В глубоком философском унынии Максим послонялся туда-сюда, потом, сам не зная для чего, открыл одну калитку и робко вошел внутрь. На могильной плите была какая-то надпись, размытая волнами времени, так что ее невозможно уже прочесть. Усталость цепями тянула к земле, и он чувствовал, что вот-вот свалится с ног. Гроб бросал на траву небольшую полоску тени. И, спасаясь от солнечных лучей, Максим рухнул прямо на эту тень, жадно заглатывая воздух и совершенно не представляя - что делать дальше.
Но дальше все произошло само собой. Раздался протяжный, почти мелодичный скрип, затем внезапный грохот - упало что-то очень тяжелое, причем, совсем рядом.
Он вскочил на ноги. Недоумение и страх вызвали всплеск каких-то резервных сил. И тут же он понял, в чем дело: гроб стоял на неровной поверхности, перекосившись набок. Его крышка от тяжести съехала в сторону и рухнула на землю. Вот и все, и нет причин для паники. Но открывшаяся картина отравила взор. Покойник, наполовину изъеденный червями, лежал, оскалив желтые зубы, и открытыми глазами безжизненно смотрел в центр неба. От его одежды остались одни лохмотья, и сейчас было абсолютно не понять, кем он был при жизни: царем ли, рабом ли или занимал среднее положение между тем и другим. Впрочем, наиболее правдоподобная версия - он являлся воином, так как в каждой руке у него зажато по кинжалу, две из которых сложены на груди, а две другие - вытянуты по швам. Кое-где на кистях рук плоть уже совсем сгнила, и стали видны обнаженные серые кости. Единственное, что хорошо сохранилось - это волосы, их серебристый цвет и ровная аккуратная укладка.
Резкое зловоние отравило все вокруг. Максим почувствовал резкую тошноту и стал пятиться назад.
Скорее бы отсюда уйти! Мысль проста, но разумна. Он уже решил покинуть это омерзительное пристанище, но тут подумал об одной вещи: в руках у покойного были кинжалы, то есть оружие, а оно вполне могло пригодиться в борьбе со всякими порождениями пустыни, в частности - с этими ползучими тварями скорпионами. Поборов отвращение и брезгливость, Максим заставил себя снова приблизиться к могиле и робко протянул руку…
– Извините, сударь… но вам это уже не понадобится… - бессмысленно прошептали его губы.
Когда его рука соприкоснулась с рукой усопшего, он вздрогнул. Но все же вытащил один кинжал, напоминающий кривой ятаган, а скорее - и являющийся им. Мертвец при этом послушно (почти услужливо) расслабил кисть. Не в силах больше выносить его присутствие, Максим быстро зашагал прочь, ускоряя шаг и удаляясь от подхлестывающего сзади страха.
– Ты вторгся в мои кошмарные сны!!! - голос, посланный вдогонку, был настолько громким, словно кто-то говорил в рупор.
Максим вздрогнул и обернулся. Неосознанно, рефлекторно, как будто его заставили вздрогнуть и обернуться силы извне. Воля уже практически бездействовала. Панический ужас прошел насквозь душу, в полупотухшем сознании сверкнула ядовитая молния. Все тело налилось свинцом: руки, ноги, даже язык. Он стоял, долгое время не в силах ни пошелохнуться, ни что-либо произнести. А тот, кто выдавал себя за мертвеца, продолжал лежать на своем месте, только теперь взор его стеклянных обесцвеченных глаз был устремлен прямо в незваного гостя.
– Мне снились такие изящные кошмары! Такие мучительные страдания! Я смаковал каждый миг своей агонии!.. Но тут пришел ты! ТЫ! Тот, кто это разрушил!
Труп, похоже, слегка пошевелился. Улегся в гробу поудобнее, перекатившись на бок, и продолжал:
– Но все это я бы стерпел и простил. - Полусгнившая челюсть двигалась в такт словам, и теперь уже не оставалось сомнений: говорило именно то, что лежало там внутри. - Ты, наглец, еще и ограбил меня!
