И поднялся над морем Уранибург преславный, красоты неописуемой замок. Стены, каменной резьбой изукрашенные, затейливые оконца, крыши, купола, надстройки, башни, башенки - воистину сказочный чертог построил Тихо Браге. Не гнушался дворянин простого люда, частенько на леса восходил, указуя мастеровым, где и что возводить во славу Урании - древней музы звездозакония.
…Король астрономии осторожно трогает приклеенный нос. Пора в обсерваторию, его ждут многочисленные помощники и ученики. Двадцать весен лопались синие льды на море и уплывали в океан. Двадцать осеней кричали высоко над скалами гагары, улетали к югу, провожаемые падающей листвой. Двадцать зим рождались и умирали белые снега. А он, Тихо Браге, сидел как прикованный в своем дворце. Он следил ход созвездий, потаенное бытие светил. Пять дюжин распухших томов с записями еженощных бдений пылятся в библиотеке. Кому нужна сия немая, холодная цифирь? Кто объемлет разумом бесстрастные числа, предугадает истинный ход небесных тел? Он, Тихо Браге, отвергший премудрость Птоломея, отметающий ересь Коперника, никогда не измыслит собственной системы мироздания, превосходящей гений сочинителя "Альмагеста", гений каноника из Фромборка. Гением наблюдателя сподобил его всевышний. Наблюдателя, а не философа, не математика. Однако кто дерзнет усомниться, что посвятить жизнь исправлению астрономических таблиц не благое дело? Как воздух нужны новые таблицы мореходам и землепроходцам… Умер престарелый король Дании, изо всех щелей повыползали клеветники, посягающие на Небесный замок. А тут еще Вальтендорф, принесла вчера его нелегкая. Заносчив канцлер, кичлив, высокомерен. А чего, собственно, пыжиться? Особы королевского звания не гнушаются испросить аудиенцию у Тихо Браге. Его величество Яков, владыка английский, целую неделю провел в Небесном замке по случаю свадьбы с принцессой Анной. Густав Адольф, шведский принц, посетил Уранибург, и ему по созвездьям он, Тихо, предсказал корону, и через год сбылось предсказанье. Чего ж нос задирать, канцлер?
Неудовольствие его величества
Разве ты не видишь, как много существует животных, деревьев, трав, цветов, какое разнообразие гористых и ровных местностей, потоков, рек, городов?
Леонардо да Винчи
Сколь ни приницателен был звездочет, однако относительно свойств канцлерова характера он на сей раз ошибся. Отнюдь не высокомерие приводило в действие довольно сложный механизм земного существования Вальтендорфа. Честолюбие, страсть к славе, к почестям, тяга - упаси боже, пронюхают недоброжелатели! - к искусительному, завораживающему блеску королевской короны. По тому, как вельможа завивал и напомаживал усы, как насильственно щурил левый глаз, по тому, как он силился казаться рассеянным, - легко было предположить, чей образ не дает ему покоя. Образ умершего короля! Кто предугадает, сколь долго проживет юный наследник? Мало ли что стрястись может с ним. И тогда канцлер Вальтендорф вполне… Но на сей счет следовало заручаться приязнью знатнейших фамилий королевства.
По прибытии канцлер, решивший скрыть до поры до времени истинную цель визита, раскланялся с хозяином Небесного замка и заговорил:
- Мы слышали много лестного о твоем Уранибурге. Нам ведомо также, что добросердечие твое соперничает с познаниями в области астрологии, герметического искусства, алхимии, медицины и прочих наук. Поделись же ученостью и с нами, полнейшими невеждами в вышеозначенных областях премудрости, именуемой знанием. Ибо, как выразился мудрец, премудрость - лучший дар из числа даров, милостей и преимуществ, коими одарена и украшена природа человека от начала веков. Хотя… - тут канцлер не утерпел и вставил-таки шпильку дворянину, погрязшему в науках, - …хотя, говоря по правде, добрую свору гончих псов мы предпочли бы всем наукам, взятым вместе.
