Как будто я ему обязана являться каждый вечер… как на работу, блин…
Он каким-то образом понял, что я его вижу.
А как иначе объяснить тот случай, когда он позвал меня с собой. Вот так, поманил, пойдём, пойдём…
Смешной…
Есть в них что-то от животных, да они и есть животные, там, в клетке трёх измерений… Шёл по городу, ещё оборачивался, ещё искал тепло моей руки на своём плече: ты не уходи…
А потом свернул в тёмный проулок, там много было таких, как он, что-то делали, не знаю, что. Куча переплетённых тел, и он к ним присоединился, вклинился в это сплетение. А потом из толпы вырвалось существо помельче, которое до этого было зажато в угол, и убежало.
Что-то происходило…
Ну, мало ли, что происходит… Сама не понимаю, как до меня дошло, что что-то недоброе происходит между ними. Может, дошло, когда я увидела его кровь, не внутри него кровь, а снаружи.
Я протянула руку, притянула их к себе. забавно смотреть, вот так прижимаешь к их миру ладонь, они притягиваются. Гравитация. Вы только не говорите никому, а то меня засудят за жестокое обращение с низшими мирами…
Тут-то они и разбежались во все стороны, он один остался, долго прижимал свою ладонь к моей…
Что мы про них знаем… в энциклопедии посмотрите, там про эти низшие миры написано. Вы мне только скажите: это я одна такая тупая, или вы тоже ни слова не понимаете из того, что наши физики там написали?
Там только одно понятно – переход из нашего мира в их мир невозможен. Обратное тоже верно…
Да и то неправда.
Вы только физикам нашим не говорите, что это неправда. Меньше знают, крепче спят.
Это было там, между домами, на сидушке. Когда он замер, вытянул вперёд губы. Я уже знала, что это значит, они часто ласкают друг друга губами. Они, там, кормят так друг друга, что ли… Видела я пару раз, когда он ходил со мной по ночам, вытаскивал кого-нибудь из свалки в переулке, маленького, хрупкого, потом он с этим кем-нибудь ласкался губами, то ли он кого-то кормил, то ли кто-то кормил его, не знаю…
Я прикоснулась губами к его губам. Просто так. В шутку.
Тут-то всё и случилось…
Не знаю, что.
Вы только физикам нашим не говорите… пусть думают, как в энциклопедии написано…
Что я про него знаю…
Про них, про всех…
Ничего.
Смешные. Бьются в клетке трёх измерений, тепло наше чувствуют, а нас не видят. Вот так хлопнешь кого-нибудь по груди или по лбу, посмотришь, как подскочит, он-то тебя не видит…
Вы только не говорите никому, а то я под статью попаду.
Всё депутаты наши…
И что с ним случилось, я тоже не знаю. Накануне он всё просил меня пойти с ним ночью по городу. Мне было некогда, помню, какой-то завал на работе, соврала ему, что приду, приду непременно, да-да-да…
Потом…
Не помню, что потом, говорю вам, завал был на работе, тут уже саму себя потеряешь, не то что кого-то… в ту ночь он ушёл куда-то без меня. я увидела его только где-то через сутки, когда разобралась с делами, шла по городу, мимо изгиба, за которым начинался их мир.
Он сидел в переулке, прислонившись к стене, мне ещё странным показалось, что не на сидушке сидит, они обычно на сидушках. Я к нему протягивала ладони, он мне не отвечал, от него даже тепла не чувствовала, похоже, обиделся…
И крепко обиделся.
Потому что больше не приходил. Никогда.
И вот что странно-то – как оборвалось что-то в душе. Казалось бы, вот мелочь, что там вообще в этих мирах разглядывать. А вот нет-нет, да и прихожу туда.
Жду чего-то.
Сама не знаю, чего.
А где он, не знаю, в энциклопедии не написано. Да и кто про отдельную тварь из другого мира в энциклопедии писать будет.
Там вообще всё неправда в энциклопедии этой. Вот, например, написано, выше пятого измерения ничего нет.
Может, и нет.
Только…
Было что-то такое. Это после того, как он приходить перестал. Бывает, иду по улице, нет-нет да тронет меня кто-нибудь за плечо.
