Если он обдумает истинное значение "слова", это будет гораздо труднее и более вызывающе, чем то, что произошло с ним здесь. То немногое, что он мог выполнять здесь, в Мире Реки, он делает даром, и это немногим более, чем выстрел в небольшом зале. Настоящее дело было то, что ему удавалось выполнять в Сенате и в предвыборной кампании. Да, он был чудом для своего возраста, это было дьявольски очевидно. А потом его кишки оказались на полу в Капитолии, и теперь он очутился здесь.
До настоящей минуты рядом не было никого, чтобы выслушать или произнести проклятие. Все здесь, даже хорошенькие женщины, работавшие моделями или ночными "бабочками" по пятьдесят долларов, перед кем он мог высказаться, у всех у них хватало своих неприятностей, больших неприятностей, и во многом таких же, как у него.
Прежде всего, они все умерли. Они когда-то закрыли глаза и испустили дух спокойно или каким-то насильственным путем; и следующее, что они осознали - это то, что они пришли в себя в этом вонючем месте вместе с миллионами других. Это была дьявольская травма, и, кажется, таковы были общие условия этого места - и приходилось это понять, и один только этот дар слегка давил на всех. Очевидно, единственное, что можно здесь сделать - это умереть что было ужасным.
2
- Ты же знаешь, что я прав, - сказал Бетховен. Он снова был расположен к беседе. Он вытащил один из своих грязных носовых платков из какого-то внутреннего кармана, вытер со лба струящийся пот так, как это делали в его эпоху, и дружески предложил платок Хьюи.
Хьюи с отвращением покачал головой. Самое подходящее слово тут было "пфуй", лучше не выразишься.
- Не надо, - отказался он. - Не хочу. Нет необходимости.
Ничего подобного, никогда в мировой истории не было такого, о чем он думал сейчас. Он вспомнил, как стоял у одного из рукавов дельты, борясь со своей боязнью аллигаторов и одновременно почти ожидая, что эти твари выползут из болота и вцепятся в его лодыжки, и все время он пытался удержать толпы их у залива.
Это было одно - но это - это совершенно иное.
Удивительно, как ты чувствуешь, что твой опыт приготовил тебя к тому, чтобы иметь дело с целым рядом активной деятельности, а потом выясняется, что тот опыт совершенно бесполезен и ни к чему не применим. На самом-то деле он рассчитывает на Бетховена куда больше, чем композитор полагается на него. И ни от чего этого не стало легче, когда немец схватил его за локоть и заставил остановиться, устремив на него сверкающий взор.
- Слушай! - сказал Бетховен. - Ты слышишь их?
* * *
- Ладно, - решил Селус, подходя к бледному блондину и обрезая петлю. - Так почему ты меня выслеживал?
- Я не обязан тебе отвечать, смертный, - блондин пытался растереть затекшую ногу.
- Что заставляет тебя думать, будто ты бог?
- Думать, будто я бог? - возмутился тот. - Я и есть бог.
Я это объявил.
- Только и всего? - легкомысленная улыбка выдавала, как это забавляет Селуса.
- Довольно с меня твоих оскорблений! - огрызнулся тот.
- Я целые города истреблял за гораздо меньшее!
- Ах, неужели?
- Да. А теперь помоги мне встать.
Селус поставил ногу на грудь своего пленника и тяжело надавил.
- Или убей меня за это, или приготовься дать какие-то объяснения, - потребовал он.
- Я тебя убью! - завизжал блондин, снова пытаясь встать. И снова Селус надавил ногой.
- Я всякое терпение с тобой теряю, - объявил он. - Кто ты такой и почему меня преследуешь?
- Я Гай Калигула Цезарь, и я не даю объяснений никому.
- Калигула? - повторил Селус, поднимая бровь.
- Ты обо мне знаешь? Селус кивнул.
- Тогда склонись передо мной ниц, воздай мне должное уважение и тогда, возможно, я подарю тебе жизнь.
- Ответь на мои вопросы - и тогда, возможно, я подарю тебе жизнь.
- Я бессмертен, - сообщил Калигула. - Я не могу умереть.
Селус усмехнулся:
- Где ты считаешь, ты находишься, и как ты полагаешь каким образом ты сюда попал? На секунду Калигула задумался.
- Мне приснился сон, - сказал он. - Мне приснилось, будто мои слуги зарезали меня, разрезали на кусочки. А потом я, будто бы, проснулся на берегу широкой реки. Но это был только сон, потому что теперь я здесь.
- Это не сон.
- Тогда здесь, наверное, небеса.
- Это не небеса, - сказал Селус. - Могу тебя в этом уверить.
- Это должны быть небеса, - упрямился Калигула.
