- Чем я хуже глупой потной телки? - сказала Джина, принимая на кровати эффектную позу. - Провели вместе пару недель и разлетелись в разные стороны в свою жизнь. Я за тебя цепляться не собираюсь. Дуру нашел.
Нет, ну надо же извращенка какая. "Чем я хуже глупой потной телки?" Да тем уже хуже, что ненастоящая, суррогатная. Это то же, что любить, как женщину, какую-нибудь красивую машину, которая с готовностью повинуется каждому твоему жесту. Патология это, дефективность.
- Я спрашиваю - что вы делаете среди людей? - хмуро повторил он. - Как полицейский спрашиваю.
Ах, вот это не надо было говорить. Это для "них" уже зацепка.
- Да ладно тебе, - сказала Джина. - Какой ты полицейский? Будет полицейский в машине хранить триста миллионов.
- Кто ты? - спросил несколько обалдевший Шоммер.
Глава 17. Паркер-Галахер
Единственным из друзей, кто тащил за собой память о прошлом, был обстоятельный, всё взвешивающий Боб Галахер. Может быть, он потому и тащил за собой эту память, что прошлое как бы было эталоном, с которым можно было сравнивать настоящее. Эталон этот должен был быть идеальным, поэтому Галахер копался в прошлом, как в бабушкином сундуке, оставляя крепкие, надежные вещи и выбрасывая трухлявые, сомнительного качества. Вернее, он стремился это сделать, и иногда это у него получалось, а в основном не очень.
Вследствие этого тормозящего качества, он запросто мог бы прослыть тугодумом, но дело в том, что, как правило, немногословный Галахер, хорошенечко всё обдумав, изрекал истину. Это, учитывая специфическую внешность Галахера, к которой идеально подходила поговорка "Сила есть - ума не надо", убивало насмерть.
В Нашвилле Галахер снял скромную трехкомнатную квартиру и с неделю жил себе спокойно, почти никуда не выходя и стараясь урыть поглубже воспоминания об острове, покуроченных им, Галахером, роботах и расчлененных громилах. Воспоминания, однако, пунктуально возвращались, и он, поняв, что вариться в собственном соку плохо, направился в народ, то бишь в привычный тренировочный зал.
Всё здесь было, как положено: тренажеры, штанги, гантели, хорошая вентиляция, уносящая тяжелый запах пота, - вот только с женщинами был явный перебор - раза в два больше, чем мужчин. Качались, стервы, как помешанные.
Стервы и есть: хари, что у ведьм, только клыков не хватает. И чуть что - в драку.
Не любил Галахер женщин, отдавших себя бодибилдингу, это были на три четверти мужики.
Где-то на двадцатой минуте, когда он отдыхал между упражнениями, подошел молодой квадратный негр, сел рядом на скамеечку и, белозубо скалясь, сказал:
- Не сердись, друг, но фигурой ты вылитый Боб Галахер. Только Галахер уже есть Галахер, так что ты качай ноги, что ли. Или трицепсы. Чтоб отличаться.
- Джон Паркер, - Галахер сунул негру руку.
- Энди Ланкастер, - сказал негр, ответив крепким рукопожатием.
- Тот самый Ланкастер? - уточнил Галахер, хотя слыхом не слыхивал о таком.
- Тот самый, - озадаченно ответил негр, поскольку нигде никаких мест еще не занимал. Не успел еще.
- Я, Энди, на сцену не лезу, - сказал Галахер. - Так что мне плевать, на кого я смахиваю. Понял?
- Это ты зря, друг, - укоризненно произнес Ланкастер. - Фигура у тебя классная. Мы тут сразу тебя заприметили. Откуда ты, друг? С Галахером случаем не знаком?
- Не знаком, - коротко ответил Галахер, давая понять, что на этом разговор окончен.
Ну и нюх у ребят, подумал он, оставшись один на один со штангой. В момент срисовали. Хоть никуда не выходи.
