Если бы Верченко был человеком, он бы побледнел. "Тенчу"! Факты рассыпались - как стеклышки в калейдоскопе - и сложились в новую картинку: отрубленная голова начальника СБ, мелко нашинкованный персонал блока М, дерзость налета… вот только почему другой иероглиф? Верность? Ах, ну да, верность своим соратникам, за которыми поборники небесной справедливости явились в тюрьму СБ. А это значит, несколько непоследовательно подумал Юрий Петрович, что у них здесь гнездо.
- Это значит, - опять читая мысли сказал москвич, - что оно у них здесь было. С последнего ареста прошло трое суток. Люди, которые осуществили налет, могли за это время дивизию эвакуировать. Не думаю, что облавы нам хоть что-нибудь дадут. Так что мне еще спасибо надо покойнику сказать, что он меня спать уложил. Плохонькое, но оправдание.
Референт положил проектор на место, отряхнул руки и уже вполне весело посмотрел на Верченко.
- Да и вам его благодарить нужно, что он дело персонально с особого производства снял, поперек ваших, довольно резких, надо сказать, возражений.
Сукин сын, подумал Верченко - не первым и не последним из тех, кто имел дело с Габриэляном. Сукин сволочной сын. Это все-таки его работа. Это не "Тенчу", это его люди. Или "Тенчу", но он навел. Но доказать это можно, только если их взять. А тут он прав. Поиск почти с гарантией вытянет пустышку.
Известные Верченко операции "Тенчу" отличались изобретательностью, крайней дерзостью, абсолютной безжалостностью и почти полным отсутствием следов на месте происшествия или где бы то ни было еще. Ну да, имелось у СБ довольно подробное описание Савина - и что? Какого Дубровского с такими приметами прикажете ловить в полуторамиллионном городе?
И только подумать, что если бы за "подземку" взялись всерьез, они уже сейчас могли бы выйти на базовые структуры "Тенчу"… Леший побери шефа с его играми. Ах да, уже.
- Что ж вы не радуетесь, Юрий Петрович? - приподнял брови залетный провокатор. - Ну неприятное начало в новом качестве. Но оно и много хуже бывает.
В новом качестве? Это ты мне поешь, чтобы я тебя из здания выпустил - или действительно?
- Радуюсь. - сказал Верченко. - Просто внутренне ликую.
- Специфическое веселье, конечно. - кивнул гость, сверкнув очками. - А ведь они еще как-то вошли… И систему вам ломали. - он поймал вопросительный взгляд Верченко, - Мне господин Ильинский вчера рассказал. Он считал, что это мы. Мда. Будем надеяться, что они хоть где-то да наследили. А теперь, если позволите, мне хотелось бы съездить к себе и принять душ. Шесть часов сна - это хорошо, но я себя чувствую все-таки несколько… несвежим.
- Послушайте, - у Верченко запершило в горле от уже застоявшегося в этом месте запаха крови, и он осторожно прокашлялся. - Вы так уверены, что я вот сейчас возьму и выпущу вас. А почему?
- Видите ли, Юрий Петрович, это ваш покойный начальник мог решать, уходить ли ему в отрыв сейчас или все же подождать более удобного случая, - москвич говорил тихо, вежливо, сочувственно. - Вернее, он думал, что может. У вас же пока нет ни того веса, ни той власти. И если вы взглянете вокруг себя, вы обнаружите, что обстановка в области несколько изменилась. Да, - кивнул он, - тяжмаш и горнодобывающая некоторым образом передумали. Я в этом раскладе значу немного. А вот флаг, который я здесь представляю…
- Вы хотите меня убедить в том, что репрессий здесь не будет и проделки Ильинского всем сойдут с рук? - криво усмехнулся Верченко.
Да, сейчас на этом этаже Юрий Петрович мог говорить что угодно. Запись шла только в одну точку. И в этой точке - кабинете покойного шефа - могла с легкостью быть уничтожена "неизвестно кем". В сегодняшней-то суматохе…
- Ильинскому они не сошли бы с рук ни при каких обстоятельствах. - улыбнулся референт, - Ну кроме примерно вот этих. А у всех остальных есть шанс продемонстрировать, что столице - как это часто с ней бывает - померещилось. И что она приняла за нелояльность обычный провинциальный кабак и подковерную возню. Поймите меня правильно, Юрий Петрович, если бы мое начальство собиралось вменить Ильинскому государственную измену - ему бы с головой хватило агентурных данных. И приехали бы не мы, а зондеркоманда. Мы - инструмент для вынимания заноз. Не для ампутации конечностей.
- Мне очень хочется поверить вам, - Верченко хохотнул. - Но что-то мешает. Кажется. вот этот предмет, - он показал на голову Ильинского.
