У господина Миякавы белое лицо, которое он слегка припудривает - в этом уже нет необходимости, но только очень глупый они может дать другим увидеть, что и без краски равен белизной лица Лунному Господину. Впрочем, где взять такого - благословенна земля Ямато, ее нечисть умна и утончена, играет на музыкальных инструментах и помнит все правила этикета. Господин Миякава подбирает свои наряды по сохранившимся ширмам эры Хэйан (как и большинство они, умных они, во дворце), а при ходьбе его одежда шуршит и легонько звенит, пусть даже этот звон не слышен людям - только такой же они различит его - потому что умный они не будет, не будет, не будет передвигаться бесшумно, вернее - будет, но только в совсем особых случаях. В жизни господина Миякавы их пока было два.
Господин Миякава не ищет себе добычу - это недостойно даже нижайшего из тех, кого осенила милость Лунного Господина. Все, что ему нужно, приходит само. От него требуется только одно - внимание и повиновение. И ему это нравится. Нравится искать, находить и исполнять. А написать хороший доклад - особое удовольствие. Чем полнее представлены факты, тем легче господину Левому Министру принять решение. Упустить что-либо - непростительно.
И потому все свои доклады секретарь пишет от руки. Сосредоточенность, которой требует каллиграфия, проясняет разум, делает очевидными связи между вещами. Мысль не окончена, пока она не записана. Только черная тушь придает ей форму. Каллиграфия сродни медитации и фехтованию, она способствует возвышению духа.
Миякава сел перед столиком, не торопясь, растер тушь, выбрал кисть. Помедлил, сосредотачиваясь, - и полетела рука над бумагой, оставляя вертикальные столбцы. Вступление, подходящее к случаю, написалось легко. Теперь - о главном….
Разнообразные духи, воплощенные и невоплощенные, оказались милостивы - новый столик, темно-коричневый, остался цел. Доклад Лунный Господин принял хорошо. С выводами согласился и особое внимание уделил последнему. Миякава тихо поздравил себя с тем, что правильно угадал желания Левого министра. Ямато-но-они действительно интересовал не столько Ильинский и его беды, сколько возможность познакомиться с неизвестными каллиграфами.
- Напишите этому юноше, Миякава-сан. В подобающих варварских выражениях. Я посмотрел, как действует этот человек. Он умеет двигаться и выбирать инструменты, но он не пытается скрыть свое присутствие - хотя мог бы. Он молод и торопится. Он ищет признания. Дайте ему его, Миякава-сан. Покажите ему, что для человека его достоинств, даже варварское происхождение не будет помехой. И выберите способ связи, который не оставит сомнений в… чистоте наших намерений.
Миякава поклонился. Его русский коллега действительно произвел впечатление - не только на него, но и на господина. Если он примет предложение, то Миякава со временем передаст ему полевую часть обязанностей, а сам сможет заняться только сбором информации и администрированием, делами более подобающими сэйсё. И, может быть, появится время для технических проектов… Господин в который раз совершенно прав. Переверни достаточно камешков вокруг человека или они - и он сменит цвет, сделавшись из черного белым. И наоборот. Это просто. Главная задача - устроить так, чтобы после перемены он сохранял свой цвет и впредь. И не разрушил узор. Но тот, кто так явно ищет победы и славы, не опасен. Ни для Лунного Господина, ни даже для его ничтожного слуги.
Ответ пришел через две недели. Обычной авиапочтой. С адресом, который любитель русской классики опознал бы мгновенно - но японская почтовая служба в литературе сильна не была, Чехова от Кассиля не отличала даже на марках, а потому просто доставила конверт по назначению: "Япония, левое крыло императорского дворца, г-ну Фудзиваре".
Зато господин Миякава с русской классикой знаком был. Последние годы он вообще медленно превращался в специалиста по русским делам. И поэтому при виде адреса его посетило недоброе предчувствие. То, что его русский коллега отличался нестандартностью мышления и некоторым безрассудством, было известно. Но неужели он настолько несведущ относительно того, что подобает, а что нет? Или он настолько дерзок?
