- Я знаю. Урбанизация, демографический рост, людей много - места мало. Но кто-то учтет наш опыт. Когда полетим на другие планеты, иначе распорядимся собой. В космосе всего вдоволь: пустого места, нетронутого сырья. У нас в Монголии ламы не разрешали копать землю. Это теперь мы добываем медь, строим шахты, бурим на воду и газ. Но еще жив мой дедушка, который помнит, как забросали камнями палеонтолога, искавшего кости драконов. Считалось страшным грехом тронуть демонов, спящих в земле. Мы даже не вспахивали ее, не засевали. Только пасли отары, перегоняя на летовки через горы и реки. Оттого нас так мало. Пастуху, чтоб прокормиться, нужен простор.
- Вот видите! А как изменился Улан-Батор? Большой современный город с многоэтажными зданиями, телевидением, транспортом… Мне рассказывали, что там юрты стоят на улицах, а я, признаться, не видела.
- Остались кое-где за заборами. Но мало…
- Или взять тот же Эрдэнэт? - Лебедева еще находилась под впечатлением от посещения города металлургов. - Он вырос на голом месте, среди пустыни, где разве что миражи маячили на горизонте. Но фата-моргана обернулась явью: тополиные аллеи, фонтаны, цветники… Двулик прогресс, за каждую победу приходится чем-то платить.
- Это закон природы. - Лобсан бросил озабоченный взгляд на остывающую зарю и что-то сказал шоферу. - У каждой вещи, у каждого явления есть свой антипод. Вот я, например, внук арата, стал геологом, потому что сердце мое тоскует по звездному небу. Я живу в городе и мечтаю о настоящей еде, приготовленной на живом огне, пью из крана, а думаю о талой воде ледников.
- И я, представьте себе, тоже, - призналась Анастасия Михайловна. - Хотя мои предки, насколько знаю, потомственные горожане… После поездок в Туркмению, Западную Сибирь стала прямо-таки сама не своя. Мое место в лаборатории, я привыкла делать анализы, что-то такое сопоставлять, - словом, заниматься кабинетной наукой. Но, как видите, зачем-то лезу в чужие дела.
- Что вы, Анастасия Михайловна! - запротестовал Лобсан. - Мы, ваши ученики, совсем иначе думаем. Без вас мы бы даже не узнали, что такое геохимия и зачем она нужна.
- Узнали бы, будьте уверены! Если предмет значится в учебном плане, его необходимо… - Она не договорила, лукаво взглянув на Лобсана.
- Сдать и поскорее забыть, - с улыбкой закончил он. - Но ведь мы не забыли?
- А куда вам деться без геохимии… В древних законах тоже есть, между прочим, своя мудрость. Нечего лишний раз землю тревожить. Копать надо, конечно, но осмотрительно, не вслепую.
- Об этом я и хотел сказать. В земле и вправду спят демоны. Посмотрите, чем обернулось железо. Нефть? Это плоть и кровь чудовищ, оскалившихся ракетами, штыками. Их дыхание - беды и мор, ожесточенные схватки, вражда… Вы скажете, капитализм? Верно! Но ведь и запреты наших прадедов родились не при социализме. Монголия вообще была феодальной страной…
- Вас очень интересно слушать, Лобсан, вы оригинально мыслите.
- Я больше чувствую, чем мыслю. Всем существом ощущаю, как ускоряется бег времени. Здесь, дома, это даже острее, чем в Москве, в МГУ. Ярче как-то, ощутимее перемены.
Мой земляк, сын пастуха, взлетел в космос. И хоть его вознесли ваши добрые руки, вам, я не лично про вас говорю, Анастасия Михайловна, вам не понять потрясающей грандиозности этого шага так глубоко, как я понимаю и чувствую. Солнце, Луна для монгола не просто светила. Они веками смотрели на нас с субурганов, с молитвенных свитков, они и теперь в нашем древнем гербе соембо. Это и мир, и сам человек, и судьба. И вот, вы только вдумайтесь, пастушеский мальчик, с детства привыкший к седлу, взлетает над всем мирозданием! Над Полярной звездой, над закрученной нитью судьбы, что у нас называют улдзы!.. Я думаю, сейчас только и начинается новая история человечества. А вы?
