- Знаю. - Она легонько коснулась его волос и осторожно отняла руку. - Но сегодня особый случай. Я пришла проститься с вами, Кирилл.
- Проститься? - Он задохнулся, как от удара. - Но почему! - спросил неповинующимися губами.
- Мне придется уехать на остров Попов, - объяснила она с непривычным для Кирилла участием. - Я узнала об этом только вчера вечером и сразу подумала о вас… Ведь вы тоже скоро уезжаете, правда?
- Через шесть дней, - пробормотал он, одолевая тупую расслабленную усталость. - А вы надолго?
- Также примерно на неделю. Одним словом…
- Мы не увидимся больше.
- Выходит, что так.
- Никогда? - покорно спросил Кирилл, не ожидая ответа. Ведь он знал, что это должно случиться, загодя переболев тягчайшим недугом.
- Не знаю. - Ее оживленное сдерживаемым волнением лицо устало померкло. - Вы позвоните мне, если найдете время.
- Если найду время, - механически повторил он, не ощутив боли. - И это вы говорите мне.
- Я всегда буду рада вас видеть.
- Спасибо хотя бы за это… Значит, большего я не заслужил.
- Зачем так, Кирилл?! - воскликнула она, проникаясь его отчаянием и протестом.
- Или вы не знаете, что я умираю без вас? - Кирилл умоляюще потянулся к ней, но она отрицательно покачала головой. - Я же так люблю вас, Светлана! - Он послушно опустил руки.
- Нет! - Она устало закрыла глаза.
- Что нет? - спросил он с нежным упреком.
- Вы заблуждаетесь, Кирилл, заблуждаетесь… Это не любовь.
- Что же тогда? Помрачение? Чары?.. Неужели вы и вправду не чувствуете, что со мной происходит?! Не верю, Светлана.
- Як вам очень хорошо отношусь, Кирилл, - ответила она с неподдельным участием. - Очень. И, поверьте мне, если бы было иначе, мы бы с вами просто не встречались… Но то, о чем вы говорите, - не любовь.
- Не любовь? - зачем-то переспросил Кирилл, прислушиваясь не столько к словам ее, сколько к голосу, к его переменчивым оттенкам.
- Я вижу, что вы переживаете, мучаетесь, и очень благодарна вам за такое чувство, за такую его высоту… Но это пройдет. Понимаете. Я совсем не такая, как вам кажется. Вы просто вообразили себе эту любовь, Кирилл. Не скрою, меня волнует и трогает ваше отношение. Я бы очень хотела сохранить вашу дружбу. Но не будем закрывать глаза… С каждым днем вам все труднее быть со мной, я это вижу.
- Но вы не понимаете…
- Я понимаю… Все у нас с вами могло сложиться немножко иначе. Во всяком случае легче, если хотите, обыкновеннее. Но так уж получилось, что мы пропустили свое короткое лето. И не стоит об этом грустить. Спасибо за то, что было.
- Но почему было! - ожесточенно выкрикнул Кирилл, борясь с подступающими слезами. - Я встречу тебя в Москве, в аэропорту, или нет, я поеду с тобой на этот проклятый остров! Ты ведь можешь взять меня с собой? - обрадовался он найденному решению, проникаясь надеждой.
- Едва ли это возможно. - Светлана, казалось, раздумывала. - Нет, ничего не получится. По ряду причин.
- Но должен же быть какой-то выход! Не поехать никак невозможно. Ведь я люблю тебя! - Он всхлипнул, улыбаясь сквозь слезы, и вновь протянул к ней зовущие руки.
- Нет. - Светлана не уклонилась от его торопливых умоляющих поцелуев. - Я буду там не одна… Так уж получилось.
Все для себя решив, она не стала объяснять ему, что приехал Гончарук, с которым они вместе ходили на "Тритоне", и ей скоро предстоит вновь уйти на несколько месяцев в море.
- Но в Москве?.. Мне можно будет встретить тебя.
- Конечно, - пообещала Светлана, выскользнув из его объятий. - А теперь успокойся и возьми себя в руки. - Мысленно отчуждаясь, она легко приняла и запоздалую ласку, и это ничего не значащее "ты". - Мужчина должен оставаться мужчиной.
