Я не ответил. Я вообще не хотел ни с кем разговаривать. Мне уже мерещилась либо петля, либо пистолет, приставленный к виску. Еще несколько таких ночей, и я не вынесу.
– Миссис Хофрайт, извините, но мне… - последовала пауза.
– Что? Что-нибудь еще? Говорите смелее, я сделаю все, что в моих силах! Мистер Айрлэнд, мы все так переживаем за вас!
Напрасно она произносила эти слова, так как я уже ничего не слушал и не слышал… Замер с полуоткрытым ртом. Замер, потому что вдруг, в одно мгновение, вспомнил тот дурацкий стишок, который мне вчера рассказала Лули! Вспомнил, и внутри у меня все ошпарило кипятком.
"Внизу города тюрьма,
Скоро-скоро будет тьма,
Шесть лгунов хлебают с миски,
А седьмой увидит киску!".
Это не дурацкий стишок! Это пророчество! Она знала… еще вчера знала, что со мной должно произойти! Ну конечно: здесь и город, и тюрьма! И "шесть лгунов", хлебающих свое пойло. Именно! Вместе с Джоном заключенных было шестеро! А седьмой, то есть я, должен увидеть какую-то киску… А я хорошо помню, что первой в мою камеру вошла именно рысь!
Она все знала заранее!
Я стал медленно оседать по стене.
– Мистер Айрлэнд, что с вами? Вам плохо?
Меня снова начало трясти. Либо я сейчас своими руками задушу эту мерзкую девчонку, либо она расскажет мне, что здесь творится! Лули! Неужели она всему причина?!
– Миссис Хофрайт! Срочно позовите сюда вашу внучку!
– Кого позвать?
– Лули! О Господи! Не претворяйтесь, что не слышите.
Она почему-то не тронулась с места. Ее ответ меня даже слегка развеселил:
– Извините, какую Лули?
Наши взоры столкнулись между собой, словно были материальны и сделаны из чего-то твердого. Я даже почувствовал легкий удар по глазницам.
– Повторяю последний раз: маленькую помешанную девочку с рыжими косичками, комната которой на первом этаже! Ту самую, что целыми днями играет в свои дурацкие куклы!
Было видно, что экономка сильно расстроилась и готова была вот-вот заплакать.
– Мистер Айрлэнд, это пройдет… пройдет…
– Вы слышали, что я вам приказал?! - мои кулаки сжались, а ногти глубоко впились в кожу.
– Простите, мистер Айрлэнд, но в нашем замке никогда не было девочки по имени Лули. И… внучки у меня тоже никогда не было. Только два внука, но оба сейчас далеко.
Вот тут я по-настоящему начал закипать. От внешней наглости и от внутреннего негодования. После всего пережитого слышать такую чушь… Пришло то безумное мгновение, в течение которого я уже не сомневался: надо мной просто издеваются.
– Вы смеетесь надо мной, миссис Хофрайт? Вы все! Все против меня! Я уже давно подозревал, что в этом замке звери и люди заодно! Будь трижды проклято это место! Я прикажу его сровнять с землей!
– Но… мистер Айрлэнд… послушайте…
– Знаю, миссис Хофрайт, что в ваших глазах я выгляжу человеком психически не совсем нормальным, но это еще не дает вам право издеваться надо мной!
– Боже мой! Что вы говорите!
– Да, я действительно чем-то болен. И вы, вместо того, чтобы мне помочь, ждете когда я окончательно свихнусь?! Но учтите: замок вам в наследство все равно не достанется! У меня есть брат! А ваши имена даже не будут упомянуты в завещании!.. Бойтесь, миссис Хофрайт, если вы доведете меня до белого каления! Я не ручаюсь за свои действия!
Потом я схватил свою экономку за руку и насильно потащил вниз по лестнице. Она лишь жалобно всхлипывала.
– Сейчас я вам покажу ее комнату, а затем уволю ко всем чертям!
Когда мы спустились на первый этаж, я резко направился к детской, также резко открыл дверь и уже хотел воскликнуть: "Вот, миссис Хофрайт, познакомьтесь с вашей внучкой!". Но остолбенел и не проронил ни слова.
