В этот момент появился местный патруль народной стражи: Гриша, Петро и Малый, краткое досье на каждого я ещё пару дней назад прочитал, и с ними можно было не церемониться, так как за каждым из них водилось очень даже немало грешков. Патрульные оружие применить даже не попытались, хотя могли бы, и, выхватив свои штатные ПР, бросились ко мне. Первым на мой коронный удар с правой в челюсть налетел Петро, толстый, солидный, с густыми усами. Хлоп! Один удар - и один человек на полу. Второго я встретил ударом ногой в живот. Бац! Второй патрульный скрючился и лежит - кажется, это был Малый. С третьим пришлось повозиться, так как Гриша, конопатый и белобрысый мужчина, оказался совсем не дурак подраться, а этого я не знал и в его досье не читал. Однако и его свалил, для начала врезав ногой по коленной чашечке противника, а после этого уже добив в голову.
После избиения патрульных пришла пора вмешаться бойцам СБ, которые ну совершенно случайно проезжали мимо. В ресторан вломились пятеро крепких парней в бронежилетах, касках‑сферах и при оружии.
- Всем лежать! - Громкий командный голос капитана Густова, который командовал бойцами, перекрывая крики женщин и официантов, разнёсся по залу. - Работает СБ.
Я бросился к ним, якобы с намерением продолжить драку, и вскоре сам оказался на спине. Били меня не сильно, но синяков понаставили целую кучу. После этого представления меня сковали наручниками и отволокли в ближайший участок народной стражи. Здесь театрализованное действо продолжилось, и дежурный офицер МВД всю ночь очень веселился над избитыми патрульными, порывавшимися вломиться в КПЗ и отомстить мне за своё унижение. Поутру я был отправлен в городскую тюрьму, надо сказать, единственную во всей Конфедерации, и оказался в переполненной людьми камере, где никто не поинтересовался, кто я такой, хотя на армейский бушлат и почти оторванную нашивку не один человек взглянул с неприязнью. Так началась моя новая жизненная эпопея.
В узкое окошко общей тюремной камеры свет проникал едва‑едва, и, несмотря на лёгкий морозец снаружи, внутри было жарко и душно. По всем тюремным стандартам, в камере нас должно быть десять человек, а находилось двадцать пять. Ладно, тесноту можно было перенести, неудобство, конечно, но вполне терпимое. Больше всего меня доставала местная вонь, все те сотни запахов, которые смешиваются в единое целое и пропитывают собой всё вокруг. На миг я закрыл глаза и попробовал разделить эти запахи: немытые тела, давно не стиранная одежда, пот, хлорка, параша, чуть‑чуть ваксы - это охрана заходила, прокисшая еда, еле заметный аромат анаши, табака, крови и заплесневевших стен. Б‑р‑р‑р! Всё вместе - это такая мерзость, что в первые минуты моего здесь пребывания чуть не блеванул. Хорошо, что последние сутки ничего толком не ел.
Прошёл час, второй, и вот скрипнула ржавая железная дверь, и на пороге камеры появился он, тот, кого я и ожидал, Николай Буров по прозвищу Кара, исхудавший брюнет сорока пяти лет с резкими чертами лица и не единожды сломанным носом. Узнал я его не сразу, так как от своих фотографий он отличался очень сильно, но это понятно, чай не в санатории наёмник отдыхал, а в подвалах СБ.
Ни слова не говоря, Кара протолкнулся через скучившихся людей, подошёл к левой шконке возле окна, как раз где я стоял, всё так же молча схватил лежащего на ней человека, судя по наколкам на пальцах рук, воришку, и резким рывком скинул его с лежака. Толпа глухо заворчала, но не возразила наёмнику, так как авторитетных людей в ней не было, а в основном шушера всякая собралась, которая уже к вечеру рассосётся.
Минуло минут десять, и всё это время я простоял без движения лицом к окошку, ловя раскрытым ртом свежий воздух с улицы и краем глаза наблюдая за Карой, который начал осматриваться в камере, да так и застыл на мне.
- Слышь, гвардеец, - он всё же заговорил со мной, - как звать тебя?
