- Нормально, казарма ваша недалеко, раз пешком пришли, а за документами и стволами пускай взводный придёт. Если всё с ним решим правильно, то разбежимся без особых претензий.
- Так, а ты чей всё же будешь, парень?
В самом деле, - я посмотрел на себя. По мне сейчас никак не скажешь, что я сержант гвардии: глаза тусклые, на лице испарина, а на теле кальсоны зелёные и майка камуфляжная. К этому же ТТ в руках. Вот и пойми, кто перед тобой.
- Сержант Мечников, спецназ Четвёртой гвардейской бригады, нахожусь в гостях у своей родственницы.
- Может, сами договоримся, сержант?
- Нет, пусть ваш взводный придёт, а уж с ним всё и обговорим. Дёргайте отсюда.
Территориалы исчезли, а я успокаивающе кивнул хозяйке дома, и она, встав с лавки и оправив одежду, вернулась к своему ребёнку. Я подошёл к Бебуту, который всё так же тщетно пытался остановить кровь, хлещущую из рассеченных ран на лице. Махнув стволом в сторону распахнутой настежь двери, сказал:
- На выход, дружинник, твой час пришёл, молись своим богам, если они у тебя есть.
- Не надо, не убивай меня, - попросил он. - Ты ведь родственник этой семьи?
- Допустим, - смахнув со лба испарину, ответил я, - только что это меняет?
- Я знаю, где сейчас Фёдор находится.
"Какой Федор? - мелькнула в голове мысль. - Наверное, сам хозяин этого дома, который на охоте пропал. Интересно, что скажет Бебут. Может, действительно расскажет, где он "потерялся"".
- Говори, - произнёс я. - Если что‑то дельное скажешь, то на волю отпущу, а нет, так пристрелю тебя, и через полчаса местный староста со всем своим удовольствием тебя в землю закопает.
- Понял, - закивал дружинник, и капли крови с его лица при этом движении веером разлетелись по дому. - У нас, в штабе дружинном, информация от бродяги одного была, что Фёдора Карпова, охотника из Золотушки, карачаи в плен взяли и теперь он у них в рабстве.
- Где он находится?
- В Джаге, это небольшой аул невдалеке от Учкекена. На пограничье Карачаево‑Черкесии и Ставрополья.
- Почему сразу старосте в Золотушку не сообщили?
- Мне Ленка, жена Фёдора, нравилась давно, вот я и завернул послух, который весть принёс. Никто, кроме меня, про это не знал.
- Слушай, Бебут, а ты редкостная мразь, однако.
- Ты обещал не убивать меня.
- От слов своих я и не отказываюсь. Оружие на пол, и линяй отсюда, пока при памяти. Ещё раз наши пути‑дороги пересекутся, кадык вырву. Как понял?
- Всё ясно, - снова закивал он, - но оружие‑то хоть оставь. Мне теперь в бега податься придётся, а без ствола совсем туго будет.
- Оружие на пол, я сказал!
Обрез дружинника и кривой кинжал старой работы упали рядом с карабинами территориалов, и через мгновение Бебут испарился. Мне все эти движения и разговоры дались очень тяжело, и, вернувшись на кровать, я упал на неё без сил. Ко мне тут же подскочила хозяйка, которую, как выяснилось, звали Елена Карпова, напоила жутко горьким отваром и принялась растирать всё моё больное тело какой‑то спиртовой настойкой с густым ароматом диких луговых трав. Тёплые и мягкие ладони женщины расслабили меня, и я стал вспоминать минувший месяц и то, как я оказался в этом доме.
Покинув территорию Горского Содружества, в котором царила полная неразбериха, остатки нашего корпуса, перевалив реку Золка, направились к Пятигорску, вольному анклаву, пожелавшему войти в нашу Конфедерацию. Может быть, местные жители и остались независимыми, но войска Халифата после занятия Кавказа непременно направили бы свой взор на них, а значит, князю - так назывался местный правитель - надо было выбрать, с кем он и на чьей стороне. Разумеется, он примкнул к нам - свои всё же, славяне.