Это была не комната Лули.
Ни маленькой кровати, ни книжных полок, никаких кукол. И, как следствие, никакой маленькой рыжеволосой девочки.
В пестром будуаре стоял сервант с чайными наборами, маленький столик и два огромнейших кресла.
Сначала я подумал, что просто ошибся дверью. Стал открывать все двери подряд - справа и слева. Хлопал ими. Злился. Готов был уже зарычать не хуже зверей.
Но детской комнаты вообще нигде не было. Словно испарилась. Или… ее на самом деле не было?
На шум явился дворецкий.
– Сэр, прошу вас, выслушайте меня.
– Я всегда вас внимательно слушаю, Голбинс.
– Вы разговаривали так громко, что я невольно… в курсе проблемы. Миссис Хофрайт говорит правду: в нашем замке нет и никогда не было девочки по имени Лули. Может вы спутали ее с другой девочкой? Или она живет в деревне… Не верите нам, спросите у других.
– Она постоянно играла в куклы! Здесь! Именно здесь! Знала о будущих королях и мировых войнах! Знала, черт ее раздери, что случится со мной этой ночью!
– Давайте все-таки я пошлю за доктором, мистер Айрлэнд! - начала причитать экономка. - Мы наймем вам самого лучшего невропатолога в Англии!
Но я решил последовать совету дворецкого: стал опрашивать других слуг, трясти из них душу, грозить. Все смотрели на меня зачумленными глазами и твердили лишь одно:
– Не было здесь никакой Лули.
– Мы и не знаем, кто это такая.
– Внучка миссис Хофрайт? Странно, она никогда о ней не говорила.
И тут во мне произошла резкая перемена чувств. В душе все перевернулось вверх дном: отчаяние, растерянность, озлобленность на целый мир сменились жгучей жалостью к самому себе. А то, что случилось в дальнейшем, не ожидал никто, и в первую очередь, я сам. Я подошел к дворецкому и миссис Хофрайт, упал перед ними на колени и со слезами на глазах принялся умолять:
– Скажите! Скажите, что со мной происходит? Вы ведь должны знать! Прошу вас, скажите!
Они недоуменно переглянулись между собой, затем схватили меня за руки и взялись поднимать.
– Встаньте, сэр. Вам не положено стоять на коленях перед кем бы то ни было, кроме, разве что, Господа Бога.
Вечносерьезный Голбинс попытался ободрить меня своей механической улыбкой. А миссис Хофрайт добавила:
– Вам бы надо почаще ходить на прогулку в лес. А я, мистер Айрлэнд, буду за вас молиться каждый день. И знайте одно: мы все вас сильно любим и переживаем за ваше здоровье. Мы всегда рядом, только позовите.
Не помню, каким образом, но я вдруг обнаружил себя гуляющим по нашему фруктовому саду. Сказать вернее - меня гуляли. Миссис Хофрайт поддерживала меня с одной стороны, Голбинс - с другой. Если дворецкий, следуя своему амплуа, в основном молчал, то экономка, как неиссякаемый родник красноречия, использовала все имеющиеся у нее в наличии лекарственные слова, чтобы вселить в меня надежду на лучшее.
Лучшее, Лучшее… Среди серости и убогости того, что мы называем Обыденным, ты где-то затеряно и тебя нигде не найти. О тебе много говорят, о тебе слагают оды и легенды. Тебя называют светлым и прекрасным. Но увы, тебя надо постоянно ждать, ждать, ждать… Ты столь же прекрасно, сколь и далеко от нас. И яркие эвфуизмы в твою честь, к сожалению, не делают тебя ближе. Лучшее…
Мысли о возвышенном недолго продержались в моей голове. В мире есть три неустойчивые вещи: миражи, утренние туманы и человеческие помыслы. Все появляются только для того, чтобы тут же развеяться и исчезнуть.
– Звери… - беспомощно прошептал я. - Они только и ждут, когда пробьет полночь, чтобы вновь сойти со своих портретов… От них никуда не спрятаться! Никуда!