Потом уже, дома, наворачивая бифштексы с луком и хорошо прожаренной картошкой, запивая добрым датским пивом, он вспомнил этот эпизод и, проведя аналогию, как-то незаметно перескочил мыслями на роботов-преследователей. Тут, наверное, дело вот в чём. Когда начинаешь о них думать, излучаешь какую-то определенную вибрацию, которая тут же ими фиксируется. Типа того, как если уставиться Ланкастеру в затылок и думать: ну и осел же ты, приятель, - тот начнет нервничать и озираться, ибо уловит направленную на него вибрацию. А ведь у роботов детекторы, или как их там, много мощнее, чем органы чувств у человека.
Значит, не нужно о них думать. Но как о них не думать?..
На следующий день Галахер поздоровался с Ланкастером, как со старым знакомым. После тренировки Ланкастер подошел к нему и сказал:
- Послушай, Джон. Тебе нужно обязательно встретиться с моей бабушкой.
- Это зачем? - осведомился Галахер, направляясь в душ.
- Тебя что-то гложет, Джон, - сказал Ланкастер, следуя за ним. - Бабулька непременно поможет. Она у нас классно раскладывает карты.
- С чего ты взял, что меня что-то гложет?
- Взгляд у тебя пустой. Так бывает, когда много думаешь о своём.
Они вошли в душевую, стянули плавки, включили душ. Разговаривать здесь было бесполезно - вода шумно стегала во всех кабинках.
А что бы, собственно, не пообщаться с бабулей? - подумал Галахер. Чем возвращаться в конуру. Поднадоела малость конура-то, сижу, как червяк в яблоке. Вот жизнь, а? И деньги есть, и времени навалом, а живешь, как крот.
- Эй, Энди, - заорал он, перекрывая шум воды. - Ладно.
- О-кей, - проорал в ответ Ланкастер…
Ланкастеру жуть как понравился "Ягуар". Усевшись рядом с Галахером на вместительное кожаное сиденье, он уставился на шикарную приборную доску с многочисленными кнопками и ползунками, восхищенно поцокал языком и пробормотал совсем как мальчишка: "Чтоб мне лопнуть".
Ланкастеры жили в большой четырехкомнатной квартире. Одну комнату занимали родители, которые сейчас были на работе, одну бабушка, одну, самую маленькую, Энди, оставшаяся была общей. Не сказать, чтобы жили бедно, квартира была неплохо обставлена, но и не больно-то богато. Компьютера не было, на единственной машине, стареньком "Ровере", ездил папаша, Энди к машине не подпускали.
Кстати, Энди, несмотря на его внешнюю возмужалость, едва стукнуло семнадцать.
Бабушка у Энди была маленькая, седенькая, говорящая неспешно, взвешенно.
Гадать сели в большой комнате за стол, накрытый бархатной скатертью, под громадный абажур.
- Энди у нас вундеркинд, - сказала бабушка, неторопливо тасуя карты. - Говорит - зачем мне школа, если я буду чемпионом? Читать-писать, мол, умею, считать тоже. Зачем мне биология на подиуме? Вот вы, Джон, тоже спортсмен. Вам на подиуме понадобилась биология?
- Нет, - ответил Галахер, с ухмылкой посмотрев на юного оболтуса. Энди в ответ ощерился и покрутил пальцем у виска: совсем уже, дескать, от старости свихнулась.
- А то еще есть вундеркинды, которые лбом кирпичи расшибают, - продолжала бабушка, раскладывая карты на кучки, откладывая в сторону верхние, вновь собирая в стопку и вновь раскладывая на кучки. - Этим, наверное, и читать-писать не надо. Голова-то совсем не для этого нужна, а чтобы кирпичи расшибать. Верно, Энди?
- Не отвлекайся, бабуля, - сказал Энди и подмигнул Галахеру: вот, мол, бабуля заливает, ухихикаешься. Совсем уже крыша поехала.
Бабушка начала споро раскрывать карты. Разложив их перед собой веером, она помолчала, изучая расклад, потом сказала:
- Ну что, молодые люди, начнем?.. Вы, сэр, человек очень богатый, но богатство ваше какое-то странное - висит между землею и небом и не больно-то им распорядишься. У вас, сэр, дирижабль, набитый ворованными картинами?
- Нет, что вы, - скромно ответил Галахер.
- Вот тут рядом с вами три молодых человека, - сказала бабушка. - Вы весьма близки. Извините, сэр, вы не голубой? Я слышала, штангисты этим балуются.