Внезапно он оглянулся кругом: - Но где Юпитер? Где Марс и быстроногий Меркурий? И еще важнее - где Венера? Где Афродита? Где Елены в нашем распоряжении? Где женщины?
- Этого я тебе сказать не могу, - усмехнулся Селус, - хотя знаю о твоей репутации.
- И она вполне заслужена, - оживился Калигула. - Кто, кроме меня, знает все сто один способ ублажить Венеру и из ее удовольствия извлечь свое собственное? - Он сделал паузу, уставившись на Селуса. - А ты что за бог?
- Меня зовут Фредерик Кортней Селус, и я не бог. С другой стороны, ты меня не побьешь ни в том, чтобы доставлять женщинам удовольствие, и ни в чем другом.
- Тогда ты просто демонстрируешь свое невежество, - заявил Калигула. - Ты незнаком с великолепной техникой, в которую я посвящен. Но у тебя, конечно же, нет императорского фаллоса с божественной устойчивостью.
- Ты и в самом деле много о себе мнишь, да? - спросил Селус.
- А почему я не должен быть о себе высокого мнения?
- Могу тебя заверить, здесь нет никаких богов.
- Никаких? - Калигула дотронулся до себя знакомым и, по мнению Селуса, отвратительным способом. - Тогда я последний и, стало быть, величайший. Приказываю тебе сейчас же дать мне встать.
- Ты можешь и сам это прекрасно проделать.
- Я тебе покажу, как вставать, в такое время, о котором тебе и во сне не приснится, - пообещал Калигула, и пристально вгляделся в него. - Ты, должно быть, один из слуг богов. Так подними меня и отведи к ним, или плохо тебе будет, Фредерик Кортней Селус.
- Я убил больше слонов, львов и буффало, чем ты можешь сосчитать, - сообщил Селус. - Не заставляй меня добавить к этому списку еще и бога.
- Я не могу умереть, - конфиденциально поведал ему Калигула. - В Риме пробовали, но из этого получилось только то, что я поднят на небеса.
- Ну, это не совсем небеса, - объяснил ему Селус.
- Если я оказался здесь, оно должно быть так. Селус отступил назад и позволил Калигуле подняться на ноги, несколько секунд понаблюдал за ним.
- Так почему ты меня преследовал?
- Я ищу город богов, - ответил римлянин. - Я видел, как ты исчез в лесу, и решил, что ты знаешь, где этот город и приведешь меня туда.
- Ты ошибся.
- Бог не может ошибаться, - убежденно сказал Калигула.
- А потому - ты лжешь.
- Это правда, что я ищу город, - согласился Селус. - Любой город. Должна же быть какая-то сила, управляющая этим миром, какие-то правила и те, кто их вырабатывает, и, поскольку правители не заявили о себе на берегу Реки, я решил пойти и исследовать их цивилизацию. Я шел по следу сэра Ричарда Бартона, имя которого так же неизвестно тебе, как и мое. Оно, кажется, теперь забыто, но я надеюсь опять его возродить. Не знаю, куда он направился, но допускаю, что у него тоже хватило ума, чтобы разыскивать правителей этих мест, и надеюсь объединить с ним усилия, прежде чем он достигнет своей цели.
Вот и все.
- Почему я должен тебе верить?
- Ты волен верить всему, чему хочешь, - пожал плечами Селус. - Ты также точно волен идти собственным путем. Я только предупреждаю тебя сейчас: не преследуй больше меня, следующая моя ловушка может оказаться не такой приятной.
Он повернулся и пошел было, но Калигула закричал:
- Подожди!
Селус остановился и повернулся лицом к римлянину:
- Что такое?
- Я устал, и нога болит. Я разрешу тебе нести меня, пока я не обрету свою силу. Селус хихикнул:
- Очень великодушно с твоей стороны, но я думаю, что как-нибудь обойдусь без этой чести.
Он повернулся, чтобы уйти, а римлянин взгромоздился ему на спину, вцепился ногтями в глаза и укусил за плечо.
Селус опрокинулся наземь, перекатился и умудрился схватить Калигулу за руки и резко их вывернуть. Римлянин закричал и ослабил свою хватку, а Селус поднялся на ноги.
- Только тронь меня - я тебя убью! - пригрозил он.
Ты мне больно сделал! - пожаловался Калигула.
Внезапно он начал плакать, как ребенок. - Почему все хотят сделать мне больно?
Селус воззрился на него и ничего не ответил.
- Ты что, не знаешь, что тебе не разрешается дотрагиваться до бога? - рыдал Калигула. Вдруг слезы исчезли чтобы смениться улыбкой. - И все-таки я восхищаюсь твоей храбростью, Фредерик Кортей Селус. Может быть, я разрешу тебе быть моим военачальником. Мы прорежем кровавую тропу среди моих врагов.
