Земля покупается на веки вечные, так что обычному землянину по ней уже ни проехать, ни пройти. Острова покупаются, улицы, дома. Крепкая такая недвижимость, которая охраняется законом, которой не отнять.
К сожалению полномочий, чтобы дергать за веревочки, заставляя ворюг-кукол делать что-то общественно полезное, было маловато, и Фройт это тоже знал.
Но ничего, ничего, всему своё время.
Разумеется, всю эту неделю ему, как начальнику комитета, приходилось подписывать какие-то бумаги, присутствовать на каких-то совещаниях, вразумлять подчиненных и одновременно вразумляться самому по принципу: "Уча - учись". И вот, вгрызаясь в суть, Фройт сделал для себя совершенно неожиданный вывод, что толку от руководимого им комитета, как от козла молока. Напрочь не нужен этот комитет ни государству, ни людям, ибо с вопросами полива прекрасно справляются дождь и дождевальные установки. Подача воды строго дозирована, поэтому заболачивание исключено. Вот и вся мелиорация.
Следующее умозаключение Фройта было не менее неожиданным, но так же логически строго выверенным: вопрос вовсе не в том, нужен или не нужен какой-нибудь комитет, какая-нибудь фирма или какое-нибудь министерство, а в том, что должно быть определенное количество кресел, куда необходимо посадить склонных к руководящей работе субъектов.
Именно эти субъекты, стремясь показать, что они не просто общественно полезны, а и абсолютно незаменимы, что без них ну никак, вырабатывают тонны инструкций и положений, которые делают жизнь законопослушных обывателей совершенно невозможной.
Вот это уже было что-то определенное. Не социально несправедливый, ведущий в исторический тупик строй, не заблудшая цивилизация, с которой и легион прогрессоров ничего бы не смог сделать, а нечто конкретное, локальное. Вышибать из кресел по одному, вносить сумятицу, перессоривать, выставлять в глупом виде. Делать всё это скрытно, чтобы комар носу не подточил, и, глядишь, народ потихоньку проснется, потихоньку начнет понимать, что что-то вокруг не то. И вот тут самое время сеять разумное, доброе, вечное…
Всю эту неделю Фройт не особенно беспокоил Клайна-Цеткин и Дустера-Завоевателя. За дисциплиной бдил, чтоб сидели на месте, а не болтались по коридору, заигрывая с девицами, и чтоб вовремя ходили на обеденный перерыв, но работой не загружал. Вечерами навещал в снятой для них квартире, приносил еду, поскольку подопечные не привыкли еще ходить по магазинам, удостоверялся, что они паиньки, и уходил.
С понедельника всё изменилось.
В понедельник утром Фройт нагрянул в кабинет Клайна и Дустера, смёл фигуры с многомерной шахматной доски и сказал:
- Хватит в цацки играть, ребята. Будем делать дело. Напрягать извилины…
Первое письмо - некоему господину З., директору известной строительной фирмы - они написали вместе, затем Фройт, сказав "Валяйте в том же духе", оставил подопечным список должностных лиц, замеченных в грязных делишках, и удалился к себе.
Клайн и Дустер с воодушевлением принялись за дело, но прежде мы, наверное, ознакомимся с письмом господину З.
"Привет, хапуга.
Знаем, что воруешь и берешь взятки, что являешься членом мафиозной лиги Золотого Мастерка.
Ты, старый кизяк, никак не угомонишься. Мало тебе молоденьких девчушек, так еще мальчиков подавай. Что, если фрау З. об этом узнает?
Когда ремонтировал Торговый Центр, сколько уворовал? А когда строил дворец русскому лидеру, сколько на пару стащили? Напомнить?
Всё о тебе знаем, всё.
Что пивко любишь под свиные ножки, что храпишь, что мучают газы.
Вот тебе совет: улепетывай, пока цел. А лучше добровольно сдайся правосудию - всё равно ведь найдут.
Не послушаешь - пеняй на себя.
Доброжелатели".
По данному образцу Клайн и Дустер быстренько настряпали еще пять посланий, вслед за чем отнесли их Фройту. Тот похмыкал, вымарал проскользнувший матерок, велел набрать на компьютере. Компьютер был тут же, в его кабинете.
