Из-за плеча фокусника Иоганн разглядывал иссохшие листы пергамента, необычайными испещренные письменами. До сей ночи он и не подозревал, что многозвездная пустыня неба исполнена стольких тайн и чудес! Оказывается, светила не просто мерцают в черных глубинах, равнодушные ко всему земному, они предопределяют судьбу. Все, что находится на земной поверхности, что растет, живет и существует на ней: поля, сады, леса, цветы, травы, деревья, плоды, листья, злаки, воды, источники, потоки, озера, вместе с великим морем, также людьми, скотом и прочими предметами, - все это подвержено влиянию небесных светил, напоено и переполнено, под их живительными лучами зреет, развивается и совершенствуется. Так говорил Лаврентий Клаускус, перекладывая иссохшие листы пергамента. Да, планеты и знаки зодиака верховодят надо всем живым и мертвым, над войнами, рожденьями, землетрясениями, свадьбами, грозами, любовью и ненавистью - надо всем.
- Помнишь ли речи мои на площади возле святого Бонифация? - вопрошал отрока фокусник. - Помнишь, что подчинено Марсу? Браки и ненависть, темницы и войны. Вот он, Марс, гляди-кась. - И, навалившись на подоконник, показывал в небе красноватую точку размером с божью коровку. - Теперь вникай, как в книгах астрономических Марс изображен. - И выискивал на пергаменте закорючку, подобие высохшей ветви. - Сие Меркурий. Управляет болезнями, желаниями, долгами, торговлею и боязнью… Юпитер - честью, побуждениями, богатством, опрятностью.
- А Луна? - любопытствует Иоганн. Отвечает ему чародей:
- Ранами, снами и грабежами заведует Луна. Щурится отрок на Луну, сызнова вопрошает:
- Ваша милость, как же влияют небесные светила на мертвое и живое, коли они столь малы, не более божьей коровки, а Земля беспредельна?
- Достохвальна пытливость твоя, милый отрок, - говорит магистр, - но и самая малая звезда на небе, что нам снизу едва ли покажется с большую восковую свечку, на самом деле больше, чем целое княжество. Небо в ширину и длину больше, чем двенадцать наших Земель, и хотя Земли на небе не видать, однако многие звезды поболее, чем сия страна. Одна величиной с город, а там другая окружностью со Священную Римскую империю; эта протяжением с Турцию, а планеты - каждая из них такой величины, как вся Земля.
Внимает Иоганн поучениям замысловатым. Нелегко единым махом астрологические таинства уразуметь, уяснить, как по расположению светил в день чьего-либо рождения составить гороскоп, судьбину предопределить навеки.
Над амбаром, над купами ночных дерев зависла звезда волосатая. Страшна кометища, хвостата, того и гляди низвергнет пламень на град Вейль, на обидчиков магистровых.
- Герр магистр, не боязно волосатую звезду в шкуре возить бычьей? - выпытывает Кеплер. - Зазевался, а она - вжик! - и полыхнет. А хвостище-то, хвостище страшенный какой!
- Да смирная она, ручная, - успокаивает отрока фокусник. - Нешто и впрямь страшенна? Вот полвека назад явилась комета - истинно чудовище небесное. Послушай-ка, что о ней писали в ту пору. - Магистр придвинул свечу, зачитал по книге:
"Звезда волосатая сия была столь ужасна и страшна, она порождала в народе столь великое смятение, что некоторые умирали от одного лишь страха, а другие сильно заболевали. Она представляла собой светило громадной длины и кровавого цвета; в вершине ее видна была сжатая рука, держащая длинный меч, как бы готовый разить. При конце ее клинка видны были три звезды. По обе стороны хвоста сей кометы виднелось много топоров, ножей, мечей, обагренных кровью, а посреди них видны были перекошенные человеческие лица со всклокоченными бородами и дыбом стоящими волосами".
- Истинно чудовище небесное, - соглашается Иоганн, разглядывая комету над амбаром, над купами ночных дерев. - Ваша милость, ежели вы звездами повелеваете, письмена читаете в небесах, ежели предсказываете богатства - отчего сами нищи и наги?
- Оттого залатан мой кафтан, что лишь бедному дано прозревать грядущее. Лишь у бедняка глаза не затуманены завистью, алчностью, злобой, - говорит Клаускус. - Слышишь, скрипка поет в трактире. Люди бедняка кузнеца поминают добрым словом. А протянет ноги судья, окочурится лиходей, на дыбу и костер посылавший, - и проклянут лиходея, а могилу заплюют.
Чадит свеча. Филин гукает у реки, распугивает тьму. Серебрится свод небес, к коему звезды приколочены гвоздями алмазными.
