича - раз уж он так хочет. Но исключительно в общих чертах…
- Слава, твоя машина с бочкой уже в очереди?
Серб отрицательно помахал головой.
- Нет, бензовозы пускают только ночью. В целях безопасности. Тогда трафик пожиже. Пока она стоит в ста метрах отсюда, на паркинге.
- Ты можешь её развернуть и вернуться километров на десять-двенадцать назад?
Славомир пожал плечами.
- Конечно, могу. А зачем?
- Затем, что мы в твою цистерну закинем сотню упаковок с таким содержимым, что если твою бочку откроют и тебя с ним поймают - не сносить тебе головы.
Серб пренебрежительно махнул рукой.
- Никто никогда в цистерны не заглядывает. Туркам это не надо, а курды давно уже на все формальности наплевали и забыли - если когда-то что-то и помнили. Да и что можно провезти в грязной бочке из-под солярки? Никакая контрабанда там не выживет! - А затем, посерьезнев, спросил: - А что будет в этих твоих упаковках?
Одиссей тяжело вздохнул.
- Этого я тебе сказать не могу, не проси. Но для этих… предметов солярка - абсолютно безопасная среда.
Серб кивнул.
- Хорошо. Куда именно мне надо ехать и где стать?
Хороший вопрос. Но без Туфана ему на него не ответить.
- Ты что делал в этой забегаловке?
Серб улыбнулся.
- Долму ел - пока тебя не увидел. Сначала подумал - привидения уже днём начинают по Курдистану расхаживать, или у меня от постоянной вони солярки уже галлюцинации начались.
- Вот иди и доешь свою долму, а я пока определюсь, куда тебе надлежит отправиться. Добро?
Войкович молча кивнул и направился к дверям забегаловки. Так, теперь надлежит оторвать от кебаба из курицы господина Сарыгюля - потому как на счету каждая минута…. А вот и он сам, собственной персоной, явился, не запылился! Туфан у нас, похоже, телепат…
Действительно, вслед за исчезнувшим в дверном проёме точки общепита Славомиром Войковичем из этих же дверей вышел господин Сарыгюль - и, подойдя к Одиссею, спросил негромко:
- Тот, который тебя по плечу бил - он кто?
- Один старый друг. Почти брат.
Курд важно кивнул.
- Я так и думал. Тебе не мешать решил.
Одиссей махнул рукой.
- Тут дело не во встрече старых друзей. У этого парня, Славомира, тут недалеко стоит пустой бензовоз. Диаметр горловины - где-то восемьдесят сантиметров…
В глазах Туфана тут же мелькнул уже знакомый Одиссею азартный блеск.
- На этой стороне? Его машина - на турецкой стороне?
Одиссей кивнул.
- На этой, на турецкой. И пока не в очереди.
Курд подумал несколько секунд - и, хитро улыбнувшись, спросил:
- Хочешь в бензовозе?
- Да.
Туфан кивнул.
- Бензовозы никто не проверяет. Грязно. Воняет нефтью. Контрабанду не провезти.
Одиссей, оглянувшись вокруг и не обнаружив ничего подозрительного - спросил у своего напарника:
- Где сейчас Гази?
- Я ему звонил пять минут назад. Проезжал деревню Хаберли.
- Сколько ему ещё ехать до Джизре?
- Примерно пятьдесят километров. Час.
- У тебя есть карта автомобильная?
Туфан пожал плечами.
- Есть. Она мне не надо - я всё здесь так знаю.
Одиссей кивнул.
- Хорошо. Какие-нибудь населенные пункты есть между нашей машиной и Джизре?
- Есть. Город Идиль. Гази там будет через полчаса, будет обедать. Двадцать минут.
Одиссей немного подумал и продолжил:
- В этом Идиле надо сделать так, чтобы зеленый "фиат", после того, как Гази пообедает и двинется дальше - на час потерял нашу фуру из виду. За этот час мы должны будем состыковать Гази и этого моего друга на бензовозе, перегрузить в бочку груз, и отправить обе машины в очередь. Это возможно?
Курд почесал подбородок.
- Здесь всё можно. Это мой дом. В Курдистане меня многие знают. Я сейчас поговорю с Джалалом Зебари - хозяином этого дукана - у него должны быть друзья в Идиле. Вооруженные друзья.
Одиссей предостерегающе напомнил своему напарнику:
- Туфан, с этими, в "фиате", не должно ничего случиться! Если с их голов упадёт хоть волос - нашу машину, вполне возможно, задержат через несколько минут после этого.