Сменяя друг друга, методом орла (полетал - клюнул), чудики с грехом пополам набрали текст. Фройт в это время, откинувшись в своем кресле, лениво поучал, что нечего тут кряхтеть, что всякий труд полезен, а труд машинистки тем более, и что грамоте нужно учиться сызмальства, тогда не будешь гадать, как правильно писать слово "фрикаделька".
В конце концов письма были распечатаны на принтере, после чего Фройт сказал:
- Эй, Уцуйка, сослужи службу.
В углу за шкафом что-то стукнуло. Не вылезая из своего укрытия, гном проворчал недовольно:
- Чего вам?
- Надобно разнести письма по адресам, - сказал Фройт. - Но так, что вот сидит господин З. за столом, а перед ним письмо - шварк. Внезапно.
- В суп? - уточнил гном. - Чтоб с брызгами?
- Зачем же в суп. Сидит он, понимаешь, один, без супа. А перед ним письмо - шварк.
- А-а, - понятливо отозвался гном.
- Да ты вылезай, не бойся, - сказал Фройт. - Тут все свои.
- А я и не боюсь, - пробурчал гном, выбираясь из-за шкафа.
Был он весь в пыли и паутине, оттого, наверное, и раздражен.
- Вызывают, нагружают, - ворчал он, отряхиваясь. - Лучше б по углам да за мебелью пропылесосили.
- Эвон, - сказал Дустер-Завоеватель. - Да я этого Уцуйку знаю. Он у нас сушеные грибы тырил.
Гном зыркнул на него из-под клочкастых бровей и расцвел.
- Здорово, малахольный. Уже выпустили? Считай - повезло. Они таких не выпускают.
- Кто они? - спросил Завоеватель.
- Да люди, люди, - ответил Уцуйка. - Человеки. У них, у человеков, как? Если неправильно думаешь, значит в дурдом тебя. А кто знает - что правильно, а что неправильно? Гномы есть - правильно? Неправильно! В дурдом тебя. Но я же существую.
- К делу, к делу, - непререкаемо сказал Фройт. - Давай, Уцуйка, работай.
- А можно мы вместе? - попросил Дустер. - Уцуйка подкинет письмо, а я буду заместо внутреннего голоса.
- Валяйте, - сказал Фройт.
Глава 14. Верзила Снунс
Каждый вечер Том Лоу, спрятав лицо под маску, выходил на ринг. Любой его бой был странен, краток и заканчивался неизменной победой.
Поначалу он как бы терялся, получал по физиономии, потом спохватывался и вмиг разделывал противника под орех. Тело его, сухое, крепкое, которому несколько не хватало бронзового загара, было без единого синяка, без единой ссадины, что сильно удивляло, так как в боях этих дрались чем попало. Он здорово оберегал свое тело, чего не скажешь о физиономии. Любопытно было бы посмотреть, что там, под маской - наверняка урод. Мутант какой-нибудь с носом в поллица и заячьей губой, из-под которой торчат кривые желтые зубы. Такую харю подставлять не жалко.
Маской его никто не звал. Все уже знали, что это Курт Рюгер. К.Рюгер - Крюгер. Фредди Крюгер из "Кошмара на улице Вязов". О-о-о-й.
Он был непобедим, этот Рюгер, однако Гарри Спайс был недоволен. Терялась интрига, терялся смысл тотализатора. Что это за тотализатор, когда все ставят на Рюгера? Даже Огарик когда надо ложился, и до последней схватки было неясно, кто станет чемпионом - Огарик или Джек Купорос. Вот так они и делили чемпионство - то Огарик, то Купорос. Рюгер же и с тем, и с другим разделался шутя. Получил, как водится, сначала по роже, потом обработал хуже мясника.
Ну, с рожей всё было ясно - этот парень хотел, чтобы его и родная мама не узнала, а что делать с интригой? Вот тут у Спайса к Рюгеру были претензии.
Далее. Как опытный боец, Спайс знал, что удары в голову даром не проходят, и лучше бы её, тыкву-то, поберечь. Сколько уже бойцов из-за гематомы либо скоротечного инсульта дали дуба, и не счесть, а какие были медные лбы.