Повернувшись боком к стене, взглянул в его глаза и сам спросил:
- А тебе зачем, дядя?
- Хм, - ухмыльнулся он, и я заметил, что половины зубов у него недостаёт, - лицо у тебя больно знакомое. Может, встречались где?
- Всё может, - пожал я плечами. - Земля круглая.
Кара кивнул на мою нашивку - на фоне заснеженного горного пика падающего в атаке орла:
- Четвёртая гвардейская?
- Она самая.
- За что здесь?
- Больно ты любопытный, дядя. Не лезь в душу, и так муторно.
Наёмник замолчал, и я, соответственно, тоже. Ближе к полудню из камеры одного за другим стали выдёргивать заключённых, кого на суд, кого в другую камеру или на работы в пределах тюрьмы. Уже к обеду, когда принесли рыбную баланду, в камере осталось девять человек, и мне нашлась свободная шконка. Пообедав, прилёг на доски, и только прикрыл глаза, как снова раздался голос Бурова:
- Гвардеец, а чего тебя не своим судом судят?
- Отреклись от меня камрады, так что теперь я гражданский.
- Было за что?
- Было. У меня контузия, пить нельзя, а я принял на грудь крепко, устроил драку в ресторане, патрульных из народной стражи поколотил да и с безопасниками поцапался не по‑детски. Вот наш комбат и решил, что не нужен ему такой геморрой, как я, и задним числом контракт расторг. - Я посмотрел на него: - Как думаешь, дядя, что со мной будет?
- Патрульные - это минимум лет пять каторги, а если ещё и госбезопасность обидится, то все десять.
- Они обидятся, - кривая усмешка на губах, - там есть за что обиду затаить.
- Звать тебя как, боец?
- Саня. А вас?
- Дядя Коля зови, не ошибёшься. В каком звании был?
- Сержант.
- А батальон какой?
- Спец… Что за допрос, дядя Коля? Всё, не хочу разговаривать.
Буров помедлил и произнёс еле слышно:
- Понятно, спецназ.
Опять молчание, и снова Кара первым нарушает его:
- В походе на Дон участвовал?
- Да, - как бы нехотя выдавливаю я из себя.
- Ты не подумай чего, Саня, но я из тех мест родом, вот и спрашиваю. Как там сейчас?
- Плохо. Разруха, голод, болезни и реки, химией травленные. А вы сами здесь по какой причине, дядя Коля? На бандоса не похожи, а в тюрьме. Отчего так?
- Наёмничал, а в нашем деле как - если твоя сторона выиграла, то тебе деньги, почёт и свобода, а если проиграла, то шьют всё, что только на себе потянешь.
- Ваша сторона, как я понимаю, проиграла?
- Не то слово, разгромлена в пух и прах. Про Туапсе слышал?
- Конечно, слышал, и, говорят, безы с морпехами там солидные потери понесли. Ваша работа?
- Да, мои бойцы работали.
До самого вечера мы проговорили с Буровым, и я сам не заметил, как рассказал ему про свою службу, откуда родители, где родился и как жил. В общем, следуя рекомендациям эсбэшных психологов, был самим собой, простым и ясным парнем с незатейливой жизнью и судьбой нормального гвардейского вояки, который один раз оступился, и его сдали. Кара, тот, напротив, про свою жизнь ничего толком не рассказал, так, какие‑то байки и самые общие фразы.
После ужина всё той же самой пустой рыбной баланды в руках у наёмника оказалась малява, записка, которую ему передал выводной из охраны. Буров её прочитал, нахмурился, потом присел на корточки подле моей шконки и прямо спросил:
- Саня, вижу, парень ты нормальный. Сегодня к отбою в нашу камеру пятерых мокроделов зашлют, чтоб меня завалить. Ты как, впишешься?
- Это не проблема, но сам понимаешь, дядя Коля, мне чужие дела совсем ни к чему. У меня суд через пару дней, и пойду я по этапу на каторгу, а там блатные. С ворами бодаться не резон, и хоть на здоровье я не жалуюсь, но толпой меня на зоне забьют.
