Но тут же сообразил: "Завтра, если эксперимент пройдет удачно и Шаймерген превратится в ровное каменное поле, ничто не помешает Мирзоеву вызвать комиссию из своего института или даже из Академии, показать все как есть и записать открытие на себя одного, не припутывая какого-то там начальника РЭС… А если попробую дать ход письменному договору, еще и обвинит меня в шантаже и принуждении к соавторству: с этой ученой публикой держи ухо востро… Даже в наш первый разговор в поганеньком портфеле мог оказаться хороший диктофон, а пользоваться техникой Мирзоев умеет…"
С этими мыслями Толя уселся поудобнее, сказал сменному диспетчеру: "Начнем" и врубил селектор.
Оповестил дежурных о начале оперативных переключений. Включил телемеханику. Затем, когда сети перестроились для пропуска дополнительной мощности, позвонил на ЦДП и попросил дать напряжение.
Еще раз связался с Мирзоевым - там все оказалось готово.
На мнемосхеме загорелась зеленая лампочка, и одновременно качнулись стрелки приборов.
Покатилась, полетела работа - любимая привычная работа, едва ли не самое лучшее, что есть на свете; жаль только, что и она обязательно заканчивается…
Поворот тумблера - и пушечно бахнули приводы воздушных выключателей, вязко, с оттяжкой пророкотало в серебристых цистернах масляников, потянули тяжкую ровную ноту рогатые ребристые туши трансформаторов, чуть замедлил свое почти беззвучное стремительное вращение многотонный медножильный ротор синхронного компенсатора, и затеплились еле видимые свечечки тлеющих разрядов на изгибах шинопроводов.
Ощущение своей умелости и власти над целой системой искусно сочлененных металлов, пластиков, керамики, над мощным потоком электрической энергии отодвинуло на какое-то время все сомнения и тревоги.
Стрелки часов сомкнулись.
Хан тремя легкими, уверенными движениями рук тронул переключатели - подал энергию на мирзоевскую установку. И почувствовал почти физически, как напряглась система, прокачивая огромную мощность. Будто слитый со всем, что замыкалось на диспетчерском пульте и высвечивалось на мнемосхеме, он ощущал: по жилам и вдоль позвоночника текут, пульсируя, электрические потоки, почти такие же мощные, как те, которыми он управлял в давние счастливые дни диспетчерства в большой энергосистеме; и гудит трансформаторная сталь сердца, подпирает оседающее плечо упругая мощь синхронника, и слабенько зудят замершие в готовности резервные фидера…
Шла уже восьмая минута из двенадцати, минимума, затребованного Мирзоевым, когда Толя почувствовал…
…как жила лопнула - отключилась Восточная линия. Десять мегаватт дополнительной нагрузки повисли на единственной линии, оставшейся на этом плече, на глубоком вводе и транзите через Шаймерген.
И в то же мгновение, когда зажглась тревожная лампочка на схеме, когда заплясали стрелки приборов и заверещал сигнал перегрузки, здание РЭС содрогнулось. Какой-то тяжкий гул, шевеление каких-то гигантских масс всколыхнуло ночь.
Зазвенели плафоны, брякнули приборы, сваленные в шкафу. Содрогнулись-тренькнули стекла, заплясала вода в графине. А во дворе, на автомобильной площадке, прямо под окном диспетчерской, в полном безветрии мерно закачался незакрепленный крюк автокрана.
- Землетрясение! - вскочил диспетчер и, не дожидаясь команды, вызвал ЦДП.
Пока он докладывал о землетрясении и отказе Восточной линии, Хан очень быстро и холодно считал варианты.
Единственная линия не "прокачивала" всю мощность, секунды оставались до перенапряжения и, следовательно, срабатывания аварийной автоматики. А когда она сработает, то, независимо от воли Хана, система развалится на несколько ручейков, питающих некоторых ответственных потребителей, причем компрессорной, поскольку отключилась Восточная линия, среди них не будет. Восстанавливать придется целый час, если не больше… И полчаса Резо останется вообще без напряжения. У него дизель хлипкий.