Итак, корпус ушёл на Пятигорск, а мы, как всегда, стали его арьергардом и ещё какое‑то время, около трёх недель, стояли по границе бывшей Кабардино‑Балкарии. Ни горцам, ни южанам не было до нас никакого дела, и для батальона это было спокойное время. Где‑то кипели жаркие схватки, ожесточённые бои и эпические сражения, а мы тихо сидели на дороге, ведущей на Ставрополье, охотились на косуль, патрулировали границу и отдыхали. Хорошие деньки.
Наконец, начальство всё же вспомнило о нас, и поступил приказ подтягиваться к основным силам Кавказского корпуса, который остановился на постой в посёлке Иноземцево, что за Пятигорском. Нормально, мы того только и ждали, собрались и потопали по дороге на северо‑запад. Однако так случилось, что при переправе через речку Юца в воду свалился один из наших парней. Я был рядом и недолго думая прыгнул за ним в холодную весеннюю воду. Паренька вытащил, всё с ним в порядке, даже насморка не было, а я к вечеру в жестокой лихорадке свалился.
Кое‑как меня дотянули до окраины пятигорских владений, посёлка Золотушка, и комбат, видя, что я могу копыта откинуть, передал меня на попечение местной знахарки, которая поручилась, что через неделю я смогу встать на ноги и вернусь в строй. Помнил я всё это очень смутно, болезнь меня всерьёз прихватила, и два дня, проведённые в доме местной докторши, как‑то выпали из памяти. Так, какие‑то обрывки событий, плач ребёнка, горькое питьё и постоянные спиртовые растирки. Сегодня с утра я почувствовал себя гораздо лучше, пошёл на поправку, и как итог - смог выручить мою исцелительницу из беды.
Знахарка закончила процедуры, и я не заметил, как в который уже раз за последние трое суток провалился в сон. Проснулся к вечеру, и снова от стука в дверь, но теперь не грубого, а осторожного. Снова в моих руках оказался верный пистолет, но Елена, посмотревшая во двор через небольшую отдушину над дверью, успокоила:
- Это староста наш местный пришёл, дядька Трофим, а с ним военный какой‑то.
- Отворяй, - разрешил я и, спрятав ствол под подушку, натянул на себя выстиранный хозяйкой камок и вышел к гостям, которых Елена уже усаживала за стол.
- Вечер добрый, господин сержант, - чуть привстав, поприветствовал меня староста, худой как жердь дядька лет под пятьдесят.
- Здорово, гвардия. - На столе появилась бутылка водки с изображением кедра на этикетке.
Конечно же это был командир территориального взвода, усатый и дородный мужик, на котором мешком висел новенький камуфляж, а на погончиках сияла золотом одна поперечная полоска, что значит - передо мной находится старшина. По виду нормальный и справный хозяйственник из станицы, может, бывший участковый, отправленный в командировку. К таким людям я всегда уважение испытывал, так как очень уж они мне нашего старосту деревенского, Никиту Демидова, напоминали, такие же основательные, хозяйственные, расчётливые и в меру прижимистые.
- Добрый вечер, - вежливо ответил я и, присев на лавку напротив гостей, обратился к хозяйке: - Мне бы поесть чего.
- Вот‑вот куриный бульончик готов будет, пару минут обожди, - ответила она и отошла к печи.
- Ну что, - неодобрительно покосившись на водку, обратился я к старшине, - за оружием и документами пришёл, взводный?
- Точно так, за стволами казёнными и военными билетами. - Старшина подкрутил ус.
- Забирай, - выложил перед ним два военника и кивнул в угол комнаты, где валялись подсумки и карабины, - и охламонам своим передай, чтоб про насилие и не думали больше. Это я ещё добрый, а другой просто пострелял бы их как курчат, и ничего бы ему за это не было.
- Понятно. Раз такое дело, может быть, спрыснем договорённость? - Территориал взял в руки бутыль.
- Нет, мне сейчас не до того, старшина. Болею, а всё, что хотел сказать, я уже сказал.