- Санёк, нормально всё будет, обещаю. Мне бы ночь пережить и до утра дотянуть, а там нам побег организуют, и мы с тобой на пару уйдём.
- Поклянись, что это правда, - приподнялся я на локте. - Самым святым и дорогим для тебя клянись.
- Клянусь памятью сына моего Филиппа, что если ты меня выручишь, то и я тебя из тюрьмы вытащу.
Мы ударили по рукам и стали готовиться к встрече с воровскими киллерами.
Глава 17. Вольный город Трабзон. 07.05.2059
А‑а‑а‑а! - разнёсся над футбольным полем торжествующий рёв.
Это значит, что местная команда забила очередной гол в ворота своих соперников.
Стадион Hьseyin Avni Aker гудел, и люди, набившиеся в него - не менее пятнадцати тысяч человек, - махали флагами и без устали скандировали свои речёвки. Сегодня здесь знаковое событие: бордово‑голубые играют против красных, "Трабзонспор" и "Самсунспор", две команды, которые уцелели в Эпоху Хаоса и, невзирая ни на что, продолжают футбольные матчи. Десять лет подряд, в один и тот же день они проводят весеннюю игру в Трабзоне, а через четыре месяца ещё одну игру в городе Самсун. Идёт первый тайм, счёт один - два, выигрывает "Трабзонспор", и толпа, в подавляющем своём большинстве местные жители, просто беснуется от радости.
Мне, однако, вся эта игра совсем неинтересна, тоска заела, и домой хочется так, что хоть волком вой. Почти полгода пролетело с тех пор, как я оказался при Николае Бурове, знаменитом наёмнике по кличке Кара, и, оглядываясь назад, я кляну самыми последними словами майора Захарова, втравившего меня в эту авантюру. Как же всё‑таки раньше было просто: служи честно, выполняй приказы и не рассуждай. Теперь же всё в моей жизни не так, только успевай подмечать, с какой стороны может беда подойти незаметно, и думай не только за себя, но и за своих врагов. Откуда у меня враги? Хм, у меня‑то их нет, но я всегда при Бурове, а у него их, как грязи, куда ни посмотри, или кровник, или убийца, желающий нажиться на его смерти.
Из Краснодарской тюрьмы мы бежали под утро, когда разобрались с быками одного местного криминального пахана. Драка в ту ночь вышла знатная и смертушка в очередной раз рядом со мной прошла. Однако мы с Карой оказались подготовлены гораздо лучше, чем обычные уголовники, смогли их завалить, хотя и не без потерь. Помнится, у Бурова тогда бок сильно финкой посечён оказался, и пришлось мне его подручными средствами штопать, а у меня синяков на лице добавилось и правое ухо было на блин похоже. Впрочем, тогда я думал не о ранах, а о том, как же мы всё‑таки убегать будем. Вариантов перебрал массу, и канализацию, и перепиленные решётки, и захват заложников, но всё оказалось гораздо проще. Все проблемы в очередной раз решили деньги. Нам попросту открыли камеру, мы вышли во двор, прошли через калитку, предназначенную для служебного пользования, загрузились в фургончик, стоящий неподалеку от тюрьмы, и были таковы.
Прошла неделя, и на развалинах города Сочи нас встретил старый причерноморский контрабандист Иван Василиади, который оказался закадычным другом моего нового патрона, то есть Бурова. Минуло ещё пять дней, и, совершив на шаланде Василиади рисковое путешествие по зимнему морю, мы оказались в столице Трапезундского вилайета, вольном городе Трабзон.
Что представлял собой этот приморский город, мне объяснить сложно, так как подобного ему я не видел ни до, ни после. Древний Трапезунд, во времена османов переименованный в Трабзон, оказался на редкость удачным и счастливым местом и пережил апокалипсис очень даже неплохо, разумеется, по сравнению с другими населёнными пунктами. Да, конечно, и здесь погуляла разруха, и здесь были болезни, мародёрство, война банд за ресурсы и битвы не на жизнь, а на смерть, за кусок хлеба и банку консервов. Однако, когда Эпоха Хаоса прошла, на всём Причерноморье именно этот город оказался наиболее сохранившимся и уцелевшим. И главное, в Трабзоне имелось население в пятьдесят тысяч человек, готовых что‑то делать для улучшения своей жизни. По сравнению с 2013 годом эта цифра небольшая, но по меркам мира, пережившего приход Хаоса, она была огромна.
