- Берегись! - торжественно провозгласил старый воин, когда глава племени торжественно вступил в круг огня. - Берегись, ибо Могущественный идет среди своих детей. Склони спины, о племя, ибо имя его Бешеный Медведь - имя, сулящее победу, ибо еще в юности он мог загнать медведя и голыми руками душил его, и воистину все Северные земли знали о его свершениях…
Хонган Ос, не обращая внимания на велеречивые восхваления, присел к костру и взял кубок с кровью из рук старой женщины, прислуживавшей костру совета. Кровь была свежей и теплой, ибо ее только что выпустили из освежеванного оленя. Он осушил его, после чего повернулся к человеку с Востока, который с заметным беспокойством следил за возникшей краткой пирушкой.
- Ааааах! - сказал глава племени.
- Ааааах! - подхватили три старика вместе с поедателем травы, который постарался включиться в их хор. Несколько мгновений люди с отвращением смотрели на поедателя травы.
Сумасшедший постарался исправить промах своего товарища.
- Скажи, - сказал он, дождавшись, пока вождь племени сел, - как это получилось, что люди твоего племени не пьют воды? Запрещают ваши боги?
- Кто знает, что пьют боги? - пробурчал Бешеный Медведь. - Сказано же, что вода для коров и фермеров, молоко для детей, а кровь для мужчин. Разве может быть иначе?
Сумасшедший не оскорбился. Пару секунд он не сводил с лица вождя испытующих серых глаз, а затем кивнул на одного из своих спутников.
- Эта "вода для коров" все объясняет, - сказал он. - Здесь постоянно властвует жажда. То небольшое количество воды, которое здесь есть, пастухи сохраняют для скота. Я пытался понять, нет ли здесь религиозного запрета.
Его спутник сделал гримасу и заговорил на тексарканском наречии.
- Воды! Господи, почему мы не можем пить воды, Тон Таддео? Я вижу, что вы слишком со многим соглашаетесь, - он с трудом сплюнул. - Кровь! Бр-р-р! Она застревает у меня в глотке. Почему мы не можем позволить себе маленький глоточек…
- Нет - пока мы не уедем отсюда!
- Но, Тон…
- Нет! - резко ответил ученый, а затем, заметив, что люди племени смотрят на них, снова обратился к языку Долин, заговорив с Бешеным Медведем.
- Мой товарищ говорил, какими мужественными и здоровыми выглядят ваши люди, - сказал он. - Наверно, у вас отличная пища.
- Ха! - рявкнул вождь, а потом, не пытаясь скрыть своего удовольствия, обратился к старухе: - Дай чужеземцу чашу красного.
Спутник Тона Таддео передернулся, но даже не сделал попытки возразить.
- Я хочу, о Вождь, обратиться к твоему величию, - сказал ученый. - Завтра мы продолжим наше путешествие на Запад. Если кто-нибудь из твоих воинов мог бы сопровождать нас, мы сочли бы это за честь.
- Зачем?
Тон Таддео помолчал.
- Затем… ну, как проводники, - остановившись, он внезапно улыбнулся. - Я скажу всю правду. Кое-кому из твоих людей не нравится наше присутствие здесь. Пока нас охраняет твое гостеприимство…
Хонаган Ос откинул голову и зашелся от хохота.
- Они боятся других, мелких племен, - объяснил он старикам. - Они боятся, что, как только выйдут из моего вигвама, тут же попадут в засаду. Они едят траву и боятся сражений.
Ученый слегка покраснел.
- Ничего не бойся, чужеземец! - расхохотался вождь племени. - Тебя будут сопровождать настоящие мужчины.
Тон Таддео с насмешливой благодарностью наклонил голову.
- Скажи нам, - продолжил Бешеный Медведь, - что ты разыскиваешь в Сухих Землях на западе? Новые места для пашен? Так я могу тебе сказать, что ты там ничего не найдешь. Если не считать нескольких колодцев, там ничего не растет, что может прокормить хотя бы корову.
- Мы не ищем новых земель, - ответил гость. - Мы вообще не фермеры, и ты должен это знать. Мы направляемся… - он помедлил. На языке язычников не было выражений, с помощью которых он мог бы объяснить цель своей поездки в аббатство святого Лейбовица, - за тайнами древнего волшебства.
