Спайс помог Тому с жильем, маленькой двухкомнатной конурой в частном доме, оплатив за три месяца вперед, выдал тысячу в виде аванса и наказал явиться в клуб к восьми вечера. Поразмяться, то-сё. В девять начало боёв. Сценическое имя Маска, для бойцов, скажем, Курт Рюгер. Ни в коем случае не Том Лоу - Курт Рюгер. Знать, мол, не знаю, кто такой Том Лоу, впервые слышу.
- Замётано, шеф, - ответил Том. - Приду к девяти, сразу в маске, ни с кем знакомиться не буду.
- Как знаешь, парень, - сказал Спайс. - Как бы, не разогревшись-то, мышцы не потянуть.
- Не извольте беспокоиться…
В этот вечер у Тома было три боя.
Первым против него Спайс выставил не самого сильного бойца - проверить, на что годен хваленый Лоу. Через пять секунд противник пластом лежал на арене.
- Ты это, - сказал Спайс Тому, придя в комнату для отдыха. - Ты бы как-то поканителился с ним, что ли, поваландался. Бух - и на пятой секунде в нокаут. Думаешь, из зрителей кто чего понял? Это я углядел, как ты его правой в челюсть двинул, но я-то знаток, а все ведь подумали, что он специально лег. Поддался. Так что ты, коль такой быстрый, поразмереннее, как в цирке. Обозначь удар.
- Угу, - ответил Том.
Второго противника, негра-каратиста, причем каратиста сильного, он завалил на двадцатой секунде. Мог бы тянуть и дольше, но осерчал после того, как противник съездил ему босой твердой стопой по уху. Поймав каратиста за ногу, Том кончиками пальцев нанес кинжальный удар в солнечное сплетение, после чего легонько оттолкнул от себя. Негр упал, выпучив глаза и ловя ртом воздух. На губах его появилась пена.
Том ушел, потирая ладонью ушибленное ухо.
После этого ставки на Тома поднялись, но не сильно. Никто не знал, что за боец скрывается под черной маской, и рисковать своими деньгами не собирался. Известно же, что организаторы частенько договариваются с бойцами, и те выигрывают или же ложатся по их, организаторов, плану. Тем более Маска, тем более, что уж больно легкие победы, прямо-таки показушные.
Том ломал все планы, и Спайс на последний бой выставил против него обамериканившего китайца по прозвищу Огарик. Флай Огарик, то бишь Мухомор, был невелик ростом, но отменно мускулист, прыгуч и быстр, как пантера. Знаменит он был тем, что досконально знал уязвимые, "ядовитые", точки, тыча в которые железным пальцем, либо отключал моторные центры противника, либо вносил большой дисбаланс. Особенно это было ценно, когда противник значительно превосходил в массе и силе и свалить его обычным приемом было невозможно. Огарик, крутясь вокруг и уворачиваясь от сокрушительной длани-дубины, наносил верзиле точечные удары в корпус, шею, подмышки, и в конце концов громила, отчего-то вдруг обессилев, терял способность двигаться и замертво валился на пол. Бывало, что так и не могли откачать. Ядовит был этот Огарик, ох ядовит. Смертельно опасен.
И вот этого-то поганца Спайс выставил против новичка Лоу. Лишь бы оставить в неприкосновенности устаканившуюся систему тотализатора.
Том сразу понял - со стремительным китайцем нужно держать ухо востро. Этот сяопинец не пожалел времени, чтобы досконально освоить подзабытое, порастасканное по направлениям единоборств джиу-джитсу.
Первые двадцать секунд боя ушли на разведку - активную, насыщенную ударами и блоками, а оттого зрелищную, вызвавшую на трибунах одобрительный гомон, но тем не менее всего лишь разведку, подразумевающую обширные тылы для отступления. Никто пока не хотел рисковать и идти в решительную атаку.
Это было то, что нужно. Спайс показывал большой палец, трибуны гудели.
Мухомор опустил руки, давая себе отдых.
Том тоже расслабился, кивнул Спайсу - понял, мол, буду тянуть, буду делать цирк - и в тот же миг получил в нос. Не кулаком - ногой. Пятка у Мухомора была каменная, сила в удар вложена изрядная. У Тома искры посыпались из глаз.