- Ты обращаешься со мной, как с ребенком, - пожаловался Кирилл, вытирая тыльной стороной ладони глаза.
- Так оно и есть, - ласково улыбнулась она, протянув ему кружевной, тонко надушенный платочек. - Настоящий мужчина всегда немножко ребенок. - И добавила с затаенной печалью: - Ты же намного моложе меня, Кирилл…
Горькой вечерней прохладой веяли ее духи. И касание ткани к разгоряченному лицу было легким, как осенний полет паутинки.
- Это ничего не значит, - покачал головой Кирилл, задыхаясь от нежности и печали. - Ничего…
- Тебе не понять.
- А я не хочу ничего понимать. Есть только ты, а все остальное ничто перед вселенским крушением. - Трепетавший в нем ритм, как гальку, обкатывали рвущиеся из сердца слова.
- Перед чем? - не поняла Светлана. - Ты имеешь в виду атомную войну?
- Любовь.
- Она для тебя крушение?
- Гибель Вселенной… Рождение новых миров в черных трещинах расколотого неба, - пояснил он, прислушиваясь к себе, но, словно опомнившись, принужденно рассмеялся. - А вообще-то все ерунда, не обращай внимания.
- Ерунда. - Она изумленно вскинула голову. - Нет, это очень серьезно.
- Пожалуй, - нехотя согласился Кирилл. - Тебе ведь тоже было нелегко? Во всем виноват я один… Как ты верно сказала: "Наше короткое лето…" И это я все испортил.
- Ничего ты не испортил! - запротестовала Светлана, с трудом следя за скачками его мысли, завладевавшей сознанием как бы помимо слов. - Только благодаря тебе я узнала такое… Не знаю даже, как назвать. Раньше я думала, что это просто красивая выдумка. Ты понимаешь?
- Я понимаю, - подчеркнул он протяжно.
- И я счастлива, что такое было со мной.
- Ты что-нибудь слышала про альбигойцев? - спросил внезапно Кирилл.
- Это такие еретики?
- Еретики, - подтвердил он, иронично дрогнув уголком губ. - Страшнее, пожалуй, и не придумаешь. Так вот, среди лучезарных еретических трубадуров был один совершенно гениальный… Жаль, забыл его имя, но ничего - вспомню… Он учил, что истинная любовь должна навсегда остаться неразделенной. В противном случае ей нужно переменить свое имя. Отсюда - все!
- Что все? - быстро спросила она, интуитивно догадываясь.
- Ощущение вселенской катастрофы… Мне вообще свойственно трагическое восприятие жизни, но оно бы не проявилось, Света, если бы я заранее не знал, что все кончится очень плохо. Так оно и случилось: ты не полюбила меня.
- Жарко становится. - Светлана вновь ощутила, сколь заразительны чужие переживания. - Пойдем к морю.
Схватив Кирилла за руку, она увлекла его за собой по ниспадающей тропинке.
Приглаженный отливом берег простирался широко и пустынно, как никогда.
- Не будем выяснять отношения, ладно? - отозвалась она на его бередящее душу молчание. - Пусть все будет, как будет, а эти последние наши минуты не стоит отравлять горечью. Ведь все прекрасно, Кирилл.
- Ты так считаешь?
- Конечно же!.. Ты только посмотри, какое сегодня волшебное море. Ни морщинки… Будешь купаться?
- Не знаю.
- А я буду. - Она расстегнула пуговки, сбросила легкое платье к ногам и, грациозно переступив, побежала за отступающей линией пены, прекрасная и чужая.
Присев на камень, Кирилл следил за тем, как она с разбегу бросилась в воду и поплыла в опадающих брызгах, оставляя на мертвой глади тяжело расходящийся след. Море больно сверкало сквозь легкую дымку и казалось бесцветным, а удаляющаяся головка - черной, как нефтяное пятно. Такими же темными выглядели и шапки качающихся водорослей, которые пригнал ночной тайфун, и силуэты дремлющих чаек, и проблеск играющей нерпы на линии скал.