- Не знаю, Лобсан. - Она задумчиво покачала головой. - Истинное значение событий постигают обычно не современники, а потомки… Но в чем-то вы глубоко правы. Мне по-доброму завидно, что человеку доступна именно такая, не всегда понятная мне глубина.
Лебедевой недоставало привычных слов, чтобы выразить волновавшее ее чувство. Она словно стояла на пороге неизъяснимого откровения, приметы которого были щедро рассыпаны в повседневном быте и речи людей, в окружающей природе, в самом образе их мысли.
- Какой воспаленный, какой душераздирающий закат! - Она загрустила, проникаясь трагическим, как ей ощущалось, безмолвием вечера.
- Вы не возражаете, Анастасия Михайловна, - вполне буднично обратился к ней Лобсан, обменявшись с шофером короткими репликами, - если мы немного перекусим под открытым небом? Тут сплошное безлюдье и негде остановиться как следует…
- О чем разговор, Лобсан? Буду даже очень рада.
Сандыг еще немного проехал по щебнистой пустыне, затем, куда-то свернув, осторожно свел машину с глинистого откоса. Впереди сумрачно заблестела стремительная река. Судя по бесчисленным отпечаткам копыт, здесь было место водопоя.
Остановились на галечном мысу, куда течением нанесло немного плавника. Лобсан набрал веток и запалил костерок. Прогулявшись вдоль берега, он принес стопку аргала. Потом тщательно отмыл несколько окатанных камней в реке и, выложив их вместе с сухими лепешками в пирамиду, подбросил немного дров. Вскоре пламя охватило аргал, и густой сладковатый угар заглушил речную прохладу.
Сандыг тоже не сидел сложа руки. Он расстелил кошму, вынул из багажника завернутое в газету мясо, буханку хлеба и несколько луковиц. Пока галька калилась на угольях, он разрезал баранину на куски, щедро накрошил луку и засыпал все солью.
- Сейчас будем есть шашлык по-монгольски, - пояснил он на ломаном русском языке.
- Это, конечно, не шашлык, - поправил Лобсан, - но, думаю, Анастасия Михайловна, вам понравится.
- Не сомневайтесь, - заверила Лебедева, присев на кошму. Дразнящий дым кизяка и завораживающая пляска огненных прядей пробудили приятные воспоминания. Зябко поежившись, она придвинулась к костру.
Когда с оглушительным треском лопнул первый камень, Лобсан сложил мясо в бидон и с немыслимой ловкостью принялся забрасывать туда раскаленную гальку. Через несколько минут в воздухе распространилось соблазнительное благоухание.
- Сначала поешьте бульона, - предложил Лобсан, разливая по кружкам мясной, немыслимой крепости и вкусноты сок, выгнанный каменным жаром.
Выложив дымящиеся куски на тряпицу, он отделил еще горячие камни и прижал один из них к пояснице.
- Старики так от радикулита спасаются.
- А у вас разве болит? - удивилась Анастасия Михайловна.
- Нет, я просто так, на всякий случай.
Мясо оказалось несколько жестковатым, но это не помешало Лебедевой отдать ему должное.
- Отменно! - с полной искренностью оценила она, собирая хлебным мякишем соленый пронзительный сок. Заметив, что монголы отдают предпочтение жиру, она подложила им на ломти хлеба самые изысканные куски.
В ночной тишине, нарушаемой только потрескиванием костра, хорошо было думать о доме, вызывая в памяти родные лица. Так отчетливо, что сердце сжималось, вставали они перед внутренним оком, не подвластные времени и расстояниям.
Неузнаваемы были очертания созвездий. Бормотала река, бесшумно кружились совы, всплескивала сильная рыба на быстрине.
- Мы поедем с вами по всем точкам? - спросил Лобсан.