- Упаси Бог, - ответил Галахер. - Гадость какая.
- Я вам верю, Джон, - сказала бабушка. - Просто когда рядом в раскладе не девы, а мужи, да еще трое, да еще указывающие на тесную связь, поневоле призадумаешься. Но я вам верю.
- Мы дружим с детства, сейчас временно расстались, - ответил Галахер. - Но нас трое, а не четверо.
- Трое-четверо - это достаточно близко, согласитесь, - сказала бабушка, вглядываясь в карты. - И всё-таки, богатство ваше сомнительного свойства, молодой человек. Если вам неприятно слушать, скажите.
- А? - встрепенулся Галахер. - Продолжайте, продолжайте, мэм.
Энди Ланкастер смотрел на него с восхищением. Вот это да! Вот это закруточки! Кто бы мог подумать.
- Богатство притягивает к вам какие-то силы, - сказала бабушка. - Тут джокер, а джокер не может быть человеком. Признайтесь, сэр, вас преследуют? Вы от кого-то или от чего-то драпанули? Можете не отвечать, но если ответите, я скажу, кто вас преследует.
- Драпанул, - ответил Галахер.
- Здорово, - пробормотал Энди.
- Вы верите в НЛО, в инопланетян? - спросила бабушка. - В подземную цивилизацию? В псевдолюдей?
- Некоторых я видел, как вас, мэм, - ответил Галахер.
- Именно эти силы вас и преследуют, - сказала бабушка. - Теперь я понимаю природу вашего богатства. Вы взяли у "них" что-то, "им" принадлежащее. Это то же самое, сэр, что взять что-то с кладбища. За этим придут.
- Класс, - выпалил Энди. Нравилось ему это, ох как нравилось.
- Вот что значит молодой негр - сплошные эмоции, - сказала бабушка и вгляделась в карты. - Ага, вот и дамы. В ближайшем будущем возможно насилие от дам. Уж не знаю, приятно это будет или не очень, но я бы на вашем месте поостереглась. Так, дальней дороги нет, казенного дома нет. А теперь скажите-ка мне, сэр, не являлся ли вам во сне серебристый человек?
- Нет, - ответил Галахер.
- Странно, в картах присутствует лунный человек, - сказала бабушка. - Знаете, что это такое?
Глава 18. Память мы тебе закоротим
Проснувшись, Лео Леванди открыл глаза. Сквозь серый полумрак угадывался высокий каменный свод. В следующее мгновенье зрение прояснилось, полумрак рассеялся, и Леванди увидел, что свод имеет форму купола, идеально ровного купола, и выкрашен в белый цвет. А может, он не был выкрашен, может, он изначально был белым.
Далее, будто по команде, будто из ушей вынули вату, заработал слух. Что-то неритмично затикало, раздались шаги, коротко пропиликал какой-то электронный инструмент и механический голос сказал:
- С прибытием, приятель.
Распростертый на отшлифованном каменном постаменте Леванди приподнял голову.
Он находился в маленьком отсеке с невысокими стенами из белого мрамора. Вокруг угадывалась огромная пещера, в которой происходило что-то своё, незнакомое и непонятное. У изголовья стоял и смотрел на него гигант с грубым длинным лицом, в мокром резиновом переднике.
- Привет, Лео, - сказал гигант густым механическим голосом. - Я Мамаут.
Леванди вспомнил вдруг то, что предшествовало его появлению в пещере и, опустив голову, закрыл глаза…
Было еще светло, и улицы были полны народа, а человек этот, совершенно незнакомый, самой заурядной внешности, шел и шел за ними, и Мария сказала: "Лео, сделай что-нибудь, этот козел никак не отстает", - и Леванди показал ему, что перережет глотку. Просто так показал, чтоб отстал. У него, у Леванди, и ножа-то при себе не было, сроду не имел при себе ножей, хотя все, кто узнавал, что он итальянец, сразу начинали смотреть на него, как на мафиози. А какой же он мафиози? Ученый не может быть мафиози, будь он трижды итальянец.