- Кстати, настоящую стоило бы заморозить, - снова блеснул стеклами москвич. - Ее будут рады видеть - а разложение идет довольно быстро.
- Да… - кивнул Верченко. - И все-таки я вам поверю. Хотя бы потому что… - он не нашел слов, только потер горло и раздернул воротник с галстуком.
Если бы слева послышалось облегчение… Или радость, или страх, или злорадство… Он бы ударил, и леший с ней, с Москвой. Но с тех пор, как угас приступ раздражения, референт был никакой. Ну вот стоит рядом живое теплокровное. Даже не собака, а так… Действительно, высокоточный инструмент для вынимания заноз. Который нет смысла убивать. Просто потому, что с ним в городе еще двое таких же, а в Москве, наверное целая линия. И если бы хотели убить - убили бы. Хотели бы снять - сняли бы. Хотели бы оставить на месте управления воронку…
- Ладно, - сказал Верченко, - сколько вам нужно времени?
- Час. - сказал Габриэлян. - Плюс то время, которое потребуется, чтобы найти мою планшетку. Она должна быть в сейфе в тамбуре.
Он помолчал, глядя на голограмму, потом добавил.
- Юрий Петрович, вы ничего не потеряете. Господину советнику безразлично, кто чей птенец. А на Урале в ближайшее время станет очень интересно. Очень.
И то, что это прозвучало только после того, как Верченко принял решение, сказало новому начальнику екатеринбугской СБ практически все, что он сейчас хотел знать об Аркадии Петровиче Волкове.
* * *
Аркадий Петрович Волков, советник при президенте Российской Федерации, встал из-за стола и прошелся по кабинету. Спокойно и медленно.
- Вадим Арович, я прочел очень подробный доклад о том, как сотрудники московского аппарата не смогли спасти г-на Ильинского от последствий собственной некомпетентности. Теперь мне хотелось бы выслушать вас.
Референт кивнул. Начальство хочет здесь и на микрофоны - значит, будет здесь и на микрофоны, одной записью больше, в самом деле…
- Это действительно "Тенчу", Аркадий Петрович. Настоящие. Мне всегда казалось странным, что они оперировали из Польши…
- Что у них там?
- База. Давняя и основательная - они штурмовали СБ силами местного МЧС.
Волков закрыл глаза.
- Да. И екатеринбургское СБ обнаружило их "подземку" по чистой случайности. Аркадий Петрович, я полагаю, что действительное положение дел по Приуралью много хуже, чем представляется отсюда. И если говорить об уровне коррупции, и если говорить об уровне некомпетентности. Я не удивлюсь, если у них там еще бродят недобитые отряды Пугачева, а ведь Приуралье - стратегический участок.
И дело не только в Сибири, но и в проекте "Харон". Но вот об этом пока ни вслух, ни даже про себя.
- Они, конечно, эвакуировались, - сказал Волков.
- Боевики. База на месте.
- Кто контактировал с ними?
- Я и Кессель. Вернее, Кессель и я.
Волков удивленно поднял брови.
- Они очень хорошо организованы. И неплохо знают ситуацию в Сибири. Но использовать их на постоянной основе я могу только одним образом - дав им оружие против себя. Сейчас они считают, что держат меня за горло. И будут иметь со мной дело.
Аркадий Петрович смотрел на буквально лучащегося весельем референта и думал, что аахенские его коллеги - дураки, а сибирский - дурак вдвойне. Но к тому времени, когда они узнают, что есть в мире инструменты надежнее кувалды, будет уже немного поздно.
- Кстати, - спросил он, - а почему "искренность"? Я как-то не связывал это понятие с господином Ильинским.
- Я могу только догадываться, - виновато вздохнул референт, - Но полагаю, что это каламбур. "Красная искренность" по-японски - "верность". Внутри у господина Ильинского ее не было. Пришлось добавить снаружи.
- Вадим Арович, - сказал Волков, пытаясь представить себе, как именно отреагирует на такой варварский способ коммуникации его дальне-восточный сосед. Новое слово в области дипломатической переписки, - я не помню, чтобы я давал вам полномочия так радикально изменять конфигурацию начальника екатеринбургского СБ.
Впрочем, сам выбор слов говорил за то, что характер изменения в оной конфигурации господина советника скорее радует. Или даже веселит.
- Аркадий Петрович, даже если бы у меня были такие полномочия, я не смог бы ими воспользоваться. Я фактически сидел под арестом, - улыбнулся референт. - А мне так интересно было бы узнать, кто это сделал.
Интермедия. Повесть о красных чернилах
В бессмертном мире он
Мог жить за веком век,
И вот, по воле сердца своего,
Он сам пошел на лезвие меча.
