Гончаров вздохнул. Нет в мире совершенства! Ладно, дунайские так дунайские, лишь бы сыграли без фальши.
- Нэкадар оладжак?24
Старший пренебрежительно махнул рукой.
- Бош вер!25
Подполковник улыбнулся.
- Хайди!26
Музыканты, расположившись у его столика, быстро настроили свои инструменты и заиграли старый русский вальс. Играли негромко, но чувствовалось, что дело свое они делают с душой, умело и старательно.
Когда музыка закончилась, подполковник вздохнул и, достав бумажку в десять миллионов, протянул старшему.
- Етер мы?27
Тот улыбнулся.
- Тешекюр эдерим, аби28…
Вторым номером программы у турецкого квартета был почему-то "Варяг", его русский вариант. Не тот, мажорный, где "наверх вы, товарищи, все по местам", сочиненный русофильски настроенным немцем - а наш, минорный, где слова "вьётся Андреевский флаг, бьётся с неравною силой гордый красавец "Варяг" всегда вызывали у Гончарова какую-то неосознанную печаль.
Да-а-а, не скажет ни камень, ни крест, где легли…. Где-то его кости будут белеть, на какой широте-долготе? Где упокоится его прах?
Да что за дьявольщина! Чёртовы музыканты, тоски нагнали!
Гончаров протестующе замахал рукой.
- Лютфэн, бана шен бир мюзик япармисыныз?!29
Музыканты прекратили игру, и старший, вдруг сделавшись серьезным (и сразу постарев лет на десять) отрицательно покачал головой.
- Сизэ шеен мюзик лязым дэйль…30
Подполковник удивлённо посмотрел на музыканта.
- Герекирсэ ё дэме япып шеен мюзик динлемэкь истерим!31
Его собеседник отрицательно покачал головой.
- Хаир. Лязым дейль32…
И, более ничего не говоря, музыканты быстро свернулись и вышли из ресторана, оставив Гончарова в полном недоумении и с каким-то неприятным осадком на душе. Ему не нужна больше весёлая музыка? С чего это вдруг? Чертовщина какая-то…
Принесенный официантом окунь, шикарный, великолепно зажаренный, дохнувший на подполковника немыслимыми ароматами - оставил его совершенно равнодушным. Вяло поковыряв роскошное филе и с трудом съев едва половину рыбы, Гончаров встал, расплатился по счету, и, отказавшись от кофе, вышел из "Галателии". До его гостиницы нужно было пройти пешком километра два с половиной - и он решил совершить этот, безусловно полезный для здоровья, моцион. Может быть, новые впечатления развеют вдруг нахлынувшую на него тоску-печаль?
Вечерело. Холодный ветер с пролива затих, и, хотя Гончаров почти километр прошёл вдоль набережной (вернее, вдоль восточного фасада огромного султанского дворца Долмабахче) - он нисколько не замёрз. Обойдя стадион "Бешикташ", он углубился в квартал Гюмюшую - чтобы выйти на площадь Таксим, к виднеющимся издалека громадам отелей "Диван Палас" и "Хилтон".
Вот и Таксим. Гончаров абсолютно не удивился разительной перемене - только что он проходил по безлюдным, тихим улочкам, по которым и машина-то раз в полчаса проезжает - и вдруг многотысячная толпа. Для Стамбула это абсолютно нормально! В центре города народ колобродит до ночи, играют музыканты - на домре, гуслях, тамтаме, стоят продавцы печеных каштанов, бубликов в кунжуте, бутербродов. Один зазывала непрерывно вопил: "ke-bab-ke-bab-ke-bab-ke-bab", что звучало для Гончарова совершенно однозначно: "бабки-бабки-бабки-бабки"! На самой площади Таксим, возле монумента, гужевалась особенно плотная толпа, люди сидели на ограждениях, беседовали, закусывали - но никаких булок пива или, не приведи аллах, чего покрепче - ни-ни! Всё же в исламе много положительного, подумал Гончаров, во всяком случае, нет такого повального безнадежного пьянства, как в России - хотя, с другой стороны, гашиш здесь никто за наркотик не считает…
На огромном плазменном экране непрерывно шли новости, реклама, погода. Вся площадь была освещена, из гирлянд были сплетены объемные фигуры - шары, кубы, другие фигуры; Таксим была - вечным праздником; подполковник вышел на Истикляль с некоторым даже сожалением. И опять в голове мелькнула предательски-чёрная мысль - что всё это праздничное великолепие он видит в последний раз…
Тьфу-тьфу! Чур меня! Вот и улочка Сакызагаджи, и уже виден отель "Галата Хаус". Там через полчаса у него встреча с курдским бандитом Туфаном Сарыгюлем - от которого ох как много зависит в грядущей операции!
