- Я познакомился с Саввой шесть лет назад. В психушке. Навещал Нелли, она лечилась от депрессии, вызванной нашим разводом. Савва, на первый взгляд, был абсолютно типичным шизиком. Провинциальный актер, свихнувшийся на почве профессии. Даже навязчивую идею он позаимствовал из анекдота - считал себя Наполеоном. Но как он себя держал!.. А я искал статиста для "Трафальгара". Вот и договорился с Агнером - лечащим врачом Глинина - о небольшой услуге. Всего один эпизод. Практически без слов. "Оскар" за лучшую роль второго плана. "Золотой медведь". Гран-при в Каннах. Ну и "Ника", разумеется. Безумный, неслыханный успех! И у кого? У шизика из дурдома.
Не глядя, Катя нашарила бокал с дайкири и сделала большой глоток. Глинин - сумасшедший? Но как же остальные роли?
- Глупо было упускать такой шанс, - Сторицкий словно прочел ее мысли. - Вручить человеку "Оскар" и вернуть обратно в палату с мягкими стенами? Даже Агнер со мной согласился. Он выписал Глинина задним числом, а потом мы заключили с ним договор. Агнер стал агентом Глинина. И персональным доктором заодно.
- А его болезнь? Шизофрения, да?
- Диссоциативное расстройство личности. Актерский дар, возведенный в степень. Входя в образ, Глинин перестает играть, и начинает жить. Он на самом деле считал себя Наполеоном. Графом Монте-Кристо. Шерлоком Холмсом. Петраркой. Маньяком-убийцей.
Девушка мимо воли погладила шею. Синяки уже почти сошли.
- Да-да, - кивнул Михаил Филимонович. - Он действительно хотел тебя убить. Он все делает по-настоящему. Поэтому я снимаю сцены только подряд. И никаких дублей. Иначе Савву начинает клинить.
- С ума сойти, - пробормотала Катя.
- А вот этого не надо. Хватит с нас одного сумасшедшего на площадке. Агнер подобрал препараты, чтобы поддерживать Савву в форме. А после роли - гипогликемическая кома и электрошок. Потом - пять-шесть сеансов гипноза, и Савва становится другим человеком. И пусть Станиславский попробует не поверить… Метод Сторицкого, я бы так это назвал, если бы мог кому-нибудь рассказать. Но - увы, не могу. Общественность не одобрит.
- Но это же…
Сторицкий прищурился:
- Негуманно? Жестоко? Бесчеловечно? Конечно. Лучше вернуть его обратно в дурдом. Вылечить. И отправить обратно, в провинциальный театр. Играть зайчиков и кощеев на детских утренниках. Савва - гений. Единственный в своем роде. А за это надо платить. Лучше быть гениальным психом, чем абсолютно здоровым ничтожеством. Ты согласна, Катерина?
Вот оно, поняла Катя и судорожно сглотнула. От моего ответа зависит все.
- Да, - прошептала она и облизнула пересохшие губы.
- Тогда отдыхай и набирайся сил, - режиссер допил кофе и встал. - Они тебе понадобятся. Нам предстоит много работы.
Всю неделю, проведенную на Ибице, Катю преследовал один и тот же навязчивый кошмар: она ложится спать на шелковых простынях пятизвездочного отеля (одна, Сторицкий оказался импотентом), а просыпается на продавленной койке в общаге, под верещание будильника и мат соседок, а перед глазами вместо моря - вздувшиеся обои с пятном под потолком.
Сон казался настолько реальным, и повторялся так часто, что, когда Катя переступила порог своей комнаты в общежитии, девушке на мгновение стало дурно. Здесь ничего не изменилось; нищета и убожество окружили ее, и девушка с трудом подавила порыв броситься наутек.
Убегать было глупо: она ведь вернулась только за вещами. Вытащив из-под койки старый рюкзак, Катя распахнула чрево новенького, в дьюти-фри купленного "самсонита" и начала перегружать шмотки. Увы, но на более звучное название предметы ее гардероба претендовать не могли. А ведь совсем недавно Катя с подружками охотилась за фирменными вещицами по секонд-хендам и распродажам, гордилась каждой сумочкой от Луи Виттона (подделка, но качественная) и парой туфелек от Прадо (настоящие, только набойки сделать), хвасталась, берегла…
Какая же я дурочка, усмехнулась Катя, упаковывая барахло в чемодан. Всех ее пожитков не хватило даже на то, чтобы заполнить "самсонит" полностью. Ничего, съемки начнутся во Франкфурте, там есть, где заняться шопингом!