Опытный Спайс увидел промашку Тома, попавшегося на удочку хитрого китайца, услышал хруст, сопроводивший молниеносный удар Огарика, и понял: Том - покойник. Огарик своего не упустит.
Но что это? Том как-то расплылся, размазался, начал таять, потом так же неожиданно восстановился в прежнем качестве. Заняло это секунду, не более, никто кроме Спайса ничего не заметил, да и он счел бы это мимолетным дефектом зрения, если не одно "но". Огарик оседал, безвольно складываясь, как надувная кукла, из которой выпускают воздух.
Закрывая лицо ладонью, Том быстро пошел на выход. Из-под ладони капала кровь…
Пять минут спустя Спайс вломился в комнату Тома. Тот лежал на топчане, накинув на физиономию мокрую тряпку.
- Сукин ты сын, - сказал Спайс. - Что делать с трупом?
- То же, что делаете с другими трупами, - прогундосил Том из-под тряпки.
- Можно подумать, у меня их тут штабеля, - остывая, проворчал Спайс. - Нос сломан?
- Сломан.
- Мало тебе, подлецу, - сказал Спайс.
- Спасибо, - гнусаво ответил Том.
Снял тряпку, сел. Да, рожа у него была не приведи Господь, однако кровь уже не капала.
- Теперь можно и без маски, - заметил Спайс, усаживаясь рядом с ним.
Топчан взвизгнул, но выдержал.
- Я уже думал об этом, - отозвался Том. - Пока рано. Можно поколотиться мордой об асфальт, но это неинтересно. Буду подставлять, чтобы превратилась в котлету, тогда родная мама не узнает. Вы позволите?
- Валяй, - разрешил Спайс. - Не моя же морда. Ты мне лучше вот что скажи, парень: как ты умудрился китайца так разделать? Ребра целого нет, не грудная клетка, а кисель. Объясни мне, темному, у меня что-то шарики за ролики заехали. Заклинило что-то.
- Есть такая штука - астральное карате, - бухнул Том первое, что пришло на ум. - Очень тонкая штука. Но для этого надо здорово озвереть.
- Озвереть, говоришь? - сказал Спайс, вставая. - Ну-ну. Мне показалось, тут что-то другое.
Глава 11. Отомсти, дружище
Никогда еще Зунгалла не был в таком дурацком положении. Ковалек сидел внизу в машине и жрал холодную пиццу, а он, Джим Зунгалла, опытный детектив, стоял перед пьяным идиотом, смотрел в зрачок нацеленного в него, Зунгаллу, пистолета и, стараясь быть убедительным, говорил, что он детектив, что он разыскивает свидетелей по убийству Питера Чейза, что вообще-то он ищет Тома Лоу, борца… Говорил и чувствовал, что не убедителен.
У идиота была невыразительная харя и снулые глаза. Он впустил Зунгаллу в квартиру, захлопнул дверь, отошел на пару шагов и вдруг направил на детектива пистолет. Точно из воздуха выхватил.
Фамилия идиота была Хорнби, он был сослуживцем Чейза и, по рассказам, его лучшим другом.
Зунгалла замолчал, ибо понял - Хорнби не просто пьян, а еще и накачан наркотиками. Говорить с таким, что козла доить.
Палец Хорнби, лежащий на спусковом крючке и остановившийся на полпути, когда детектив начал молоть языком, пошел дальше.
- Не сметь, - взревел Зунгалла, и в это время грянул выстрел.
Потом еще один.
Ковалек, услышавший два приглушенных выстрела, бросил недоеденную пиццу и устремился в подъезд.
Так, четвертый этаж. Коридор мрачен и пуст. Мрачен - потому что на весь длинный коридор горят всего лишь две лампочки, пуст - потому что день, жильцы на работе.
Вот эта квартира. Ковалек замолотил в дверь - ни ответа, ни привета. Попробовал высадить - только отшиб плечо. Дверь была солидная, с крепкими запорами, а сам Ковалек средненький, если не сказать хлипенький.