Посидев некоторое время в позе сосредоточения, Миякава поднялся было - скоро идти к господину с сегодняшними бумагами. И нести в числе важных писем и докладов этот конверт с сине-красными зубчиками авиапочты по верхнему краю.
Конверт был заклеен так, что вскрыть его элегантно не было никакой возможности, но Миякава-сан был талантливым они. Он просто разрезал заднюю сторону конверта крест-накрест, точно по линии склейки - естественно, не задев при этом самого письма. В этом была даже некая прелесть… если бы не адрес, о котором и думать не хотелось. В прежние времена, фигура ранга левого министра и не прикоснулась бы к письму, опасаясь отравы. Но что может повредить Лунному Господину? В прежние времена серкетарь министра не осмелился бы вскрыть письмо, адресованное лично министру. Но времена меняются, а русский способен на все. Лучше подстраховаться, проверить - и хотя бы узнать, что же он там написал.
В конверте был листок обычной офисной бумаги, исписанный четким уверенным почерком. По-русски.
Секретарь порадовался, что вскрыл письмо - русского Лунный Господин не знал и было бы крайне неловко заставить его ждать машинного перевода. Впрочем, радость была исключительно короткоживущей даже для этого неверного и полного слез мира.
Глубокоуважаемый господин Фудзивара-но-Митидзанэ,
Ваше Сиятельство, я беру на себя смелость обратиться к Вам по-русски, ибо мое явно недостаточное знание японского с неизбежностью возведет между нами лингвистический барьер, чего мне хотелось бы избежать. Я убедился в непроницаемости этого барьера, прочитав в меру своих слабых сил письмо, которым Вы, Ваше Сиятельство, меня столь неожиданно почтили. Как ни прискорбно для меня признаваться в столь сокрушительной неудаче лицу, к которому я отношусь с исключительным уважением, скрыть правду было бы еще более непочтительно.
Глубокоуважаемый господин Левый Министр, я не смог проникнуть в содержание Вашего письма. Ибо совершенно невероятно, чтобы Вы, полагая меня вассалом господина Волкова, предложили мне перейти на службу к Вам. Даже в без сомнения неудовлетворительном русском переводе буси обязан верностью не в надежде на будущие благодеяния, а в благодарность за прошлые. И поскольку немыслимо, чтобы блистательный господин Фудзивара, чей род лишь немногим уступает древностью роду самого императора, упустил из виду это обстоятельство, то вероятнее всего, настоящее содержание письма осталось закрытым для моего скудного разума.
Тем более, что я никак не имею чести быть вассалом господина Волкова. Я являюсь его подчиненным и состою с господином советником при правительстве Российской Федерации в сугубо служебных отношениях, постольку, поскольку нас обязывает к этому защита интересов оной Федерации.
Несмотря на огромную и непреодолимую разницу в возрасте, опыте и способностях, господин Волков находит мой понятийный запас совместимым с его собственным - что вероятно объясняется общей неразвитостью российской культуры в области межличностных отношений.
Однако, как Ваше Сиятельство наверное, уже имели возможность убедиться, моя варварская ограниченность и сугубое отсутствие необходимых талантов вряд ли позволят мне когда-либо покинуть эту среду.
Пребывая в искреннем почтении к Вашему Сиятельству,
В.А. Габриэлян
Само письмо было написано фиолетовыми чернилами. Вероятно, для русского это что-то значило. А вот финальное обращение и подпись были темно-красными, с легким оттенком ржавчины. И тут перевода не требовалось.
Секретарь аккуратно сложил оригинал вчетверо, положил его на конверт, аккуратно пристроил сверху и чуть наискосок свежераспечатанный перевод. Господин вряд ли оценит его работу сейчас, но может вспомнить позже.