Курд снисходительно улыбнулся.
- Алекс, не надо о Туфане Сарыгюле плохо думать. Я это понимаю. Сейчас Джалал найдет полицейских из Идиля - своих друзей - и они "фиат" остановят. Полицейские остановят! Не бандиты. Проверка документов. Это Курдистан, здесь война. Могут час проверять, могут два. Полиция здесь никому не отвечает. Делает, что хочет. Двести миллионов хватит. Максимум - триста.
Одиссей удивлённо покачал головой.
- У твоего земляка друзья - полицейские?
Туфан посмотрел на своего напарника с явной иронией.
- Как ты думаешь - человек на границе дукан держит? У него друзья полицейские должны быть! В Курдистане какие полицейские? Курды. Курд с курдом всегда договорятся - если они из одного рода.
Одиссей кивнул.
- Хорошо, иди к своему Джалалу. Номер "фиата" помнишь?
Туфан улыбнулся и повертел перед глазами Одиссея сотовым телефоном.
- Зачем помнишь? Записал! - и с этими словами господин Сарыгюль отправился в кафе. Подождав пару минут, туда же направился и Одиссей, надеясь, что Славомир уже успел съесть свою долму.
Ага, лёгок на помине! Что ж, отлично, не будем терять времени.
Одиссей кивнул Славомиру в сторону "рено", и когда тот подошёл - спросил сразу, без лишних прелюдий:
- Ты сейчас можешь выехать в Джизре?
- Могу.
- Между Джизре и Идилем есть места, где может стать грузовая фура и рядом с ней твой бензовоз - причём стать так, чтобы никому не бросаться в глаза?
Войкович подумал, наморщил лоб - и ответил уверенно:
- Есть. За Джизре, если повернуть на Идиль, через пять километров будет поворот налево, на деревню Дичле. Грунтовка, по ней почти никто не ездит - если надо в эту деревню, едут с южного шоссе, которое вдоль сирийской границы. Вдоль этой грунтовки, про которую я говорю, много глухих оврагов - там танковую дивизию можно спрятать, не то, что два грузовика.
- Отлично. Тогда сейчас выезжай туда, сверни на эту дорогу - и жди нас метрах в ста от шоссе. Через сколько ты там будешь?
Славомир пожал плечами.
- Минут через сорок.
- Договорились. Через пятьдесят минут мы к тебе подъедем - мы с напарником на этом "рено", и "рено"-грузовик, из которого нужно кое-что перебросить в твою бочку.
Славомир молча кивнул и быстрым шагом направился к паркингу.
Теперь всё зависит от того, удастся ли Туфану уговорить владельца этой общепитовской точки вступить в преступный сговор со своими знакомыми полицейскими. Если правда то, что говорила Оксана - в Турции решаема любая проблема, весь вопрос в толщине предложенной пачки денег - то курду должна безусловно удастся эта авантюра. Главное в этом случае - не впадать в ненужную экономию…
***
За окнами кабинета Калюжного сгущался тёмно-синий стылый январский вечер, не превратившийся пока в ночь исключительно благодаря устало-жёлтому свету уличных фонарей и редким бликам фар случайных машин. Внутри же кабинета, у монитора компьютера, за столом, заставленным чайными стаканами и заваленным грудами разных бумаг, сидели трое мужчин - сам хозяин кабинета, его заместитель, подполковник Левченко, и куратор операции "Полонез" Загородний - который чувствовал себя сейчас крайне неуютно, поскольку курируемая им операция в последние шесть часов превратилась чёрт знает во что.
Генерал оторвал глаза от подробной карты северного Ирака, выведенной на монитор - и, глянув на своих офицеров, бросил короткую фразу:
- Цугцванг, товарищи офицеры.
Загородний молча кивнул, Левченко же, обхватив ладонью подбородок, отрицательно покачал головой.
- Не уверен.
Калюжный достал из ящика стола свой любимый "Честерфилд", закурил, и, выпустив колечко дыма - спросил:
- Почему?
Подполковник пожал плечами.
- Не знаю. Но почему-то думаю - вернее, надеюсь - что Одиссей нашёл выход из этой позиции.
- Безнадежной позиции, дорогой Дмитрий Евгеньевич.
- Пока - да.
Генерал иронично посмотрел на своего заместителя.
- Нравиться мне это словечко - "пока"…. Где-то я его уже слышал.
Левченко кивнул.