Ад, что находится под землей, зашевелился, вспыхнул, изверг из себя огромные языки палящего пламени и обжег край моей души.
– Вы находитесь под действием колдовства барона Маклина, - слабый голосок миссис Хофрайт просочился сквозь плотные слои туманов, окутывающих мою голову, и проник в сознание.
– И что же теперь делать? Что? Позвать священника?
Она испытывающе поглядела мне в глаза, потому как знала мое религиозное невежество и попыталась понять, говорю ли я всерьез. Затем внушительно произнесла:
– Это самая ценная мысль, мистер Айрлэнд.
Примерно через час я уже находился под куполом небольшого сельского костела, рассматривая мозаику на стенах и шедевры иконописи. Это был единственный католический приход во всей округе. О протестантских церквах миссис Хофрайт и слышать не хотела: "Не вздумайте ходить к еретикам, еще хуже станет!". Чтобы утвердить меня в этой мысли, она прочла на память какие-то постановления канувших в лету вселенских соборов. Позолоченные иконы со строгим взором христианских подвижников напоминали огрубевшему человеческому сознанию, что где-то там, далеко-далеко, где живут все людские мечты, есть мир совершенно непохожий на наш. А главное - недосягаемый и логически совершенно неопровержимый. И раз уж мы не способны узреть его наяву, нам дана возможность глянуть хотя бы на его отдаленные подобия. То есть, на иконы. Незатейливая религиозная экзегетика. Впрочем, интереса к нарисованным христианским святыням я испытывал ровно столько, сколько и они ко мне.
Священник, облаченный в длинную черную сутану, внимательно выслушал мою исповедь, понимающе кивнул, как утонченный знаток подобного рода вещей, затем заставил меня встать на колени и, возложив на мою голову руки, долго бубнил какие-то молитвы. Или знал их наизусть, или выдумывал на ходу. Потом он открыл Евангелие и произнес внушительную проповедь, в смысл которой я даже не пытался вникать, но миссис Хофрайт, постоянно находящаяся рядом, все время вытирала слезы.
А ведь действительно на душе немного полегчало! Зря… ох, каюсь, зря я раньше так пренебрежительно относился к религии. Сама по себе вера в Бога есть нечто эфемерное, как и все мифы о загробном мире. Но не в них дело. УТЕШЕНИЕ - вот что здесь реально! Если на рынке люди торгуют вещами, то здесь продаются чувства - самый надежный товар, спрос на который не падает ни в какие века. Религия в нашей жизни примерно то же, что в математике мнимая единица: по сути ее нет, но и без нее невозможны многие конкретные вычисления.
Я продолжал стоять на коленях в исповедальне и, ощутив в душе целебный покой, больше ни о чем не думал. Мне вдруг показалось, что я стою на тихом островке, расположенном прямо посреди бушующего океана зла и невежества. И только здесь, под сводчатым куполом искусственных небес, в немом обществе древних библейских персонажей, за стенами, пропитанные молитвами, чувствовалась наконец столь желанная безопасность.
Я попросил священника, не разрешит ли он мне сегодня на ночь остаться в стенах этого храма, якобы для того, чтобы предаться более усердной молитве. И тот любезно согласился.
Тогда я, помнится, поклялся себе, что если с этого момента мои кошмары прекратятся, поверю в существование Бога и всю оставшуюся жизнь буду его верным проповедником.
Глава седьмая
Один известный математик (не уверен, что точно помню его имя) часто задавал себе вопрос: "почему существует нечто, а не ничто?". Замечено, что у всех философов есть одна привычка: задать вопрос и на все оставшиеся века оставить его без ответа. Я однажды подумал: а чем в принципе это загадочное "нечто" отличается от пустого и понятного "ничто"? Какая кому разница: существует мир или его нет? Является он чьей-то богатой иллюзией или материален? Да и что такое материя и иллюзия? Давайте поменяем их местами, переименуем одно другим - что изменится?
Мир существует - и все. Точка! Принимай его таким, каков он есть, без лишних разглагольствований, без запутанных силлогизмов, без мутящих воду религиозных догматов. Не задавайся вопросом: откуда? Спроси себя: зачем?