Надо сказать, что город этот был интернациональным, населяли его не только турки, но и русские, греки, армяне и многие другие народности старого мира. Издавна, с самых древних времен Трабзон жил морем и продолжал жить им и по сей день. Экспорт товаров, в первую очередь баранины, хлопка, шерсти, ковров, фруктов и табака, в Одессу, Новороссийск, Констанцу, Самсун, Зонгулдак и Синоп - вот основной доход жителей этого приморского города. Хотя пиратством, работорговлей и мародёркой они тоже не брезговали. Народ такой в этих краях живёт, что не могут спокойно пройти мимо чужого добра, которое плохо охраняется.
В настоящее время Трабзон, в котором проживало уже более ста тысяч человек, был центром целой области, по‑местному вилайета, и правил в нём мэр, хотя нет, не просто мэр, а Мэр с большой буквы. Местного повелителя звали Осман Гюнеш, он давно уже мог бы себя и императором провозгласить, но довольствовался более скромным титулом. В общем, город был крупным и своеобразным, смесь культур, языков, обычаев, народов и разных общностей, и это было то самое место, где Буров чувствовал себя как рыба в воде и в местной иерархии считался важным человеком, имел здесь дом, бизнес и, что немаловажно, преданных лично ему людей. Из его досье кое‑что я об этом знал, но насколько влиятелен Кара в этом городе, даже в СБ не до конца понимали.
Всё, что я видел в самые первые мои дни в городе, говорило только об одном: Буров - не какая‑то мелкая сошка, командир небольшого наёмного отряда, а фигура очень и очень влиятельная. По крайней мере, в кабинет Мэра он входил без стука и в любое удобное для себя время. Вот так вот, и кто понимает, что к чему, тот выводы из одного только этого факта сделает, а я таких моментов за месяцы, проведённые рядом с ним, наблюдал более чем предостаточно. Кстати, в то же самое время я узнал, что и с побегом правителей Туапсинской Республики не всё так просто и это не какая‑то спонтанная акция, а очень хорошо продуманная и проведённая операция трабзонской внешней разведки.
Жил я в особняке Бурова, его семья, две жены и три симпатичные дочки, приняла меня как родного. Да что там, сам наёмник не раз называл меня при гостях, часто посещающих его дом, своим приёмным сыном. Это дорогого стоит, подобное отношение надо ценить и уважать. Что сказать, я ценил и уважал, был самим собой и в то же время через агентурную сеть нашего СБ сливал всю информацию, которая становилась мне известной, в Краснодар. Некрасивая ситуация, но и деваться мне некуда, и стоило Бурову только заподозрить меня в двойной игре, как мне сразу же наступил бы конец. И не тот конец, когда тебе в голову стреляют и ты тихо без мучений умираешь, а другой, тот, что с пытками и издевательствами. Нет уж, такой вариант не для меня. Как бы мне ни была симпатична семья наёмника и как бы по‑доброму ко мне ни относился он сам, это вовсе не отменяет того обстоятельства, что я сержант гвардии и выполняю задание СБ Кубанской Конфедерации.
- Саня, о чём задумался? - Прерывая мои размышления и воспоминания, раздался голос Бурова, с которым мы вместе сидели в ВИП‑ложе и смотрели футбол.
- Домой хочу, на родину, - взяв со столика между нами кружку с местным пивом, ответил я.
- Ну что ты там забыл? - поморщился наёмник. - Родина там, где жопа в тепле и кормят сытно, а лучше, чем здесь, тебе нигде не будет.
- Нет, здесь всё чужое, не моё.
- Ничего, это временно. Я поначалу, когда в плен попал, тоже всё о доме скучал, а потом сам для себя решил, что всё это чушь, и своей дорогой пошёл. Вот что тебе здесь не нравится?