- Так, а чего ты меня тогда звал, гвардеец? Отдал бы оружие бойцам сразу, да на этом и разбежались бы. Чего меня‑то дергать? У меня и своих дел в роте хватает.
- Хотел посмотреть, кто у них командир. Был бы жлоб какой, стволы не вернул бы, а ты, старшина, сразу видно - нормальный человек, и это не твоя вина, что у тебя во взводе такие ушлёпки служат. Опять же, пусть они поволнуются, а ты их спасителем будешь. Вернёшься в расположение роты, и будет у тебя два бойца, которых ты лично прикрыл и которые тебе по жизни обязаны. Разве плохо?
- Раз так, - протянул он, - тогда да, конечно.
- Бывай, старшина, - протянул я ему через стол свою руку.
- Выздоравливай, сержант, - пожал он мою ладонь и, взвалив на себя оружие своих непутёвых солдатиков, отправился восвояси.
За ним, было, намылился и староста, но я придержал его:
- Погодь, дедушка.
- Что? - Он вернулся на лавку.
- Ты в курсе, что Фёдор Карпов, муж знахарки Елены, находится в плену у карачаев?
- Нет, - помотал он головой. - Знаю только, что он на охоте пропал.
- Вот теперь будешь знать. Фёдора держат в ауле Джага, и надо его домой вернуть. Этим у вас, как и везде, община должна заниматься, а ты в общине местной самый главный. Что думаешь по этому поводу делать и как намерен односельчанина выкупать?
Староста несколько секунд молчал, видимо, о чём‑то размышлял, и сказал:
- Бесполезно, там дикари сидят, которые никому не подчиняются. В других аулах можно договориться, размен пленников сделать или выкупить человека, а с этими так не выйдет. Полные отморозки.
- Что, совсем никак?
- Ну, только если какой‑то серьёзный горский клан своё слово скажет, а с нами они дел иметь в любом случае не станут.
- Клан алима Имана Гойгова из Алагира сможет такое слово сказать?
- Не знаю, сержант, - пожал староста плечами, - слышал, что клан влиятельный, может быть, что‑то и получится.
- Хорошо, - откинулся я к стенке.
Местный глава общины встал и, уже уходя, спросил меня:
- А зачем тебе Фёдор, неужели он и в самом деле твой родственник?
- Нет, он мне не родня, но его жена мне жизнь спасла, а я такого не забываю, староста. Долг платежом красен, слыхал про такую старую мудрость?
- Дело твоё, сержант, поступай как знаешь. Если от общины деньги понадобятся или поддержка какая, то обращайся, мы за своего сельчанина завсегда горой встанем.
- Да видел я уже ваше вставание, - пробурчал я, - дом Карповых почти в самом центре посёлка стоит, в него три урода посреди бела дня ломятся, а от всей общины ни одного мужика рядом не оказалось. Что так, старейшина?
- С Бебутом ваши солдаты были, а это новая власть, и тут надо осторожно, мало ли что, - быстрой скороговоркой проговорил староста и юркнул за дверь.
Местный глава ушёл, а хозяйка покормила меня наваристым бульоном и, когда я опять улёгся на кровать, окликнула:
- Солдат, а тебя как зовут‑то?
- Александр.
- И что, действительно постараешься мужа моего вытянуть из плена или так, для красного словца твои речи были?
- Постараюсь что‑то сделать, хозяйка, - повернувшись на бок, ответил я и сам спросил: - Расскажи про ваши места, а то третий день здесь нахожусь, а что окрест находится, ничего не знаю.
- Да рассказывать и нечего особо, живём, как и везде люди живут. После чумы, кто уцелел, по лесам разбежались, а потом Хаос пришёл, и начали люди друг друга за просроченную банку тушёнки убивать. Нам‑то, кто здесь на отшибе жил, ещё ничего, вполне нормально было: выстроили стену вокруг посёлка и отбивались от всех находников, а вот кто в городе находился, тем тяжко пришлось. Как власти не стало, так весь Пятигорск общины национальные поделили. В Свободе и Горячеводском черкесы закрепились, в центре - чеченцы, а в Белой Ромашке, Новопятигорске и Бештау казаки и русские с армянами окопались. Несколько лет всё тихо было, как‑то уживались, но потом вайнахи с гор своих земляков вызвали, и столько крови пролилось, что не приведи Господи такого разбора. Так мне дед рассказывал, он тогда как раз старостой в Золотушке был и водил всех наших мужиков на помощь своим.