- Слышали. И ещё услышите. Ведь что мы сейчас имеем? Курды генерала Третьякова обещают обеспечить сохранность груза только в зоне их влияния. До которой от границы нашему грузовику надо проехать как минимум сто сорок километров - девяносто американских миль. - Левченко едва заметно улыбнулся: - Эти дети гор расстояния уже на американский манер начали мерить, техасские рейнджеры, понимаешь…. Хаджеф ваш берется доставить груз до …. до заказчика - но только из Дахука, который тоже - не ближний свет. Стало быть, кусок дороги от границы и минимум до Дахука, а максимум до Эрбиля - то есть расстояние от семидесяти до ста сорока километров - машина с нашим грузом будет идти в полной неопределенности. Учитывая, что, по докладу Одиссея, её ведут уже от Диарбакыра, и ведут плотно - можно сделать вывод, что именно на этом промежутке те, что играют за чёрных, нас и переиграют. А мы им ничего противопоставить не сможем. И надо сразу же за КПП Хабур нашу машину рвать к чёртовой матери - правильно, Максим Владимирович?
- Именно это я и имел в виду под словом "цугцванг".
Подполковник кашлянул и, глядя на своего шефа - ответил:
- И, тем не менее - я считаю преждевременным приказ о ликвидации груза. Вы можете связаться с Хаджефом?
Генерал отрицательно покачал головой.
- Он сейчас вне зоны доступа. Будет только в шесть утра.
- То есть мы пока не знаем, как разворачиваются события. Правильно я понимаю?
- Правильно понимаешь.
- А раз мы не обладаем всей полнотой информации - мы не можем решать за Одиссея и его курда.
Генерал раздражённо махнул рукой.
- Ерунду ты говоришь, Дмитрий Евгеньевич! Что они, за эти четыре часа создадут дирижабль и на нём груз прямо до Эрбиля доставят? Нет у них сейчас никакой возможности груз спасти, нету! Есть возможность людей вывести из-под удара - так хоть это сделать надо. - А затем, чуть поостыв, добавил: - У тебя есть резервный канал связи с Одиссеем?
- Есть, как не быть. У меня есть его номер мобильного турецкого. Но это…
Генерал кивнул.
- Понимаю. Звонок из-за границы абоненту, находящемуся у иракского рубежа…
- Так точно. Звонок тут же обозначат, как подозрительный, и внимательно послушают, кто, что и кому говорит. Но на крайний случай, конечно, можно его использовать.
- Я считаю, что этот крайний случай наступил. Звони Одиссею и приказывай сворачивать шарманку. Пусть они с этим курдом ставят заряд, и как только машина с нашим грузом от границы чуток отъедет - пусть рвут, помолясь. Других вариантов я не вижу.
- Максим Владимирович…
- Это приказ, подполковник. Надеюсь, здесь никому не надо разъяснять, что такое "приказ"? - В голосе генерала явственно зазвенела сталь.
Левченко встал, прокашлялся и ответил:
- Никак нет. Сейчас позвоню Одиссею и прикажу ввести в дело вариант Б.
Генерал вздохнул.
- Дмитрий Евгеньевич, мне и самому такой приказ отдавать тяжко. Но иного выхода я не вижу. Сохраним оперативную группу - найдем возможность доставки железа ещё раз. А это…. Этот рейс приказываю считать учебным. - Калюжный затушил догоревший до самого фильтра "честерфилд", и добавил: - Да, ещё; ты там Одиссею напомни, пусть перед взрывом хоть номера с этого грузовика снимут, всё американцам больше проблем…
***
Мда-а-а, крещенская ночь в иракской полупустыне (которая таковой числилась только на карте, будучи, на взгляд Одиссея, пустыннее любой самой жуткой Сахары) - это уже перебор, сюрреализм какой-то…. Кто бы мог подумать, что Крещенье он будет встречать в этой глухомани! Впрочем, и здесь, если подумать, есть чему подивиться. Пустыня - она ведь только на первый взгляд кажется мёртвыми грудами камня и песка. А если приглядеться, а тем более - прислушаться…. Ночь в пустыне необыкновенно таинственна! Чернильно-чёрный мрак вокруг и миллионы ярких, много ярче, чем дома, удивительных звёзд, до многих из которых можно, кажется, дотянуться рукой. Приятная свежесть ночного ветерка (здешние жители кутаются от него в шерстяные одеяла, чудаки!), настороженная звонкая тишина окружающего мира, редкие шорохи, иногда - пронзительно громкие крики каких-то ночных птиц…. Каждый проезжающий мимо грузовик на две-три минуты прорезает окружающую таинственную тьму мертвенно-бледным светом своих фар и разрушает волшебную тишину ночи вульгарным рёвом своего дизеля - но затем тьма смыкается за его габаритными огнями, и вновь на пустыню опускается покрывало тревожной тишины.