Оборачиваюсь – никого нет.
Только тепло чувствую.
Завтра проверю, если кто-то невидимый тронет за плечо.
Нарисую знак.
Острый угол и два полукруга рядком.
2013 г.
Есть многое на свете…
– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
Смотрю на принца. Киваю. Работа у меня такая, смотреть и вежливо кивать, да, мой принц, вы совершенно правы, я вас выслушал, теперь моя очередь говорить глупости…
А глупости он говорить будет, это точно, после хорошей попойки тянет нашего принца на высокие материи. Сейчас начнёт – про то, как видел на башне тень покойного отца, отец ему, видите ли, наговорил, что его убил Клавдий…
Надо бы сказать королеве, что наследник сходит с ума… сказать… Легко сказать, как представлю себе нашего Гамлета заточённого где-нибудь в башне, как здоровенные санитары льют ему на голову холодную воду… бр-р-р… Ладно, может, всё обойдётся, перебесится, дело-то молодое… У меня когда мать умерла, тоже невесть что мерещилось, в сумерках до рассвета просыпаюсь, на полу что-то белое лежит… у меня душа в пятки, всё, думаю, мать с того света вернулась. Присмотрелся, а это кто-то пионы на похороны принёс, они и осыпались…
– Друг Горацио… тебе не кажется порой, что нами правит какая-то неведомая сила?
– Вы имеете в виду Провидение, Ваше Высочество?
– Нет, друг Горацио, я не имею в виду провидение. Что-то другое… что правит нашими мыслями и поступками, словами и делами. Что-то, что мы не замечаем… но не можем противиться его воле.
– Вы имеете в виду высшие силы?
– И не высшие силы… я чувствую, что сами высшие силы подчиняются им. Кто-то правит нами, друг Горацио. Прислушайся!
Смотрю на принца, глаза горят, волосы дыбом, нда-а, хлебнул лишнего, ничего не попишешь. Мне его маман потом голову снимет, что сынка спаиваю, да ещё вопрос, кто кого спаивает… Надо бы намекнуть, у меня печень тоже не чугунная…
– Чувствуешь? Чувствуешь, друг Горацио?
Чувствую. Как пол качается под ногами туда-сюда.
– Чувствуешь… невидимые нити, которые протянуты от нас к кому-то неведомому? Тонкие, эфирные, и в то же время очень прочные, и если кто-то захочет, чтобы ты пошёл – ты пойдёшь, захочет, чтобы ты побежал – и ты побежишь со всех ног. Я чувствовал их – не далее, как вчера, когда пронзил клинком Полония…
Вздрагиваю. Мерзенькое такое чувство на самом донышке души, как бы он тем же самым клинком не пронзил меня…
– Ты понимаешь, друг Горацио, кто-то как будто двигал моими руками, кто-то как будто заставил меня выхватить клинок и пронзить ковёр. И ты знаешь, друг Горацио… это не я воскликнул – что, крыса? Ставлю золотой – мертва! Кто-то надо мной крикнул эти слова… кто-то…
Киваю. Так все убийцы говорят. На всех судах. Дескать, кто-то водил моей рукой, кто-то гнал меня на преступление. Ей-богу, не хотел хозяйку убивать, только золотишко взять хотел, а потом как замкнуло в голове что-то: иди, убей хозяйку, иди в спальню… И судья смеётся: а пойти надраться в кабаке тебе тоже голос свыше насоветовал? Да не говорите, господин судья, я же в жизни в рот ни капли не беру, а тут всё голос проклятый, так и звучит: выпей, выпей…
Только тут другое. Что-то не похоже, чтобы принц наш оправдывался. Я же его знаю, принц наш человек беззлобный, мухи не обидит, сам про себя говорил, печень голубиная, нет желчи… А тут как подменили его, глаза горят, того и гляди ещё кого-нибудь клинком проткнёт…
Вот так, говорят, и сходят с ума… Тётушка у меня также… Ладно, не о том речь…
– А потом, друг Горацио… я прямо-таки почувствовал на своих руках оковы… даже не оковы, а какие-то нити, выходящие из моих рук, нити, которые тянули меня куда-то… прочь, прочь от того места, где я убил Полония…
Киваю. Если человек сходит с ума, лучше кивать и со всем соглашаться. Ну конечно, вы – Наполеон. Наполеон… это ещё что такое… откуда это словечко всплыло, на-поле-он…
– Конечно… всякое бывает, – говорю примирительно, – и в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей философии… вам нужно выспаться, Ваше Высочество…
– Ты уверен, что это говоришь ты, друг Горацио, а не кто-то твоими устами?
