Повесть, в которую включены восемь рассказов, в какой-то мере, иногда большой, иногда не очень, соприкасающихся с темами братьев Стругацких, сплетающихся друг с другом и с основной темой.
Татьяна Алексеевна Мудрая
Фантош(m)
Широкая кровать, на которой каждое утро просыпается Алек, Алексей, у друзей Алехан, повёрнута изножьем к окну. Всякий раз иные пейзажи, оправленные в широкую стальную раму, изысканную в своей лаконичности. На сей раз там поздняя осень: нагие мокрые ветки, покрытые зеленовато-серым лишайником, тусклая охра павшей листвы, озябшая трава под одеялом из растаявших снежных хлопьев. Необычно крупных. Это красиво - до дрожи. Он сам не знал, что способен так остро отзываться на красоту.
- Чистый Левитан, правда? - негромко отзывается жена. Она, как всегда по утрам, входит в его спальню почти бесшумно, боясь потревожить сон, если вдруг он спит, а не лежит, как бывает нередко, с полузакрытыми веками.
- Сразу видно дочку знаменитого художника, - мигом отзывается Алехан и даже поворачивает на голос большую седую голову.
Полное девичье имя жены - Эрденэ Зориктовна Дондурова, о нём вспоминают, лишь когда приходится предъявлять паспорт на границе, а это редко. Даже по социальной карте она Эльвира Зиновьевна, такой был официальный договор. Фамилия мужа, остальное адаптировано для удобства в обороте. Зафиксировано не как-нибудь - официально. Даже год рождения впору бы поменять: мать взрослых детей, можно сказать, скоро внуки пойдут, а сама как девочка, такие уж они все, моголы. Нежная золотисто-смуглая кожа без единого волоска на теле (кому, как не супругу, знать это), только волосы на голове плотные, непроницаемо чёрные, с металлическим блеском. Широкие скулы, небольшой нос и рот, припухшие веки (как его - эпикантус?), узкие глаза, в тёмной глубине которых не видно белка. Ничего не видно, кроме ночи.
Буддийская богиня.
Сегодня Эрдэ не заплела кос и не скрепила их плоские изгибы широкими серебряными заколками: не захотела, не снизошла? Первое время после того, как отделились младшие, переплетала на радостях каждый божий день. Или просто не успела?
Зато синий парчовый халат с широкой бархатной оторочкой и поясом несёт на себе все цвета летнего вечера. Овальные медальоны расшиты заревым золотом, вздёрнутые кверху головки рукавов простёганы яркой багряной нитью, по чёрному поясу сплошь легли серебряные хвостатые звёзды. И вся эта роскошь - чтобы поднести занедужившему супругу…
- Тебе один кофе с корицей, как всегда, или, может быть, печенья захочешь? Боорцоги не очень сладкие, аппетита не перебьют.
- А знаешь, давай.
…не одни привычные лакомства - саму себя. Драгоценный футляр, жёсткий и почти не расширяющийся книзу, чуть сплющивает грудь, скрадывает излишне пышные бёдра и делает ноги чуть более длинными и прямыми. Эталон древней степной красоты: женщина должна выглядеть хорошей всадницей. Но в то же время - недоступной богиней.
Недоступной для мужа.
Алексей приподнимается в подушках, опираясь локтями, садится. Поправляет узорную тафью, в которой даже спит с не очень давних пор. На низкий лакированный столик хорошей китайской работы - императорские драконы, трёхногие фениксы - водружён такой же чёрный керамический кофейник и две чашечки с иероглифами. Подрумяненные печеньица сложены горкой на белом блюде. Жена присаживается сбоку, наливает обе чашечки, берёт одну под донце, как пиалу: пальцы длинные, тоже словно покрытые лаком, как столик и коротко стриженные ногти. Работа такая - требует ухоженных рук и постоянного массирования пальцев с дорогим питательным кремом.
- Как, вроде удалось сегодня?
- У тебя всё удаётся, за что ни возьмись.
- Странный оборот. За что ни возьмусь? За что ни возьмёшься? Русский язык такой… ну, такой…
- Неважно. Ты знаешь его очень хорошо, Эрдэ.
Алек прихлёбывает из чашки, слегка обжигаясь. Истинный кофе - крепок, словно супружеская любовь, сладок, как отроческий поцелуй, горяч и пылок, подобно зрелой страсти.
- Кстати, как там дети: пишут тебе?
- Кстати? (Следует лёгкая улыбка.) Нет. Не пишут. Говорят по скайпу. Каждый вечер, когда ты уже спишь. Прости.
- Да нет, ничего, - мужчина слегка вздыхает. - Так у них всё идёт по плану?
Привычка - вторая натура. Хочешь добиться точного ответа - спрашивай точно и дословно. Хотя можно схитрить, выдав действительное за желаемое.
