- Вот в этом и вердикт. Не в том, как сложилась моя прежняя жизнь. Во всяком случае, ленинская религия коммунизма - не вижу, чтобы она была лучше, чем другие. Люди некоторым образом за нее умирали.
Хаким улыбнулся:
- Мне нравится, как ты оцениваешь труд. Но мы с Мапией предвидели твои оговорки. Тайны внутри тайн! Это - та тайна, которую я не могу выдать. Исключительная женщина!
Он снова подошел к окну и заговорил более рассчитанным на публику голосом:
- Для тебя мои женщины не существуют. Ты никогда не будешь полезным для них по той же мерке, как мои любимцы.
Ничего скандального в тебе нет. Никакой энергии, какую я мог бы взять и использовать. Я просто дам тебе бумагу и чернила и доверюсь насчет результата.
На этой ноте он удалился, только в этом однокомнатном сооружении не хватало пространства для выхода. Для выразительного отступления требуется три шага, ну, два, если там имеется дверь, которой следует драматически хлопнуть. Но Хаким на третьем шаге был уже вне помещения, говоря о чьей-то предстоящей казни.
Повестка дня у тирана была весьма заполнена делами. Плам восстановил в памяти последние десять минут и решил, что этот человек снова его достал. Одолел его. Больше всего из своих произведений он гордился вовсе не английской лирикой и не искусством рассказчика. Нет, он высоко ценил сюжеты этого Руде Голдберга, полные точных до мелочей и невероятных совпадений.
Ему стоило громадных трудов собрать их вместе - это была более тяжелая работа. Гораздо легче было избавиться от многословия.
Хаким? Хаким был живым заговором. Едва ли можно удержаться от того, чтобы сочинить историю о дервише вроде него, который вертится рядом. Это Вудхаузу не нравилось.
Реальность есть реальность, а сочинительство - сочинительство, и никогда эти две категории не должны встречаться. Ему-то всегда нравились персонажи его рассказов, но нравятся ли этим персонажам их автор? Результат пришел вместе с местью, ибо Хаким имел над ним авторскую власть.
Плам взорвался. Что здесь было ценного, так это слуги, самозванцы. Вещи, знакомые каждому читателю. А как насчет любовной линии? Или наводящей ужас тетушки? Что ж по другую сторону стены такого сколько угодно, - там, в женском саду.
Да, он мог бы что-то из этого сделать. Это могло быть своего рода терапией. Если Хаким сдержит свое обещание насчет бумаги, Пламу удастся написать рассказ: вежливая обходительность в Мире Реки, что-нибудь, чтобы восстановить свое ощущение равновесия. Что-нибудь такое, чтобы поставить Хакима на место.
Осторожнее. Лучше всего вести тонкую игру, принимая во внимание весь этот чертов фанатизм. Актерский состав может играть в костюмах и масках. Это обстоятельство создавало хорошую проблему, и весь остаток дня и вечер Вудхауз посвятил разработке замысла.
К утру он все добавлял подробности и хотел бы все их запомнить. Хаким и его команда снова пришли с дневным визитом.
- Люди, которые одновременно умирают - они что, воскресают в одном и том же месте? Ты слышал какие-то разговоры об этом? Любовники и тому подобное?
Плам в недоумении заморгал глазами:
- Я… я не знаю.
- Сделаем эксперимент. Набуч и Афганец могут быть любовниками где-нибудь в другом месте, с моего благословения, - голос у него дрогнул, точно у новичка, впервые севшего перед микрофоном. - Неестественных пороков здесь не терпят.
- А-а…
Плам сосредоточился, глядя на двух советников по истории, которых подвели к большому дереву. Прижали к стволу.
Привязали. Если такое случается часто, немудрено, что имеются свободные хижины для вновь прибывших, как он сам.
Хаким подошел сзади и протянул ему пакет:
- Бумага, перья и чернила. Не смотри так, как будто бы это тебя огорчает.
Плам собрал драгоценные предметы и заковылял в свою хижину. Он слышал удары копий. Но они не прозвучали одновременно.
Примерно в течение часа после того Вудхауз нашел, что писать невозможно. Сюжет должен был крутиться вокруг американского магната, производящего резиновые игрушки, который основал культ, объединяющий здоровье и религиозность, нечто вроде адвентизма седьмого дня. У этого парня был счастливый брат-двойник с пристрастием к алкоголю…
Оба близнеца был Хаким, хороший Хаким и плохой. Но кровь застывала в жилах у Плама при одной мысли об этом ужасном человеке, об этом водовороте противоречий. Его замерзшие жилы оттаяли только после того, как он отложил этот рассказ в долгий ящик и принялся за новый.
На каком языке писать? На арабском. Если так, рассказ должен быть коротким. Пламу не справиться как следует с пятью тысячами слов не на родном языке.