Однако Том Лоу, похоже, от головных болей не страдал. У него и физиономия-то, покровоточив по-первости, стала, как пластилиновая - никаких фингалов, одна деформация. Спайс начал даже подозревать, что физиономию его можно отрихтовать до нужной кондиции с помощью кувалды.
Робот какой-то, резиновый муляж с нечеловеческой реакцией.
Как он уработал Верзилу Снунса.
Верзилу еще никому не удавалось свалить с ног. Он был Регулятором, Вносящим Равновесие. Клапаном, Выравнивающим Давление. Хранителем Неопределенности. В постоянных боях Снунс не участвовал, его предназначением было сбить спесь с закусившего удила бойца, который, позабыв о том, что кровавый спорт - это в первую очередь бизнес, рвался к абсолютному триумфу. Месил всех подряд, не считаясь с авторитетом и предварительной договоренностью. Лез наверх, как псих, и тут на его пути вставал Верзила Снунс. За свою роль волнолома Снунс получал наравне с победителем турнира, а так как был он нарасхват, то имел кругленький счет в банке.
Этого семифутового гиганта, эту несокрушимую скалу Гарри Спайс и выставил против Тома Лоу. Верзила постоянно обретался в Чикаго, и Спайсу на его приглашение пришлось здорово раскошелиться, но цель оправдывала средства, ибо интрига завязывалась крепкая.
Так ему, Спайсу, казалось, однако Том быстро опустил его на землю…
Верзила был на голову выше Крюгера и гораздо массивнее. Постоянные тренировки в тренажерном зале сделали его мышцы выпуклыми, рельефными. Широченная спина, неохватные бицепсы, мощные ножищи, но при том он не был горой мяса, необходимые пропорции были четко соблюдены. У него были правильные черты лица, белокурые вьющиеся волосы, голубые глаза и совершенно отвратительный характер. Чуть что - по соплям, а рука тяжелая. Многих поуродовал на жизненном пути.
Кстати, старший его брат, тоже не маленький, но с внушительным пузом, служил в чикагской полиции и одновременно являлся крышей для местной группировки криминоидов. Благодаря братану Верзила избежал многих неприятностей, сопряженных с бытовым членовредительством, что же касается арены, то тут сама работа требовала изувечить себе подобного, пока тот не изувечил тебя. И еще. Братан, которого звали Майкл Снунс, предостерег Верзилу от опрометчивого шага, когда тот совсем уж было согласился пойти в услужение к Папе Зау. Через полгода Папа сгорел в собственном особняке. Все они, эти шишки от криминала, умирали не своей смертью. Что уж говорить про шестерок…
Итак, Верзила и Крюгер вышли на арену, которую перед этим освежили, насыпав новых опилок.
Крюгер поскакал, как мячик, перед противником, ударил ногой, проверяя реакцию. Верзила небрежно отмахнулся и вдруг, вытянув длинную свою руку, мазнул лапищей по лицу Крюгера, сорвав маску.
Зрителям открылась невразумительная, бугристая, как бы наспех сляпанная, с узенькими заплывшими глазками, нездорового цвета небритая физиономия. Физиономия какого-нибудь забулдыги.
- Ну и урод, - громко объявил Верзила. - Такому уроду не в маске надо выступать, а в кастрюле. В ночном горшке.
Голос у него был зычный, каждый услышал. По залу пронеслись смешки.
- С таким уродом и драться-то противно, - возвестил Верзила, и вдруг с разворота ударил Крюгера.
Кулак у него был с хорошую гирю, удар пришелся в подбородок…
В голове у Тома взорвалась граната. Всё исчезло, осталась чернота, заполненная искрами колючего бенгальского огня. Потом чернота ослабла, проявились серые холмы, из-за которых начало вылезать что-то бесформенное, бормочущее.
- Ты полежи, полежи, парень, - гундосило это нечто, не имеющее ни головы, ни туловища. - Отдохни. Насилу дождался.
Оно, это гундосое, росло, ширилось, поднимаясь над холмами, попирая холмы, понемногу обретая форму, обрастая деталями, и вот, о Боже, в нём начали проявляться черты Тома Лоу.