Как безрассуден этот человек!
"Ответная песнь" на песнь об Урасиме Таро
Из всех игр господин Уэмура предпочитал го - игру тихую, с виду простую, но требующую терпения и проникновения в замыслы противника. Вот и сейчас он вел такую партию с господином Волковым, хозяином России. Попытка переподчинить уральский округ Сибири не удалась - это он уже знал. Этот тур Волков выиграл.
Господин Уэмура развернул пакет с донесением. На низкий столик выпали фотографии. Отрубленная голова этого тупицы Ильинского - и алый кандзи на лбу. На следующей фотографии этот же знак - крупным планом. "Макото". Искренность. Написанный красным или на красном - обозначает вечную верность, продолжающуюся и за гробом. Если бы господин Левый Министр сохранил способность краснеть и бледнеть, он побледнел бы. Но на его красивом матовом лице ничего не отразилось. Он лишь приподнял брови и с презрением произнес:
- Какой варварский стиль!
Стоявший за его плечом господин Миякава (варварское же слово "секретарь", конечно же, было изгнано из языка, а вот должность осталась, и записывалась тем же сочетанием кандзи - "тайный" и "документ") поспешил согласиться.
- Деревенская школа, садайдзин-сама, вероятно, провинция Тама.
Господин Левый Министр не держал в своем окружении трусов. Но в этот раз Миякава испугался - по настоящему, как мог бы испугаться человек. Не столько всплеска черной ярости от господина (хотя и это было редкостью), сколько тому, что вызвало этот всплеск одно простое слово.
Лакированый столик разлетелся пополам.
Левый министр закрыл глаза. Снова открыл их.
- Миякава-сан, - никто и никогда не мог сказать, что Цуки-но Кими, лунный господин,
невежлив с теми, кто ему служит, - я хочу знать об этом деле все.
Миякава поклонился:
- Да!
Всё об этом деле… Чего уж проще: начальник Уральского СБ Ильинский решил отделиться от Москвы. В последние несколько лет Москва вмешивается в дела регионов так, что никто уже не может действовать по своей воле. Господин Волков допускает на высокие посты чужих птенцов - но надевает на них путы. Ильинский так жить не хотел. Жаль, что у него не получилось. Жаль, что богатый регион с мощной промышленностью остался у Волкова. Но все же - какой Ильинский дурак! Нет, не совсем так - язык, на котором мыслил господин Миякава, позволял сформулировать эту же мысль более изящно: какая же плохая голова у господина Ильинского! Тот, кто отделил ее от тела, оказал ее бывшему хозяину подлинную услугу.
Миякава нашел нужную папку в стойке, выложил на стол.
У господина Миякавы, как и у многих других чиновников, было два кабинета. В одном на возвышении лежали циновки и стоял низкий столик с тушечницей и полным письменным прибором, по стенам висели пейзажи и шелковые какимоно, а у задней стены в ячейках лежали бесчисленные свитки, и вдоль стен и у стола было множество светильников. Второй кабинет был залит светом от матовой потолочной панели, по стенам взбегали полки с дисками и папками, а треть кабинета занимал стол с первоклассным терминалом. В первом кабинете господин Миякава принимал посетителей и писал доклады, а во втором доклады эти готовил.
К несоответствию между чиновничьим платьем с широкими рукавами, шелковой крахмальной шапкой и широким столом, вращающимся креслом и терминалам инфосети он привык давно и не обращал внимания. Отвязал шнурки, удерживающие шапочку на голове, подвязал рукава каригины и раскрыл папку. Левой рукой, не глядя, набрал команду. Итак, что же было в городе Екате… рин… бурге?
Сорок минут спустя Миякава-сан тоже прибыл в состояние расстройства - хотя и не столь резко и решительно, как его господин и повелитель. Понять что-то в екатеринбургских событиях было если не невозможно, то чрезвычайно тяжело - примерно как восстановить одну чашку "костяного" китайского фарфора, после того, как в лавке побывало семейство тэнгу. Налет на тюрьму СБ, стоивший жизни предполагаемому будущему вассалу (право, кажется, услугу оказали и нам), осуществило якобы подполье. И действительно из особого блока было похищено семь арестованных из "подземной дороги", которые более не всплыли - ни фигурально, ни буквально - нигде. Но образ действия и иероглиф на лбу Ильинского указывали, что в блоке "М" поработала группа "Тэнтю". А никаких связей с "подземной дорогой" у "Тэнтю" ранее не было. Да что там, они просто как чумы избегали любых контактов с организованным подпольем, предпочитая наблюдать его через перекрестье прицела. И если то, как нападавшие проникли в здание, указывало на как минимум утечку информации из екатеринбургского СБ - а скорее, на наличие сообщника там же - то уж сам Первый Император не смог бы сказать, какой нечистый дух понес Ильинского в блок М именно в момент штурма.