А какой алфавит использовать? Он бросил перо и стоял.
Болтовня о превратностях судьбы! Ну, тогда пусть будет римское написание. Если все бывшие обитатели Земли украсят собою пейзаж в каком-нибудь месте Мира Реки, должны найтись дюжины, даже сотни, которые будут наслаждаться хорошим арабским языком, историей, сочиненной наугад.
Он вернулся к столу и начал писать.
* * *
Пламу понадобилось много дней, чтобы набрать скорость.
Даже в лучших обстоятельствах требуется неделя, чтобы написать рассказ в пять тысяч слов. Хаким Терпеливый понять этого не мог.
При своем шестом посещении он похлопал по законченным Вудхаузом страницам:
- Ничего не могу разобрать в твоем дурацком шифре. Если в этом писании есть действительно какой-то смыл, прочти мне вслух, чтобы доказать.
- Я… я ужасно, - растерялся Плам. - Мне авторитеты говорили, чтобы я никогда не читал вслух.
- А ты попробуй.
Состроив гримасу, Плам взял в руки первую страницу и начал ораторствовать. Он заикался и мэкал, пропуская строчки, возвращался назад и чесал в голове.
- У-ух! - вскричал Хаким после двух минут пытки. - Давай сюда! Я знаю, что надо сделать.
- Он вышел с полу законченным произведением Плама.
Вудхауз поник от своего поражения. Да, он потерпел поражение - а почему нет? Как он только мог подумать, что будет иначе? Разве Гитлер стал бы смеяться над остротами, написанными на пиджин-немецком, переведенным на еврейский? Джентльмены вроде Ленина никогда не славились своим чувством юмора, разве не так?
Хаким не составляет исключения. Хаким, который мог держать его здесь и не допускать ни к какой аудитории!
Настроение Плама сделало для него вид рабочего стола невыносимым. Он вскочил и направился в сад, обходя большие круги по его краям, поворачивая от центрального дерева. Что сделал Хаким с его злосчастной рукописью? Использовал вместо туалетной бумаги? Бросил в реку?
На каждый пятый раз он менял направление своих кругов.
По часовой стрелке - против часовой стрелки - по часовой стрелке опять. Он услышал смех с женской стороны стены. На ум пришло слово "гоготание", слишком жесткое для того, чтобы вообразить гогочущую девушку. Жизнь по ту сторону стены была приятной. Светило солнце.
Может быть, если бы он распростерся орлом у ствола того дерева, какой-нибудь стражник услужливо метнет копье в направлении его фигуры.
- Хаким обманщик! - крикнул бы он тогда, чтобы воодушевить это ничтожество. - Никогда он не сочинял ваше писание! Все это - ложь!
Ну, довольно. Плам ушел с тропы, где он весь горел в траве, лучше уж превратить себя в мишень.
Когда он подошел к дереву, появился Хаким из боковой аллеи, лицо его сияло улыбкой.
- Отлично! Потрясающе!
Он вручил Пламу его страницы и снова отбыл, человек, привыкший неожиданно уходить. Так обычно и бывает с твоей текущей критикой, подумалось Вудхаузу. Ты хочешь, чтобы они не пропустили ни одной детали отличного великолепия: эта строчка, эта шутка, это удачное выражение, - а они вместо этого только гудят.
Мир только что повернулся на сто восемьдесят градусов, можно выразиться. И Плам тоже. Он вернулся в хижину…
Девичий смех. Девичий смех над его рассказом? Значит, они там о нем знают? Кто-то знает. Как она может выглядеть?
Наверное, она здоровенная. Тот тип женщины, который ржет. Ах, нет. Там, конечно, была эта ржущая, но почему бы не быть и еще другой женщине? Кто его знает, какова там плотность населения? Могли слышать десятки ушей. Губы лепетали:
"Вудхауз. Может ли это быть тот самый? Тот Вудхауз?
Плам был одиноким человеком, он жил в обществе созданий его собственного воображения. Уберите эту проклятую стену, и он все еще останется одиноким. Лучше уж так. Он может притворяться, будто там есть люди, которые о нем думают. Люди, которых он смог взволновать.
Нет, не надо притворяться. Он и в самом деле мог взволновать их. Он мог бы к ним попасть. Он сел за стол, воодушевленный новыми амбициями. Рассказ? Книга! И по-английски, особенно первый черновик. Довольно этой таинственной путаницы!
* * *
Когда Плам погрузился в осуществление своего грандиозного замысла, время так и помчалось вперед, с регулярными перерывами для того, чтобы в очередной раз перекусить. Он чуть ли не негодовал на эти перерывы, которые становились еще хуже из-за официальности приносившего еду человека, который никогда не забывал отбирать табак, марихуану и алкоголь; и/или жевательную резинку-наркотик. Никакие изменения в ментальном состоянии в резиденции друзов не допускались!