Один из стариков, шаман, насторожил уши.
- Древнее волшебство на Западе? Я не знаю ни одного кудесника из тех мест. Разве что ты имеешь в виду тех, что ходят в черных одеждах?
- Именно их.
- Ха! Что у них за волшебство, на которое стоит смотреть? Мы хватаем их так легко, что это нельзя назвать и настоящим делом - хотя пытки они выдерживают отлично. Какой ворожбе ты хочешь у них научиться?
- Ну, с одной стороны, я согласен с тобой, - сказал Тон Таддео. - Но сказано в одной из рукописей, что в их жилищах скрыты, м-м-м… заклинания большой силы. И если это правда, то, скорее всего, чернорясые даже на знают, как пользоваться ими, но мы надеемся, что обретем их для наших нужд.
- А позволят чернорясые тебе разузнавать их тайны?
Тон Таддео улыбнулся.
- Думаю, что да. Они не могут больше их скрывать. И если мы доберемся до них, мы их получим.
- Смело сказано, - пробурчал Бешеный Медведь. - Бывает, что и среди фермеров бывают смельчаки - хотя они сущие трусы по сравнению с настоящими людьми.
Ученый, который был уже сыт по горло оскорблениями из уст кочевников, предпочел пораньше пойти отдыхать.
Воины, оставшиеся у костра совета вместе с Хонганом Осом, обсуждали грядущую войну, запах которой уже носился в воздухе, но война эта не имела отношения к Тону Таддео. Политические амбиции его тупого кузена были далеки от его собственных интересов - вырвать знания из плена Темных Веков, хотя он не мог не понимать, что порой монаршее благоволение могло и пользу приносить.
Глава 16
Старый отшельник стоял на краю плоской верхушки горы, наблюдая, как через пустыню движется грязноватое пятно. Пожевав губами, отшельник пробормотал про себя несколько слов и, подставляя лицо ветру, тихо хихикнул. Он был выжжен безжалостным солнцем до цвета старого пергамента. Древние морщины его задубели под солнцем, приобретя густо-коричневый цвет, а взлохмаченная борода кое-где у подбородка отливала желтизной. На нем была соломенная шляпа и набедренная повязка из домотканой мешковины, что представляло собой все его одеяние, если не считать сандалий и кожаного бурдюка для воды.
Он наблюдал за столбом пыли до тех пор, пока тот не втянулся в улочки деревни, а затем снова не показался на другом ее конце, направляясь к аббатству по дороге, которая вела мимо столовой горы.
- Ага! - фыркнул отшельник, и глаза его вспыхнули. - Его империя умножается, и он не жаждет мира: он хочет возглавить свое королевство.
Внезапно он двинулся вниз по высохшему руслу ручья, напоминая кота на трех лапах, поскольку опирался на посох, прыгая с камня на камень, он то и дело поскальзывался. Пыль, поднятая его торопливыми движениями, взлетала, подхваченная ветром, высоко в воздух и рассеивалась там.
У подножия горы его встретили густые заросли кустарника мескито, и он присел, решив подождать. Скоро он услышал приближающуюся неторопливую конскую рысь и стал продираться поближе к дороге. Из-за поворота показался пони, покрытый густым слоем пыли. Отшельник выскочил на дорогу и воздел руки.
- Олла-эллай! - крикнул он, кинувшись вперед. Он схватил поводья и встревоженно нахмурился, глядя на человека в седле. Глаза всадника вспыхнули на мгновение.
- Во имя Сына Божьего, что рожден для нас… - но возбуждение уступило место печали. - Это не Он, - раздраженно пробурчал отшельник, обращаясь к небу.
Всадник откинул капюшон и рассмеялся. Отшельник гневно посмотрел на него. Наконец он узнал его.
- А, это ты! - пробурчал он. - А я-то думал, что тебя уж и нет на свете. Что ты тут делаешь?
- Хочу воздать тебе долги, Бенджамин, - сказал Дом Пауло. Он отвязал поводок, и из-под брюха пони на дорогу выскочил козленок с синей головой. Увидев отшельника, он заблеял и натянул поводок. - Ну и… я хотел бы навестить тебя.