Дальше - лучше. Птенцы Ильинского без звука сменили ориентацию и на все попытки прощупывания отвечают категорическим отказом. Тот же поворот кругом совершили и уральские промышленниеи - как будто с усекновением головы Ильинского Сибирь вовсе пропала с карты. И все источники единодушно утверждают, что сидевшего крепче некуда екатеринбургского смотрящего своротил - меньше чем за неделю - прибывший в город с каким-то административным визитом ночной референт Волкова.
Референта, своего коллегу, Миякава заочно знал. Следил, собирал досье. Ничего нового и существенного екатеринбургские информаторы не добавили. А вот "тэнтю"… и "макото"…
Работать с информацией Миякава Кеити любил и умел. Он так увлекся розыском, что не заметил наступления дня. Впрочем, в кабинете без окон это было нетрудно. Просто в какой-то момент закрылись глаза и он упал лицом на стол, провалившись в дневную летаргию.
Уснул Миякава-сан, как и положено, на самом интересном месте. Знать историю эпохи Мэйдзи законопослушному подданному империи было мудрено - почти все упоминания о презренном времени были стерты отовсюду. Жителям Благословенной земли не следовало помнить о позорном отступлении Японии перед варварами. Но на то, чтобы уничтожить архивы, у Лунного Господина не поднялась рука. И в этих-то архивах и обнаружилось, что иероглифом "тэнтю" - "небесная справедливость" - подписывала свои дела одна из крайних революционных группировок времен гражданской смуты.
И, вполне возможно, именно эта группировка была причастна к гибели тогдашнего гнезда Левого Министра - в те времена не министра, а дайнагона, старшего советника (как прискорбно, что Лунному Господину приходилось скрывать свой свет и служить императору всего лишь в
качестве придворного третьего ранга!). Интересно, подумал Миякава, а ведь сейчас все старшие Японии и подвластных территорий - птенцы Лунного Господина. Не мог ли, однако, уцелеть с тех еще трехсотлетней давности дел чужой птенец? мститель?
Миякава не был большим знатоком боевых искусств, хотя уже двадцать лет регулярно посещал додзё. Однако у него в распоряжении была реконструкция нападения, которую уже смотрел Симада-сэнсэй, начальник СБ и мастер кэндзюцу. Симада-сэнсэй был уверен, что двое нападавших, а было их всего двое, двигались слишком быстро для человека. И, за двумя исключениями, убивали холодным оружием. Вот здесь, встретившись с номером первым, Ильинский должен был, просто обязан был ударить волной. Но номер первый даже не остановился. Кто же он такой? Что нам вообще известно о группе "Тэнтю"?
Референт быстро пролистал уже подготовленную для него сводку… и застыл. Поверх шапки одного из файлов, предоставленных СБ Дании, красовалась надпись, сделанная световой кистью. Почерк левого министра нельзя было перепутать ни с чем.
Три знака: "новый", "выбирать", "группа". "Новое ополчение". "Синсэнгуми". Это название он тоже уже встречал… Самурайское ополчение, на службе сёгуна… это уже не революционеры, это противники революции - основной костяк группы - уроженцы… провинции Тама.
Если бы дело происходило в Америке, Европе, Сибири, или, скажем, на Ближнем Востоке, идея о старшем, работающем с подпольем, была бы похоронена на месте - за полной невероятностью такого союза. А вот Миякава как раз не видел ничего странного в том, что они, разошедшийся во взглядах с господином Левым Министром или всем мировым советом, начал искать союзников среди людей…
Или не всем мировым советом?
Господин мало кого ненавидит, и за все время службы Миякава ни разу не был свидетелем вспышки ненависти такой силы. А вот этих… или этого… Что ж, господа новое ополчение, мы посмотрим, насколько вы хороши.
Прикидывая планы на будущее, Мяикава мысленно вписал туда один существенный пункт - постараться не упоминать при господине некоторые имена и названия. Миякава не был трусом, но столик тоже не был виноват ни в чем - ни в глупости Ильинского, ни в старой вражде, ни в неудаче уральской игры.
Синсэнгуми, Тама, Теннен Рисин Рю. И слово "макото".
А вот что точно стоило упомянуть - это не совсем русскую- не перепутать бы "р" и "л" - фамилию референта. Потому что, кто бы ни был замешан в деле, этот человек должен был знать о произошедшем очень много. Если не всё.
Миякава-сан спал, положив голову на шелковый рукав и видел во сне легкий летний дождик, зеленые листья и светлые скаты крыш - наяву он сможет попытаться поглядеть на них не раньше, чем через четверть века.