"А главное, - удивительно спокойно подумал Толя, трижды, а затем еще дважды переключая коммутаторы, - когда я Мирзоеву обрублю питание, оставлю на полчаса вообще без света, он хорошо почувствует, насколько он у меня в руках. Нечего тянуть: кто сказал, что заявку надо отправлять после эксперимента? Завтра же утром отправим, а следующей ночью, если ремонтировать на Восточной немного, повторим наши игры".
Автоматика сработала безупречно.
На десятой минуте от включения установки нормальная схема, с транзитом на компрессорную, восстановилась.
Хан быстро щелкнул тумблером переговорника и сказал:
- Извини, но пришлось срочно отключить: у нас чепе, землетрясение опоры повалило.
Динамик молчал. И как-то странно молчал: не слышно было даже треска помех.
Тут Хан краем глаза увидел, что на мнемосхеме низковольтных сетей, у обозначения маленькой линии, по которой питались освещение и кое-какие мелочи опытной станции, горит лампочка. Толя резко крутнулся с креслом: нужный вольтметр зашкаливал, показывая режим холостого хода.
Полная тишина в переговорнике ВЧ-связи и такой режим линии могли означать аварию либо на ней, либо в самом Шаймергене, на опытной станции.
- Принимай систему, - бросил Хан диспетчеру, - и с рассветом высылай ремонтников на Восточную.
И - выскочил на стоянку.
…Езда на "уазике" ночью - не самое большое удовольствие. Фары у машинки высоко, и очень трудно распознавать истинную глубину рытвин. Хан, сцепив зубы, взлетал и шлепался на жесткое сидение, а вездеходик вякал и скрипел всеми своими металлическими сочленениями.
Под колесами заныл песок. Трясти стало меньше, но все время приходилось выворачивать руль, объезжая наносы. Хан, обычно весьма наблюдательный, не сразу заметил перемены вокруг. Но все же заметил и сбавил ход.
Фары высвечивали только пятно впереди, но и по сторонам, и сзади машины в эту безлунную и беззвездную ночь не было темноты. Светом ровным и слабым, отчетливо рисующим каждый изгиб, светился сам песок, поверхность барханов. Толе показалось, благодаря необычному освещению, что сильно изменилась конфигурация песчаных гор. Словно бы за считанные часы крутизна склонов, внутренняя мощь, которая прежде чувствовалась в пропорциях барханов и ритме их повторения, сменилась каким-то приглушенным, осторожным скольжением.
"Уазик" вылетел к опытной станции.
Знакомый одноэтажный корпус, площадка открытого распредустройства, даже колея - в песке… Хан вдавил изо всех сил педаль тормоза. Машина понеслась юзом и, пропахав глубокие рвы, заглохла.
Толя вывалился на песок, вскочил на ноги и, увязая в нем, побежал к песчаной горе, скрывающей большую часть лаборатории. Мирзоевский флигель, где помещался пульт управления, и большая часть основного корпуса Установка - были занесены полностью.
Хан подбежал к крутому склону, туда, где под толщей песка был погребен флигель и, едва ли отдавая себе отчет в бессмысленности попытки, принялся руками отгребать тончайшую сыпучую пыль. Он отгребал, вкапывался и все повторял: "Нет, нет, не может быть, еще не поздно"… - пока не перехватило дыхание и жгучий пот не залил глаза.
Хан выпрямился.
Полупрозрачные песчаные вихри медленно и причудливо вились над песчаной горой. На площадку открытого распределительного устройства натекла песчаная речушка. Вот песок будто вспенился и приблизился к шинопроводам так, что засветился устойчивый разряд. А из глубины горы, оттуда, где помещалась Установка, доносился негромкий мерный скрежет - будто истирали металл миллионы маленьких напильников.