- Животное это принадлежит Поэту, - мрачно сказал отшельник. - Он честно выиграл его - хотя скулил и жаловался немилосердно. Верни его обратно владельцу и позволь посоветовать тебе не вмешиваться в то всемирное свинство, что не имеет касательства к тебе. Будь здоров, - повернувшись, он двинулся обратно по ручью.
- Подожди, Бенджамин. Возьми своего козла, а то я отдам его крестьянам. Я не хочу, чтобы он бродил по аббатству и блеял в церкви.
- Это не козел, - возразил ему отшельник. - Это животное, о котором говорили ваши пророки, и он рожден женщиной, чтобы бегать по этой земле. Я предполагаю, что ты собираешься проклясть его и выгнать в пустыню. Тем не менее ты должен обратить внимание, что у него раздвоенные копыта, и он жует жвачку, - он снова было двинулся уходить.
Улыбка аббата исчезла.
- Бенджамин, неужели ты в самом деле уйдешь, даже не попрощавшись со старым другом?
- Привет, - не останавливаясь, с независимым видом сказал старый еврей. Затем он приостановился и глянул из-за плеча. - Тебе не стоит так волноваться, - сказал он. - Пять лет тому назад тебя уже посещали эти тревоги! Ха!
- Так оно и есть! - пробормотал аббат. Спешившись, он подошел к старому еврею. - Бенджамин, Бенджамин, я не мог не прийти…
Отшельник остановился.
- Коль ты уж здесь, Пауло…
Внезапно они рассмеялись и обняли друг друга.
- Ты хорошо сделал, старый ворчун, - сказал отшельник.
- Это я ворчун?
- Ну, и я становлюсь таким же. Последние сто лет нелегко дались мне.
- Я слышал, что ты бросал камни в послушников, которые направлялись в пустыню, чтобы выполнить свои Обеты. Неужели это правда? - он насмешливо посмотрел на отшельника.
- Только гальку.
- Жалкая старая развалина!
- Ну, ну, Пауло. Один из них издалека спутал меня с кем-то и назвал Лейбовицем. Он решил, что я послан сюда, чтобы передать ему какое-то послание, - и мне кажется, что кое-кто из твоих прохвостов тоже так считает. Я не хотел, чтобы они так думали, и поэтому время от времени швырял в них камешки. Ха! С этим родственником у нас не будет ничего общего, потому что у нас нет общей крови, и я не хочу, чтобы нас путали!
Священник изумленно взглянул на него.
- С кем тебя спутали? Со святым Лейбовицем? Ну, Бенджамин! Ты зашел слишком далеко.
Бенджамин повторил сказанное, насмешливо подчеркивая каждое слово:
- Издалека меня спутали с кем-то по имени Лейбовиц, поэтому я и кидал в них камни.
Дом Пауло был совершенно сбит с толку.
- Святой Лейбовиц мертв уже не меньше двенадцати столетий. Как можно… - он оборвал фразу и устало уставился на отшельника. - Слушай, Бенджамин, давай не будем начинать сначала все эти сказки. Ведь ты не жил двенадцать столе…
- Чепуха! - прервал его старый еврей. - Я бы не сказал, что это было двенадцать столетий назад. Прошло только шестьсот лет. Ваш святой давно был мертв, и поэтому вся эта история совершенно нелепа. Конечно, в те времена ваши послушники были куда набожнее, благочестивее и более доверчивы. Я вспоминаю, что его звали Френсис. Бедный парень. Потом мне пришлось его хоронить. Расскажи им там в Новом Риме, где можно найти его останки. Ты можешь обрести его скелет.
Аббат не отрываясь смотрел на старика, пока пробирался сквозь заросли к источнику, ведя на поводу пони и таща за собой козленка. "Френсис? - задумался он. - Да, Френсис. Вероятно, то мог быть досточтимый Френсис Джерард из Юты, тот самый, кому, как рассказывает древняя история, которую знают в деревне, какой-то пилигрим показал, где находится тайное убежище. Но это было еще до появления деревни. Да, прошло в самом деле шесть столетий - а теперь этот старый шут утверждает, что он и был тем пилигримом?". Порой аббат задумывался, откуда Бенджамин так хорошо знает всю историю аббатства, которая и позволяет ему выдумывать подобные истории. Скорее всего, от Поэта.