Тело вновь зашевелилось. Руки с обрывками свисающей плоти медленно приподнялись и ухватились за борта каменного гроба. Покойник, судорожно подергивая суставами, пытался принять сидячее положение. Попытки с третьей ему это удалось. Какое-то время он просто молчал и глубоко вдыхал в себя воздух, наверное, совершенно забыв его вкус, затем внимательно осмотрелся вокруг и слегка пожмурился от непривычных солнечных лучей. Вид родной пустыни вызвал на его омерзительном лице улыбку, которая вряд ли чем отличалась от гримасы ужаса. Потом он резко вскочил на ноги. Могильные черви сыпались с его ветхой одежды и, извиваясь по песку, расползались в разные стороны. Едва его взгляд встретился с глазами Максима, как тут же заискрился от гнева. От одного только взгляда душа повергалась в жар, а тело обдавало леденящим холодом. Ужас был столь сильным, что даже жар и холод становились неотличимы друг от друга.
– Я никогда никого понапрасну не убивал, но всегда готов защитить свою честь в законном поединке! - кому принадлежала эта реплика, ясно без лишних слов.
Наш отважный путешественник, доблестный рыцарь, спаситель прекрасных дам - называйте его какими угодно титулами, но сейчас он стоял жалким и несчастным, понурив голову и онемев от предательского страха. До его сознания наконец дошло, что мнимый покойник в состоянии говорить, передвигаться, а следовательно - и драться. Хотя бы из уважения к здравому рассудку следовало как минимум удивиться и крикнуть на всю округу: "такого просто не может быть!". Но к здравому рассудку здесь, видно, не осталось никакого уважения. А все чувства, в том числе и чувство удивления, были давно поглощены унынием.
Впрочем, уже не оставалось времени на философское осмысление происходящего. Бессмысленно кричать, что это абсурд. Как, впрочем, бессмысленно кричать что-либо вообще. Приближался, как это там называется… хоррор-экшн. Ему предлагали бой, а достаточно было лишь порывистого ветра, чтобы свалить его с ног.
Что ж, погибнуть в честном поединке менее позорно и даже менее мучительно, чем бесконечно долго вымирать от жажды и усталости. Эта мысль должна бы хоть как-то успокаивать, но успокоение не приходило. Покойник принялся махать руками, в трех из которых находилось оружие, и медленно приближался.
Бежать?.. Едва ли хватит сил.
Может, поговорить с ним? Как-никак бывшее разумное существо.
Уже поздно. Один клинок, сверкнув на солнце и издав нечто среднее между шипением и свистом, вонзился Максиму в левое плечо. Струйка багряной крови побежала по телу, и одежда местами стала покрываться красными метастазами. Возможно, это и вывело его из состояния оцепенения. Надо было что-то предпринимать. Он тоже неумело взялся махать своим ятаганом, действительно сворованным, но это сейчас было единственным средством хоть какой-то защиты. Впрочем, сопротивлялось только лишь тело Максима. Мозг был полностью отключен, и думал ни о чем. В бою, с его стороны, участвовали одни рефлексы, но не разум.
Странное зрелище - бой живого и мертвого. А странность заключалась в том, что по ходу самого боя трудно было уразуметь - кто же из них живой, а кто мертвый. Обитатель каменного гроба играючи дразнил Максима своими выпадами, так что кинжалы, разрезая сгустившийся воздух, часто свистели над самым ухом, перед глазами, изредка оставляя красные полосы на коже. И тот сразу понял, что покойник блефует. Он мог бы лишить его жизни в любую секунду без малейших для себя проблем, но, желая растянуть удовольствие триумфа, играл этот спектакль. Бой с его стороны чем-то напоминал ритуальный кабалистический танец восставшего из праха зомби. Он подпрыгивал, кружился вокруг своей оси, выкрикивал что-то нечленораздельное.
– Знаю, чужак! Ты нездешний! Ты - не из Вечноумирающих! Ибо ты - чужак! Изгой для нашего царства!