Настоящий Том, которому в этих полусумерках было тошно и тоскливо, ощущал себя маленьким, худеньким, брошенным. Бормочущий великан нависал, давил, но вдруг что-то случилось, какой-то живительный импульс пронизал Тома, заставив встряхнуться, взбодриться.
- Саламанта? - сказал Том, узнав. - А ну, кыш в конуру, лопоухий. Ишь, размечтался.
Великан съежился, пошел складками, начал опадать.
- Ты не прав, человек, - торопясь, заговорил Саламанта. - У меня миссия. Тебе, туземцу, этого не осилить, ты дальше своего носа ничего не видишь. Ты и Библию-то толком не читал, так - нахватался верхушек.
- Будешь консультантом, - великодушно разрешил Том, стремительно увеличиваясь.
- Пип… мапип, - тоненько просипел Саламанта, забиваясь в какую-то норку.
Том с щелчком заполнил объем…
Внезапно и властно в уши ворвался рев трибун. Том разлепил набрякшие веки. В голове тихо, непрерывно звенело и крутилось одно и то же: "Саламанта, Саламанта, Сала…".
- Добей урода, - перекрывая общий гомон, провизжал кто-то с трибун.
Всё, пора. Том вскочил на ноги. Внутренний хронометр оповестил, что в беспамятстве он находился ровно две секунды. Целых две секунды. Ну, ничего, урок всегда полезен. Впредь надо быть повнимательнее.
Верзила уже шел к нему добивать. Не передвигался, пританцовывая, а просто шел. Как по пляжу. Он был в некотором замешательстве, этот мастодонт, в некотором недоумении. После такого нокаута никто не вставал. Снунс знал силу своего удара, а тут еще крайне удачно получилось - с разворота, всей массой и в нужную точку. Этот удар убил бы быка, так нет - этот урод встаёт. Вот мы его сейчас.
Том прыгнул на Верзилу.
Глава 15. За прибытие
Японский микрочип не подвел - Зунгалла очнулся в здравой памяти. Был он слаб и находился под неусыпной опекой электронного Хранителя. Пролепетав "Слава Богу, жив", он вновь ушел в исцеляющий сон.
Потянулись долгие дни. Его кололи чем-то едким, от чего зудели и чесались ягодицы, постоянно клонило в дремоту. В полузабытьи он видел фантастические картины, в которые причудливо вплетались реальные реминисценции. Реминисценции почему-то в основном были неприятные, из тех, что заталкиваешь поглубже и стараешься забыть. Теперь они всплыли, как цветы в проруби. Это царапало, будировало, приборы четко фиксировали возбуждение пациента, подбегала санитарка с огромным, наполненным зеленоватой мутной жидкостью шприцем, и колола пациента в многострадальный зад.
Спустя неделю надобность в уколах отпала, автоматически перестали мучить видения, особенно одно, повторяющееся из дня в день - черный завораживающий зрачок пистолета, медленное движение указательного пальца, нажимающего на спусковой крючок, и сзади размытая рыбья харя кейфующего Хорнби.
Непростительно опытному детективу попадать в зависимость к пьянющему наркоману, действиями которого руководит мрак, извращенность. Вот что сверлило больше всего.
Теперь, слава Богу, это ушло в прошлое.
Зунгалла успокоился, начал жадно впитывать действительность, радуясь солнечному зайчику и кошачьему мяву за окном, но тут вдруг обнаружилось неприятное - он начал слышать голоса. Не голоса медперсонала или таких же, как он, пациентов, а некие запредельные переговоры двух, трех, иногда целой группы незримых говорунов. Случались они нечасто, между ними были длинные перерывы, слова поначалу сливались в одно неразборчивое предложение, потом Зунгалла начал различать, о чем идет речь.
Говоруны называли друг друга странными, похожими на клички именами - Варвасил, Еллешт, Хрум, Бука, Зьельц, Малиано и т. п. Наверное, это была какая-то секта. Почему секта - потому что цель у них была этакая витиеватая, напыщенная: навести порядок на зажравшейся Земле…
Но вот, наконец, наступило время выписки. Неизменный Ковалек под локоток вывел слабого в ногах Зунгаллу из госпиталя, посадил в свой джип и отвез в его холостяцкую квартиру. По дороге в одном из магазинчиков разжился продуктами, так как знал наверняка - холодильник Джима Зунгаллы первозданно пуст. Вечно занятый Джим обходился услугами кафе и забегаловок.