Светлана была права. Жизнь кружила голову своей щемящей прелестью, зовя безоглядно отдаться убаюкивающему течению. На вечной сцене среди блистательных декораций слизывала прозрачная пена безымянный след. И тщетная мука понять обжигала чужой, в пространствах развеянной памятью.
Вдоволь накупавшись, Светлана вышла из воды, таща за собой спутанные гроздья саргассов, переплетенные грязно-зелеными нитями прибрежных водорослей.
- Смотри, какая прелесть! - Она подбросила в воздух мокрый, янтарно просвечивающий комок, ловя рассыпающиеся лоскутья. - Как виноград! - И вдруг вскрикнула, схватясь за горло, и с жалобным стоном упала на колени.
Кирилла, как вихрем, сбросило с камня. В прыжке он успел увидеть, как она что-то оторвала от себя, бросила в сторону и повалилась на бок, взрыв ногтями песок.
- Света! - позвал он, опускаясь возле, и, осторожно перевернув на спину, приподнял ей затылок. - Что случилось?
- Как огнем обожгло, - прохрипела она, задыхаясь от боли. - Здесь, - вялым мановением пальцев показала на грудь и сомкнула веки.
Наклонившись, Кирилл заметил под ключицей небольшое пятно. Едва угадываемое на загорелой, припорошенной песчинками коже, оно медленно наливалось багровым накалом.
Еще ничего не понимая, он сдул с нее песок и, приподнявшись с колен, осмотрелся. Среди клочков водорослей лениво отсвечивал неприметный комочек слизи. И хотя рядом не менее ярко блестела пупырчатая гроздь, Кирилл различал лишь эту желеобразную каплю, вобравшую солнечный свет. Она напоминала небольшую пуговицу из мутной пластмассы с коричневатым перекрестьем истрепанных ниток.
Так могла выглядеть только медуза гонионема, прозванная крестовичком. Кирилл видел ее впервые, но по рассказам бывалых людей знал, что встречи с гонионемой порой заканчивались трагически. Светлану необходимо было срочно доставить в больницу. Ее уже сотрясали приступы натужного сухого кашля. Жадно хватая воздух, она словно захлебывалась им, судорожно запрокинув искаженное мукой лицо.
В минуты крайней опасности Кирилл обретал обычно не присующее ему сосредоточенное спокойствие, когда сознание работает с необыкновенной четкостью и быстротой, а чувства напряжены и собраны в единый фокус. Действуя с автоматической размеренностью, он кое-как закутал Светлану в ее легкое платьице, бережно поднял и понес.
- Помоги мне, как только сможешь, - сказал он, думая только о предстоящем подъеме. - И все будет хорошо…
- Я постараюсь, - прошептала она, борясь с наползающей одурью. - Постараюсь…
XIX
Отзыв из Комитета по делам изобретений и открытий пришел отрицательный. Основываясь на заключении кандидата технических наук А. В. Громкова, комитетский эксперт не признавал за новым способом прямого восстановления металлов, предложенным заявителями Доровским, Ланским и Ровниным, ни новизны, ни какой бы то ни было практической полезности.
Марлен хоть и настраивал себя на всевозможные осложнения, но подобного афронта никак не ждал. Его задел не столько сам факт отказа, сколько заключение, уместившееся в четыре строчки. Припомнив подробности своей встречи с Громковым, Малик расстроился еще больше. Этот пигмей позволил себе полностью игнорировать реальные факты. Чохом отвергнув солидное теоретическое обоснование и экспериментальную часть, он просто-напросто перечеркнул всю их работу. Даже подобрать доказательства не потрудился. Надо думать, посчитал, что ходульный ярлык "лишено принципиальной новизны" полностью развязывал ему руки. Ведь коли "лишено", то, значит, и интереса не представляет, а уж верно оно или нет - дело десятое. Солидный человек не может позволить себе снизойти до подобной чепухи. Примерно так он и рассуждал, разделавшись, что называется, одним махом с новизной, а заодно и с полезностью. Его не смутило даже очевидное противоречие с формальной логикой, из которой отнюдь не следовало, что полезными могут быть только принципиально новые истины. Да и навряд ли он утруждал свой мыслительный аппарат логическими построениями. Просто воспользовался готовой формулировкой и думать забыл.