Что за чёрт! Какой дьявол несется на мотоцикле, по улочке, где и пешком-то трудно пройти? Подполковник едва успел вжаться в подъезд - когда мимо него, обдав прохожих сладковатым запахом сгоревшего бензина, промчалась антрацитово-чёрная тяжелая "хонда", с возлежащим за рулем невысоким мотоциклистом, затянутым в кожу. Вот же сукин сын! Ангел смерти доморощенный, Азраил, холера ему в бок, чтоб ему ни дна, ни покрышки…. Подполковник от души плюнул вслед наглому байкеру, подошёл к двери в свою гостиницу, взялся за ручку - и тут его взгляд остановился на бредущем ему навстречу турке в длинном кожаном плаще. Какая-то странная, нетипичная бледность лица, отрешенная полуулыбка, стеклянный взгляд каких-то отталкивающих, мёртвых глаз. А, ну да, всё ясно, наркоман. Гончаров не удивился этой сомнамбулически передвигающейся фигуре - в конце концов, это Восток, здесь тот же гашиш курят все, от мала до велика, почти не скрываясь - но тут его взгляд споткнулся на фигуре бредущего наркомана. Что-то странное было в ней, что-то необычно угловатое… что-то неправильное… какое-то неуловимое несоответствие формы содержанию…. Твою мать! Да ведь у него под полой плаща автомат!!! Что?!?!
Последнее, что увидел подполковник Гончаров в своей жизни - был внезапно остановившийся на нём безумный взгляд наркомана, его неуловимо быстрое движение - и направленный ему в грудь вороненый "хеклер-кох". Вспышка - и целый букет кроваво-красных огоньков, в одно мгновение вылетевших из его ствола, ослепил подполковника; грохота выстрелов он уже не услышал…
Глава третья
- Ну, что там у тебя? Срослось? Докладывай! - Голос генерала был что-то уж совсем сух и по-старчески немощен; у Левченко создалось впечатление, что говорил Калюжный через силу, думая о чём-то совсем другом. Сдаёт старик…. Или что-то случилось?
- Так точно, Максим Владимирович, вариант есть.
- Твои поляки смогут без тебя провернуть это дело?
Подполковник слегка опешил.
- Но…. Максим Владимирович, вы ж мне поручили его до конца довести?
С той стороны трубки повисло какое-то тягучее, непонятное молчание - а затем Калюжный, прокашлявшись, проговорил вполголоса:
- Приезжай. Гончаров заболел… тяжко. Надежды нет.
Левченко от неожиданности выпустил из рук трубку. Затем, подняв её со столика - спросил, страшась услышать самое непоправимое и зная, что ничего другого услышать ему не доведётся:
- Совсем?
С той стороны послышался тяжкий вздох.
- Да. - А затем, после непродолжительной паузы, генерал добавил уже немного другим, командирским, тоном: - Завтра у меня, в девять. - И положил трубку.
Левченко вышел из безлюдного (если не считать огороженного угла с десятком компьютеров, на которых молодёжь играла по сети в "Контрол Страйк" или лазила по сайтам знакомств) переговорного пункта на улице Эмилии Платер, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Гончаров погиб! Как? Отчего? Неужели операция под угрозой срыва? Протечка? Или всё же случайность? С ума можно сойти…. Гончаров…. В Боснии остался жив - хотя в таких передрягах побывал! А в мирном и тихом Стамбуле погиб…. Чёрт, как мучительна неизвестность!