Хаким навещал Плама ежедневно, а затем сделал перерыв в своих визитах, отправившись путешествовать по своим владениям.
Плам продолжал усердно писать. То и дело он выходил погулять, чтобы размяться, его крупное тело настаивало на своем собственном здоровье.
Первая глава оформилась. Она останется первой главой.
Первые главы других авторов становились главами двенадцатой или семнадцатой, прежде чем их книги были закончены, или в процессе работы их убирали, или основательно перерабатывали.
Но не таков был метод П.Г.Вудхауза.
Он одолел главу вторую. Хаким возвратился из своего королевского путешествия. Он собрал первые густо исписанные страницы Плама и ощутил на себе остроту вудхаузового гнева:
- Эй! Ты что это такое делаешь?
- Ты же сказал, что это уже готово. Мария хочет посмотреть.
Плам настаивал на выполнении обещаний. Хаким нахмурился и ушел.
Через несколько часов стражник возвратил страницы. Плюс трубку. Плюс пачку табаку. Повернулся и ушел. Плам сплясал вокруг своей хижины, выкурил полную трубку и вернулся к работе.
Он трудился, пока золотой вечер не потускнел и не унес свет, а тогда предпринял еще одну прогулку, радостно кивнув Джиму Апашу, галантерейщику из Смирны, и новоприбывшему, французскому алжирцу, с тлеющим негодованием по поводу всего арабского. Иракский принц величественно поклонился Пламу, когда тот проходил мимо, это не был приветственный поклон, но нечто вроде обвинения. Слух о подаренной трубке уже распространился.
Никакой дворецкий не появился с виски и содовой в девять тридцать, когда Плам отправился спать.
Его разбудило чье-то шиканье:
- Ш-ш-ш!
Кто-то был у него в хижине.
- Пожалуйста! - шепнула она. - Не шумите! Плам начал шарить около себя, потом вспомнил, что в очках он больше не нуждается. Он заговорил с чьим-то надушенным силуэтом:
- Как вы сюда попали? Кто вы?
- Я так и знала, что это вы. Я должна была увидеть. - Она говорила на английском теплого юга, где-то между Альпами и Гангом. - Мне нравится ваш рассказ. Трубка была моей идеей.
- А-а. - Когда он полностью пришел в себя, Плам был охвачен ужасом: - Это же… вы должны вернуться назад. Это безумие! Нас за это убьют!
Тень покачала головой. Кровать Плама скрипнула, когда она села с краешку.
- Хакиму не приходит в голову, что воскрешения происходят наугад. Он подозревает в них цель. Для него каждый или опасен, или полезен. Я? Я одна из приносящих пользу. Если его алхимики смогут создать экстракт из наркотической жевательной резинки, и снова сделают из его людей детей, я должна буду их развивать некоторым образом - ради свободы?
Так он говорит - добра и свободы. Он говорит что должен устроить великое шоу из друзоизма, но в глубине души он против.
Выживание! Прежде всего, он должен остаться живым здесь, где его положение уникально.
Это было точное резюме того, о чем уже говорили Пламу, но ее слова только слегка затрагивали тот факт, который лил воду на его мельницу.
- Он чертов обманщик. Никогда он не писал их писание.
Он просто с толку сбивает.
- У нас в вашем замке Вежливого обхождения всегда действовали обманщики, - напомнила женщина. - Я думаю, ему это нужно. Ему нужно попасть в аллегорию, как человеку с добрыми намерениями. Ваша книга будет взывать к новым людям, которых мы создадим. Любители ортодоксальности ее возненавидят. Вы будете громоотводом для их молний. Страна друзов будет для вас тюрьмой, но ваша книга проникнет в более широкий мир.
- Пока, с не слишком виноватым видом, Хаким не прикажет меня убить.
Посетительница покачала головой:
- Не вижу, как он сможет это осуществить. Создание племени "летних детей" посреди этой духовной зимы. Его тоже убьют. И новеньких. Но мы снова воскреснем, понимая, как воссоздать себя концентрированной эссенцией наркотика, для жевания. Отношение лета к зиме ускорит наш путь.
Плам разобрал черты славного лица - хотя оно было отягощено заботой и менее красивым, чем могло быть. Она наклонилась и поцеловала его.
- Вы чистое лето - если только у вас нет какой-то тайной глубины.
Плам заколебался:
- Нет, никакой глубины нет. Я всегда избегаю глубины.
Она улыбнулась:
- Да, вы героически мелки. Вы сможете написать свою книгу? Книгу о добром самозванце Хакиме?
Плам неуклюже склонился, чтобы удобнее было похлопать лодыжку своей соблазнительницы.
- Он послал вас. Ваши ноги сухие. А сюда никак не попасть сухим. По пути - лужа. Разве только Хаким проходит так каждый раз. У него есть тайная дорога.