В двери комнаты щелкнул замок. Катя вздрогнула: она ведь специально пришла днем, когда пары, чтобы не пересечься с соседками - ну зачем будить в людях нездоровую зависть?
Но в комнату вошла Сафьянова, толкая перед собой точно такой же, как у Кати, "самсонит" на колесиках.
- Привет, Мышкина, - произнесла Марго усталым голосом. - Съезжаешь?
- Ага. Меня в кино взяли.
- Да знаю я! - махнула рукой Сафьянова. - Тетя Нелли уже доложила. Мол, дура ты, Ритка, и скотина неблагодарная, вот Мишенька тебе замену и подобрал.
Марго прошлась по комнате, брезгливо переступая через разбросанные вещи, и сняла шубку. Шубка была классная, из норки, но короткая, до талии. Оно, конечно, удобно, когда из лимузина да на ковровую дорожку, а вот если в такой в метро или в маршрутках кататься, можно и придатки застудить, злорадно отметила Катя. Слово "замена" ее покоробило.
- Значит, теперь ты у нас будешь звезда, - процедила Марго, не снимая солнечных очков, хотя за окном стояла поздняя осень, мокрые листья налипли на стекло, а из рассохшейся рамы сифонил холодный ветер. - Ну-ну. Желаю успеха. Давай, освобождай койку!
Она никак не может выйти из образа дивы, поняла Катя. Не понимает, что с ней произошло. Что она выпала из обоймы. Катя даже пожалела незадачливую соперницу. Недолго, секунды полторы.
- А я улетаю сегодня, - сообщила она. - Во Франкфурт, а потом в Виттенберг.
- Счастливого пути, - пожелала Марго с интонацией рассерженной гадюки. - И приятного полета!
Марго наконец-то сняла очки, и стало видно, что последние пару дней Сафьянова ревела не переставая. Типичные для блондинок красные пятна вокруг припухших глаз еще не сошли.
- Ну, я пойду, - растерялась Катя, не зная, что еще можно сказать.
- Подожди. Что снимаете-то? Кого… - Марго замялась, - кого Савва будет играть?
- Фауста, - горделиво поведала Катя. - А я буду его Гретхен.
- Фауста, - повторила Сафьянова, и вдруг побелела, как смерть.
* * *
Съемки задерживались уже на целую неделю, билеты до Франкфурта пришлось сдать, осень разгулялась и каждый день шел дождь, аванс Сторицкий не перечислил, а суточные Катя старалась экономить, поэтому шопинг пришлось отложить до лучших времен. Зато вся группа жила в "Хайяте", и Катя открыла для себя фитнес-зал и бассейн - в сценарии была постельная сцена с полной обнаженкой, и требовалось срочно привести тело в форму, убрать наметившиеся складочки на боках и подтянуть попу.
По вечерам, приняв душ и посетив спа-салон, Катя, точно заправская светская львица, спускалась в лаунж-бар отеля, где пыталась флиртовать с иностранцами. Получалось не очень, мешал языковой барьер. Выучить английский, а желательно - еще и французский, стояло первым пунктом в списке дел на ближайшие год-два.
Именно в лаунж-баре пятничным вечером Катя наткнулась на Виталия Агнера, по чьей вине (если верить циркулирующим в группе сплетням) и задерживалось начало съемочного процесса.
Агнер был пьян. Перед ним на низком столике стояла бутылка "Блэк лейбла", а в стакане позвякивал лед, когда агент дрожащей рукой подносил выпивку ко рту. Агнер пил дорогущий вискарь залпом, как водку, и сразу наливал еще. Лед не успевал таять.
Похоже, Агнер сегодня вечером запланировал накидаться.
- Добрый вечер, Виталий Борисович, - вежливо поздоровалась Катя. - Разрешите?
Агент поглядел на нее осоловело, а потом кивнул и махнул рукой официанту - тащи, мол, еще один стакан. Катя присела.
- У вас неприятности? - проявила заботу она.
Агнер плеснул ей виски и хрюкнул:
- Ха!
- То есть, все хорошо? - наивно хлопнула ресницами Катя.