Левченко прошёл метров двести пешком, стараясь привести в порядок мысли. Ладно, чего тут гадать на кофейной гуще, надо ехать в Москву! Завтра в девять…. Тогда - самолетом. Поездом не успеть!
Сев в мгновенно остановившееся по взмаху его руки такси, он попросил водителя:
- Прошам до Жолибожа. Плац Грунвальдски.
Через двадцать минут он был на площади, и, набрав номер Анджея Скирмунта, на его жизнерадостное "слухам!" сказал вполголоса:
- Давай через пятнадцать минут в нашем кафе на Войска Польского. Жду!
Ждать ему долго не пришлось - пока он дошёл до кафе "Пан Заглоба" (как успел убедиться Левченко, фигуранты трилогии Сенкевича продолжали пользоваться и в новой Польше неизменным успехом у публики), пока заказывал кофе с пирожными - в дверях кафе появился запыхавшийся Скирмунт.
Левченко кивком пригласил его за только что занятый столик в глубине полутёмной ниши - и, как только Анджей сел, подвинул ему чашку кофе.
- Как ты любишь, с сахаром и сливками.
Скирмунт кивнул.
- Дзенькуе. Але я тут не для кофе, пан Эугениуш?
Левченко вздохнул.
- Так точно. Я сегодня улетаю в Москву. Срочные дела. Расскажи, в каком состоянии наша операция - и я решу, нужно ли мне возвращаться, или ты справишься сам.
Скирмунт улыбнулся иронично.
- А для чего вертаться? Труп мы юж знайшли - полицейский патруль нашел, в Рембертове, а там у меня естем колега. Он мне зазвонил - и праца зроблена! Кобета без документов, бродяга, може, с Украины, може, с Мазовии - юж не можно сказать. Сумочку мой коллега ей подложил - тераз она у полицейского комиссара с Рембертова; естем рапорт, что труп быв в посадке у Огрода Зоологичнего. Отпечатки рончиков тего трупа в управе полиции Праги33, и отпечатки спанявы34. Бумагу от родных я Збышку отдал. Тераз тшеба труп спалить, а сумочку, вшистки документы, оттиски рончиков и кусок скуры с косами тей пани полиция зоставит, и для экспертув вшистко бендзе в пожонтку - сгинела пани Бондаренко! - И Анджей плутовато улыбнулся.
Левченко кивнул.
- Ясно. С экспертами ты решил не рисковать, а использовал своих знакомых в полиции. Думаешь, это лучший вариант?
Анджей опять улыбнулся.
- Так! Бо то танней!
- Значит, безымянный труп какой-то бродяги, найденный вчера у Зоосада, польской полицией идентифицирован как труп Герды Францевны Бондаренко? Правильно я понимаю?
- Так. Документы в сумочке, паспорт - всё тей пани.
- И часть кожи и волос взята для экспертизы ДНК. Как ты объяснил своему полицейскому коллеге этот свой криминальный интерес?
Скирмунт пожал плечами.
- Сказал Збышку, что пани Бондаренко тераз в Италии, а моим коллегам в России потшебно забрать у неё бизнес. Для того потшебно зробить её мертвой. Пенч тысёнц долярув - и пани Бондаренко гине у Огрода Зооологичнего!
Левченко кивнул.
- Хорошо. Отказ родственников от перевозки тела, заверенный нотариусом, у полиции есть - значит, налицо все посылки для его кремации. Как только труп будет сожжен, как невостребованный родственниками - но ни секундой раньше! - твои полицейские друзья должны известить немецких коллег о том, что на территории Польши тридцатого декабря две тысячи третьего года погибла бывшая гражданка Германии - надеюсь, они это в состоянии сделать. И когда немцы пришлют своих экспертов - а они их пришлют, и очень срочно, можешь не сомневаться - у них не должно возникнуть ни тени сомнений в том, что и отпечатки пальцев, и образцы для получения анализа ДНК принадлежат госпоже Бондаренко, и никому другому. Заплатишь своим полицаям столько, сколько они скажут - но немцы должны быть извещены обязательно, без этого шага вся наша операция насмарку. Кстати, когда кремация тела?
Скирмунт беззаботно пожал плечами.