Действительно - ЗАЧЕМ?
За восходом солнца следует закат, за рождением - смерть, за любовью - ненависть, за наслаждениями - болезни и страдания. Так какой же во всем смысл?
Вы, наверное, читая эти строки, сейчас думаете, что я уже опустился до первого признака откровенного умопомешательства - философствования, и пишу весь этот вздор только потому, что ни к чему другому уже не способен.
Совершенно верно.
Этой ночью звери растерзали меня прямо в церкви. Крики, вопли, воззвания к Богу, проклятия в адрес дьявола - все тщетно. Моя кровь брызгала на стены, марая одеяния святых. Но те были немы и абсолютно безучастны.
* * *
Когда я вновь очутился в своей спальне, проснувшись от сна ли, от бреда ли, то ли от очередного мозгопомрачения, весь мокрый от пота, то взревел на весь замок. Вопль слепого бешенства лишь со слабой примесью чего-то человеческого вырвался у меня из груди. Я скинул одеяло, вскочил, перевернул пинком кровать и закричал:
– Мне это уже надоело!! Надоело!!
Взор не хотел верить, ум не хотел смириться с тем, что я нахожусь ни где иначе, как в распроклятом Менлаувере - пристанище осязаемых кошмаров. Через минуту я уже несся вниз по спиральной лестнице - прочь от места пораженных бешенством мистификаций. Бежать… бежать… бежать… Куда угодно!
Навстречу поднималась миссис Хофрайт с подносом в руках, на котором дымились две чашки утреннего кофе. Наверное, для себя и для дворецкого.
– Хотите кофе, мистер Айрлэнд? - ее голос источал тот самый сладкий яд, о котором много пишут прозаики. В ее глазах сверкнул неестественный огонек, как у большой напудренной куклы с маленькими зеркальцами вместо зрачков.
Один лишь ее вид вызвал у меня бешенство. Что есть дури я стукнул кулаком по подносу и видел, как она с криком отскочила в сторону, облитая, а возможно - ошпаренная, кофе.
– Что с вами, мистер…
– Пошли вы ко всем чертям!!
Я был взведен до степени настоящего неистовства - грань, за которой помрачаются не только ум и чувства, но и само человеческое естество. Помню, забежал в мастерскую Грума, схватил кувалду и принялся крушить все подряд: бились окна, летели щепки от дорогой мебели, рассыпались на тысячи осколков настенные зеркала. И в каждом из этих осколков отражалась частица ненавидимого мною мира. Устроив вакханалию в одном зале, я переходил к другому, в экстазе ярости ударяя кувалдой по всему что попадалось под руку. С мелодичным звуком превратилось в груду хлама итальянское фортепиано.
– Проклятый замок!! Проклятый Маклин!! Проклятые звери!!
Мои слуги, все без исключения, поразбежались по своим щелям, опасаясь подвернуться под горячую руку. И правильно сделали. Я находился в таком состоянии, что без заминки размозжил бы череп любому встречному. Глухие всесотрясающие удары падали на пол, на стены, на хрупкую мебель. Сыпалась штукатурка, ломался паркет. Стулья, диваны, столы и тумбочки издавали беспомощный хруст и превращались в уродливые подобия самих себя. Хотелось превратить в искореженную груду весь Менлаувер, хотелось излить свой гнев так, чтобы это запомнилось на долгие века, а от замка оставить лишь его нарисованный в воздухе гротеск.
Но, быстро утомившись от махания огромным набалдашником, тяжело дыша, я начал постепенно остывать. Потом зашел в гостиную, глянул на портреты… И снова вспышка ярости! Сначала об каждую звериную морду я вытер ноги: специально вышел на улицу, испачкал свои ботинки в грязи, потом вернулся и медленно-медленно, тщательно-тщательно принялся вытирать об них подошвы. Затем были переломаны все позолоченные рамки, а полотна разорваны в клочья и брошены в огонь. Как и в прошлый раз.