…Фокусник съехал из "Веселого ночлега" неделю спустя. Прошение к герцогу Вюртембергскому, как было обещано, он сочинил; повелел строго-настрого по осени везти прошение в канцелярию его высочества, уповая на милость его и помощь.
Провожали магистра Иоганн Кеплер да друг его неразлучный Мартин Шпатц, вечор прибыл водой он с лесоповала, навещал дровосека-отца.
У околицы, там, где дорога ныряла в дебри лесные, магистр остановил ведомого под уздцы Буцефала.
- Прощайте, милые отроки, - заговорил магистр опечаленно. - Авось еще свидимся когда-либо. Путь мой к морю студеному, с попутным ветром, вослед за весной. А оттуда - в Московию, во владения российские. Прощевай, Иоганн Кеплер, выучивайся на полководца.
- Я, ваша милость, подамся в астрологи, гороскопы составлять, судьбу предсказывать… - отвечал, едва не плача, Иоганн.
Усмехнулся фокусник, морщины разгладились на лбу.
- Один искусник некогда предсказал всемирный потоп. Люди легковерные заблаговременно запаслись лодками. А Ориоль, лекарь тулузский, подобие Ноева ковчега соорудил. Но и доселе не извергнулся потоп на грешную Землю. Потому запомни: не столько знание небес потребно астрологу, сколько смекалка… Прощайте, милые отроки, - повторил магистр, сгреб друзей в охапку и поднял высоко над собой. - Кланяются вам низко скакун Буцефал, фазан Бартоломео да ворон Батраччио.
- Дозвольте проститься с Батраччио, ваша милость, - попросил Иоганн.
- А мне с Буцефалом, - молвил Мартин: страсть как любил он лошадей.
- Прощайся, - согласился фокусник и посадил Шпатца верхом на мерина.
Иоганн обежал фургон, приподнял полог, тихо проговорил в сторону клети с вороном:
- Батраччио… Господин Батраччио, прощайте… Молчание. Неужто заснул ворон?
Подошел фокусник, руку положил Иоганну на плечо, произнес громким шепотом:
- Эх, полководец легковерный. Не счесть чудес на свете, да не бывает говорящих воронов. - Колдун подмигнул Иоганну, прокричал гортанно, точь-в-точь ворон:
- Пр-рощай, Иоганн Кеплер-р! Не поминай лихом вор-рона Батр-раччио!
Ну и диво-дивное: рта не раскрывая, губами не шевеля, каркал Лаврентий Клаускус ученой птицей! Вскочил на козлы, вожжи вкруг ручищи обмотал.
- Слазь с Буцефала, зашибет! - гаркнул он Мартину и вот укатил, растаял в чащобе.
- Чудеса! - сказал Мартин. А Иоганн заплакал.
Трое богомольцев странствующих, в лохмотья облаченных, вышли из лесу. Двух отроков заметили на поляне. Белесый и толстый отрок улыбался растерянно, чернявый и тонкий плакал навзрыд. Из дальних краев возвращались богомольцы, из обителей святых. Бесценные реликвии несли в котомках: набальзамированный палец святого Антония, клок волос святой Софии, ладанку с прахом святого Фридриха, клок бороды святого Эгидия, кишки святого Бонифация. Услыхали странники: песня вознеслась позади.
И долго над сводом зеленым земли, под голубым сводом небес витала старинная песня крестоносцев, распеваемая магистром всех свободных искусств:
Уже на Рейн вступает осень,
А мы ушли на край земли,
И наши кости на погосте
Пески пустыни занесли.
Развенчание ереси
Если бы кто-нибудь не знал, что вода течет, не видел берегов и был на корабле посреди вод, как мог бы он понять, что корабль движется? На этом же основании каждому, находится ли он на Земле, на Солнце или какой-нибудь другой звезде, всегда будет казаться, что он стоит в неподвижном центре, между тем как все остальные вещи вокруг него движутся.
Николай Кузанский, средневековый философ
Фамулус господина проректора весьма худосочен был и прыщав неимоверно. На верхней его губе курчавились жидкие усы, нежные, как пух одуванчика.
- Задержитесь, господа бакалавры! - сказал фамулус. - Герр проректор изволили распорядиться. - И перевернул большую грифельную доску, где значилось:
"Октября двадцать четвертого дня в актовой зале предстоит развенчание ереси бакалавра Ризенбаха.
Всем бакалаврам надлежит явиться на развенчание к одному часу пополудни.
Дано в Академии нашей в Тюбингене.
Год 1588.
Подписал: Факториус".
Когда смиренная академическая братия разбрелась кто куда, к фамулусу приблизился нескладный бакалавришка из первокурсников, осведомился:
- Герр фамулус, ересь какого рода предстоит развенчать?