– М-м-м… всё может быть. Не исключено.
– Друг Горацио… – принц наклоняется ко мне, пошатывается на стуле, – пообещай мне… что будешь… моим союзником в борьбе с этим… неведомым… что властвует нами…
– Обещаю. Всенепременнейше…
Теперь, главное, дотащить его высочество до постели, при этом лучше не попадаться на глаза королеве, а то выгонят меня из дворца в два счёта… Волоку принца в покои, Боже, дай мне сил, принц у нас, конечно, худенький, только меня бы самого кто-нибудь дотащил, на ногах не держусь…
Бросаю обмякшее тело на постель. Смотрю на бледные руки, так, на всякий случай. Ничего тут нет, что он бредит, ничего тут…
Чёрт…
Не к ночи будь помянут…
Вижу уходящие от рук принца длинные нити. Тонкие-тонкие, еле видны. И от головы. И от ступней…
Приглядываюсь…
Нет, ничего нет. Темнота ночи сыграла со мной злую шутку.
Выхожу из покоев, держусь ровно, даже сам себе удивляюсь, какой молодец, вроде бы выхлестал полбутылки бургундского, а ничего, держусь ровнёхонько, хоть сейчас на парад. Понять бы ещё, почему пол и стены приплясывают и ходят ходуном, пол бросается мне на грудь, стоять, с-сучье отродье…
Ищу свою комнатёнку, которая от меня убегает. Что за чёрт, ещё час назад в зале было три двери, в сад, в королевские покои, в кухню, чего ради дверей стало не меньше пятидесяти… имя им легион… Надо намекнуть каменщикам, которые строили, что число дверей должно быть постоянным, а не так, что сегодня три, завтра десять, послезавтра пятьдесят. Вхожу в дверь, дверь убегает от меня, впечатываюсь в стену. Тпру, стоять, падла…
Бреду куда-то, сам не знаю, куда, вот моя дверь, вроде бы моя, ну да, моя серая была, а эта зеленоватая, ну да какая разница, и замок на ней кто-то поменял, и доски поперёк были, а эти вдоль… ну да ничего…
Вхожу… а что это старуха черница делает в моей комнате… нет, шалишь, бабка, устарела… что это она творит…
Не сразу понимаю, что вижу. Черница сидит над восковой куклой, шепчет что-то… молится… не похоже. До меня не сразу доходит, что я слышу, это же Патер Ностер задом наперёд…
Чёрт…
Вот уж действительно, чёрт…
Черница вонзает в голову куклы острую иглу с крохотной бумажкой. Хочу броситься на старуху, броситься не получается, падаю, лечу кувырком, стража, стража, ай-й-й, насилуют, да ты на себя посмотри, кто ж на такую позарится…
– Вот, Ваше Высочество…
Протягиваю принцу восковую куклу, интересно, признает он в ней себя… Признал, бормочет что-то: вылитый я, и верно, к крошечному камзолу черница прикрепила даже крошечную шпагу из лучины…
– А вот чем черница пыталась пронзить вашу голову, ваше высочество.
Показываю иголку с нанизанной на ней бумажкой.
– Что там, Горацио?
– Всего одно слово, ваше высочество. Слово, которым черница хотела покарать вас. Слово – безумие.
Принц недоверчиво смотрит на фигурку.
– Черницу казнят в полдень, Ваше Высочество. Можете не сомневаться, вам больше ничего не угрожает.