Не очень желаемое.
- Не вполне по плану. Земля тянет книзу. Но ведь так всегда - чего уж ожидать от этого создания Мары. Девочке трудно на суше, во время прогулок ноги начали отекать. Мой сын о ней беспокоится. Говорит, как бы не пришлось с нею в море уходить, на приливную полосу. В восьмидесятых годах прошлого века такое рекламировали даже врачи, говорит.
- Я бы на вашем месте о таком даже и думать не смел.
Тихая вспышка характера. На самом деле - что ему до них? Его сын никогда не станет рисковать своей милой. Во всяком случае - в здравом уме.
- Иногда мне кажется, что моя Гаянэ собирается родить дельфина.
- Не шути так. Хотя отчего же такому не сбыться? Жизнь вышла из моря. Богиня родилась из морской пены.
- Теперь ты шутишь, верно?
Боорцоги кончаются чуть раньше кофе. Жена убирает столик вместе с посудой - от ножек на простыне остались вмятины, всё-таки он мало приспособлен к такому делу. Уносит прочь - споласкивать тарелку, мыть пустые кратеры из-под кофе, некогда кипевшего тяжёлой вулканической лавой.
Теперь, набравшись заёмной бодрости, можно одному похромылять в ванную - эвфемизм санузла. Неплохо получается, однако. Эрденэ успокаивает, что скоро восстановятся все до одной нарушенные функции. А как насчёт благоприобретённой агорафобии - с ней-то что будет?
Стены спальни-кабинета - граница личного государства. Кровать - укреплённый замок на холме. Клозет (очень уместное словцо) - место сугубой приватности. Даже если и есть прослушники (а их таки нет, Эрдэ бы точно знала) - журчание воды заслоняет шум мыслей. Шум в мыслях.
Здесь Алексей может упереться руками в специальные боковые поручни по краям - и всласть предаться воспоминаниям.
Вся история началась в разгар лета - июнь, август, может быть, самый конец мая, если погода была необычайно жаркой? Бог мой, как часто в последние годы случается необычное, аномальное.
Переходной мост, неровно покрашенный в извечный голубенький железнодорожный цвет поверх облупленной ржавчины. Перила, оковки бетонных ступеней, какие-то невнятные сетки на самом верху, над головой. Александр Беляев, "Властелин разума", там герой тоже ходил обряженным в похожую стальную паранджу. Экранировался от биотоков.
И молодая женщина, как ныне говорят, среднеазиатской внешности. Тоже вся в ярко-голубом: платье до колен, лента в гладких смоляных волосах.
Алексей бы и внимания на неё не обратил, но поймал затылком вопрос:
- Не знаете, электричка на Москву скоро пойдёт?
Голос был низкий, звонкий, удивительного какого-то тембра… позже Алек всё пытался воспроизвести его в голове, но не мог. Вот при ней самой - ещё как-то, а без неё - ну никак. А сейчас улыбнулся, ещё не разглядев хорошенько лица. Поймав уголком глаза.
- Через полчаса обыкновенный, а экспресс - на пять минут раньше, - ответил он. - Считайте, что вам повезло.
- Мне уже повезло без счёта, - отозвалась женщина.
Тут он, наконец, обернулся.
Азиаточка сжимала в охапке портфель, прижав к груди. Пухлый, старомодный и похожий на грудного младенца в конверте.
- Книги?
- Ну да. Учебники. Экзамен с плеч свалила.
И как-то, слово за слово, оба разговорились. Алеку было нелегко сдвинуть себя с тормозов: все мысли были о Ляльке, Елене, которая так внезапно, так подло бросила его одного с малым ребенком. Затверженный лейтмотив всей его жизни. Но сегодня был его час - и Алексей, недавний доктор физико-математических наук, который в поте лица зарабатывал лекциями на нянек и усиленное молочное питание, с неподдельным интересом выслушивал рассказ о том, как для сдачи кандидатского минимума пришлось прикрепиться к Боровицкому мединституту.
- В других местах за деньги, а здесь так согласились. Говорят, даже рады будем, городок захолустный, так хоть прозвучит. Все пятерки получила, - женщина похлопала портфель по выпяченному нутру. - Сегодня был последний экзамен, по специальности.
- Какая? - спросил из вежливости.
- Общая нейрохирургия.
Это не говорило ему практически ничего - разве что приходилось в надежде на приработок оформлять патенты: приборы с волоконными световодами и прочее. Там всегда присутствовала строка или другая насчёт использования в медицине - надо же предусмотреть все возможности.
Они спускались по переходному мосту - женщина спереди. От того, что она судорожно обнимала свою ношу, подол приподнялся до подколенок. Алек мимоходом отметил кривоватые ноги, слишком короткие для туловища. Словно у японки.
- Теперь дело за диссертацией, - из чистой вежливости заметил он.