Подвыпивший агент мог выболтать много интересного, и девушка не собиралась упускать такой шанс.
- У меня все просто замечательно, - с трудом выговорил Агнер. - Прекрасная жизнь. Высокая зарплата. Роялти со сборов. Ипотеку вон выплатил.
- Поздравляю. А как себя чувствует Савва?
- Пока никак, - угрюмо ответил Агнер. - Под такой дозой Савва чувствует себя овощем. Тушеным причем.
- Дозой? Вы имеете в виду лекарство?
Агнер залпом осушил очередную порцию. Кубики льда звякнули о зубы.
- Лекарство… - процедил он. - Блядь. А ведь я был врач. Людей лечил. Савву лечил. А теперь пичкаю его психотропами…
- Психотропами? Это для повышения гипнабельности, да? Чтобы он вошел в образ?
Взгляд агента стал на удивление трезвым и злым:
- В образ, мать вашу. В роль. Вжился целиком. Вы, суки, думаете, что Глинин - это кассета. Стер, перезаписал. Палимпсест, многоразовая болванка. А он, блядь, восковая табличка. Чтобы что-то написать, надо соскоблить. А там нечего, понимаешь, нечего уже соскабливать! Одна основа осталась. Деревяшка. И по ней надо выжигать. И не прожечь насквозь.
Катя потрясенно внимала. Услышанное с трудом укладывалось в голове. Что значит - выжигать? Глинин теперь что, навсегда останется Фаустом? А ей - всегда быть Гретхен? А после съемок? Мысли путались, вискарь обжигал рот.
- А почему же вы… - заплетающимся языком спросила Катя. - Почему вы ему не поможете? Вы же врач.
- Контракт, - скривился Агнер. - Я подписал. Ты подписала. Все подписали долбанный в рот контракт. И теперь все у нас будет хорошо…
Словоизлияние агента прервал сам Михаил Филимонович Сторицкий. Великий режиссер влетел в лаунж-бар в шелковом халате и одном тапочке. Волосы на голове взъерошены, бороденка топорщится, в глазах испуг.
- Глинин пропал! - выпалил Сторицкий чуть ли не на весь бар.
- Как пропал?! - вскинулся Агнер.
- Сафьянова! Сучка! Вломилась к нему в номер и увела! Камеры все засняли!
- Где они?
- Неизвестно! Но отель не покидали!
- Так, - окончательно протрезвевший агент ткнул пальцем в Катю. - Ты. Марш к себе в номер. И не выходить, пока не позовут. Ты, - тычок в режиссера, - к директору отеля. Пусть заблокирует все выходы. Полицию не вызывать. Денег ему дай или скандалом пригрози. Но чтобы ни легавых, ни журналюг тут не было.
- А ты что будешь делать? - возмутился Сторицкий.
- А я найду Глинина. Я всегда его нахожу.
* * *
На заплетающих ногах Катя вышла из лифта. В коридоре было темно и страшно. То есть, конечно, в коридорах "Хайята" никогда не бывает темно, мерцают красивые светильники на стенах, и толстый ковер скрадывает звуки шагов, но от страха Катя решила, что в коридоре должно быть темно.
Девушку развезло от виски, а выброс адреналина не только не развеял, но и усугубил последствия выпитого. С перепуга у нее подгибались колени. В голове вертелось отчетливое воспоминание, как Глинин схватил ее тогда за шею и потащил убивать. Дежа вю полнейшее. Только тогда Глинин играл маньяка (играл? нет, был им!), а сейчас… Кто он сейчас? Доктор Фауст в поисках сути вещей и истинной любви? Провинциальный актер Савва Глинин? Безмозглая заготовка?
Или нечто совсем иное?
Загадочный Глинин с сучкой Сафьяновой прятались где-то в отеле, таились, словно Бонни и Клайд, за каждым углом, за каждым поворотом, и требовалось срочно, но аккуратно, сохраняя равновесие, добраться до своего номера, запереться изнутри и прильнуть к мини-бару.
Так Катя и сделала. Ключ-карточка долго не хотел попадать в щель, но Катя его победила. Замок щелкнул, девушка вошла внутрь, захлопнула за собой дверь - и мягкая ладонь тут же зажала ей рот.
Сердце оборвалось от ужаса.
- Не кричи! - прошипела Марго. - А то убью!
Сафьянова! А значит, и Глинин тоже тут!