"Я должен позвать людей. Мы все вместе восстановим, - не может же не остаться схем, записей…"
Не оглядываясь, Хан вернулся к машине и повернул ключ. Но "уазик", безотказный рэсовский "уазик" почему-то не заводился. Даже не работал стартер.
И молчал приемник.
Людмила Козинец
Огонь в колыбели
Перед рассветом померкла синяя звезда Аль-Нушр-Джафар. Из Адских Песков просочилась призрачная прохлада: раскаленные барханы к утру немного остывали. Свежесть коснулась темных чеканных лиц часовых, круглосуточно несущих вахту возле блистающего стеклом и сталью купола - сооружения, странного здесь, в сердце необитаемого бесплодного плоскогорья, преддверия ужасной пустыни. Ветерок тихо тронул легкие концы чалмы, откинутые по уставу на левое плечо часового. Недвижный страж позволил себе чуть глубже вздохнуть, чуть расслабить напряженные ноги. Скоро время первой молитвы…
Слуха часового достиг далекий, едва различимый рокот. Солдат подтянулся и замер, обратившись в статую. Его лицо даже не дрогнуло, внезапно выхваченное из тьмы резким светом автомобильных фар.
На звук мотора подъехавшей машины - громадной, черной, с низкой осадкой, с пуленепробиваемыми стеклами - из караульного помещения выскочил дежурный офицер, бросился открывать дверцы. Из машины вышли два личных охранника, а потом, поддерживаемый ими, появился Он…
Часовой с трудом пересилил охвативший его восторг, непреодолимое желание упасть ниц, вжаться лбом в песок перед величием Живого Пророка. Какое счастье - лицезреть его! Как жаль, что нельзя никак выразить ему сейчас свою безграничную любовь и преданность! И часовой лишь вытянулся в струнку, снедая горящим взором сухую, немного сгорбленную фигуру старца в синем блестящем халате, его изрезанное морщинами лицо, редкую седую бородку.
Старец окинул внимательным взглядом окружающих, поднял руку, благословляя. Все, кроме постовых, склонили головы, бормоча начальную строку Символа Веры. Произнес ее в уме и замерший страж, чувствуя, как слезы восторга прожигают сухость глаз.
Живой Пророк, мелко переступая подагрическими ногами, обутыми в мягкие козловые сапожки, пошел ко входу в освещенный изнутри купол. Бесшумно скользнула прочь плита сверхпрочного стеклопласта, на красный песок легла узенькая дорожка белого света. Сопровождаемый дежурным офицером, телохранителями и молодым генералом - советником от НАСА, Живой Пророк вошел внутрь, сразу оказавшись в полукруглом зале перед пультом управления сложным комплексом биотрона и слепыми пока, темными мониторами слежения. Советник принялся объяснять, но был остановлен нетерпеливым жестом длинной ладони, на тыльной стороне которой блеснул алый магический знак.
Зал, где располагался контрольный пульт, Живого Пророка не интересовал. Он хотел видеть Колыбель.
В шлюзе он с неудовольствием подвергся кратковременному облучению: на американского советника не произвел впечатления быстрый шепот телохранителя о том, что никаких микробов на Живом Пророке быть не может по причине его неземной святости.
Через несколько минут вся группа людей вступила в Колыбель, которая встретила их ароматом цветущего сада. После раскаленного воздуха пустыни было даже трудно сделать первый глоток этой свежести, напоенной благоуханием цветов, запахами эвкалипта и лавра, морской солью и сыростью близкого болотца.
Советник проекта "Колыбель" медленно вел Живого Пророка и его свиту по тропинкам построенного американскими специалистами мира - по скрипучему зернистому песку миниатюрной пустыни, по заросшему рогозом берегу озера, на темной воде которого цвели розовые кувшинки, по кромке кораллового рифа, обнаженного отливом, по сумеречным закоулкам мангрового леса.