- О, она уже, собственно, есть. Проблемы нейрохирургии детей дошкольного возраста. Делалась как монография, только чуть переоформить нужно.
- Поезд из Брянска. Прибывает ко второму пути, - лязгнул из репродуктора безличный железный голос.
Серое рыло экспресса выскочило рядом с перроном, многоглазая гусеница притормозила, распахнулись двери, выпуская наружу верхние половинки проводниц, срезанные железом наискосок.
- Прямо до Москвы? У вас нужный билет куплен?
Собеседница Алексея кивнула, смеясь. Оказалось, что предусмотрительны были оба. Впрочем, билет на поезд, идущий без остановок, был лишь чуть дороже обычного.
И вот под жёсткий ритм колёс, стучащих по шпалам, под выклики бродячих торговцев мороженым и пирожками, в душноватом уюте вагона - попутчики разговорились.
Она - "вообще-то я Эрденэ, Драгоценная Жемчужина, но все зовут Эля и вы так можете", - рассказывала о городке, откуда ехала. Захолустный, но милый. Когда-то давно там боярынь старой веры сажали в поруб, а теперь сплошные раскольничьи церкви. И заново подмазанные православные храмы, и каплица рядом с фонтаном, и полуразрушенные арки ворот. В окнах - занавесочки с розанами и петухами, на стенах - забавные панно и надписи: "На этой улице останавливался Козьма Прутков и прошёл мимо". А местные жительницы летом могут пойти в магазин в трикотажном халатике и шлёпках, совсем попросту. Иногда хочется поселиться там с сыном.
- А много сынишке лет?
- Пять, вот-вот, глядишь, и в школу идти. Умненький. Сейчас гостит у родных, и если бы вы знали, как грустно ходить мимо двери в его комнату. Пустая квартира, понимаете.
Алек посчитал неприличным спросить, замужем ли она: по умолчанию решил, что в разводе.
И внезапно поделился самым больным. Рассказал, что его собственная половина умерла сразу после родов: сердце и почки отказали одновременно. Абсолютный шок для всех - ничто не предвещало. Нельзя сказать, что совсем, недержание, отвращение, жутко опухали ноги, препараты пила, так это почти всегда бывает. И кровотечение было несильное, и температура в норме.
- Будто утомилась и заснула, - кивнула Эля. - А потом не захотела просыпаться. Я такое знаю по опыту.
Но зато вот Гаечка, птенец…
- Синица? Как же она вписана в метрику?
Необычное слово. Ну да, в свидетельство о рождении, так?
- Гаянэ. Так мама захотела.
Чья мама - он специально не уточнил. Их в семье три: одна мёртвая и две живых и далёких. Самая далёкая, мамина мать, заграничный литературовед, хотела внучкой Гаяну. Гаяна, дочка матери Марии, которую выманил в Союз "красный граф" и писатель Толстой. Но Алексей внёс небольшую армянскую поправку в честь знаменитого поэта.
Гаянэ ты моя, Гаянэ…
Дочка. Награда, какой ему хватит на целую жизнь вперёд. Алексею никогда не приходило в голову, что на такую жизнь не достанет его самого - даже с учётом больших денег за патенты - и хорошей гувернантки. А тут вдруг возникло в уме.
- Хорошо мы тут с вами разговариваем, - улыбнулась Эля. Зубы крупноваты, но чистые, и запах изо рта свежий. Аромат прохладной ухоженности от тела даже в летнюю жару.
- Сам удивляюсь. Я вообще-то интроверт.
- Неужели? - снова улыбка. Дуновение покоя и чистоты.
- Я имею в виду, что вы необычный интроверт: такой открытый. Светлый, а не тёмный, если вы понимаете.
- В нормальных условиях я жутко замкнутый, если вы об этом.
Но какие милые ножки у этой Перл… откуда еврейское имя? У этой смуглой жемчужины. Туфельки на низком каблуке, тонкие колготки, несмотря на летнюю жару, - ах, это, наверное, из-за экзамена. Задним числом мужчина соображает, что не предложил свою помощь по доставке сумки с учебниками на место. Но её бы, пожалуй, и не приняли, эту помощь. Своя ноша не тянет, а незнакомец вряд ли заслуживает доверия.
Поезд разгоняется между остановками. Механический голос предупреждает на каждом торможении, сообщает станции. С азартным гвалтом предлагают товар продавцы. Не купить ли роскошное детское издание сказок у книгоноши? Или горячие пирожки, обжаренные в железнодорожном масле? Двое переглядываются, пробуют объясниться без слов: как бы не получить расстройство либо от того, либо от этого.