Тихо Браге смиренно выслушал витиеватую канцлерову тираду.
- А сколько ж всего вас? Двое? Пятеро? Дюжина? - отозвался Тихо лукаво, глядя как бы сквозь гостя, в надежде разглядеть за его спиною иных вельмож.
- Я н-не понимаю… М-мы один, - начал заикаться от волнения канцлер. - То есть я… одни, - запутался он окончательно.
Тихо Браге произнес звучно и жестко:
- Господи канцлер, будьте уверены: в моем кабинете никто нас не подслушивает. Посему осмелюсь кое о чем спросить вас. Разве абсолютное право именовать себя "мы" в беседе с дворянином принадлежит еще кому-либо, помимо королей и папы римского?
Замешкался сановник, побагровел, как мантия римского папы.
- Неужто государь по малости лет уступил вам на некоторое время корону? Или вас выбрали духовным пастырем Священной Римской империи? Тогда простите великодушно, ваше величество, ваше святейшество. Простите за неведенье. Без сомнения, великая весть пролетела мимо нашего острова, не задев Гвен ни крылом, ни хвостом. - В горле у Тихо клокотал смех.
Если бы за облаками над Небесным замком висел незримый колокол судьбы, единственный в Дании астроном услышал бы тяжкий, грозный удар. Ибо с этой минуты Вальтендорф, низвергнутый в пучину позора, почувствовал себя заклятым, смертельным врагом всей астрономии в целом, Тихо Браге в частности. "Пусть, пусть мне даже и не быть королем, - мстительно думал он. - И без того высоко летаю. Но тебя я свергну со звездного престола!"
Однако гость не подал и виду, что уязвлен. Более того, он легко и изящно обратил инцидент в прелестную шутку.
Они проследовали в типографию, осмотрели станок, на котором когда-то было напечатано прославленное "Описание Уранибурга". Затем прошли в библиотеку, а отсюда - в кунсткамеру.
В кунсткамере было чему подивиться! Там сидел у фонтана механический арапчонок: стоило завести его серебряным ключом - и арапчонок вставал, ходил по зале, кланялся, распевал хрустальным голоском древнее магическое заклинание: "Пирри-древви-шавкутти-дробашши". Там свиристели, скакали, плясали, стрекотали, жужжали затейливые игрушечные поделки. Там вращались маленькие ветряные мельницы. Там гарцевали заводные лошадки. Там дым валил из трубы причудливых домиков с золотыми флюгерами и курантами. Там висел - посреди залы, ни к чему не подвешен! - объемистый железный глобус.
Насладившись кунсткамерой, гость окончательно пришел в себя, более того, повеселел. Щеки его посетил румянец. На уста взошла кроткая, блаженная улыбка.
- Арапчонок, арапчонок-то - преискуснейшая диковина! Всем правилам этикета обучен. И кланяется, кланяется, сорванец! А какой голос, точь-в-точь хрустальный колокольчик. В хор бы его, в королевский собор, выучить песнопениям. Вся Европа ударится к нам в паломничество. Казна возвеличится несказанно. Флот построим, армию экипируем в новые мундиры, перестанем хлеб покупать за кордоном. Паломники, они завсегда при золотишке, карман у них тугой. - И канцлер, денно и нощно пекущийся о пополнении государевой казны, замурлыкал себе под нос:
- Пирри-древви-шавкутти-дробашши!
Тихо Браге живо смекнул: арапчонка покушаются у него отнять.
- Господин канцлер! Вроде бы несподручно к литургиям приобщать тварь черномазую. Язычник он все-таки. Вроде и неживой, а нехристь.
Сановник, уже оценивший всю нелепость надежд на паломников, прищурил левый глаз и откликнулся уныло:
- И то верно. Одним арапом, даже и хрустальноголосым, пустую казну не пополнишь.