Да, это был целый мир - вся Земля, воссозданная на пространстве в пять акров. И этот мир уже жил: на лугу нежно звенели цикады, в озере расходились круги от удара хвоста толстого карпа, маленькая птичка, напуганная людьми, с тревожным писком пронеслась над их головами.
Купол накрывал лишь небольшую часть Колыбели, площадку возле лифта и розарий. Все остальное размещалось глубоко под землей. Искусственное освещение имитировало суточный цикл вращения планеты,
Живой Пророк рассматривал эту модель Земли с непроницаемым лицом, но все чаще хмурился. Лишь однажды прояснилось его чело. Старец тронул длинными пальцами белую розу на кусте и нараспев произнес несколько строк - начало древней муаллаки в размере тавиль.
Советник понимал причину угрюмого недовольства Пророка: для того, воспитанного в строжайших правилах религии, весь этот рукотворный мир был святотатством, посягательством на суверенные права Бога, Творца Мира. Но… иные времена, иные песни; Живой Пророк, будучи все-таки современным политиком, признавал это, хотя в душе категорически не одобрял. Но что ж поделаешь! Одно утешение, что строили это кощунственное сооружение все-таки неверные. Они и ответят перед Богом.
Из этих же соображений Живой Пророк согласился на то, чтобы испытания биотрона по проекту "Колыбель" были проведены командой, подобранной и подготовленной НАСА, где уже имелся опыт работы системы "Биосфера-2". Правда, система так и не была задействована в полном объеме, работы пришлось свернуть на неопределенное время. Поэтому НАСА охотно пошла навстречу предложению, исходившему лично от Живого Пророка. В конце концов, какая разница, где построить и испытать гигантское сооружение, прообраз будущих поселений землян на других планетах?
На искусственную биосферу возлагали большие надежды и ученые-естественники, рассчитывая с помощью - таких "моделей Земли" спасти вымирающие виды животных и растений.
Группа бионавтов из восьми человек уже прошла всю программу подготовки и только ждала часа, когда сооружение, названное Колыбелью, примет их на два года. Ждали своих хозяев и типовые живые модули, в оформлении которых учитывались некоторые индивидуальные особенности их будущих обитателей. "Дом Марка", "Хижина Анны", "Приют Юлии", "Гнездо Адама", "Бунгало Мусы", "Вигвам Александра", "Салон Елизаветы", ну и, конечно, "Храм Марии". Так назвали жилые модули веселые монтажники.
Любой уголок Колыбели просматривался с центрального пульта. Но личные апартаменты бионавтов от постоянного контроля были избавлены, хотя, между прочим, Живому Пророку это не понравилось.
Колыбель ожидала первых обитателей, первых "младенцев Космоса", как назвал бионавтов один ушлый журналист, которого буквально чудом удалось отловить в полумиле от купола. По категорическому требованию Пророка работы по проекту "Колыбель" проводились в обстановке секретности. Хотя какая там секретность в наше-то время? Информацию по официальным каналам все-таки пришлось дать, но никаких представителей прессы к Колыбели не допускали. После случая с прытким "жнецом новостей" Пророк распорядился заминировать все подступы к биотрону. Возражений консультантов НАСА он слушать не пожелал.
Зачем, собственно, понадобилась Живому Пророку вообще вся эта затея с постройкой биотрона, руководство НАСА не интересовалось. Деньги - и очень большие деньги - заплачены, работа сделана, завтра прибудут испытатели. И все. А к странностям этого непостижимого старика, который умудрялся уже не один десяток лет держать в напряжении Восток, а весь остальной мир - в тревожном ожидании, успели попривыкнуть.
Иногда всерьез начинало казаться, что Пророка не волнует ни Запад, ни Восток, что старец этот вытворяет, что захочет. Захотел - выставил из страны всех иностранцев. Захотел - купил у прогрессивных соседей ракетный комплекс. Захотел - сформировал клерикальное правительство. Захотел потопил на глазах изумленного человечества два чужих супертанкера. Ну и что?