- Как… Как ты сюда попала? - пролепетала Катя, когда Марго ее отпустила.
- Молча. Сперла мастер-ключ у портье.
- Но зачем?!
- А затем, что тут нас искать будут в последнюю очередь.
Нас. Значит, так и есть. Едва придя в себя, Катя огляделась. Глинина в комнате не наблюдалось.
- Подожди, - попросила она бывшую однокурсницу. - А где Савва?
- В ванной. Его рвало. А сейчас он потерял сознание. Агнер, тварь, пичкал его всякой дрянью, - в голосе Сафьяновой звенела холодная, как сталь, ненависть.
Катя присела на кушетку и смахнула со лба бисеринки пота.
- Но зачем? Зачем ты его похитила?
- Я его не похищала, - отрезала Марго. - Я хочу его спасти. Они же убийцы, Катька, понимаешь? Обычные убийцы, и Сторицкий, и Агнер, да все они! А он - гений.
- Он псих, - твердо заявила Катя. На шее заныли фантомной болью следы от саввиных пальцев.
- Да, - согласилась Марго. - Псих. И гений. Кем бы он не становился, он делает это гениально. Знала бы ты, какие стихи он мне писал, когда был Петраркой… А теперь они хотят сделать из него Фауста. Понимаешь, Фауста!
- И что?
- Фауст умирает в конце фильма, дура. Его душу забирает дьявол. И Савва - он же не умеет врать и притворяться! - умрет по-настоящему. Навсегда.
Катя вздрогнула. Об этом она как-то не задумывалась. По спине пробежали мурашки. Значит, это будет последний фильм Глинина?..
Из ванной комнаты донесся тихий стон. Сафьянова подорвалась с места.
- Слушай меня, Мышкина, - затараторила она. - Ты ведь хорошая девчонка, я знаю. Не ведись ты на это дерьмо. Слава, деньги - все это грязь, а Савва - он ведь живой. Очень больной, но живой, всамделишный, понимаешь? И он меня любит, взаправду любит. Помоги нам, Кать, пожалуйста! Его паспорт у Агнера, а без паспорта мы из страны не выедем. Ты сможешь пробраться в номер к Агнеру?
- Смогу, наверное, - пробормотала совершенно растерявшаяся Катя.
- Вот и отлично! - обрадовалась Марго. - Я сейчас гляну, как он там, и дам тебе ключ. Окей?
- Окей, - кивнула Катя.
Сафьянова метнулась в ванную, а Катя осторожно полезла за мобильником. Агнер или Сторицкий? Кому первому? И успеют ли они примчаться до того, как Глинин очухается? Или лучше скинуть СМС?
Ход ее рассуждений прервал рев Глинина:
- Изыди, тварь! - за которым последовал глухой удар и звук бьющегося стекла.
Любопытство победило страх, и Катя на цыпочках, держа перед собой мобильник, словно нож, подкралась к двери ванной.
Сафьянова лежала в душевой кабинке в окружении осколков стеклянной дверцы. Над телом Марго возвышался Глинин в больничном халате, с еще наклеенными на виски датчиками и катетером в правой руке. Психопат потирал костяшки кулака и осоловело мотал головой.
- Ты кто? - спросил он густым басом, заметив Катю.
И вот тут, несмотря на все выпитое и пережитое за сегодняшний вечер, в девушке сработал инстинкт самосохранения.
- Меня зовут Гретхен, - пискнула она и скромно потупила глаза.
- Доктор Иоганн Фауст, к вашим услугам, - поклонился Глинин.
Катя, не поднимая вгляда, лихорадочно набирала СМС.
- Надеюсь, эта безумная женщина, - Глинин кивнул на Сафьянову (вроде жива - пышная грудь, предмет зависти всего факультета, вздымалась в такт дыханию), - не причинила вам вреда?
- Нет-нет, - заверила Катя. - А вам?
Палец надавил на кнопку "Отправить".
- Не успела. Я, право, не знаю, обычная ли она умалишенная, или суккуб, присланный меня искушать… Она заявила, что я - Франческо Петрарка, а она - моя возлюбленная Лаура, и я едва не поверил ей. Что-то помутилось в моем разуме на мгновение. Странно, не правда ли?
- Очень странно, - абсолютно искренне подтвердила Катя.
- А вы, прекрасная Гретхен, как здесь очутились?