Князь Фудзивара-но-Митидзанэ, в не приведенном еще в подобающий порядок мире называющий себя Уэмура Рейдзи, бросил короткий взгляд на лепесток бумаги с переводом. В машинном совершенстве не было души. Даже этот варвар, автор письма, знал, что некоторые вещи пишутся только от руки.
Впрочем, иногда возвратившиеся из преисподней души рождаются в странных местах. Что за наказание - родиться среди варваров!
Но, право же, лучше бы этой душе не покидать преисподней. Левый министр заподозрил неладное еще два с лишним года назад, увидев в полицейском отчете листок из блокнота с угловатыми иероглифами "небесная справедливость". Историю революции забыли на островах - Уэмура позаботился об этом - и ее подавно некому было вспоминать на континенте. Кроме, конечно, тех, кто участвовал в ней. Он заподозрил неладное, но надеялся на совпадение.
"Красная искренность" в том же провинциальном исполнении покончила с его надеждами.
А лежавший перед ним текст он просто знал. Читал его раньше. Триста лет назад. В отчете о неудаче. Это его, Уэмуры, слуге тогда, как и сейчас, объяснили с механической точностью, что есть люди, которым не предлагают измену. И тем более не предлагают, если служат они не господину, а своему пониманию долга. Тогда это казалось мелочью - всего лишь не удалось поставить под свою руку маленький отряд провинциальных самураев. Эта мелочь стоила Уэмуре его гнезда - дважды! - и всех его планов.
Да, распечатка не несла души. А вот фиолетовые чернила и особенно рыжие не-чернила дышали очень знакомой смесью неприятия, иронии и… искренности. Той самой, за которой следует удар.
Что ж, я не знаю, кто ты. И сколько вас там - не удивлюсь, если опять восемь. И как хорошо, что вы, возродившиеся, не помните прошлых жизней!
Лунный господин смотрел на русское слово "искренность" в самом низу страницы. Написанное красным. Их варварские буквы, конечно, не имеют силы. Силу имеет намерение.
Он погладил плотный бумажный лист. В этот раз вы не успеете.
Глава 3. Лотерея
Идет Смерть по улице, несет блины на блюдце
Кому вынется - тому и сбудется.
Тронет за плечо, поцелует горячо.
Полетят копейки из-за пазухи долой!
Зубастые колеса завертелись в башке
В промокшей башке под бронебойным дождем
Закипела ртуть, замахнулся кулак
Да только, если крест на грудь, то на последний глаз - пятак.
Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла
Все грозила кулаком, называла дураком
Предрассветный комар опустился в мой пожар
Захлебнулся кровью из моего виска
А сегодня я воздушных шариков купил
Полечу на них над расчудесной страной
Буду пух глотать, буду в землю нырять
И на все вопросы отвечать: "Всегда живой!"
Светило Солнышко и ночью и днем
Не бывает атеистов в окопах под огнем
Добежит слепой, победит ничтожный
Такое вам и не снилось.
Егор Летов, "Про дурачка"
Игра за белых
Игорь проснулся раньше обычного. Посмотрел на часы - трёх еще не было. Рановато. Но он не только спать не хотел - не было обычного дневного изнеможения. Так, какая-то вялость и тяжесть в голове. Терпимо. Он подумал и решил все-таки вставать.
Свет в ванной он включал из принципа - и так все прекрасно видел, но это ночное зрение ему не нравилось. Особенно когда он смотрел на людей.
В электрическом свете из зеркала смотрел вполне приличный молодой человек - резкие правильные черты лица, карие глаза. Южный тип, не будь он таким белым. И если не присматриваться, то бледность может сойти за обычное мучное нездоровье питерского жителя, годами не уезжавшего на юг позагорать и ведущего офисный образ жизни.