Наверное, несколько веков не смазанная дверь скрипит более мелодично, чем этот отвратительный голос. Тем не менее, Максим тоже пытался наносить удары, результатом чего вся его правая рука была уже залита кровью. Глупо надеяться убить уже убитого, но отвоевать себе лишние секунды жизни и, если уж погибнуть, то хотя бы с честью - это единственное, о чем можно теперь мечтать.
Бой, если к данному зрелищу подходило это слово, что-то явно затягивался. Весь воздух уже пропитался свистом стали и запахом мертвятины, заглушающим привкус свежей крови. Пески внизу стали краснеть. И снова раздался этот тугой надгробный голос:
– Чужак! Ты дорого поплатишься за то, что вторгся на территорию нашего царства! Ведь я знаю, откуда ты… Ты пришел оттуда, где правит добро. Вы, изнеженные и избалованные слюнтяи, привыкли к одному блаженству. Вам по нраву радость и веселье, покой и тишина… Так вкуси же теперь остроту страдания! Насладись вкусом собственной крови! Воспари на чувствах страха и отчаяния! - после этих слов покойник с посиневшим от злобы лицом нанес ему три серьезные раны в грудь, совершив внезапную эскападу. - Да будут благословенны координатные оси - Х и - Y, заключившие в свои объятия все зло Мироздания! Да будут процветать симметричные добру чувства - ненависть и страдания!
Максим знал, что теряет силы и максимум сумеет продержаться еще пять минут. Он постоянно отступал, а противник теснил его в любую сторону, куда только хотел. В глазах уже все поплыло: клинки, четыре движущиеся руки, омерзительное лицо, мертвое небо, серые облака - все сливалось в единую мерцающую массу, затянутую туманом нереальности. Максим уже совсем беспорядочно и бесцельно махал собственным оружием, так что умудрился пару раз ранить самого себя. Смерть пока еще витала где-то в стороне и бесстрастно наблюдала за поединком собственного детища и незваного вторженца из мира живых.
Сзади возникло какое-то препятствие. Максим не удержался и рухнул на что-то твердое, сильно ударившись затылком. Перед глазами вспыхивали и гасли радужные круги - кажется, это сама смерть салютовала свою победу. И первые признаки загробного бытия выражались острой головной болью да онемением всех остальных частей тела. Секунду спустя, чуть придя в себя, он сообразил, что лежит в гробу. Более того, он здесь не одинок: всюду копошатся маленькие ползучие твари - могильные черви. И крышка над головой медленно начала захлопываться… Как захлопывается простая дверь - дверь между Жизнью и Смертью. Потом раздался громкий гомерический хохот: словно совсем из другой вселенной. Хохотали то ли разгневанные боги, то ли не в меру пьяные демоны. Надгробная речь скрежещущим диссонансом долетела до его слуха:
– Спи спокойно, чужестранец! Да будет душа твоя вечно мучиться, а тело - вечно гнить…
В самый последний момент Максим подставил свой ятаган, и упавшая с грохотом крышка, оказалась все же неплотно закрыта. Ятаган расслаивал гроб, оставляя тонкую щель для доступа воздуха. Но темнота внутри была идеальной, как при кончине мира.
С последней искрой света, казалось, угасла последняя надежда.
Максим умирал…
Он уже не способен был что-либо желать или о чем-то сожалеть. Его истерзанное колючками судьбы тело уже так привыкло к страданиям, что почти перестало чувствовать боль, да и вообще - что-либо чувствовать. Он смирился с поражением и спокойно отдал себя суду далекого неба. Любое осмысление собственных ошибок имеет тенденцию приходить слишком поздно. Действительно, ему не следовало соваться в это погибшее царство. И Философ строго предупреждал об этом. Старческая мудрость, как всегда, оказалась дальновидней, чем пылкий юношеский героизм.