Ну, ничего, ничего, дело поправимое. Ковалек, стараясь не суетиться, так как знал: будешь суетиться - только время зря потратишь, вытащил из кармана реквизированную у одного ворюги отмычку, вставил в замочную скважину.
Открывшаяся дверь обнаружила два трупа. Окно нараспашку, оттого и были слышны выстрелы. Над трупами уже вьется пара мух, еще одна сидит на восковом носу Хорнби. Этот выстрелил себе в рот, да так удачно, стервец, выстрелил, что весь пол изгадил, обувь теперь будет скользить.
Зунгалла получил пулю в лоб. Ближе к правому виску. Лежит, бедняга, скрючившись, на левом боку, не дышит. Экая досада, черт возьми, зачем сам-то полез? Всё сам, сам.
Ковалек на всякий случай, скорее по привычке, возложил пальцы на сонную артерию… и, о чудо, нащупал пульс. Слабенький такой, нитяной. Зунгалла был жив. Еще жив. Ковалек заторопился.
Самому было не осилить, Зунгалла был слишком тяжел, и Ковалек принялся трезвонить во все двери, пока снизу на шум и гам не поднялся ражий домовладелец. Этот хорек, оказывается, сидел дома, попивал виски, праздновал свой хорьковый день рождения.
Ковалек сунул ему в нос своё удостоверение, вслед за чем велел взять Зунгаллу за ноги. Сам ухватил под мышки.
Уже внизу, после того, как детектива поместили на заднее сиденье, приказал вызвать полицию.
Проявив личную инициативу, Ковалек экономил как минимум четверть часа. Пока бы еще подъехала карета скорой помощи, а так, глядишь, Джим и выкарабкается…
Раненого детектива немедленно поместили на операционный стол. Четыре часа спустя Зунгаллу с забинтованной головой отвезли в реанимацию под капельницу, подсоединив к электронному Хранителю, который умел всё: и дышать за пациента, и гонять кровь, и выкачивать отходы.
Операция прошла гладко, смущало одно - жизненно важный участок головного мозга был разрушен, Зунгалла должен был очнуться идиотом. Стоило оперировать, чтобы в итоге получить ходящего под себя кретина.
И вот тут один из нейрохирургов, молодой, а потому интересующийся научными новинками, вспомнил, что читал в одном журнале статью некоего Хельмута Лупо о возможности исправления врожденного дебилизма путем вживления в определенные участки ГМ (то бишь, головного мозга) специального микрочипа. Данный микрочип изготовлен японской фирмой и опробован на пациенте-добровольце учебного центра, которым руководит Х.Лупо.
На следующий день спецавиарейсом из Германии в Штаты был доставлен луповский нейрохирург с драгоценным микрочипом.
Зунгаллу, которому было абсолютно наплевать, что с ним делают, вновь повезли на операционный стол…
Между тем полицейские, занятые в деле самоубийства Хорнби, никак не могли взять в толк, зачем он стрелял в незнакомого детектива. Наиболее вероятной была версия, что вследствие злоупотребления наркотиками принял Джима Зунгаллу за другого. Ковалек, которого пригласили, как эксперта-свидетеля, в этом процессе был не помощник, ибо сам ничего не знал.
Хорнби не оставил ничего, что бы могло пролить свет на его странный поступок. Однако мотивы у него были.
Перед перерождением Питер Чейз признался ему, что получил от неких очень влиятельных лиц колоссальное предложение, не будем уточнять какое, и что если оно выгорит, то он, Чейз, похлопочет и о нём, о Хорнби. На следующий день он не узнал своего лучшего друга Хорнби, прошел, как мимо столба, а еще через три дня его нашли в лесу мертвым.
С горя Хорнби надрался. В пьяном угаре переступил запретный порог - вколол себе изрядную дозу наркотиков, вслед за чем как наяву увидел дружбана Питера, который сказал ему:
- Глен, никому не верь. Повсюду коварный враг. На улицу не выходи, там ты живая мишень. Если кто придет - впусти и убей. Без всякой пощады. Кровь за кровь, Глен. Отомсти, дружище. Затем убей себя, ибо они не отстанут. Они войдут в тебя, растерзают твою душу, втопчут её в дерьмо, а душа, Глен, - единственное, что в нас есть ценного. Её надобно уберечь.