Квартира у Зунгаллы была вместительная, в пять комнат. Одна из комнат была забита тренажерами, до которых в связи с нехваткой времени руки и ноги детектива-трудоголика не доходили. Но теперь-то сам Бог велел.
Ковалек разогрел в микроволновке пиццу и четыре сандвича с ветчиной. Спросил, доставая из пакета бутылку джина:
- Ну что, по чуть-чуть за прибытие?
- По чуть-чуть можно, - сказал Зунгалла. - На работе не взгреют?
- Не взгреют, - ответил Ковалек, наполнив бокалы до половины.
- Ну, ты набухал, - заметил Зунгалла.
- Давай, давай, - сказал Ковалек. - За то, что дешево отделался.
Зунгалла выпил и начал жевать сандвич, прислушиваясь к микрочипу. Тот держался молодцом, выказав к спиртному нейтралитет.
- В тебя, Джим, стрелял наркоман, - продолжал Ковалек. - У этих ребят тормозов нет.
- Я так и понял, - сказал Зунгалла.
Ковалек вновь налил и опять помногу.
- Всё-таки, взгреют тебя сегодня, - произнес Зунгалла.
- Не взгреют, - отозвался Ковалек. - У меня задание тебя опекать. Я вольная пташка.
- Опекать - не значит спаивать, - пробормотал Зунгалла, взяв бокал.
- В кои-то веки, - сказал Ковалек.
Выпил и впился зубами в источающую сок пиццу.
Зунгалла последовал его примеру. После обжигающего джина пицца была необыкновенно вкусна. Ковалек смолотил свой кусок и принялся за другой. Миг - и от этого, второго, остались одни крошки.
- Люблю повеселиться, особенно пожрать, - объяснил Ковалек, наполняя бокалы уже доверху. - Давай, брат, ешь, пей, не стесняйся. Там еще полно осталось.
- Любишь пожрать, а тощий, как велосипед, - сказал Зунгалла, чувствуя, что джин потихоньку начинает действовать. - Значит, нулевой кпд. В паровозы метишь?
- С этим беда, - согласился Ковалек. - С другой стороны, двигаться приходится много, энергию нужно восполнять.
Сказав это, он запросто хлопнул бокал, как будто это была вода.
- Силен, брат, - заметил Зунгалла и тоже хлопнул бокал.
И ничего, даже не поперхнулся. Точнее, чуть было не поперхнулся, но превозмог себя, шумно задышал носом. На глаза навернулись предательские слезы.
- Слабак, - констатировал Ковалек. - Болезнь подточила. Но ничего, мы тебя, слабака, быстренько восстановим.
Налил в стакан содовой, поставил перед Зунгаллой.
Тот сделал большой глоток. Шершавость в горле прошла, но вдруг всё вокруг стало невыносимо ярким, четким. Солнце, бьющее в окно, сделалось нестерпимо резким.
- Что-то с фокусом, - пробормотал Зунгалла, уходя в комнату на диван.
В голове погромыхивал чей-то густой бас, ему отвечал мягкий баритон.
Комната была проходная, без окон, здесь стоял приятный полумрак, но Зунгалла видел всё до мелочей. В глаза его точно вставили прожектора, куда бы он ни посмотрел - всё высвечивалось.
- …Ну так что же, что плоть восстаёт? - говорил баритон. - На то она и плоть, чтобы восставать. А ты борись. Негоже уподобляться животному.
- Ты, Варвасил, изъясняешься так, точно не мужик, - гудел бас. - Зачем же терпеть-то, когда всё уже на блюдечке подано?
- Ох, Хрум, Хрум, - отвечал баритон. - Раз согрешишь, потом не отмоешься. Плоть - она всегда к минусу тянет. К негативу. Посмотри, до чего себя аборигены довели. По миллиону раз на Землю возвращаются, никак прошлые грехи отмыть не могут. Хочешь уподобиться?