Мысли Алекса по аналогии перепархивают на другое: нянюшка из родственников последнее время не внушает доверия. Пожилая: и готовит лишь бы посытнее, и кутает только что не в свивальник, а уж сюсюкает над младенцем. Не родная мать Эрденэ, ну так чего уж…
И впервые вместо высокой, худощавой, русоволосой Елены ему представляется на этом священном поприще совершенно иной - как, впрочем, говорила сама Лиля, - иной этнический тип.
Дорога длится около двух часов. Когда Алекс впоследствии пробует вспомнить обстановку, ему представляются не полумягкие кресла с подголовниками, а почему-то скамейки, обшитые по каркасу деревянными рейками, крашенными жёлтым лаком. Как в прошлые времена, когда он был сущим мальчишкой, которого будоражило зрелище многочисленных девичьих коленок.
Они садятся лицом к лицу - он против движения поезда, уступив лучшее место по движению даме. И снова разговор о детях. О мальчике. Его имя, оказывается, Зорик: до чего мило! Бойко читает, не боится даже взрослых книг, запоминает все начертания (Эля так и говорит - начертания) с первого раза. Стихи - тоже. Любит декламировать, но не когда много людей вокруг. Впрочем, общительный на редкость: играет в какие-то мудрёные игры собственного сочинения и вовлекает в них детей постарше. Да, он в садике - приходится отдавать, что поделаешь. Нет, не обижают даже во дворе, такая нам удача. Разве что иногда…
Снова никакого упоминания о противоположном поле - будто малыш Зорикто отпочковался от матери и теперь переходит с одних женских рук на другие. Ну да, Алекс уже час назад всё решил насчёт этого.
А его светлая дочурка совсем ещё кроха, сообщает он. Даже улыбается неохотно. Даже не гулит почти. И рассказать о ней почти нечего.
- Но и то, и другое ведь положено ей по возрасту? - мягко удивляется Эрденэ. - Нет, вы не правы. Дети становятся интересными очень, очень рано.
Алекс чувствует в этой реплике укор, но не очень обидный. Скорее намёк на возможное сотрудничество, чем нечто такое, что может оттолкнуть говорящую от неумелого родителя.
На вокзале они выгружаются в гулкую, пахнущую ржавым железом, креозотом, буфетом и рынком разжиревших георгин полутьму старинных сводов. Закопчённая поверху почти столетием народовластия, она всё-таки умудрилась сохранить в вышине туманный клубок симфонических мелодий прошлого века. В начальные времена самые лучшие оркестры соблазнялись отменной акустикой этих мест, круглыми фонарями, похожими на буфы дамских рукавов, и страстным, смрадным дымом толп. Соблазняются по временам и сейчас - и копоть, и толпы одинаковы во все времена.
Мужчина спохватывается - что-то гораздо более умное и изощрённое говорит теперь через него. Из-под бровей глядит на спутницу.
- Спасибо вам за беседу, - Эля наклоняет головку, так что не видно, улыбается ли она, как почти всегда, или нет.
- И вам тоже.
- За что?
Просто за то, что вы есть на свете, хочет ответить мужчина, однако сдерживает себя.
Нужно ли удивляться, что под конец пара обменивается адресами?
И что Алексей долго провожает глазами тонкую ладную фигуру, сверху всю в чёрном глянце волос, посередине обтянутую синевой?
Они долго не могут созвониться. Вернее, это он не решается, не проявляет инициативы. Женщины по определению терпеливее.
Наконец, мужчина проявляет инициативу. В ответ Эля тотчас предлагает встретиться в ресторанчике "Ливан" рядом с её метро - там еда вкусная и как раз половинные рекламные скидки.
- Почему бы не отправиться сразу в японский или китайский ресторан, если вы так любите всё восточное? - спрашивает Алекс.
- Там от настоящего востока лишь мои соплеменницы, да и те по-японски не говорят, - смеётся женщина. - Насчёт мандаринского я уж и вообще не говорю.
На первое свидание он является с поднятым кверху презентом - плотные тёмно-зеленые листья, из середины торчит великолепный густо-алый фаллический символ неясного названия. Мужчина, ничего не понимающий ни в биологии, ни во флористике, интуитивно выбрал мужской же букет. Его женщина, тем не менее, довольна: это её стиль, собранных в плоскую подушку роз она не понимает. Так что Алексей угодил в середину мишени…
Если не считать, что Эля не очень любит срезанные цветы. Слишком грубый намёк на смерть.
Удивительный какой-то ресторанный зал: вместо ожидаемого восточного колорита книжные полки по стенам, нагруженные переплетёнными в кожу кодексами и футлярами из кости, развесистые диваны и низкие столики, как в курительной комнате или мужском клубе. Очаг с полукруглым сводом из дикого камня и далеко выступающей вперёд латунной решёткой - среднее между камином и костром, разожжённым посреди пустыни. Люстры - богатые бисерные подвески свисают по краям медных колпачков. Похоже на головной убор скромной восточной девушки, смеясь, говорит Эля.