Спросил негромко, но дерзко и на столь превосходной латыни, что ошарашенный выпускник забыл, забыл про величие, налагаемое должностью фамулуса, и пробормотал, как школяр:
- Э-э… третьего дня, на выпускном экзамене, недостойный Ризенбах осмелился утверждать, будто не Земля, а Солнце пребывает в центре Вселенной. Мало того, он вступил в спор с высокоученым Мэстлином, обвиняя профессора в слепом преклонении пред авторитетом Птоломея.
- Фамулус опомнился и закончил снисходительно: - Через годик-другой и вы, проштудировав "Альмагест", узнаете о Птоломеевой системе мироздания, герр…
- Иоганн Кеплер. Факультет философии. Благодарю вас, я проштудировал весь "Альмагест". Занятная книжица.
"Ну и времена пошли, - подумал фамулус, - начинашки читают "Альмагест" и шпарят по-латыни, точно профессора мертвых языков. И все же следует приструнить сего птенца!"
- Но ежели бакалавр Ризенбах усомнился в Клавдии Птоломее… - заговорил Кеплер, однако фамулус перебил его:
- Усомнился - и получит по заслугам! Грех проповедовать во всеуслышание бредни еретические! А ежели еще кто усомнится… - Фамулус свысока оглядел бакалавра, давая понять, что предпочтительней ни в чем не усомняться для собственного блага и спокойствия.
- Герр фамулус, а что ежели заодно с Ризенбахом осудить ересь Аристарха?.. - лукаво предложил Иоганн.
- Это что еще за Аристарх? Подозрительное имя. Протестант? Католик? Иудей? - возмутился фамулус.
- Философ древний. Тот самый, что утверждал: "Земля не обладает неподвижностью и не занимает средины круговращения. Она сама обращается около светила. Землю нельзя считать ни первою, ни самой важной частью вселенной". Кто, по-вашему, прав: Аристарх или Птоломей?
Опасный вопрос! Будто на дыбу вздернули фамулуса, точно щипцами раскаленными коснулись спины. "Сей человек, возможно, шпион, подосланный пронюхать об устоях его, фамулуса, мировоззрения, о нутре духовном. Но кто подослал? Донес кто? О господи, завистников, доносчиков - что звезд на небе в ясную ночь".
- Пропади они пропадом, Аристархи - Плутархи! - вскричал фамулус, морщась, будто терзаемый зубной болью. - Нечего честным людям голову морочить ересью! - И удалился, раздосадованный.
Иоганн Кеплер выглянул в окно. Солнечные часы заслонила уродливая громада трапезной. Над островерхими крышами виднелись лишь голова и рука святого Евтропия. Почудилось Иоганну, будто святой подмигнул ему с высоты надземного величия. Кеплер перевел взгляд на гномон: на истершихся булыжниках лежала тень, короткая, как персты господина проректора.
Проректор Факториус восседал за резной кафедрой под распятием творца. По обе стороны от распятия покоились в креслах ученые мужи, облаченные в мантии с меховой опушкой, - достопочтенные патриархи астрономии, медицины, геометрии, физики, светила богословия. Там, где перекрещивались их осуждающие взоры, стоял недостойный Иероним фон Ризенбах. Был он кудряв, розовощек и широкоплеч, обличьем подобен пахарю иль кулачных дел бойцу.
- Прежде чем развенчать ересь, - заговорил проректор, - мы вознамерены явить всей академии предосудительность утверждения, будто Земля обращается вкруг самое себя и несется к тому же вкруг Солнца. Подобное утверждение абсурдно и противоречит основам христианской веры. Ибо сказано в священном писании: "Да будут светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и знамений, и времен, и дней, и годов. И да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на Землю". Ибо сказано в псалтыри: "Ты, господи, поставил Землю на твердых основах, не поколеблется она во веки и веки!" Ибо в библии сказано о небесах: "Тверды они, как литое зеркало". Вам ли, бакалавр Ризенбах, ослепленному гордыней, покушаться на премудрость божию, коя освящена столетиями! Вам ли восставать против самого Аристотеля!..
Ризенбах в окошко косится, святого разглядывает Евтропия.
- Довольно по сторонам пялиться, герр Ризенбах! Вы не на пирушке, а в стенах академии! - сердится проректор Факториус, нетерпеливо ногами притопывает. Всей зале видны проректорские сафьяновые сапожки с острыми, как серпик молодого месяца, носками. - Профессор Мэстлин, извольте приступить!
Нос у Мэстлина огромный, шишковатый, щеки лиловые, всклокочена борода. "Ну и физиономия, ни дать ни взять разбойник с большой дороги", - подумал Иоганн.