Утром Хорнби, которому было очень тошно после вчерашнего, тяпнул стакан виски и укололся. Потом снова тяпнул и вновь укололся, а потом пришел Зунгалла.
Глава 12. Компромат компромату рознь
Калачев лично привез драгоценную видеокассету в Москву.
Вот это был шанс, так шанс. Ничего против существующего мэра он не имел, тот был ничего себе мужик, делился бюджетом, но одно дело ждать, когда тебе кинут кусок, а другое - когда куски эти в твоих лапах. Прости, Семеныч, за ход конем, но не тебе одному всю жизнь рулить. Нам тоже срочно приспичило. Нам тоже хочется не в метро, а в черном "Джипе", и чтобы "Джип" ожидал на спецстоянке, в крайнем случае в соседнем переулке.
Это в своей Шептуновке капитан Калачев имел солидный вес, а здесь, в Управлении, он был шишечкой маленькой, можно сказать незаметной, о которую и споткнуться-то невозможно, поэтому пришлось унизительно ждать в приемной.
В приемной находились также майор и подполковник, оба работники Управления, которые Калачева в упор не видели. Сидя рядышком в креслах, вполголоса болтали между собой.
Ждать пришлось долго, так как помимо этих двух, находящихся в живой очереди, без очереди вошли три полковника, причем как сговорились - один выходит из генеральского кабинета, другой в это время вплывает в приемную.
Наконец, Калачева допустили к генералу Сагдееву.
В этом кабинете Калачев был второй раз в жизни, прошлый раз случился десять лет назад, зимой, когда во вверенной лейтенанту Калачеву Шептуновке с воинского эшелона были спроворены два новеньких бэтээра. Чуть позже оказалось, что бэтээры спроворены где-то раньше, где-то при отгрузке с завода-изготовителя, но тогда Калачев горел синим пламенем.
Дело было так. Один шустрый опер, которому страсть как хотелось выслужиться, в порядке эксперимента, как будто бы он нарушитель, мелкой татью подкрался к стоящему на станции плохо охраняемому эшелону, шмыгнул на платформу и спрятался под брезент. Вроде бы прилепить, поскольку он нарушитель, к находящемуся под брезентом бэтээру магнитную мину. Потом, как водится, поднять шум-гам, потребовать к себе начальника эшелона, вытереть об него ноги и в результате получить внеочередное звание. На случай подстраховки в укромном месте хоронились еще три вооруженных опера, а в уазике напротив платного сортира сидели пятеро ментов.
Каково же было удивление шустрого опера, когда под брезентом вместо бэтээра он обнаружил грубо сляпанный фанерный макет. Вот это была удача.
Вследствие тогдашнего бардака эшелон находился на станции двое суток, охрана, греясь, пила водку, и упереть бэтээры (макетов оказалось два), если умеючи, ничего не стоило. Ночью, когда пьяная охрана в лёжку, подцепил грузовым вертолетом и уволок.
Кто виноват? Да все виноваты.
Опер, злорадствуя, доложил о факте Калачеву, тот, скрипя зубами, дальше по инстанции.
Всему руководству Шептуновки дали по шапке, Калачева вызвали в Москву, чего так электричкой-то - час езды, и тогда он впервые познакомился с генералом.
Стуча коленями, зашел в кабинет, увидел погоны, грозно насупленные генеральские брови и обмер. Но Сагдеев, вставив Калачеву хорошую клизму, показал мудрость, дал два дня на расследование.
Вот тут-то, к счастью, и выяснилось, что техника похищена еще при выходе с завода-изготовителя, однако Калачеву это стоило замораживанием карьеры. Кадры, от которых зависело продвижение Калачева по службе, говорили: "А-а-а, это тот Калачев, у которого два бэтээра скоммуниздили? Шиш ему". И Калачев оставался в своей Шептуновке, на своей должности, потолком которой было капитанское звание.
И вот сейчас он вновь стоял перед генералом Сагдеевым, постаревшим на десять лет, обильно поседевшим, но не утратившим стали в выцветших глазах, от которой ноги становились ватными.