На кухне пахло кофе. Обычно к вечеру там поселялись более обеденные запахи. Окно выходило во двор и в это время его уже накрывала тень соседнего дома, но все равно было слишком светло. Оборотная сторона ночного зрения. Прищурившись, Игорь потянулся за очками, которые утром оставил где-то на холодильнике. Ага, вот. Темнейшие "хамелеоны" были сделаны по заказу и позволяли ему почти нормально видеть днем.
- Кофе будешь? - спросил Антон. - Там есть еще.
Он сидел за столом, перед ним стояла здоровенная кружка с кофе, сбоку лежала планшетка, а напротив, на стенке, чуть слышно бурчал терминал. Шли какие-то новости с лентой телетекста.
- Слушай, ты почему тут сидишь? - спросил Игорь, усаживаясь напротив и наливая в свою кружку с кофе - размерами поменьше, но тоже приличную - сливок.
- Кофе пью, - объяснил Антон.
- Нет, почему ты у нас, а не у себя?
- Потому что работаю. Знаешь, мы столько оттуда сперли, что просто молодцы. Но разбираться с этим… - Антон вздохнул и запустил руку в волосы.
Аналитический центр у Луны уже имелся. И зарекомендовал себя неплохо. Но чтобы показывать даже кому-то из своих этажами ниже документы из Екатеринбурга, эти документы нужно было сначала переформатировать. Так, чтобы нельзя было точно сказать, что откуда взято. И делать это, кроме Антона было некому.
- Я пойду пожрать чего-нибудь куплю, - сказал Игорь. - Где, кстати, господин подполковник с полковым попом?
- Подполковник поехал к новым клиентам, поп - к Александровым. За чеком.
- За чеком - это хорошо… - пробормотал Игорь. - Люблю делать добрые дела. Что у нас на вечер?
- Пока ничего. Начальство хочет сесть и, начало цитаты, спокойно разобраться с этой халепой, конец цитаты, - если бы Антон был котом, то спина у него была бы изогнута, шерсть стояла бы дыбом, а правая лапа… В общем, идея "спокойно разобраться" не находила у него понимания.
- Халепа, - Игорь посмаковал слово. - Халява. Нелепо. Алеппо. Все, я пошел за жратвой, пока совсем не заговорился.
Он оделся, с удовольствием прошел пешком пять кварталов до большого торгового комплекса на Cреднем проспекте, набил проволочную корзинку вкусностями, начав в овощном отделе со свежих, тепличных еще огурцов и закончив в молочном творожным тортиком, полюбезничал с кассиршей, и, обхватив внушительный пакет, направился домой.
На углу Тучкова его привычно облаяла черно-желтая лупоглазая шавка, ведомая степенным старичком. Цумэ не обратил бы на это внимания, если бы что-то не вцепилось ему в штанину.
Это было нечто новенькое. Собаки и кошки не любили его и неприязнь выражали весьма недвусмысленно, но атаковать - не атаковали никогда.
Глянув вниз, он удивился еще больше. Штанину проткнули вовсе не клыки собачонки, да и лай предназначался не ему, а серому полосатому котенку месяцев двух от роду. Старая добрая коллизия: кот-собака-дерево. Только вместо дерева на этот раз был Цумэ.
- Ты думаешь, нам по пути? - приподнял брови Игорь, когда котенок оказался у него на плече. - Ну ладно.
Совершенно потерял форму, - подумал он. - Животные бояться перестали. Скоро птицы на голову садиться начнут. И буду я жить не то как святой Франциск, не то как памятник Нельсону… Интересно, котята страдают морской болезнью? На этой высоте его, по идее, должно укачивать.
Едва он задумался над этим, как шестнадцать маленьких коготков, впившихся в плечо, ответили ему: да. Точнее, ДА!!!
- Вообще-то, - сказал Цумэ. - У меня высокий болевой порог. Но может, ты куда-нибудь переберешься?
В принципе, от пассажира можно было и избавиться. Какая-нибудь сердобольная девочка или женщина снесет его в кошачий приют, где ему вколют стерилизующую отраву и подыщут "усыновителей". Или заберет к себе домой. Цумэ вздохнул и продолжил путь.