И это было для Малика обиднее всего. Он ощущал себя незаслуженно оскорбленным и жалким. Посоветоваться и то было не с кем. Шеф пребывал в двухмесячном отпуске, который взял перед тем как уволиться, Кира Ланской блаженствовал на далеких берегах Японского моря. Он один отдувался за всех: с утра до вечера гнал эксперимент с его бесконечными анализами, стоял над душой у лаборанток, стеклодувов, электриков, а по ночам вычерчивал графики для будущих публикаций. Одним словом, двигал науку "вбок", потому что, если, конечно, верить Громкову, повторял зады и вообще занимался ерундой.
Но не верил Малик этому вознесшемуся зятьку. Ни единому его лживому слову не верил и до зуда в руках жаждал драки. С праведным единоборством, однако, следовало повременить. Без Киры он не решался даже думать об официальном ответе, наивно полагая, что разделаться с наглой писулькой под шапкой ИМЕТа не составит труда.
Пребывая в состоянии крайней подавленности, когда все валится из рук, и ничто - даже интересная книга или новый фильм - не может отвлечь от мозжащей в черепе думы, Малик решился позвонить шефу. Но телефон на квартире не отвечал.
Прослонявшись до обеда по институтским коридорам, где встретил массу знакомых, с которыми во всех деталях обсудил создавшуюся ситуацию, но так ни к чему и не придя, он рванул прямиком в Петушки, надеясь застать Доровского на даче.
Калитку отворила дочь Евгения Владимировича Даша - пышная великовозрастная девица в облегающих джинсах.
- Папа отдыхает, - не слишком приветливо оповестила она, удерживая за ошейник беснующуюся овчарку. - Подождите в саду. - И надменно удалилась, играя туго обтянутыми ягодицами, по дорожке, вымощенной керамической плиткой.
Она вообще не благоволила к Мар лену, которого почитала за безнадежного плебея, зато вся так и таяла в присутствии Киры. Малик, впрочем, не обижался, безропотно снося все ее выходки.
Выждав, пока собаку не привязали, он робко просеменил на участок и устроился в шезлонге возле крохотного прудика, в котором водились караси.
Доровский вышел в пижамной куртке, наброшенной прямо на голое тело. Основательно вздремнув после обеда, он был настроен приветливо и благодушно.
- Привет труженикам смычка! - Евгений Владимирович потрепал по плечу привставшего было гостя. - Сиди-сиди… Какие новости в нашей волости? - поинтересовался он, придвигая плетеное кресло.
- Честно говоря, неважнецкие, - кисло улыбнулся Марлен, нагибаясь за портфелем. - Пришел отказ.
- Да, брат, это тебе не фуги Баха, - не теряя довольства, поморщился Доровский. - Впрочем, ничего удивительного. - Он пробежал глазами письмо с траурным уголком. - Я ведь предупреждал вас, что так оно и будет!
- А как же теперь?
- Обыкновенно. Они нас, мы их… Посмотрим, чья одолеет.
- Но ведь это филькина грамота, ни одного аргумента! - Малик был явно разочарован пассивной реакцией шефа. В глубине души он ждал куда более явных проявлений неудовольствия. - Голословное отрицание.
- Ишь чего захотели, аргументов! Он ведь не дурак, этот ваш Громков, чтоб в дискуссии ввязываться. Аргументы, если они в корне ошибочны, легко опровергнуть. Нет, он слишком тонкая бестия, чтобы так глупо подставиться.
- Да он законченный кретин! - взорвался Малик. - Расписался в полной своей некомпетентности. Это же младенцу видно!
- Кому-то, может, оно и видно, - терпеливо объяснил многоопытный Евгений Владимирович, - а вот в комитете на немощные экзерсисы нашего милого рецензента взглянули почему-то иначе.
- Они просто слово в слово повторили всю его белиберду! Формалисты несчастные…
- Правильно, формалисты. Но на это и было рассчитано! Давая вместо заключения аргументированного абсолютно бездоказательное, этот ваш Громков-Пустобрехов превосходно учитывал механический характер делопроизводства.