- Весьма великодушное предложение, - саркастически заметил Селус, - но в настоящую минуту я - единственный враг, которым ты располагаешь.
- Чепуха, - отрезал Калигула. - Разве лес не наш враг?
Разве не скрывает он ту тропу, которую мы ищем? - Он отщипнул небольшую отмершую веточку от ближайшего дерева.
- Я возьму эту добычу, чтобы доказать, что мы его завоевали!
- Думаю, что Гиббон поймет эту проблему, - буркнул Селус, во все глаза уставившись на римлянина, когда тот отправился собирать другие доказательства в память победы.
- Ну? - спросил Калигула, когда его руки были полны.
- Не стой же там! Нам еще надо отыскать город - и мир, чтобы завоевать его!
- Думаю, что мы отыщем город куда быстрее, если разделимся, - предложил Селус.
- Великолепное предложение, - отозвался Калигула. - Но тогда кто будет наполнять мне ванну и приносить еду?
- А я-то думал, что я военачальник!
- Ты тот, кем я желаю тебя сделать, - пояснил Калигула.
- А иначе - какова цель того, чтобы быть богом и на первом месте?
- Память у тебя короткая, - сказал Селус.
- Моя память совершенна.
- Но ты уже забыл, что произошло в прошлый раз, когда ты пытался мне приказывать.
- Это другое дело, - возразил Калигула. - Это было до того, как я сделал тебя своим военачальником и до того, как мы поставили лес на колени. - Он помолчал. - Завтра утром я создам какую-нибудь женщину, чтобы мы ею наслаждались, и, может быть, нескольких птиц, чтобы они воспевали наш приход, и мы отправимся маршем искать город.
Селус отрицательно покачал головой.
- Я сейчас же ухожу.
- Тогда я должен идти с тобой.
- Не могу я ждать у следующей своей ловушки. Ты можешь целую вечность вставать вверх ногами, или же прокалываться на острых палках на дне ямы.
- Я позволил тебе меня поймать, - возмутился Калигула.
- Я старался захватить тебя, и это оказался простейший путь встретиться с тобой.
- Да уж, конечно, - сказал Селус.
- Не умничай со мной, смертный, не то ты рискуешь навлечь на себя мой божеский гнев.
- Это возможность, которой я должен воспользоваться, - на Селуса слова Калигулы не произвели впечатления.
- Самое меньшее, что я сделаю - это заставлю членов моей стражи проткнуть тебя.
- Сначала найди их, а уж после я буду об этом беспокоиться.
- Тогда я сам это сделаю, - пообещал Калигула, хватая самую длинную и острую ветку, какую мог найти, и размахивая ею, как мечом.
- Только сделай шаг ко мне, и я оберну эту штуку вокруг твоей шеи, - пригрозил Селус.
- Ты всего лишь смертный, - напомнил Калигула с издевательским смехом.
- Никогда раньше не обращал внимания на прихоти сумасшедших, когда жил в первый раз, - сказал Селус. - Не собираюсь менять свои привычки и в этой жизни.
Калигула воззрился на него, ошеломленный:
- Почему все не кончилось, когда я умер?
- Империя?
- Весь мир. Как он может продолжать крутиться без меня?
- Он великолепно обошелся без тебя, - констатировал Селус.
- Кто меня сменил? Неужели сам Юпитер спустился, чтобы сесть на трон?
- Тебя сменил Клавдий.
- Этот старый дурак и калека? - Калигула даже взвыл с досады. - Теперь-то я знаю, что ты лжешь! Он едва мог выговорить собственное имя!
- Зато он не объявлял войну кучке деревьев, - заметил Селус.
- Я всегда знал, что он трус, - Калигула помолчал, пытаясь снова нащупать нить разговора. - Ну, не стой же так.
Нам еще предстоит отыскать город.
Селус пристально смотрел на него долгое мгновение и решил, что, вероятно, лучше уж знать, где этот ненормальный находится каждую секунду, чем допустить, чтобы тот выскочил из-за кустов в самый неподходящий момент. Наконец, он пожал плечами.
- Следуй за мной, - сказал он.
* * *
- Ты слышишь их? - повторил Бетховен.
Хьюи Лонг с размаху остановился и посмотрел Бетховену через плечо, вглядываясь в даль мимо композитора, в дымку и туман текущей Реки.
- Слышу что? - удивился он. - Ничего я не слышу. Вот разве что чайки, может быть - зов какой-то птицы. Вот и все.
Ничего из ряда вот выходящего.