Огненный парус заката тонул в море. Засветился маяк поодаль. Смолкли птицы. Канцлер подумал: "Мне за шестьдесят, а я ни одну птицу не узнаю по голосу. Мне неведомы повадки зверей и рыб, чаще всего я вижу их искусно запеченными на столе. Я не знаю, о чем поет ветер, как называются созвездья, травы, цветы".
Меланхолия навалилась на вельможу, сжала душу когтистой лапой приближающейся старости.
Вечером король астрономов задал пир по случаю прибытия великоименитого канцлера. Кушаний было изобилие немалое, питий великое множество. За длинным столом в трапезной собрались все обитатели Небесного замка. Во главе стола (и это неприятно поразило канцлера) восседала жена хозяина. "Атласная мантилья с золотым шитьем. Куртка мавританская, соболем отделанная. Сапфиры. Жемчуга… Точно принцесса, вырядилась", - пожирал ее взглядом канцлер, душимый злобой. Было, было от чего негодовать и скрипеть зубами! Где это видано, чтоб сидели вперемежку и жалкие ученые, и людишки низших сословий, и князья именитые, и даже подозрительные личности без роду и племени, вроде того полуюродивого-полуидиота с колокольчиками на рукавах, что затеял какой-то ученый спор с господином Тихо Браге. Где это слыхано, чтоб по правую руку от дворянина восседал шут гороховый, а по левую - государственный канцлер! Где же чины, титулы, ранги, звания, положения, сословия?!
Насытившись злаками, рыбой и дичью, Вальтендорф откинулся на спинку кресла и заговорил:
- Я восхищен приемом, коим меня соблаговолили удостоить в Небесном замке. Однако я недоумеваю: отчего меня не ознакомили с главной обсерваторией. Молодой король много рассказывал о небесном глобусе из меди. Верно ли, будто на нем нанесены около тысячи звезд и будто он обошелся в пять тысяч рейхсталеров?
- Истинно так, - отозвался хозяин, удостоив наконец гостя вниманием. - Я не имею возможности показать вам мои инструменты - ни астролябии, ни большой стенной квадрант, ни глобусы. В наблюдательной башне рушится от сырости штукатурка, и я остерегся подвергнуть вашу особу хотя бы малейшей опасности.
Увы, юный мой читатель, король астрономов заведомо кривил душою. Не существует на свете обсерваторий, где в разгар знойного лета обваливаются от сырости потолки. Однако маленькая хитрость Тихо вполне извинительна. Тем, кого он презирал, ученый никогда не показывал своих особо важных инструментов. Здесь уместно добавить, что все приборы в Уранибурге (как и все диковинки кунсткамеры) были изобретены самим Тихо. Увеличительной трубы в ту пору еще не существовало, но и спустя полвека после ее появления звездонаблюдатели все еще не могли в точности измерений превзойти короля средневековой астрономии.
И что удивительно! Сей волшебник исхитрился и время отсчитывать с неслыханной тогда точностью. Каким образом? Путем определения веса вытекавшей через малое отверстие ртути либо обращенного в порошок свинца. Велики были неудобства таких хронометров, но что поделаешь: иных средств мир не знал. Войдем же в бедственное положение Тихо, когда он сетует в своем сочинении "Лукавый Меркурий (ртуть) смеется над астрономами и над химиками; Сатурн (свинец) тоже обманывает, хотя служит несколько лучше Меркурия…"
- Да, я остерегся хотя бы малейшей опасности подвергнуть вашу особу, - повторил звездочет и присовокупил не без иронии: - Воистину бесценная жизнь ваша нужна всему королевству.
Вальтендорф прикоснулся губами к кубку с мальвазией и сказал:
- Что ж, в отличие от иных дворян я верой и правдой служу королю. И посему не могу умолчать, что государь по возвращении из Уранибурга прохворал восемь дней мигренью.
- Еще бы не захворать! Теперь он надолго запамятует сюда дорогу, - хохотнул полуюродивый-полуидиот и серебряными прозвенел колокольчиками.