Пожав плечами, отхлебнул пивка и ответил:
- Так сразу и не скажешь, всё вместе, куча мелочей, которые в комок собираются. Хочу картошки жареной вместо плова с бараниной, яблоко вместо инжира, борща нашего кубанского вместо супа рыбного. В конце концов, с людьми разговаривать самому, по‑русски, чтоб меня не кто‑то отдельный понимал, а все вокруг. Только то, что радиопередачи из Краснодара слушаю время от времени, и сбивает тоску.
Наёмник помолчал, улыбнулся, сверкнул новенькими золотыми зубами и сказал:
- Открою тебе тайну, Саня, и как близкому человеку скажу: скоро ты сможешь попасть в родные места, недолго ждать уже осталось.
- Вот как? - Удивление моё было наигранным, но Буров, наблюдавший за мной, ему поверил.
- Да, против Конфедерации такая сила собирается, что им не устоять, и по осени симаковцы кровью умоются. Для начала - десант на Туапсе и Новороссийск. Затем караимы ударят на Керчь, а после то, что останется, царь Иван с Дона и Новоисламский Халифат меж собой поделят.
- Значит, своих людей губить пойдём?
- Свои, парень, - это те, кто с тобой рядом, и ты не забывай, что если бы со мной не сбежал, то сейчас бы на рудниках кайлом махал.
- Я всё помню, дядя Коля, но там ведь не в симаковцах дело, и помогать тем, кто твою страну хочет под себя подмять, полная херня.
- Идеалист, - протянул Кара, - но это и хорошо, за то и люблю тебя. Филипп, сын мой покойный, которого охотники за головами на Кавказе достали, такой же был. Ладно, впутывать тебя в свои дела не буду. Может, позже, когда мозги перестроишь.
- И на том спасибо.
- А‑а‑а‑а! - вновь пронёсся над стадионом рёв болельщиков "Трабзонспора".
Бордово‑голубые забили ещё один гол в ворота "Самсунспора".
Гомон зрителей стих, и Буров спросил:
- Чем сегодня заняться хочешь?
- По городу хочу погулять и на рынок зайти. Говорят, к Мураду в лавку товар поступить должен. Может, присмотрю себе что.
- А вечером?
- Ну, как сказать… - замялся я.
- В бордель собрался зарулить? - усмехнулся наёмник.
- В общем‑то да. - Кивок.
- А ты как к дочери моей старшей относишься?
- К Марьяне? Хм, ровно, дядя Коля, как к сестре. К чему вопрос такой?
- У неё при виде тебя что‑то глазки стали поблёскивать, так что будь осторожен. Напортачишь, не посмотрю на наши с тобой близкие отношения. Ты парень хороший, но по жизни беспокойный, а я своей дочери хочу только счастья. Понимаешь, про что я толкую?
- Конечно.
- Вот и хорошо, Санёк. - Кара кивнул на стадион и спросил: - Как матч?
- Я не фанат футбола.
- Тогда можешь быть свободен. Сегодня дел никаких не предвидится, местные граждане гулять будут, так что устрой себе выходной.
- Спасибо. - Я встал с кресла. - Поручения ко мне имеются?
- На рынке когда будешь, присмотрись, может, найдется кто‑то, кого выкупить стоит и к нам в отряд оформить.
- Сделаю. Когда я буду нужен?
- Завтра в шесть утра будь дома. Оружие при себе есть?
Откинув полу лёгкой брезентовой курточки, продемонстрировал ему ТТ, такой же как и тот, что у меня в батальоне остался. Кара удовлетворённо кивнул, вернулся к наблюдению за матчем, а я покинул ложу и направился в город.
Не меньше часа я бродил по кривым городским улочкам, проверялся, не следит ли кто, и, наконец, вышел к сердцу Трабзона, его рынку, месту, где можно было купить и продать всё, что только можно. Пройдя через ряды, где торговали фруктами, продовольствием и одеждой, направился к оружейным лавкам, где у меня была назначена встреча с агентом Мурым, он же дядюшка Мурад, торговец оружием, и он же майор СБ Мурадянц. Такие вот метаморфозы случаются в жизни.