Одиссей сидел на ещё теплом от дневного солнечного света валуне, и время от времени подбрасывал в разведенный им костерок кусочки картона от ящика, в котором хозяйственный Туфан возил палатку (взятую с собой на всякий случай); теперь палатка в свёрнутом виде лежала в багажнике, а картонный ящик, уже наполовину оборванный, сиротливо жался к колёсам "рено". Нужды в костре не было, но Одиссей решил его всё же развести - он любил смотреть на пляшущие язычки огня, да и до прибытия Хаджефа требовалось себя хоть чем-то занять. А живой огонь - как известно, зрелище бесконечное…
Ну вот, похоже, и всё. Сколько верёвочке ни виться, а конец всё равно найдется…. Жаль, конечно - да что делать? Когда-то каждому приходится делать это - и ему, если посмотреть без лишних эмоций, ещё изрядно повезло - всё ж он сам выбрал свои врата вечности…. Только бы Хаджеф не оплошал, не подвёл бы в последнюю минуту - хотя, судя по всему, мужик он сурьезный, за слова отвечать приучен….
Последние часы перед уходом…. Увидеть бы ещё напоследок маму, Герди, детей…. Родной городок на Полесье, школу, в которой учился, друзей, с которыми так редко виделся в последние годы - да и как? То в бегах, то в розыске, то под чужими фамилиями…. Хорошо хоть, мать подполковник в прошлом году умудрился привезти, повидались….
Костерок начал угасать - и Одиссей тут же подбросил в мерцающее пламя несколько листов плотного картона, а сверху - десяток сухих веточек здешней колючки - гореть, может, шибко и не будет, а всё ж пища для костра.
Огонёк весело побежал по свежим "дровишкам" - и Одиссей едва заметно улыбнулся. Всё же пламя костра - завораживающая вещь, что ни говори…. Сколько за свою жизнь он разводил огонь под сенью небес? Раз сто, наверное…. И вот теперь - его последний костёр - на краю земли, в библейских местах, у колыбели человечества… с ума можно сойти! Где-то километров двести на юго-восток - тот самый Эдем, из которого Господь изгнал Адама и Еву, там же - колыбель древнейшей цивилизации Междуречья, хрестоматийный Вавилон, Ассирия, Шумер и Аккад…. Во куда забросила его судьба! Мог ли он когда-нибудь даже подумать, что уходить на ту сторону придется в местах, по которым бродили со своими армиями Кир и Дарий, Александр Македонский и Красс, где крестоносцы насмерть рубились с сарацинами, где турки-сельджуки громили кавалерию Византии? Что ни говори, а всё ж места исторические, немало народу тут отошло в лучший из миров, так и не выпустив оружия из рук…
Через час с небольшим настанет и его очередь взглянуть в лицо вечности. Что ж, он готов; много, правда, осталось ещё недоделано, да ладно - пусть уж доделывают другие. Для него сейчас самое главное - обеспечить безусловное выполнение задания; увы, никаким иным способом, нежели как вступив в безнадежный бой, сделать это невозможно - следовательно, придется в оный бой вступать, как бы ни хотелось, чтобы чаша сия пронесена была мимо…. Увы. Испить, похоже, придется до дна, как бы ни хотелось увернуться от этой доли…
Написать бы Герде напоследок…. Сыну дать толковые наставления…. Дочурке объяснить смысл жизни…. У мамы прощения попросить за все свои дурачества… много чего надо было бы написать - да только пустое всё это. Им и так всё расскажут - да ещё поднаврут чуток, чтоб вышло покрасивше…. Дескать, до последней минуты был верен долгу и присяге, сражался, как лев, и геройски пал смертью храбрых - хотя лучше бы сказали просто: "он был солдатом своей страны и отдал за неё свою жизнь" - без ненужного украшательства. Потому что это и будет истинной правдой…
Вот и заканчивается его Последний Поход…. Что ж, рано или поздно, но это должно было случиться. Пусть же хранит Господь его ближних, пусть будет милостив к его стране и его народу; и пусть смерть его не будет напрасной! Для него же главное теперь - умереть как можно позже, и до этого постараться ни разу не струсить…