Канцлер пропустил мимо ушей шутовское замечание.
- Чем я вызвал неудовольствие его величества? - полюбопытствовал ученый простодушно.
О, Тихо Браге, этот хитрец многопремудрый, преотменно был осведомлен о причине ужасающей мигрени, на восемь дней и ночей оторвавшей молодого короля Христиана от первостепенной важности государственных дел.
Изгнание
О чем бы ни шла твоя речь - Ни в чем королям не перечь.
Лопе де Вега
Молодой король соблаговолил посетить Уранибург в сопровождении свиты, пышной, как золотистые локоны супруги тайного королевского советника.
После осмотра Небесного замка его величество изъявил волю наградить своего звездонаблюдателя, затмившего славу всей ученой Европы, золотым поясом, золотой табакеркой и, сверх того, беседой на астрономические темы.
- Никакая иная наука не пользуется в такой мере милостью… э-э… - Голосок его величества пресекся: заведомо затверженная изящная фраза вылетела из головы государя.
- …коронованных особ, как звездословие, - зашептал повелителю на ухо тайный советник.
- Никакая иная наука не пользуется в такой мере милостью коронованных особ, как звездословие. Деянья твои преумножили славу нашего королевства, - уже увереннее продолжал государь. - Одно нам невдомек. Мы заметили, что славный Уранибург возлежит наподобие громадного квадрата, углы коего устремлены на четыре стороны света. Не так ли?
- Вы правы, как всегда, ваше величество. На север, восток, юг и запад устремлены углы, - ответил ученый.
- Не кажется ли тебе, что ты допустил просчет, замышляя замок о четырех углах? Круглая форма предпочтительней приличествует назначению звездоблюстилища. Ведь солнце вершит свой путь по кругу, - заключил король, справедливо гордящийся своими астрономическими познаниями.
Царедворцы угодливо затрясли бороденками.
Тихо Браге стал в тупик: что должен был предпринять в подобной совокупности обстоятельств любой верноподданный?
Нет сомнений, он должен был не только согласиться с его величеством, но и раскаяться, притом чистосердечно, в своем невежестве. Вослед за раскаянием невежде надлежало в одну ночь измыслить план новой обсерватории и представить чертеж тайному советнику. Посоветовавшись с супругой, тайный советник одобрил бы план и приказал привести его в исполнение. А дальше пошло-поехало. Мастеровой люд, забвению предав постройку дамб, сооружение мостов, дорог, конюшен, возведение амбаров, мигом обосновался бы на Гвене. В одну-две ночи порушили бы силачи-каменотесы Небесный замок, волшебное творение своих собратьев. За одно утро уложили бы новый фундамент, леса сколотили строительные. И вскоре - на радость его величеству - восстал бы из руин новехонький Круглый замок. Не беда, что громоздкое подобие сторожевой башни непригоже снаружи и внутри. Не беда, что мало кого восторгают зодческие достоинства Круглого замка, - разве только сочувствие вызывают у круглых дураков. Не беда. Главное, его величество умиротворены…
Вот что должен был бы предпринять любой верноподданный, тем паче единственный в королевстве астроном.
Но не таков был Тихо Браге, датский дворянин.
- Ваше величество, позвольте, я поведаю вам древнюю притчу, - сказал королю Дании король астрономии.
- Изволь, - отвечал король Дании. Он обожал разные древние истории и притчи.