Тип этот как-то потерялся сзади, потом возник в пустом переулке, вывернулся, как чертик, из-за мусорных баков в двух шагах впереди, и в руке у него был кривой сверкающий нож, и от него было не уйти, потому что он тут же ударил в живот, после чего повернулся к Марии. И она закричала…
Леванди замычал, а Мамаут сказал деловито:
- Спокойно, спокойно, Лео. Всё хорошо. Благодари Бога, что получил оболочку, а то бы гнил где-нибудь на свалке.
- Где Мария? - спросил Леванди. Язык плохо повиновался ему, видать оболочка была не из лучших.
- Зачем тебе теперь Мария? - сказал Мамаут. - Зачем тебе, бессмертному, какая-то недолговечная баба?
- Лучше бы я гнил на свалке, - произнес Леванди.
- Память мы тебе, пожалуй, закоротим, - сказал Мамаут. - Болтаешь много и не по делу. Ошиблись мы с тобой, приятель. Не за того приняли. Но ты тоже сгодишься, вот только память малость закоротим.
Он положил большую холодную ладонь на глаза Леванди. Она была как камень, эта ладонь, как невыносимо тяжелый камень…
Пять минут спустя Лео очнулся. Где-то глубоко внутри него бился кто-то маленький-маленький, кто воспринимался, как надоедливо зудящая мошка.
- Как звать? - строго спросил некто громадный в мокром резиновом фартуке.
- Лео.
- Встань, Лео, - разрешил гигант.
Лео встал, осмотрелся. На мокром постаменте, там, где он только что лежал, имелись кровавые потеки.
- Это мы сейчас, - сказал гигант, окатывая постамент водой из шланга.
Лео обрызгало, но он не сдвинулся с места.
- Порядок, - сказал гигант, бросив толстый шланг на каменный пол. - Идем, представлю Повелителю. Я Мамаут. Кто я?
- Мамаут, - ответил Лео.
- Кто такая Мария?
- Не знаю, - ответил Лео, слыша, как раззуделся кто-то маленький, сидящий внутри него.
- Хорошо, идём. Представлю.
Мамаут снял фартук, кинул на постамент. Он был затянут в черную, на молниях, кожу, обтягивающую его глыбообразную фигуру. Ноги у Мамаута были как колонны, руки толщиною с дерево. Лео едва доставал ему до груди. Сознавая своё ничтожество, он молчал в тряпочку.
Они вышли из отсека, и Мамаут сразу подвел Лео к большому зеркалу. Лео с любопытством уставился на себя.
Он был строен, одет в трико телесного цвета. Красив. Особенно впечатляли огромные черные раскосые глаза. Конечно, у него не было бугровидных мышц Мамаута, но ноги и руки были хорошо развиты, а плечи широки. Короче, то, что надо.
Мамаут повел его извилистым переходом вдоль мраморных стен, к которым почти вплотную подступали длинные ряды серебристых стеллажей. Стеллажи кончились, уступив место "вешалкам", в которых в специальных зажимах висели заготовки квазоидов - стандартные, на одно лицо, лицо какой-то фотомодели.
Пещера была огромна. На взметнувшихся к куполу белых стенах сияли золотые спирали, золотые короны, набранные из драгоценных камней каббалистические эмблемы. В воздухе плавали источающие свет трансформирующиеся фигуры.
Вокруг вовсю кипела невидимая жизнь. Вот что-то звонко лопнуло и перешло в утихающий свист. Вот что-то бесформенное бесшумно пронеслось над головой. За стенами ходили, бубнили, стучали металлом о камень. Заливисто захихикала какая-то мелкота, им строго сказали "Вот ужо вас", вызвав новый приступ веселья.
Завоняло серой. "Подземный сектор", - объяснил Мамаут.
Лео чувствовал, что всё вокруг заполнено животворящим излучением. Излучение было многомерным, многочастотным, объемным и благостным. Оно заставляло все клеточки тела вибрировать учащенно, принося ощущение свежести и упругой силы.
Мамаут привел его в богато отделанный отсек в центре зала, где в воздухе висел полупрозрачный, начиненный электроникой диск, на котором покоилась похожая на желтую лысину старца полусфера. Диск имел в диаметре около восьми футов, полусфера в основании около шести. По желтой её поверхности пробегали какие-то тени, превращаясь порой в бесформенные пятна и отвлеченные фигуры.
От диска в пол уходили восемь пошевеливающихся гофрированных шлангов, что делало это сооружение похожим на осьминога.