Философ… Воспоминания о нем воскресили в памяти тот долгий разговор в пещере, что казалось совсем некстати в последние минуты угасающей жизни. Максим задыхался от ядовитого воздуха, а в подсознании у него проплывали картины о возникновении мира, о беспричинном хаосе, породившем гармонию и порядок, мелькнул облик координатных осей, лес, хижина Милеуса, замок принцессы… Угасающие реминисценции проносились перед мысленным взором и окунались обратно во тьму, словно мир, желая попрощаться, являл ему в памяти свои призрачные тени… Вот послышался голос Философа - откуда-то из глубины забвения, он напомнил Максиму, что здесь помимо физических законов действует еще сила желания.
Стоп! Эту мысль стоило бы притормозить…
Максим так и сделал. И вдруг он понял, ибо находился еще в состоянии о чем-либо размышлять, - итак, он понял, что бился совсем не тем оружием, если аллегорически - черпал силы не из того источника. Досада желчью проникла в еще стучащее сердце. Ведь был же шанс! А сердце колотилось учащенным ритмом, отчаянно разгоняя по телу остывающую кровь…
Снаружи, где мир, к удивлению, продолжал еще существовать, вновь донесся громкий хохот. Потом этот омерзительный голос, и речь, которую, если окончательно помрачиться умом, можно счесть за надгробную:
– Да не упокоится вовек душа твоя, чужестранец! Вечное тление праху твоему! Мозг твой и кости твои да вселятся во вместилище смерти! И да станут могильные черви твоими братьями и сестрами!
Максим приказал всем клеткам своего тела сосредоточиться. Каким-то чудом он собрал остатки душевных сил, по причине отсутствия телесных, и решил все вложить в единый возглас, в единый порыв желания.
Воля - израненная, надломленная, но не сломанная пополам, колыхнулась в глубине сознания, давая понять, что еще способна принимать какие-то решения. Тьма внутренняя и тьма внешняя на мгновение озарилась искрой отчаянной решимости. Максим судорожно набрал в легкие тошнотного воздуха и закричал:
– Я желаю, чтобы силы мои хоть немного вернулись ко мне!.. Дух уныния и страха - вон из моего сердца! Пусть в него вселятся ярость и злоба! - он еще хотел что-то сказать, но голос перешел в хрип, а челюсть почему-то перестала двигаться.
Не смотря на полнейшую потерю сил, он в ту минуту твердо верил, что чудо должно произойти. Это была какая-то странная вера. Она не опиралась ни на разум, ни на опыт, ни на знание законов, а пожалуй, лишь на крайнее отчаяние. Много позже Максим часто размышлял - что же все-таки спасло его в эти роковые секунды: вера в себя, невнятная для привычной логики сила желания или это самое отчаяние? Да… пожалуй, здесь, в царстве Зла, отчаяние является движущей силой всего и вся.
Сначала пришла волна возбуждающей энергии, непонятно: сверху, снизу или откуда-то сбоку, а может она родилась из темноты внутри гроба, если уж тьма способна порождать целые миры? Заряжая каждую клеточку изнуренного тела, каждый ослабевший мускул, эта волна прошла от подошвы ног до самой головы. Стало легче дышать… Для начала - и на том спасибо. Раны уже не ныли так остро и болезненно. Ясность сознания, как только что проявленная фотопленка, стала отчетливой и конкретной. Максим сделал несколько разминающих движений кистями рук… Похоже, все в порядке. Крикнув пару неприличных проклятий в адрес темноты, он уперся руками и ногами в крышку гроба, и та медленно, скрипя и сопротивляясь, но все же поползла в сторону.
Яркий солнечный свет проник внутрь загробного мира. От столь разительного контраста даже заболели глаза. И эта спасительная щель, которую оставило лезвие ятагана, между крышкой и каменным ложем, между жизнью и смертью, становилась все шире. Желанная свобода была так близка, что над головой уже зияла ее манящая голубизна. Только бы этот ходячий труп не успел его опередить… Но тот, отчаянно сражаясь да молниеносно перемещаясь с места на место, при этом, видимо, туго соображал. А чего удивляться? Мозги-то высохли… Еще мгновение, и Максим оказался снаружи, брезгливо стряхивая с себя этих маленьких паразитов.