В это время заплакал ребёнок, и, укачав его, знахарка продолжила свой рассказ:
- Горцев всё же выбили, лет пять резались, но одолели их. Потом меж собой рознь была, и года три враждовали, и так до тех пор, пока нынешнего князя не выбрали, Олега Нестеренко. С тех пор живём тихо и только набегов опасаемся, а как у горцев война с Халифатом началась, так и совсем хорошо зажили. Вся торговля между горцами и вами через наш город идёт, а значит, и прибыль с этого имеется.
- А что, много людей в вашем княжестве Пятигорском проживает?
- Откуда же я знаю, - пожала плечами женщина, - это, наверное, только сам князь и его ближние люди ведают. У нас в Золотушке человек четыреста пятьдесят живёт, в Скачках, что неподалеку, ещё триста, а дальше, в самом городе, говорят, около пятнадцати тысяч жителей. Да и то такое многолюдство только за счёт молодёжи, что из лесных посёлков в большой мир выходит.
- И чего же они свои леса покидают?
- А ты зачем свой посёлок покинул? - усмехнулась она. - Я же вижу, что деревенский ты, а не городской. Наверное, молодежь поближе к цивилизации хочет быть. Бебут, например, как раз из таких, лет шесть назад у нас появился и сразу в дружину подался. Мечтал десятником стать, да куда там, человек гнилой, вот и сидел в самом низу да пакостил кому мог по мелочам.
- А чем живёте здесь? Производство какое‑то есть или добыча чего полезного?
- Живём сельским хозяйством, охотой и производством меховой одежды. Промышленности не имеется, хотя князь хотел какое‑то предприятие восстановить. Пару лет назад инженеров искал и механиков, но ничего у него не получилось.
Снова захныкал ребёнок. Елена запела колыбельную песню, и на этом наше общение в тот день окончилось.
Глава 27. Северный Кавказ. Станица Зольская. 05.05.2060
В доме знахарки Елены я прожил ещё четыре дня, а как только почувствовал, что твёрдо стою на ногах, и болезнь окончательно отступила, закинул на плечи РД, оставленный моими камрадами, и двинулся к своим. На прощание, увидев взгляд, каким меня провожала хозяйка, я ещё раз подтвердил свои слова о том, что постараюсь вызволить её супруга из плена, и, поблагодарив за всё хорошее и доброе, вышел на дорогу. Мне повезло, от Золотушки добрался до Пятигорска на телеге старосты Трофима, а от города до Иноземцева, где раскинул свои палатки Кавказский корпус, - с табунщиками, перегонявшими два десятка лошадей для нашего обоза.
Попав на территорию лагеря, я обратил внимание, что в расположении что‑то не так, как всегда. В чём же странность, что не так? Вроде бы всё как обычно, палатки на окраине хорошо укреплённого посёлка, на въездах охрана из штурмовиков, а перед штабом корпуса, сборно‑щитовым домиком, флаг Конфедерации на ветру развевается. Что привлекло моё внимание? Я остановился и, не торопясь к себе в батальон, ещё раз огляделся. Вот оно! Мать честная, на ровном поле за лагерем стоял самый настоящий самолёт, и если я правильно помнил картинки из своего ноута, то это не что иное, как Ан‑2, "кукурузник". Вот это да, прогресс прёт вперёд семимильными шагами! Значит, хоть какой‑то летательный аппарат смогли собрать, зашибись. Постоял я, поглазел на это чудо воздухоплавательной техники и двинул к себе.
Войдя в палатку, отведённую под нашу группу, я застал не характерную для нас суету. Все как один бравые бойцы спецназа сидели на своих местах и занимались тем, что подшивали подворотнички и пытались привести в порядок свой самый лучший камуфляж.