Когда он переступил порог дома и нагнулся, чтобы поставить пакет, котенок отважно прыгнул на пол и, задрав хвост, рванул на кухню.
- Это что еще такое? - донесся оттуда Костин бас.
- У нас, - ответил Игорь сквозь пакеты, - все наоборот. Обычно, в дом запускают кошку, когда вселяются. А мы - перед выселением.
Костя сделал попытку погладить пришельца. Взмах когтистой лапки - и на среднем пальце Кена появилась тонкая красная линия.
- Это не кошка, - сказал поп, разглядывая травму. - Это Махно какой-то. Сзади хрен догонишь, спереди - хрен возьмешь. Ты где этого Нестора добыл?
- Это он меня добыл. Он на меня залез, а слезть отказался.
- Эй, а куда он делся? - спохватился Костя. Отвлекся ведь на мгновение - а мелкий бандит уже куда-то исчез. Правда, не очень далеко: короткий и морковчатый хвост торчал из
брошенного Игорем пакета, пакет азартно шевелился.
- Точно, - со вздохом сказал Игорь, - сожрет нас теперь мировая анархия. Ты знаешь, сколько вот в такого влезает?
- Я знаю, что будет, если он не вылезет. Ты его принес, ты и вынимай. Тем более, что на тебе все заживает лучше.
Двумя пальцами Цумэ извлек маленького анархиста из пакета за шкирку. Махно мяукал, за ним потянулась связка куриных сосисок.
Сосисок Игорь купил на всех, с учетом будущего завтрака. Полтора кило. По его прикидкам, котенок удерживал в когтях вес, вдвое превосходящий его собственный.
- Командор приехал, - сказал Антон, глянув на окошечко наружной камеры в углу экрана. - Как вы ему объясните прибавление в семействе?
Новичок не удержал сосиски. Цумэ одной рукой подхватил связку, другой опустил Махно на стол.
- Скажем, что возник. Как тот терминал в прошлом месяце.
Второй терминал в гостиной завелся сам по себе - никто не помнил (или отказывался признаваться), чтобы его кто-нибудь покупал. Что самое интересное, проследить его по финансовой линии тоже не получилось. А самозародившийся кот все-таки меньше нарушает общую теорию всего, чем самозародившийся компьютер. Или больше?
Игорь аккуратно уложил сосиски обратно в пакет, взял кота за шкирку, посмотрел в глаза. Котенок возмущенно шипел.
- Ты думаешь, ты здесь главный кот? - сказал Игорь, демонстрируя клыки. - Ты здесь младший кот. А главный кот сейчас придет.
И зашипел в ответ.
Главный кот вошел. Посмотрел на Костю, зализывающего палец. На Цумэ. На котенка.
- Это кто?
- Махно, - представил Игорь. - Нестор Иванович.
- Ну хоть кто-то здесь будет ловить мышей, - Эней положил на стол толстую зеленую папку. - Финансовая группа "Аверс". Как обычно, протекает водичка. Как обычно, подозревают всех, включая собственную СБ. Как обычно, результат нужен вчера.
- Гррр, - сказал Антон. - Ненавижу.
Эней кивнул. Самым плохим в такого рода делах было то, что клиенты крайне неохотно делились необходимой для расследования информацией. Но и денег эти заказы приносили много. И самое главное, появлялись связи. И понимание того, как работает система. Поэтому "Лунный свет" скрипел в 96 зубов, а заказы - брал.
- Но поскольку вчера мы все равно не успеваем, - Эней достал из шкафа пачку гречневой лапши и снял с полки кастрюлю, - начнем завтра. Сегодня - разбор наших собственных полетов. Цумэ, достань сметаны и дай зверю. И кстати, как насчет блох?
- В сметане? - возмущенно сказал Игорь. - Ни-ког-да. Только блох я ему еще не ловил. Пусть сам ловит. Сало в шоколаде…