- Это было в начале моего пути, - продолжил Бенджамин, - поэтому ошибка эта вполне понятна.
- В начале пути?
- Странника.
- Неужели ты думаешь, что я поверю во всю эту чушь?
- Хм-м-м… А вот Поэт верит.
- Еще бы! Поэт никогда в жизни не поверит, что досточтимый Френсис встретил святого. Такая встреча слишком подозрительна. Поэт скорее поверит, что Френсис встретил тебя шесть столетий назад. Совершенно естественное объяснение, не так ли?
Бенджамин утомленно вздохнул. Пауло смотрел, как он подставил под слабую струйку воды грубо вырезанную деревянную чашку, вылил ее в бурдюк и снова наклонился. Легкие струйки, то исчезающие, то вновь пробивающиеся на поверхность, своей неопределенностью напоминали память этого старого еврея. "Но так ли уж смутны его воспоминания? Неужели он всех нас водит за нос?" - подумал священник. Если не считать его заблуждений, что он старше Мафусаила, Бенджамин Элеазар казался вполне здоровым, даже когда бывал предельно утомлен.
- Выпьешь? - спросил отшельник, предлагая чашку.
Аббат подавил внутреннюю дрожь, но принял чашку без возражений и одним глотком осушил мутноватую жидкость.
- Не очень вкусно, не так ли? - сказал Бенджамин, критически оглядывавший его. - Но меня это не волнует, - он потрепал вздувшийся бурдюк. - Для животных.
Аббат слегка хихикнул.
- А ты изменился, - сказал Бенджамин, по-прежнему пристально глядя на него. - Ты высох и стал белым, как сыр.
- Я болен.
- Ты и выглядишь больным. Пошли в мою хижину, если подъем не очень утомил тебя.
- Сейчас я приду в себя. Мне пришлось слегка поволноваться за эти дни, и наш врач сказал, чтобы я отдохнул. Если бы не ожидалось прибытия важных гостей, я бы не обратил на него внимания. Но гость приезжает, и поэтому я в самом деле решил отдохнуть. Прием будет достаточно утомительным.
Они карабкались вверх по руслу ручья, и Бенджамин с улыбкой обернулся на него, покачав взлохмаченной головой.
- Путешествие верхом десять миль через пустыню ты считаешь отдыхом?
- Для меня это в самом деле отдых. И мне хотелось увидеть тебя, Бенджамин.
- А что скажут деревенские? - насмешливо спросил старый еврей. - Они решат, что мы с тобой примирились, и это подорвет репутацию нас обоих.
- Наши репутации никогда не ценились слишком высоко на рыночной площади, не так ли?
- Верно, - признал он и добавил загадочную фразу: - В наше время.
- Ты все еще ждешь, старый еврей?
- Конечно! - фыркнул отшельник.
Аббат почувствовал, что подъем начинает его утомлять. Дважды они останавливались, чтобы передохнуть. К тому времени когда они достигли ровного места, он совершенно выбился из сил и был вынужден опереться на руку отшельника, чтобы прийти в себя. В груди начинало полыхать пламя, предупреждая, что больше он ничего не может себе позволить, но, слава Богу, не было жестоких спазм, терзавших его несколько ранее.
Стайка синеголовых козлов-мутантов, увидев подходившего чужака, скакнула в заросли. Как ни странно, плоская верхушка горы оказалась куда более плодоносной и зеленой, хотя вокруг не было видно источника влаги.
- Вот сюда, Пауло. В мою хижину.
Жилище старого еврея представляло собой одну комнату без окон, с каменными стенами, сложенными из валунов, в которых виднелись широкие щели, дававшие открытый доступ ветру. Крыша представляла собой груду веток (большинство из которых были искривлены), заваленных кучами травы, соломы и прикрытых козлиными шкурами. На большом плоском камне, лежащем у входа, была вырезана надпись на иврите.
Размер надписи и ее явное стремление обратить на себя внимание заставили аббата улыбнуться и спросить у Бенджамина:
- Что тут сказано, Бенджамин? Приносит ли она пользу тут?