- Лошади, - сказал Бетховен. - Войска Наполеона. Они идут за нами.
- Не слышу я лошадей, - сказал Хьюи.
- Они посылают войска конников с копьями и мушкетами, - с полной убежденностью сказал Бетховен. - Они знают, где мы. Таков был их план все время. Нас собираются убить, как свиней. - Он повернулся к Хьюи. - Я тебя предупредил, - продолжил он. - Мы должны были выбраться оттуда еще три дня назад. Я же сказал, пошли, давай, уйдем, но ты хотел остаться.
- Подожди-ка минуточку, - сказал Хьюи. - Ты не прав.
Нет никаких войск, никаких лошадей, никаких мушкетов. Только обычные звуки. - Аgitato, это было одно из бетховенских слов.
Вот что происходило где-то впереди.
- Спокойно, сынок, - сказал Хьюи Лонг, - ничего такого не происходит, чего мы не могли бы остановить.
Но Бетховен вышел из равновесия, он дрожал и трясся, слезы струились из его удивленных глаз, громадный лоб весь исходил потом. Музыкант задыхался, он схватил большое полотенце, заменяющее ему плащ, потом неуклюже упал грязь и барахтался там, хватаясь за свои колени.
Какой-то припадок, вроде эпилептического, решил Хьюи.
Мне бы следовало задержаться, побыть с самим собой, попытаться понять это место, прежде чем что-то начало происходить. Но, когда я пришел в себя в этом сумасшедшем мире, он был первым человеком, которого я увидел, он помог мне и каким-то образом привел в сознание. Как я мог его оставить?
Все же, это непонятно. В течение одного момента, окруженный телохранителями, ты шагаешь в вестибюль Капитолия навстречу истории, будущему и собственной судьбе, точно во сне, - и в следующую минуту ты сокрушен на пол, удивленный, мертвый, - и беседующий с этим немецким музыкантом.
Сколько же может человек вынести? Сколько он может по-настоящему понять? Для него это слишком много. Ты делал все, что мог, несмотря ни на что, ты пытался извлечь смысл из бессмыслицы, но это уже слишком.
Бетховен начал кашлять и содрогаться.
Не следовало мне этого делать, думал Хьюи. Надо было остаться там, где была жареная рыба, остаться в этих лесах, искать местного законодателя. Действительно, может быть, это для меня не было бы достаточно, может быть, мне следовало бы стать губернатором. Вот этого для меня, безусловно, было бы достаточно. Я бы посылал пароходы вверх и вниз по реке, играл бы с девицами, иногда брал бы взятки… Но что я вместо того сделал? Поехал в Вашингтон и взбесил Ф. Д. Р., а потом опять отправился в Капитолий, чтобы встретить пулю, которую для меня приготовили. Каждый человек король, но иной раз и королей убивают.
Теперь слишком поздно, подумал он, слишком поздно. Они меня достали, дьявольски меня достали. Черт, может, это и были лошади, то, что слышал на расстоянии Бетховен, может быть, Бетховен прав, может быть, вся эта чертова наполеоновская гвардия гонится за нами.
- Пошли, Людвиг, - позвал он. - Вставай! Давай, уйдем из этого чертова города. Это же была твоя идея, ты забыл?
Бетховен, наконец, тяжело поднялся на ноги, бормоча что-то о предательстве и о героях и о грубых ударах судьбы и Хьюи понял, что скоро он будет в порядке. Как только человек начинает говорить, как свойственно ему, он в порядке. Это нечто такое, что ты быстро начинаешь понимать в Мире Реки.
* * *
- Почему мы остановились? - требовательно спросил Калигула.
Селус присел на корточки, рассматривая землю.
- Кто-то проходил этой тропой не так давно.
- Несомненно, это был твой друг Бартон.
- Он не совсем мой друг, - поправил Селус. - И это был не он. Я потерял его след за целые мили отсюда. Это был кто-то, кто очень спешил, наполовину бежал. Кроме того, кто бы он ни был, он никогда не носил ботинок. Пальцы ног у него спрямленные, но на концах сходятся вместе.
- А какое нам до этого дело?
- Еще не знаю.
- Тогда - зачем мы остановились?
- Впереди нас могут быть люди, и они могут не быть дружественными.
- Они падут на колени и станут мне поклоняться, и, может, я в своем великодушии позволю некоторым из них жить, - объявил Калигула - и устремился мимо Селуса.
На мгновение англичанин чуть не поддался искушению схватить его за руку и дернуть назад. Потом он пожал плечами.
Какого черта, если уж кто-то получит первый выстрел из ружья или стрелу из лука, лучше пусть этот сумасшедший, чем он.
И он пустился вслед за богом-блондином.