- Жил на Востоке во времена незапамятные некий властитель. Наскучили ему игрища да празднества во дворцах, решился он объехать свои владения. Вот проплывает он на корабле мимо острова. А на острове деревья стоят, каждое дерево выше столбов Геркулесовых. Спрашивает у свиты озадаченный властитель: "Что за дерева?" - "Названье их никому не ведомо, - отвечает главный садовник. - Одно достоверно: помимо вашего царства, нигде в мире они не растут. А стоят на острове веки вечные". Вопрошает властитель: "Отчего сии дерева диковинные на дубы ничем не похожи?" Молчит главный садовник. Свита в растерянности пребывает. Так и миновали остров. Долго ли, коротко ли, плывут обратным путем. Глядь, а деревьев на острове вроде уж нет. "Куда делись дерева, что на дубы ничем не похожи?" - негодует властитель и велит пристать к острову. Сошел на берег - одни пни торчат кругом, голые-преголые. Начал властитель кольца годовые считать на самом тонком пеньке. Тысячу насчитал, а дальше со счета сбился. Тут падают ему в ноги главный садовник, слезами заливается: "Срубили, срубили мы дерева, все до единого. А меж пеньков молодые дубки высадили, извольте поглядеть себе под ноги, саженцы в траве покуда еще не видны. Вырастут, взор ваш порадуют дубочки". Закручинился властитель, да толку-то что: загублены деревья, каждое выше столбов Геркулесовых.
Поведал притчу лукавый Тихо Браге, смиренно поглядывает на короля.
- Занятная история, - исполнился негодования государь. - Однако, господа, у меня голова разболелась. Верно, мигрень подступает. Возвращаемся в Копенгаген!
И скороспешно Небесный замок покинул в сопровождении свиты, пышной, как локоны супруги тайного советника…
- Неудовольствие его величества вызвано каверзной, недопустимой притчей, - сказал канцлер угрюмо.
- Нечего понапраслину возводить, - встрял в разговор шут гороховый с колокольчиками.
Вальтендорф отвернулся, будто не расслышал словес презренного человечишки, безумца.
- Угодно ли знать, что должен был предпринять в подобной совокупности обстоятельств любой верноподданный? - спросил он у Тихо после долгого молчания.
- Угодно, - отозвался астроном, обгладывая кость чуть меньше турецкого ятагана.
- Вместо выдумывания сомнительных притч надлежало не только согласиться с его величеством, но и раскаяться, притом чистосердечно, в своем невежестве. Вослед за раскаянием надлежало в одну ночь измыслить план новой обсерватории и представить чертеж господину тайному сове… - Вельможа осекся, опасливо глядя на безумца с колокольчиками. Лицо безумца налилось кровью, все тело искорежили судороги.
- Замолкнуть всем! Ни слова! - прокатился по трапезной бас Тихо Браге. - Лонгомонтанус, предсказанье записывай!
Людвиг Лонгомонтанус, первый помощник короля астрономии, в то же мгновенье извлек откуда-то бумагу, обмакнул перо в чернильницу.
- И будут глады, моры и землетрясения! - пророчествовал шут. - И будут знамения в Солнце, и Луне, и звездах, а на Земле уныние народов и недоумение! И море восшумит и возмутится! Люди будут погибать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную. И престолы небесные поколеблются!.. - Высокий голос юродивого перешел в хрип, затем в бессвязное бормотанье. Все стихло.
Тихо Браге призвал слуг, наказал им отнести несчастного в опочивальню.
Прерывать размеренное течение канцлеровой речи ради невразумительных откровений ничтожного шута! Такая дерзость переходила пределы всех и всяческих границ. "О, ты и не подозреваешь, ученый гордец, что за будущность уготована нами Небесному замку, - думал вельможа со злорадством. - Поначалу мы (разумеется, повелением государя!) лишим тебя и всю ученую твою братию пенсиона. Вослед за прекращением выплаты жалованья приберем к рукам твои поместья. По-другому запоешь, многомудрый Тихо Браге!"
Спалось канцлеру неспокойно. Снились Вальтендорфу ветры, растения, птицы, звери, названия коих он не знал. Под утро явились в сон столбы Геркулесовы. А на оных столбах жужжали, стрекотали, плясали, скакали, свиристели поделки игрушечные, затейливые. И витал над столбами юродивый без роду и племени, страшный, как сарацин. И слова изрыгал пророческие:
- Пирри-древви-шавкутти-дробашши!