- Это Лео, мой Повелитель, - сказал Мамаут.
- Кто такой? - спросил Повелитель еще более низким, чем у Мамаута, голосом.
На сфере при этом возникли большие глаза и губы, которые артикулировали в такт произнесенным словам. Но звук шел не изо рта, а откуда-то сверху.
- Ученый, - ответил Мамаут. - Ядерная физика.
- Функция, как я вижу, лунный человек, - сказал Повелитель. - Изготовлен вновь? Взят из резерва?
- Нет, мой Повелитель, - ответил Мамаут. - Восстановлен. Тело принадлежало Крепсу, явившемуся за душами троицы. Это было еще до вашего последнего указа, касаемого данной троицы.
- А, это который свалился с балкона? - сказал Повелитель. - Пусть занимается прежним делом. А по совместительству контролирует ядерные объекты. Одних диагностов мало.
- Слушаюсь, мой Повелитель.
- Где моя Модель? - помолчав, спросил Повелитель.
- Ищем.
- Ищите.
Глаза и губы на полусфере исчезли…
В небольшом темном гроте, отделенном от пещеры толстой пластиковой дверью, подвергнутый сверхчастотной вибрации Лео сначала умер, а потом воскрес. Воскрес уже в новом качестве, потеряв всё от прежнего сына Адама. Взятые за основу головной и спинной мозг Лео Леванди трансформировались в нетленный орган, ставший базой энергоинформационной системы лунного человека Лео. Всё в его "компьютере" теперь было разложено по полочкам. Знания ядерной физики занимали отдельную папку, здесь же в подпапке хранились сведения о ведущих специалистах в этой области, с которыми в своё время имел контакт физик Леванди. Для Марии в "компьютере" не нашлось ни одного бита.
Лунный человек Лео был высок, выше прежнего, запакован в серебристый туго обтягивающий комбинезон, на голове его имелся серебристый шлем, а удлиненные черные очки скрывали большие раскосые глаза, в которых плавилось сверкающее серебро.
Этой же ночью Лео отправился на свое первое задание.
Глава 19. Ты будешь бегать, как заяц
- Мне двадцать четыре, - сказал Робинсон. - За это время я наслушался и начитался массу лобуды о всяких там демонах, гоблинах и пришельцах. Ясное дело, я понимал, что всё это сказочки, но послушать тебя - все мы тут дубины стоеросовые, ничего вокруг себя не видящие и ни черта не понимающие. Скажи честно, Мо, то, что я вижу - существует на самом деле или мне это только кажется?
- Вы видите лишь ту форму, которую объект принимает в вашем третьем измерении, - детским своим голоском ответила Модель. - Уже в четвертом измерении его форма совсем другая, а содержание может иметь совсем иной смысл. Я не говорю уже о следующем, пятом измерении. Самое главное заключается в том, что все эти измерения существуют одновременно. В каждом из них своя жизнь, свои обитатели. Вот и вся премудрость. Да, вы, люди, не видите всего многообразия, однако же оно от этого не перестает существовать.
- Спустимся на землю, - сказал Робинсон. - Если бы я случайно не наткнулся в Интернете на статейку Донована, мы бы никогда в жизни не попали на Черный Остров. И сроду бы не узнали ни об Эрияуре, ни о его роботах, ни о тебе, Мо. Скрипели бы себе до старости, добро наживали, и так бы и померли, не подозревая о твоем многообразии. Так, поверь, живут все. Может, нельзя нам пока знать об этом многообразии? Может, нас специально ограждают?
- В точку, - ответила Модель. - Всему своё время.
- И тем не менее, рядом с нами загробный Эрияур, его роботы. Почему нас от них не ограждают?
- Гагтунгр и Эрияур - это ваши страхи. Вы сами их взрастили. Были бы вы честны, добры и справедливы, не было бы ужаса перед воздаянием. Демоны питаются вашими страхами.
- Ладно, Мо, - вздохнув, сказал Робинсон. - Надо с этим кончать. Надо выходить на Правительство.
- Зачем?
- Чтобы взорвать этот чертов остров.
- Не вздумай, - сказала Модель. - В дурдом упекут.
- Почему? - удивился Робинсон.