Профессор поднимается, распахивает фолиант в коричневом переплете. Затем надевает очки, откашливается и вдруг набрасывается на латынь, сокрушая ее железным молотом скороговорки:
- "Вселенная состоит из девяти соприкасающихся сфер. Наружная сфера, небо, обнимает все остальные. Это - верховное божество, которое их содержит и окружает. В небе укреплены звезды, и оно уносит их в своем вечном движении. Ниже катятся семь сфер, увлекаемых движением, противоположным движениям неба. Первую из них занимает звезда, которую люди зовут Сатурном. На второй блестит то благодетельное и благосклонное к человеческому роду светило, которое известно под именем Юпитера. Потом - ненавистный Марс, окруженный кровавым сиянием. Ниже Солнце, царь, повелитель других светил и мировая душа; страшной величины его шар наполняет своим светом беспредельное пространство. Его сопровождают сферы Меркурия и Венеры, составляющие как бы его свиту. Наконец, ниже всех Луна, заимствующая свой свет от Солнца. Под нею - все смертно и тленно. Над нею - все вечно. Земля, помещенная в центре мира, наиболее удаленная от неба, образует девятую сферу; она неподвижна, и все тяжелые тела падают к ней в силу собственной тяжести…"
Герр профессор оторвался от фолианта, вверх, к потолку простер руку, как бы намереваясь недостойного Ризенбаха проклясть.
- Земля, помещенная в центре мира. Слышали? Внемлите же, Ризенбах, гордынею обуянный! Внемлите и ответствуйте: чьи дивные слова зачел я пред вами?
Потупился недостойный Иероним, вся премудрость древняя вмиг улетучилась из памяти.
- Кому ведомо, чьи провидческие слова зачтены? Молчит, молчит вся академия, посрамлена профессором астрономии и математики!
Сам герр проректор седую голову склонил ниц, потирает на мизинце яхонтовый перстень.
- Спрашиваю, бакалавры: слова провидческие чьи?
- Марка Туллия Цицерона, - негромко произносит со своей скамьи первокурсник Кеплер.
- Воистину так: Цицероново изречение относительно системы Птоломея, - соглашается профессор. - А вы, Ризенбах, что противопоставляете божественной картине мироздания, всей гармонии Птоломеевой?
Тряхнул кудрями каштановыми Иероним, выпалил, словно в омут с головой бросился:
- Земля обращается вкруг самое себя и проносится вкруг Солнца подобно всем иным планетам.
- Какие доводы приведете в оправдание сей чепухи несусветной?
- Доводы приведены в сочинении господина Коперника, каноника из Фромборка.
- Каково название сочинения?
- "О круговращениях небесных тел".
- Каким путем попало сочинение к вам в руки? - допытывается профессор.
- У нищенствующего монаха приобрел, на торговище. За один рейнский гульден.
- Грош цена писаниям вашего Коперника! - взрывается герр проректор, нервно теребя пальцами Гиппократов рукав. - Инквизиционный трибунал позаботится, дабы он понюхал, чем пахнет отлучение от церкви.
- Каниник скончался лет уж сорок назад. И пред кончиной доказал движение Земли, - выкладывает начальству недостойный Иероним.
Эх, дал маху, опростоволосился проректор: каноника, давным-давно почившего, вознамерился волочь в трибунал. Шепоток прошумел по зале, там и сям прыскают в кулак. Мэстлин зазвенел в медный колокольчик, а Факториус сызнова перстень разглядывает.
Мэстлин. Утихомирьтесь, господа… Бакалавр Ризенбах, попытайтесь опровергнуть по меньшей мере четыре довода, свидетельствующие против движения Земли. (Косится в книгу.) Итак, начнем. Наши глаза - свидетели, что свод небес обращается вокруг Земли в 24 часа. Отчего же движение Земли нечувствительно для нас? Почему его трудно себе представить?
Ризенбах. Здесь происходит то же, что при езде в повозке или на корабле. Едущему всегда кажется, будто он сидит неподвижно. Между тем его глаза - свидетели, что деревья, строения, берега бегут мимо. Но разве легко представить себе деревья, бегущие стремглав, наподобие зайцев?
Факториус. Кто там хихикает, господа!.. Шутки здесь неуместны, бакалавр Ризенбах! Выслушайте второй довод!
Мэстлин. При движении повозки или корабля одни деревья сменяют другие, вслед за пологими берегами показываются утесы. Отчего же звезды всегда одни и те же над нами? Почему они не меняют положения с переменою времен года? Наглядным тому примером - Полярная звезда. Она всегда на севере.
Ризенбах. Сие невозможно без…
Мэстлин. Я еще не закруглил мысль!.. А созвездья сохраняют свою форму даже при самых тщательных измерениях.