- Хиба я вем? После Нового року. Може, пшез два тыгодня35, може, пшез тши.
Левченко тяжело вздохнул.
- Анджей, ты что, не контролируешь этот момент? Ты разве не понимаешь, что от того, как быстро её кремируют, зависит успех или провал нашей операции?
Скирмунт смущённо улыбнулся.
- Але… Але я подумав, что вшистко зроблено… Оттиски рончиков, сумочка, документы, скура, косы, бумага од нотариуса - вшистко тераз в полиции….
Левченко подавил в себе желание заорать на своего агента - вместо этого он одним махом выпил чашку кофе и, посчитав про себя до десяти - проговорил вполголоса:
- Анджей, немедленно дуй в морг, узнай, когда кремация, заплати там денег всем, кому считаешь нужным - но труп должен быть сожжён гарантированно, и ты об этом должен знать тотчас же! Ты мне за это отвечаешь! Как только труп будет сожжён - твой Збышек должен будет подложить в дело бумагу от родственников. Вообще, в идеале ты должен присутствовать при сем событии, забрать урну с прахом и развеять его над Вислой - для надежности!
Пожалуй, про урну он погорячился, подумал Левченко. Хотя… Лишнего в этом деле не бывает!
Скирмунт оторопело захлопал ресницами.
- Але для чего над Вислой?
- Хорошо, над Вислой можешь не распылять, оставь его у себя дома. Но труп должен быть сожжен в ближайшее время!
Скирмунт смущённо закивал.
- Так. Добже. Зробим.
Левченко чуть заметно улыбнулся.
- Анджей, ты настоящий поляк - никогда ничего не доводишь до конца!
Скирмунт скептически посмотрел на подполковника.
- Але можно подумать, что русские всё доводят до конца. Ты уезжаешь тераз - а говорил, что бендзешь тутей до коньца! И тысёнцу доллярув Тыхульскому ты для чего дал?
Уел. Ладно, сейчас не до пикировок!
- Хорошо, свернули дискуссию, не старайся искать в моих словах подтекст. Я тебя прошу, прямо сейчас едь в морг и сделай всё, что нужно. Добже?
Скирмунт кивнул.
- Зробим, не тшеба повтору. Куда тебе зазвонить?
- Я сам тебе позвоню завтра вечером. Ну, всё, давай, мне ещё в гостиницу надо успеть, а рейс через три часа.
Анджей молча кивнул и, пожав Левченко руку, покинул кафе. Подполковник вышел вслед за ним, махнул проезжавшему "ситроену" с табличкой "тахi", и, сообщив водителю адрес своего отеля, откинулся на заднем сиденье.
Ладно, в Польше всё вроде бы складывается нормально. Но что же, черт возьми, произошло в Стамбуле?
***
Ну, вот и Сливен! Все же нужно на дальние расстояния ездить с напарником - шанс прощёлкать нужный поворот гораздо меньше. Да ещё чёрт его дёрнул ломануться на Шумен - вместо того, чтобы, как порядочный, от Русе двинуть на Велико-Тырново. Как результат - два лишних часа в пути и ужин из унылой яичницы, маринованные помидоры и стакан "механджийского" - это в самом лучшем случае. Ничего другого, как говорил Васил, в дежурном баре гостиницы "Национал Палас" ему не предложат - а ведь были надежды, после двадцатичасовой езды, забуриться в тамошний ресторан, который очень хвалил его коммерческий партнер господин Бенчев, и, не торопясь, вдумчиво и серьезно, пробежаться по меню. Шопский салат, конечно, с деревенской брынзой, штучек шесть кюфте или кебабче из баранинки, прижиных36 на рашпере, кусок сыра со слезой на деревянной доске, бутылочку хорошего красного вина - эх, красота! Вот только на часах - начало второго, и вожделенный ресторан ему теперь только улыбнулся. Ладно, сейчас хотя бы яичницы навернуть - и то было бы дело…
Одиссей подъехал к гостинице, которую ему порекомендовали Бенчевы, вышел из машины, потянулся, расправил плечи. Хорошо! Завтра Новый год - а на улицах этого провинциального Сливена людей почти что и не видно; хотя сейчас уже второй час ночи, порядочные и законопослушные горожане спят уже давно. Только напротив его отеля, через площадь, возле советского типа гостиницы в шестнадцать этажей, с одноименным с городом названием, клубиться народ - там, видимо, центр здешней ночной жизни, клуб "Белый медведь" и прочие злачные места для невзыскательной здешней публики. Хотя Васил Бенчев о тутошней ночной жизни отзывался весьма положительно…. Ладно, сейчас не до этого!