- Но ведь его ничего не стоит положить на обе лопатки!
- Ошибаетесь, Марлен Борисович, категорически ошибаетесь! - Доровский вернул отзыв. - Вы видите перед собой реального, так сказать, оппонента, противника, а его нет. Это бесплотный пар, идеальный газ по Бойлю - Мариотту, подпоручик Киже. Не станете же вы боксировать с тенью? В отсутствии аргументов не слабость, но сила бюрократизма. Так-то, молодой человек…
- Что же вы предлагаете? - растерялся Малик. - Не отвечать вообще? Примириться?
- Ничуть не бывало. Надо немедленно запузырить ответ. Причем в самой категорической форме.
- Но ведь вы говорите, что бессмысленно драться с тенью! Выходит, нам и сказать по существу нечего. Она нам - "не имеет", мы им - "имеет". Так, что ли?
- Молодец, - удовлетворенно откликнулся Евгений Владимирович. - Усвоил. Нечего ломать голову. Учитесь у Громкова экономить силы для настоящей схватки. Выразив иначе категорическое несогласие с решением за номером таким-то, повторите, не мудрствуя лукаво, все наши прежние доводы, и будет с них.
- А они опять скажут: "нет".
- Вот и превосходно!
- Так и будем воду в ступе толочь?
- Почему. Рано или поздно мы вынудим наших, так сказать, контрагентов пойти на серьезное обсуждение. Там-то и произнесем свое веское слово.
- Сколько времени уйдет на такую канитель!
- И пусть. Вам-то что? Работайте себе на здоровье, спокойно делайте свою, подчеркиваю, игру. Или не согласны?
Ровнин промолчал, затаив сильные сомнения насчет тактики шефа. Ему, члену-корреспонденту, хорошо было ждать спокойно. Ну еще одно направление, еще одна работа. Для него ничего не изменится от того, получит ли она признание или канет в небытие. А вот для них с Кирой дело обстоит совершенно иначе…
- Может быть, вам в инстанции обратиться, Евгений Владимирович? - сделал Малик осторожный заход. - Все-таки не пустячная проблема.
- Не пустячная? - Доровский удивленно раскрыл глаза и театрально выбросил руку. - Да у меня в жизни не было ничего более интересного! Архиважная, государственного значения проблема.
- Вот я и говорю…
- Глупости говорите! Имейте терпение, милый мой Паганини. Вам что, работать не дают? Тему вам закрывают? С чем вы пойдете в инстанции?.. Борьба вокруг авторского свидетельства только завязывается, притом учтите, что это лишь эпизод в длительной эпопее. И Громков, и этот, как его… Пупкин-Глупкин, что подмахнул отказную, - всего лишь мелкие сошки. За ними стоят куда более весомые фигуры.
Малик понимающе кивнул.
- Тогда наберитесь терпения. Что рекомендует нам военная наука? - Доровский энергично принялся загибать пальцы - Во-первых, не нарушать боевые порядки, во-вторых, не раскрываться преждевременно, а в-третьих, выполнять приказы начальства!.. Короче говоря, делайте, что велят, Марлен Борисович.
- Понял, - с готовностью согласился Марлен, не слишком, впрочем, убежденный. - Молчу.
- Что творится в лаборатории? - без особого интереса спросил Евгений Владимирович, достаточно полно осведомленный об институтских делах.
- Ничего особенного. Народ в основном разъехался: каникулярный сезон.
- Но вы-то хоть работаете?
- Мы-то работаем. - Малик почти в точности воспроизвел патетическую интонацию шефа. - Я вот о чем хотел посоветоваться, Евгений Владимирович… Время у нас, сами понимаете, смутное. Качаемся по волнам без руля и без ветрил. Пока назначат исполняющего обязанности, пока улягутся всяческие сомнения и страсти… В общем, вы меня понимаете.
- Разве что в общем. - Доровский насупился, давая понять, что разговор становится для него неприятным. - Сколько можно объяснять, что до сентября лаборатория остается за мной. Я в обычном отпуске, на который имею такое же конституционное право, как и все вы…