И уж менее всего Пророк интересовался общественным мнением своей собственной страны, поскольку никакого общественного мнения не существовало. Некому было спросить, почему средства, остро необходимые голодающим детям, гибнущим в эпидемии двум провинциям, вложены в строительство Колыбели - это дело Живого Пророка, слава Знающему, слава Матери Коршунов во веки веков, аминь.
Кое-кто из людей, близких к источникам достоверной информации, еще помнил о том, что лет двадцать тому назад Пророк анонимно финансировал одну частную лабораторию, занимавшуюся синтезом эликсира бессмертия. На эту бредовую затею Пророк, не моргнув глазом, выложил миллиард долларов.
Старец быстро утомился. Пришлось подниматься наверх, не осмотрев как следует Колыбель. В зале старец огляделся, пожевал сухими губами и вытянул тонкий желтый палец, указывая на дверь, отделяющую операторскую от комнаты для отдыха.
Молодой генерал приподнял брови, изображая вежливое недоумение. Старец, привыкший к мгновенному повиновению, потемнел лицом и неприязненно сказал:
- Там нужно устроить кумирню.
Генерал ужаснулся, представив себе в современном интерьере Колыбели эту самую кумирню, традиционное для страны Живого Пророка помещение в любом здании: низенькая темная комнатка для молитв, пол которой застлан круглым синим ковром, пирамидальный алтарь, прозрачные завесы, медноликий идол, дымок курильниц и ритуальные ножи… Только этого не хватало!
Советник попытался приятно улыбнуться и позволил себе возразить:
- Но… зачем же здесь обиталище Бога? Ведь здесь будут жить неверные…
Старец строго посмотрел на генерала и сказал с непреклонностью фанатика:
- Дом сей возведен во славу Бога, именем Бога. И неверные, пребывая подле обиталища Бога, приобщатся его безмерной благости, и узнают свет истины, и вручат свои души Знающему…
Пророк произнес всю длинную формулу восхваления, генерал даже успел соскучиться, сохраняя на лице выражение почтительного внимания. В конце концов, черт с ним, с этим упрямым Пророком, устроим кумирню, ребята хоть на досуге между вахтами повеселятся.
Старец замолчал, отер влажный лоб прозрачным платком и опустил глаза. Дежурный офицер, неслышно подскочив, кинул на белоснежный пластиковый пол кошму, поверх нее - шкуру барса. Старец величественно опустился на муаровый рисунок меха. Перед ним на вышитой льняной скатерти появился обычный нехитрый завтрак - сухая рисовая лепешка, пиала сливок, козий сыр. В быту Пророк был аскетичен.
Старик разломил лепешку, обмакнул кусок в густые сливки. Свита почтительно отступила, один генерал стоял дурак дураком - он никак не мог привыкнуть к некоторым особенностям общения с августейшими персонами.
Пророк неспешно позавтракал, простер перед лицом ладони и забормотал благодарственную молитву, которой чуть слышно вторили телохранители и дежурный офицер. Наконец старик поднялся, отвергнув помощь офицера. Минуту постоял, с усилием разгибая скрюченные подагрой колени.
Покинув купол Колыбели, Пророк снова благословил охранников, на этот раз Большим Каноном. И армейский устав не выдержал, рухнул - часовые, бросив оружие, повалились на колени. Генерал лишь сцепил зубы и про себя поклялся обеспечить часовым суток десять ареста под любым удобным предлогом.
Живой Пророк отбыл. И лишь тогда молодой генерал, советник проекта "Колыбель" от НАСА, дал себе труд задуматься. Ведь ночной визит Пророка, который посетил биотрон почти без охраны, без официальной свиты, без членов кабинета, был событием из ряда вон выходящим. Знают ли об этом в правительстве? Хотя… какое правительство? Государство - это он, Живой Пророк. Генерал усмехнулся и отправился вздремнуть. К полудню должны были прилететь бионавты.