- Здорово, братва! - поприветствовал я товарищей и сбросил РД на свободные нары в уголке.
- Мечник вернулся.
- Привет, сержант.
- Выздоровел всё же…
- Нормально, ветеран с нами.
В группе оставалось девять человек, и парни мне были рады - хорошо это и душу греет. Присев, я оглядел бойцов, вернувшихся к своему занятию, и спросил:
- Что за дела, воины, парад, что ли, намечается?
- Намечается, - откликнулся Север, - говорят, что сам Большой Папа нас навестить планирует.
- Симаков‑старший, что ли?
- Он самый. Завтра самолёт прилететь должен.
- А этот, что на поле стоит, что привёз?
- Это наша зарплата прилетела, вечером раздавать будут. В горах‑то нам денежки ни к чему были, а здесь хоть какая, а цивилизация. Опять же, в Пятигорске девок молодых много и питейные заведения имеются. Пока на границах тишина, начальство желает, чтобы храбрые воины отдыхали душой и телом. Кроме того, на нём и безопасники прибыли, которые должны покой и жизнь президента беречь. Всё же не абы кто, а сам глава государства в гости ожидается, встреча должна пройти как по нотам и без всяких непредвиденных случайностей.
- Понятно, теперь вопрос другой. Отряд Гойгова ещё здесь?
- С утра были здесь, - перекусывая нитку, вновь отозвался Север, - только ушли уже, наверное. Для них война продолжается, старейшина собрал, кого смог, и теперь обратно в свои горы возвращается.
- Где они остановились?
- Из нашей палатки налево, седьмая по правую руку.
Быстренько проскочив между палаток в указанном направлении, застал покидающих наш лагерь горцев - десятков семь бойцов, направляющихся к выходу. Замыкал их колонну сам старейшина, так же как и все его воины, в чёрной горке, с оружием и рюкзаком на плечах. Успел всё же. Разговоры долгие вести было некогда, и, кратко объяснив алиму суть моей просьбы, я получил ответ, что дело будет решено в самом скором времени. И я, прощаясь, пожелал старейшине и его бойцам удачи.
На следующий день, ближе к полудню, весь личный состав Кавказского корпуса выстроился на утоптанной площадке возле полевого аэродрома. По правому флангу, в окружении немногочисленной свиты, - сам комкор, тридцатилетний обрюзгший мужчина в новеньком сером мундире, в погонах генерал‑майора, дальше - все мы, стоящие неровными коробками воины корпуса. Первыми стоят штурмовики, за ними территориалы, дальше каратянцы, а в самом конце, как сироты какие, мы, всё, что осталось от элитного гвардейского батальона спецназначения, восемьдесят девять солдат и сержантов, два прапорщика и один офицер, наш комбат.
Простояли мы без малого два часа, и, наконец, рядом с первым "кукурузником" приземлился второй. Открылся люк, экипаж второго самолёта сноровисто подтянул к нему небольшую лесенку, и появился он, наш Верховный Главнокомандующий собственной персоной, стройный и подтянутый дядька пятидесяти пяти лет. Выглядел он так же, как и на своих портретах, в изобилии украшающих стены кабинетов всяческих ответственных работников по всей Конфедерации. Те же самые очки в тонкой оправе, та же самая бородка клинышком, умное лицо, седые волосы, строгий серый костюм, а в руке неизменная инкрустированная трость.
В сопровождении трёх офицеров Генштаба в полковничьих чинах, думается мне, замаскированных офицеров госбезопасности, он неспешно направился к нам, и над полем разнеслась команда комкора:
- Смирно! Равнение на середину!
Музыки у нас не было, плаца ровного тоже, и, пройдя по утоптанному в землицу гравию, комкор направился к Главкому. Симаков‑младший хотел выглядеть браво перед своим отцом, но на подходе стушевался, голос его резко охрип, и, как‑то невнятно доложившись, он понурился и пристроился позади сопровождающих президента полковников.