Одиссей вошел в гостиницу, заплатил за заказанный ещё из Мукачево номер (за трое суток вперед - по ходу, придется ему Новый год в этом Сливене встречать…), и поинтересовался у рецепторши, есть ли шанс у него что-нибудь съесть в дежурном баре.
Девица равнодушно пожала плечами.
- Повар пиян, като мотика37. Ходьте до отеля "Империа", там ресторан.
Одиссей присвистнул от расстройства. Хотя…. Ладно, "Империа" так "Империа". Всё же не скоро ещё болгарцы, с таким отношением к своей работе, заделаются европейцами!
- Благодаря много! - Одиссей кивнул откровенно зевающей девице и, выйдя из гостиницы, сразу поморщился. Когда выходил из машины, не заметил промозглого ветра - упрел в уютной мгле "шкодувки", освещаемой загадочными синенькими огоньками приборной панели. А сейчас, пройдясь и малость отойдя от дорожного напряжения - почувствовал, что на улице совсем не май месяц. Ни фига себе юга! Морозец не шибко крутой, градусов пять - но влажность стопроцентная, отчего стылая сырость немедля пробрала его до белья. Бр-р-р-р! Погода была откровенно мерзкой, "клинч"38, как здесь говорят - и, хотя до четырехзвёдочного "Империа", где, по сведениям полусонной рецепторши, ещё работает ресторан, ему надо было пройти всего двести метров - идти ужасно не хотелось. Может, лечь спать, не ужинав? И для здоровья это полезней…
И тут у него в кармане зазвонил телефон.
Однако! Два часа ночи…. Звонок с закрытого номера, поди, угадай, кто это тебе наяривает в ночной тиши! Ладно, не будем томить неизвестного телефониста.
- Да!
- Александр? Это я. Узнал? - Вот это да, генерал лично! У Одиссея ёкнуло под сердцем - впервые начальник Управления Н звонит ему лично, стало быть - случилось нечто экстраординарное. И вряд ли что-нибудь хорошее. Герда? Дети? Господи, пронеси…
- Да, Максим Владимирович. Я вас узнал. Слушаю внимательно.
- Ты в Сливене?
- Да. В гостинице "Национал Палас".
- Груз растаможен?
- Ещё нет, фура пока не пришла - я звонил Павлу четыре часа назад, с болгаро-румынской границы, она была ещё в Фокшанах. Придёт или завтра к вечеру, или уже первого утром. Так что оформлять её будут только после нового года, числа второго или третьего.
- Ясно. Куда складировать свои запчасти, ты нашёл?
- Да, мой коллега в Варне предоставит свой гараж. Транспортную фирму для дальнейшей перевозки я тоже нашел.
- Всё это хорошо. Но груз пока НЕ ПОЛУЧАЙ. Ты понял?
Одиссей опешил.
- То есть…. То есть, как не получать?
- Просто. Жди дополнительных распоряжений. Всё, конец связи.
Телефон умолк. Одиссей стоял у подъезда отеля, донельзя ошарашенный полученным известием. Груз не получать? В чём дело? Что-то случилось в Стамбуле? Груз засветился при погрузке - и его ведут? Тогда ребятишки генерала Третьякова фуру свалили бы в какое-нибудь ущелье и сожгли к чёртовой матери - концы рубить они наверняка обучены. Значит, участок от Свалявы до Сливена чист. Пасут лично его? Вряд ли. Если бы его идентифицировали - зацапали бы без церемоний, он в международном розыске, с такими в шпионов не играют. Значит, всё же что-то произошло в Стамбуле. Знать бы, что именно?