Снова жгучие пески и черная трава, снова необозримый купол разукрашенных небес, а главное - отрезвляющий свежий воздух. Хотя слово "свежий" следовало бы заключить в жирные кавычки, но… все познается в сравнении. По отношению к объятиям каменной могилы и царство Зла могло показаться чуть ли не краем отдыха.
Почти весь в крови Максим стоял на песке с мертво сжатым ятаганом. Обильный пот залеплял глаза, туманил взор и, смешиваясь с кровью, каплями орошал безжизненную поверхность. И тут ему предстояло испытать чувство, которое уж точно посещало его впервые в жизни. В душе произошел взрыв. Неописуемая никакими словами ярость заставила сердце стучать как по наковальне. Этот стук отдавался болью в висках и содрогал все тело. Его кости и подергивающиеся мускулы прямо-таки застонали от злобы и жажды мщения. Он вдруг сильно пожалел, что рядом не было тех шестерых великанов, ничтожных наглецов, чтобы для разминки разделаться с ними, раскидав их головы по пустыне. От дикой озлобленности он готов был перевернуть все гробы, сломать металлические ограждения, сровнять кладбище с песками, лишь бы дать утоление своей взбесившейся страсти.
И вот, в поле зрения появился многорукий покойник, облаченный лохмотьями истлевшего бытия, испещренный струпьями загнивающих ран, это набитое мертвятиной чучело, порождение какого-то свихнувшегося божества - он несколько недоуменно глядел на Максима, видимо, останками мозга чуя произошедшую в нем перемену. Пока он не двигался с места, опираясь на свой деревянный протез и единственную уцелевшую ногу, плоть которой на голени почти уже сгнила. Он ядовито улыбнулся, показав ряд кривых потемневших зубов. Если в мире где-то существует идеал отвращения и антипатии, то вид полусъеденного трупа, возможно, им и является.
Песчаная пыль взметнулась в воздух, над пустыней пронеслось несколько воинственных криков, и бой возобновился. В эти несколько минут, с самого начала которых исход схватки был предрешен, Максим не чувствовал ни жажды, ни боли, ни усталости, ни даже мимолетной неуверенности в победе. Только ярость и злоба, как два кипящих вулкана, подогревали душу, придавая сил телу.
– Сгнившая тварь! Сотни, тысячи кусочков твоего протухшего тела достанутся скорпионам и червям!
Со скоростью нескольких молний ятаган мелькал в воздухе, оставляя длинные изогнутые траектории сверкающей стали. На мертвом теле противника стали появляться продольные и поперечные полосы - письмена смерти, пытавшейся уничтожить собственное детище. Покойник молча переживал неуверенность и смятение, которые легко читались в его выпученных обесцвеченных глазах, будто сделанных из стекла. Роли поменялись, и теперь он постоянно отступал, упражняясь лишь только приемами обороны.
Неосторожный роковой миг - и одна из его рук была отсечена. Почти следом - другая. Все происходило без крови, криков и лишнего шума. Примерно так же разлетается на части сломанная кукла, стоит хорошенько ее тряхануть. Внутри у него не было ничего, кроме тухлого запаха сероводорода да корма для червей. Несколько раз он умудрялся упасть, но тут же поднимался и продолжал бой. Максим совершил не менее пяти победоносных выпадов вперед, уверенный, что целится прямо в сердце, но ятаган бесшумно входил то в живот, то в плечи, как в какую-то вату, если не считать откровенных промахов. Да и попади он в сердце - что бы от этого изменилось? Затем он выждал удобный момент, схватил за деревянную ногу и что есть дури рванул ее на себя… Протез отлетел далеко в сторону, а мертвая кукла совсем уже развалилась по запчастям. Его противник лежал на песке отчаянный и обреченный. С одной ногой, истерзанной да к тому же мертвой плотью он уже был не боец.