- Я бы не хотела вдаваться в подробности… - начала выкручиваться девушка, сразу входя в образ и перенимая речевые обороты партнера, но долго врать ей не пришлось: из комнаты раздался треск выбиваемой двери.
Это явились санитары.
* * *
Капли дождя лениво шлепались на лобовое стекло "Мерседеса", и дворники с противным жужжанием елозили туда-сюда. Сидевший за рулем дядя Коля, старший санитар, курил в приоткрытое окно. Агнер, весь мятый, невыспавшийся, в грязной рубашке с засаленным воротником и забрызганном дождем плаще, сидел рядом, ожесточенно разминая виски.
- Ситуация следующая, - говорил он через силу, превозмогая недосып и похмелье. - Расклад такой. Сафьяновой светит до десяти лет. За похищение. С этим не шутят. Но мы не можем подавать заявление. На суд вызовут Глинина. А он сейчас - Иоганн Фауст, доктор философии. Свидетельские показания давать не сможет. У нас только записи камер наблюдения, то бишь, ничего. Сафьянова это понимает. Ее сейчас перевели из лазарета в КПЗ.
- Как долго ее продержат? - прогундосил Сторицкий. После беготни под дождем режиссер простыл и все время сморкался в клетчатый носовой платок.
- Сутки. Максимум - двое. И то лишь потому, что я догадался вытащить у нее паспорт. А иначе уже набежали бы журналисты из бульварных газетенок. И телевидение заодно.
- Не надо было вообще ментов вызывать, - буркнул режиссер.
- Я их, что ли, вызывал? - взъярился агент. - Служба безопасности "Хайята" подсуетилась. Как же, погром в номере устроили!
Катя, вжавшаяся в кожаное сиденье подальше от чихающего и булькающего Сторицкого, робко уточнила:
- И что теперь будет?
- Либо Марго заткнется и мы ее вытащим, - ответил Агнер, - либо начнет трепаться. И тогда ее закроют в тюрьму, Глинина - в дурдом, а нас…
- Разорвут шакалы, - закончил Сторицкий и громогласно чихнул. - Надо замять это дело. Чтобы ни гу-гу. Чтобы все по-тихому.
- А я-то что могу сделать? - спросила Катя.
- Она тебе доверяет, - высморкавшись, пробубнил Сторицкий. - Ты же ее подруга. Сверстница. Однокурсница. Единственное знакомое лицо. Это у тебя в номере она решила спрятаться. Уговори ее.
- Уговорить? На что?
- Она должна подписать вот это, - режиссер протянул прошитую стопку бумаг. - Договор о конфиденциальности. Расширенный и дополненный. С отказом от претензий, коммерческой тайной, врачебной тайной, аннулированием всех прежде сделанных заявлений. Большой бумажный кляп.
Агнер, до того сидевший вполоборота, при виде бумаг поморщился и брезгливо отвернулся, будто Сторицкий совал Кате в руки порножурнал.
- Объясни ей, - отхаркался Сторицкий, - что так нужно. Для блага Саввы. Для ее блага. Что так будет лучше для всех. Ты сможешь. Ты же актриса. Переиграй ее.
- Я поняла, - кивнула Катя и взяла договор.
- Удачи! - пожелал ей Агнер, когда девушка выбиралась из машины.
За те пару шагов до тюрьмы Катя успела слегка промокнуть. Волосы налипли на лоб, сбились космами за ушами. Так даже лучше, решила девушка. Буду выглядеть беспомощной и беззащитной. Вызывать доверие и сочувствие.
Страшно не хотелось идти в тюрьму.
Дверь была очень тяжелой. Лакированный пол вестибюля пахнул мастикой. Единственный кактус в кадке покрывал слой серой пыли. Дежурный за стойкой выглядел усталым и равнодушным.
- Вы к Сафьяновой? - спросил ее дежурный.
- Д-да… - растерялась девушка.
- Виталий Борисович предупреждал. Но встречу придется перенести.
- П-почему?
- Она в лазарете. Попытка самоубийства. Хотела повеситься на простыне. Психиатров уже вызвали.
- Спасибо, - машинально поблагодарила Катя и, развернувшись, деревянной походкой двинулась к выходу.
Мокрый осенний воздух свободы показался ей нектаром. От "Мерседеса" приятно тянуло табачным дымом.