Зыркнув на разъевшегося капитана, облаченного в светлый гражданский костюм, генерал сказал негромко:
- А, тот самый Калачев. Как, брат, дела-то? Смотрю - питаешься исправно.
- Более менее, - стараясь быть твердым, ответил Калачев.
- Компроматом, говорят, располагаешь? - сказал Сагдеев. - Выкладывай свой компромат.
- Есть.
Калачев, суетясь, вытащил их кожаной папки кассету, положил на стол перед генералом.
- Вставь туда, - велел генерал, кивнув на видеомагнитофон.
Кабинет его был оборудован техникой по первому разряду, чтобы тут же, на месте, в одиночку либо в составе комиссии просматривать любые материалы. Был здесь крутой компьютер, был телевизор-проектор с гигантским экраном, был и студийный видеомагнитофон, подсоединенный к плоскоэкранному "Панасонику".
Калачев вставил, пошли картинки. Да такие, что у Калачева волосы поднялись дыбом, стиснуло грудь, пол заплясал под ногами. "Это как же? - пронеслось в его воспаленной голове. - Не может быть. Отставить!!!"
Генерал посмотрел на него, красного, выпучившего глаза, хватающего ртом воздух, и криво усмехнулся.
- Да, брат, - сказал он, переведя взгляд на экран. - Такого я еще не видел. Мэр имеет чекиста. Хорош компромат на мэра.
- Не было этого, - выдавил Калачев. - Подлог. Монтаж.
- Экая распущенность, - брезгливо сказал Сагдеев. - Ну ладно втихую, чтоб никто не знал, нет - еще и на пленку снимают. Скоты. Дали вам, скотам, на местах волю, вы и оскотинели вчистую.
И заорал:
- Во-он!
Калачев засеменил к дверям.
- Стой, извращенец, - приказал генерал. - Забери эту мерзость.
Он вышел из-за стола, выдернул из видеоимагнитофона кассету, швырнул под ноги Калачеву.
Тот цапнул кассету и выметнулся за дверь. Перед глазами, застилая всё вокруг, стояло взбешенное лицо генерала Сагдеева. Что теперь будет? Это конец, ребята. Выслужился называется.
Непонятно как Калачев очутился на улице. Июльский жар обволок, заставил снять пиджак, ослабить душивший галстук.
"Попить бы", - подумал раздавленный капитан и вдруг понял: это всё он - Михаил. Это он пленку заговорил, колдун поганый.
Глава 13. Сослужи службу
Целую неделю Фройт безвылазно сидел у компьютера, якобы знакомясь с положением по мелиоративному обеспечению, а на самом деле изучая экономическую структуру государства. Где еще, как не в правительственных архивах можно было найти схему финансовых потоков, пусть упрощенную, пусть неполную, но схему. Засекреченные её части, а таких было большинство, что в целом делало схему абсолютно нечитаемой, Фройт известным только ему способом вскрывал и копировал на свой винчестер. Через неделю у него была вся информация по бюджету, по банкам, по внутренним и внешним связям.
Он знал теперь, как фирмачи отсасывают из госбюджета сотни тысяч евро, умело манипулируя льготами, предоставляемыми госзаказом. Знал, что на государственных денежках греют ручонки строители, транспортники, сырьевики, генералитет и прочие, кому не лень. Знал, что самые прибыли у продавцов переработанного сырья. У этих деятелей всё запутано до предела, проконтролировать их невозможно, и хотя налоги они платят бешеные - это лишь крохи от объедков с барского стола. В каждой стране это элита, в мировом масштабе это мировая элита, слившаяся в единый змеиный клубок, поэтому утечки информации почти нет. Если бы не это почти, у Фройта её тоже не было бы, а так, зацепившись за имеющийся мизер и логически достроив отсутствующую конструкцию, он теперь имел понятие о данной экономической структуре.
Перечислять его новые познания можно было бы долго, главное не это. Главное, что он знал, за какую веревочку нужно дернуть, чтобы определенная кукла в костюме от Версаччи и золотым Ролексом на запястье разинула рот либо почесала репу. Знал где, как и сколько воруется, где хранится ворованное, что на ворованное покупается.