Женщина повела головой из стороны в сторону:
- Я никогда раньше не бывала на этой половине. Я хотела пойти. Так это было возможно. Я использовала летнюю сторону Хакима. Кроме того, с вами я в безопасности. Я сказала Хакиму, что вы не темпераментный мужчина. Любой, кто воспитывался в английской школе для мальчиков и любит борьбу и бокс - я сказала ему, что вы определенно скрытый гомосексуалист, или, возможно, педофил…
- Ну, знаете ли!
Она приложила палец к его протестующим губам:
- Так легче. Я, видите ли, должна быть вашим издателем.
- Так вы - Мария?
- Мария Монтессори. Выдающийся мировой эксперт по: детскому образованию! - Она продолжала с горькой иронией: - Если вы бесполезны в Мире Реки без бумаги, представьте себе меня без юных умов, которыми нужно руководить.
Вудхауз ощутил тепло ее тела. Рука, которой он проверял ее ноги, скользнула вверх, чтобы ощутить ее фигуру. Эта кровать, в конце концов, не так уж велика, даже если он прижмется к стенке в наполовину возбужденном состоянии.
- Ах, - сказал он. - Ах!
Она откинулась. На некоторое время наступила неразбериха: колени и локти стали тем, чем они на самом деле были.
- Почему Ленин? - недоумевал Плам после первого страстного объятия. - Зачем вся эта болтовня насчет Ленина и Гитлера?
- Они украли мои идеи о пластичности юных умов. Новый человек коммунизма. Гитлерюгенд. Получите детей достаточно рано, и вы сделаете из них все что угодно.
Поцелуй - и продолжение лекции:
- Конечно, направление у них было неверным, но концепция! Чистая доска! Коммунизм оправдал себя - или нет?
Если мы опять создадим взрослых детей и обратив их в… Вы изобрели слова: "Летние люди". Это то, что нам нужно.
- Вы уверены в Хакиме? Вы ему доверяете?
Мария засмеялась:
- Я всегда могу его перехитрить, в любой день. Ведь я здесь, правда? Пусть он меня убьет. Я вернусь с моими знаниями куда-то еще и начну жить по собственному режиму. Так что я не беспокоюсь. Ну, довольно. Хватит об этом говорить. Боже, какое у тебя большое расстояние от ног до головы! И такие мягкие волосы - как у ребенка!
На следующий день Плам закончил главу вторую и предпринял прогулку. На его тропинку вышел иракский принц.
- А-а, комнатная собачка аристократа!
- Простите?
- Мне сказали - вы пишете о герцогах и графах. Высший слой. Обыкновенные люди для вас недостаточно хороши.
- Мои герцоги и графы вполне обыкновенны, - ответил Вудхауз. - На самом деле, я заодно с массами. Во всяком случае, с теми массами, которые покупают "Сатердей ивнинг пост".
- Презренные массы. Хаким их презирает. Вы не предполагаете, что он мне сказал? Он делает дурные вещи только потому, что от него их требуют. Я слыхал за свои несколько жизней, что политические деятели хнычут о таких вещах. Имели ли иные из них смелость, чтобы ожидать от своих подданных самого лучшего? Или они потворствуют худшему?
- Полагаю, и то, и другое, - пробормотал Плам.
- Да. А вы знаете, что за человек Хаким, и, тем не менее, пишете для него? Плам покраснел:
- Я пишу то, что пишу. Любой, кто что-то в это вкладывает, - идиот. Вы бы поняли, если бы когда-нибудь читали мою ерунду.
- А вы обращались к людям по нацистскому радио во время Второй Мировой войны, чтобы они вкладывали в это значение, правильно?
Краска на лице Плама усилилась:
- Это была ошибка. Я находился в изоляции и был наивен.
Не хотел, чтобы люди обо мне беспокоились. Я не знал, что мое чириканье и блеяние принесут страдания лондонцам, которых бомбят.
- Перестань ты его донимать, - сказал сзади Джим Апаш.
Принц ухмыльнулся:
- Я слышу голос Хакимова индийского скаута. Того кто бегает на свободе и выслеживает уклоняющихся от работы по сломанным прутикам. А твой арабский усовершенствовался.
- Не давай ему тебя задевать, - сказал Джим, обращаясь к Пламу, игнорируя разгневанного иракца.
- Спасибо. Постараюсь.
- Потому что, когда мы здесь начинаем драки, иногда стражники казнят всех замешанных. Я видел такое.
Плам состроил гримасу, но, дурные новости или нет, а готовность Джима помочь была вознаграждена.
- Ты куришь? Не разделишь ли со мной трубочку?
Улыбкой Джим выразил согласие. Оказавшись в хижине, вдали от ушей принца, Плам спросил:
- Э, так об этом сломанном прутике…