Лишь когда я вышел в сад и очутился в обществе спокойных деревьев, их спокойствие начало передаваться и мне. Кровь приостыла, шум в голове стих, дыхание восстановилось. На трезвую голову я начал потихоньку размышлять: сколько же раз, по замыслу этого дьяволенка Маклина, я должен умереть? Десять? Сто? Может, еще больше? Неужели только за то, что человек открыл старую скрипучую дверь его ждет такая расплата? Какое чудовище способно это придумать?
Я приказал себе успокоиться и хотя бы попытаться мыслить трезво. Должен быть какой-то выход! Должен! "Думай, Майкл, думай! Ты в школе любил поломать голову над математическими задачками, и у тебя это получалось. Сейчас перед тобой задачу поставила сама жизнь - повышенной сложности, ты их очень любил. Так что думай!".
Мне снова вспомнились предупреждающие слова графа Каллистро о том, что все, кто побывал в этом чулане - графы, бароны или их слуги - все без исключения, не зависимо от ранга и цвета крови, кончали суицидом. Во всяком случае, так гласит легенда. Легенда с несчастливым концом, в которой так и не нашлось отважного рыцаря, сумевшего победить силы мерзости и зла.
Необходимо еще раз подумать! Нет лабиринта, из которого не существовало бы выхода. Главное - не поддаваться под власть панических чувств, а усердней работать головой! Думать! Вот Бог как-то сидел, думал-думал и в итоге выдумал целый мир.
Итак, с чего все началось?
Я перелистнул несколько страниц памяти и остановился на историческом дне покупки Менлаувера. День выдался великолепным во всех отношениях. Перед взором снова возник образ графа Каллистро, предвестника мрачных тайн. Он был честен и открыт - тут ему стоит отдать должное. Я был глуп и беспечен - каждый в своем амплуа, каждый считал себя умнее другого. В итоге он выиграл, а я сел в кучу дерьма. Нет слез, чтобы над этим поплакать. Нет смеха, чтобы над этим посмеяться.
Ну ладно, пошли дальше… Первые дни, даже первые недели все шло как нельзя лучше. Звери, эти милые, симпатичные создания, спокойно висели на своих портретах, я по ночам спал и видел сладкие сны, а днем, как правило, отправлялся на свидание с мисс Эленой. Жизнь была как в сказке.
Так с чего же все началось?
В тот день (не помню число) ко мне приехал Том, друг по колледжу. Само собой, мы немного выпили и растворились в общих воспоминаниях. Я, поддавшись откровенности, выложил ему все о легендах замка: и про старый чулан, и про портреты, и мы еще над этим вместе посмеялись. Томас выдвинул научную гипотезу, что в чулане живет одуревшее от одиночества привидение и охраняет сундук с сокровищами. Потом он стал откровенно издеваться, называть меня дураком и трусом, испугавшимся детских предрассудков. Короче, в тот вечер нам обоим было весело.
Далее Том, искусно играя мне на нервах, принялся подначивать, чтобы сломать тот замок и заглянуть внутрь. Впрочем, его-то можно понять: сокровищ на халяву захотелось. И чего же я его первым мордой туда не ткнул?! Теперь он удачно смылся, а я вынужден все расхлебывать… Убить его готов! Ладно, оставим эмоции, только холодные рассуждения. Что было дальше?
Дальше взломал я эту злополучную дверь…
А вот здесь надо притормозить и выпотрошить из памяти все имеющиеся мелочи. Я воспроизвел в мыслях все подробности наших разговоров с Томом, даже жесты и движения, выискивая в них какую-нибудь подозрительную зацепку. Но увы, ровным счетом ничего! В самом же вонючем чулане, увешанном простой паутиной, даже не на что было посмотреть: битые глиняные горшки, мусор, древний потрепанный фолиант, всюду - слой затверделой пыли. И абсолютно ничего интересного. Да, впрочем, я и пробыл там не более трех минут, сразу вышел назад.
Ну вот, опять запутался в собственных мыслях! И опять это тупое, ставшее уже патологическим, непонимание чего-либо вообще и чего-либо в частности.
Стоп!