Принц недоверчиво кладёт восковое изваяние в шкатулку, закрывает на ключ. Горацио говорит ещё что-то, как всегда, трещит без умолку, кто его вообще навязал принцу, мать, не иначе… а ничего парень, не промах, ловко он разыскал черницу, не зря пьёт вино и ест рябчиков в королевских покоях…
И всё-таки…
И всё-таки не уходит мерзёхонькое чувство, что кто-то стоит за спиной принца, кто-то движет его руками, кто-то говорит его голосом. Кто-то… принц то и дело отряхивает руки, пытается освободиться от невидимых пут.
Нет, вроде бы ничего…
Показалось…
Приближённые во дворце то и дело смотрят на свои руки, Клавдий проверяет запястья, Розенкранц и Гильденстерн ощупывают головы: не тянется ли что-нибудь из затылков… нет, ничего. Показалось. Померещилось… Это всё принц с ума сходит и других туда же…
Кукловоды берутся за крестовины, тянут за нитки Гамлета, Офелию, Клавдия… распутывают нити у королевы, у Горацио нитка оборвалась, спешно подвязывают…
Поднимается занавес
Сцена Пятая. Эльсинор. Зала в замке. Входят Королева, Горацио и Первый Дворянин…
2013 г.
Дом на холме
До дома на холме осталось полдня пути. Не больше.
Впрочем, до него и вчера оставалось полдня пути. И позавчера. И месяц назад. И два года назад тоже.
Об этом старались не думать. Здесь вообще обо всём старались не думать, так было проще. Да и думать было некогда, надо было забираться на холм.
– Игнатка, хорош машину гнать, что, всю ночь пилить будем?
Смотрю на Лешку, на то, что осталось от Лешки, красные глаза на измождённом лице…
– Не ночь, полночи. А там и доберёмся, осталось хрен да маленько…
Парни кивают. Сверяют карты, устраиваются поудобнее в машине. Только потому и согласились доехать, что за рулём я сижу, и руль выжимать мне, и дела никому нет, что у меня руки трясутся, и вообще…
И вообще…
Мерцает огоньками дом на холме. С наступлением ночи окна гаснут, остаётся только одно окно, под самой крышей, мерцает уютным светом. Если бы не это окно, давно бы уже сбились с пути, потому что карты всё врут. Мы давно знаем, что карты врут. Наверное, всегда знали. Почему парни их не выбросят, это вы у парней спросите.
Да вообще много что нужно выбросить. Того же Лешку. За руль чёрта с два сядет, только командовать хорош…
– Ждут нас там? – спрашивает Антон.
– Ждут конечно, вон, окна зажгли, – кивает Олег.
– Пироги пекут…
– Тьфу на вас, пекут, кто сейчас печёт… в ресторане в каком-нибудь заказали, и хорэ… – фыркает Лешка.
– Да хоть бы и в ресторане, я бы и то съел… сто лет маковой росинки во рту не было…
Парни соглашаются со мной, что верно, то верно. Продолжаем мечтать, как там, в доме накрыли столы, разлили вино, пироги нарезали, Игнатушка, жми на газ, без нас там всё слопают…
Жму на газ. Жигулишко фырчит, давится мотором, тонет в снегу.
– Во, блин…
– Приехали.
– Не было, блин, печали, купила баба порося…
– В России две беды…
– …всё остальное, блин, катастрофа, мать его тудыть…
Выкарабкиваемся из жигулишки, идём разгребать снег. Лешка хочет забиться поглубже машину, отсидеться, Олег выпихивает его локтем…
– Давайте гадать…
Неровный свет свечей. Кольца, накрытые платками. Песня вьюги за окном. И другая песня – в комнате, песня, древняя, как мир.
– Мышь пищит, каравай тащит, ещё попищу, ещё потащу…
Девки подхватывают:
– Слава, девы, сла-ава!
Украдкой смотрим на окна. На заснеженный лес вокруг дома. Нет-нет да и мелькнёт далеко-далеко неприметный огонёк, и не поймёшь, то ли на самом деле был огонёк, то ли показалось, померещилось…
– Кому вынется, тому сбудется, тому сбудется, не минуется – сла-а-ава-а!
Дымятся пироги на столе. Потом девчонки будут гадать, какой пирог с чем, обязательно ошибутся.
– Чьё кольцо? – Лада вынимает неприметное колечко.
– Моё, моё! – хлопочет Инга, маленькая, бойкая.