- Ха - что тут сказано? Тут сказано - Шатры Раскинем Здесь.
Хмыкнув, священник выразил свое недоверие.
- Ладно, можешь мне не верить. Но если ты не веришь в эти слова, трудно ожидать, что ты поверишь в то, что написано на другой стороне камня.
- Той, что повернута к стене?
- Обычно она так и повернута.
Камень лежал так близко у порога, что между стеной и плоской его поверхностью было всего несколько дюймов свободного пространства. Пауло нагнулся и прищурился, вглядываясь в него. Ему понадобилось для этого некоторое время, но вскоре он смог разобрать надпись на тыльной стороне камня, сделанную маленькими буквами.
- Ты поворачивал камень?
- Поворачивал? Ты думаешь, я сошел с ума? В такие времена?
- А что сказано там?
- Хм-м-м… - пробурчал отшельник, уходя от ответа. - Но трудись дальше, коль скоро ты не можешь все прочитать, что там кроется.
- Мешает стена.
- Она всегда мешала, разве на так?
Священник вздохнул.
- Хорошо, Бенджамин. Я знаю, что там могло быть, поскольку ты решил написать это "у входа и для двери" своего дома. Но только тебе могло прийти в голову повернуть камень.
- Повернуть наружу, - поправил его отшельник. - И так он будет лежать, пока здесь будет раскинутый шатер сынов Израилевых… Но давай, коль скоро ты уж решил отдохнуть, не будем дразнить друг друга. Я налью тебе молока, а ты мне расскажешь о госте, прибытие которого тебя так беспокоит.
- У меня в суме есть немного вина, если ты хочешь, - сказал аббат, с облегчением опускаясь на подстилку из шкур. - Но я предпочел бы не говорить о Тоне Таддео.
- Так это, значит, он…
- Ты слышал о Тоне Таддео? Скажи мне, как ты ухитряешься знать все и всех, не показываясь со своего холма?
- Кто слышит, а кто и видит, - загадочно ответил отшельник.
- Тогда поведай, что ты о нем думаешь?
- Я его не видел. Но мне кажется, что с ним будут связаны муки и страдания. Может, это будут родовые муки - и все же…
- Родовые? Ты в самом деле веришь, что нас ждет новое Возрождение, как кое-кто говорит?
- Хм-м-м…
- Да перестань ты загадочно ухмыляться, старый еврей, и скажи мне свое мнение на этот счет. Оно у тебя обязательно есть. У тебя всегда есть свое мнение. Но почему так трудно добиться твоего доверия? Разве мы не друзья?
- Определенным образом, определенным образом. Но у нас с тобой есть и различия, у тебя и у меня.
- Какое отношение имеют наши различия к Тону Таддео и к Ренессансу, который оба мы хотим увидеть? Тон Таддео - светский ученый, и то, что нас разделяет, его, скорее всего, не интересует.
Бенджамин красноречиво пожал плечами.
- Различия, светский ученый, - эхом отозвался он, щупая слова на вкус, как подгнившие яблоки. - И меня, были времена, называли "светским ученым" некоторые люди, но пришло время, и я был побит за это камнями, сожжен и погребен.
- Ты же никогда… - священник замолчал и сурово нахмурился. Опять это сумасшествие. Бенджамин с подозрением смотрел на него, и в его улыбке стал чувствоваться холодок. "Ныне, - подумал аббат, - он смотрит на меня, словно я был одним из Них. И кем бы ни были эти Они, их стараниями Бенджамин обречен на одиночество. Побит камнями, сожжен и погребен? Или же говоря "Я", он имел в виду "Мы", как в формуле "Я, мой народ"?"
- Бенджамин - Я Пауло. Торквемада давно мертв. Я родился семьдесят с лишним лет назад и скоро умру. Я люблю тебя, старик. И когда ты смотришь на меня, мне бы хотелось, чтобы ты видел Пауло из Пеко - и никого иного.
На мгновение Бенджамин дрогнул. Глаза его увлажнились.
- Порой я… я забываю…
- И порой ты забываешь, что Бенджамин - это только Бенджамин, а не Израиль.