– К богатству.
Аплодисменты. То ли Ладе, то ли Инге, то ли не знаем, кому. Кто-то робко заикается, что можно бы и за стол сесть. Девки шикают, не сейчас, что, блин, все голодные такие, подождать нельзя…
И то правда. Сотни лет ждали, ещё подождём.
– Кузнец, кузнец, ты скуй мне венец…
Плавится воск.
Плачет вьюга за окнами.
– Ни фига, – шипит Антон.
Мы уже и сами видим, что ни фига. Разгребать дорогу для жигулишки себе дороже. Проще вообще взять эту семёрку многострадальную, тащить на себе. А вот интересно, если проезд запрещён, а проход нет, если люди свою машину на плечах понесут, их пропустят или нет?
О чём я вообще думаю…
– Мужики, бросай её на хрен, один чёрт не вытащим, – Олег машет руками.
Смотрим на него оторопело, как это, бросай машину, машина денег стоит, даром, что жигуль этот, жизнью убитый уже, и за полцены не продашь. Думаю, почему молчит хозяин машины, мою бы тачку так бросили, я бы не смолчал. Вспоминаю, кто из нас вообще хозяин. Вроде бы Лешка… да нет, он больше всех кудахтал, я не я, машина не моя. Или Олег… нет, не Олег… или…
Или вообще я…
Начинаю припоминать, может, и правда моя машина, а где у меня тогда от неё права, а нет прав, ничего нет, да и вообще, я должен хотя бы помнить, как я её покупал…
– Игна-ат!
Спешу за всеми. Пока суд да дело, парни уже ушли вперёд, да-а, быстро у парней всё делается, мне бы у них поучиться… Иду за остальными, дом на холме приближается.
Он давно приближается. Он приближался вчера. Позавчера. Неделю назад. Месяц назад. Десять лет назад.
Сегодня дом на холме трёхэтажный с башенкой. Это добрый знак. Есть такая примета, что большой дом на холме – к удаче, маленький – к неудаче, а уж если вообще не видно в тумане никакого дома, так, мелькает огонёк – быть беде.
Парни тоже увидели, что дом большой, оживились. Ещё бы, три недели на холме показывался то одноэтажны длинный барак, то хижина, то маленький домик, над которым столбом валил дым. А сегодня удача, большой дом. Последний раз такая удача была года два назад, тогда на вершине холма показался настоящий замок.
Ну ничего, трёхэтажный дом – тоже хорошо.
– Жа-а-анка-аа, куда тряпку задевала-а-а?
– Да воо-о-н лежи-и-ит!
– Это не та-а-а!
– Девки, хорош ора-ать!
С самого утра в доме суета, переполох, беготня, шум, крики. В кухне дымный чад. Печём пироги. Убираем дом. Сегодня должны прийти гости.
Нам никто это не сказал, мы это знаем. Просто. Почему сегодня… потому что. Сегодня. Вчера утром мы тоже говорили себе – сегодня. И позавчера утром. И позапозапозапозавчера. И год назад. И десять лет назад. И тысячу лет назад.
А гостей надо встретить по высшему разряду. А то опять Нинка орать начнёт, а-а-а, это вы гостей проворонили, ни хрена не приготовили, вот гости и не пришли. Как будто мы виноваты. Дороги все замело к чёрту, на холм не поднимешься – вот и не пришли гости.
Ну да ничего, может, завтра придут.
Или послезав…
Еле добрались до какой-то рощицы, еле-еле успели добраться, да и то, когда метель уже вовсю бушевала. Лешка пообещал, что мне бошку открутит, моя затея была путь продолжать, когда метель уже начиналась. А между прочим, затея была не моя, а Лешкина… ну да, кто вообще об этом сейчас помнит… чуть что, сразу я…
Добрались до рощицы, разбили палатки, развели костёр, кое-как укрыли его от ветра, чтобы не погас. Гори, гори ясно, чтобы не погасло.
Посмотрели на дом, сегодня дом был еле-еле виден, да даже и не дом, а крохотный огонёчек в тумане. Это было совсем дело дрянь, чтобы после хорошего дня с хорошей приметой сразу такое… как назло.