- Что вы сказали? - переспросила Лебедева, возвращаясь из своего далека. - В этом нет надобности… Имеется обширный материал: космическая съемка, геохимия, геофизика. Обсудим, наметим на карте. Нам с вами важно знать не только, где отбирать керны, но и до какой глубины бурить… Будем собираться? - поднялась она с кошмы, с трудом одолевая обволакивающее очарование ночи.
- Да, Анастасия Михайловна, дорога дальняя. Хорошо, если к двум часам доберемся до ночлега.
Палаточный лагерь СКАН приютился у подножия лесистой сопки, отлого спускавшейся к бухте Орла, отделенной от Идола и Холерной скальной грядой.
Кирилл Ланской поставил свою оранжевую одноместку чуть на отлете от прочих, выбрав заросшую буйными травами излуку ручья.
- Не сыровато ли будет? - выразила опасение Тамара. - И комарья много, а они, к твоему сведению, являются переносчиками особо опасного японского энцефалита. Поимей в виду!
- Как, и комары тоже? - беспечно улыбнулся Кирилл, вбивая колышек. - То клещами стращаете, то комарами. Плевать я хотел на энцефалит, особенно на этот, японский. Чему быть, как говорится, того не миновать.
И началась для него совершенно новая, настоящая, как решил он в минуты счастливой бессонницы, жизнь.
Лагерь пробуждался в шесть тридцать. После обязательной для всех физзарядки следовало получасовое купание и завтрак, состоявший, как правило, из оставшейся от ужина вермишели, заправленной мясной тушенкой, и кружки обжигающего кофе со сгущенным молоком. Есть после этого не хотелось долго, часов до двенадцати, когда заканчивались основные тренировки и наступало время обеда. Если не было дождя, все тридцать шесть подводных пловцов устраивались вокруг громадного, выложенного из валунов очага, где бурлила в ведре сваренная дежурным коком уха. Потом каждому вываливали на тарелку по дымящемуся куску запеченной на углях рыбы. Крабы, морские ушки и отваренные в соленой воде ростки папоротника составляли десерт.
Вздыхала и ворошила гремящую гальку волна, заглушая треск компрессора для зарядки баллонов, заливались жаворонки в поднебесье, и полосатые ласковые бурундучки подбирались к самым ногам, дрожа от веселого любопытства. Каждое мгновение переживалось как нечаянный праздник, и даже во сне не покидало волнующее предчувствие новых радостей и открытий. Лишь одно, причем совершенно нежданное, облачко омрачало сияющий горизонт.
"Тамарка Данилова, - думал, тоскуя, Кирилл. - Томка-Рыба. Мне только этого недоставало". И не знал, как тут быть.
Она позвала его на импровизированные танцы, и он нехотя потащился за ней, несмотря на то, что не отдохнул как следует после дальней дороги и в первый же день наломался на тренировке, отрабатывая непривычную технику плавания со спаренным ластом. На ночном берегу, озаряемом дальней прожекторной вспышкой, топталось несколько пар. Скрипели каменья под кедами, и на полную мощность орал кассетный магнитофон.
Лениво вертясь вокруг самозабвенно скакавшей Томки и больше работая руками, нежели ногами, Кирилл кое-как следовал ритму. Но когда динамики стереомага выдали блюз, и Тамара картинно закинула ему руки на плечи, сачковать далее сделалось никак невозможно. Он обнял ее некрепко, чисто по-дружески, хоть и ощущал томительное тепло податливого тела, кружащий голову запах духов и тонкое, но обостренно воспринимаемое благоухание волос и кожи, напитанных морем, солнцем, щемящей горечью трав.
Он задохнулся на миг с надсадно бьющимся сердцем и, пытаясь сохранить равновесие, чуть крепче сцепил свои пальцы у нее за спиной. И тогда она с жадным вздохом приникла к нему и потянулась, учащенно дыша. Не ответить было никак невозможно. И он, проникаясь, почти против воли, бившей ее дрожью, склонился к влажным горячим губам.
Тут, на счастье или на беду, кассета кончилась, и упала, как занавес, тишина, и прошло неведомо сколько минут, пока просочились сквозь оглушенные уши чей-то говор и смех, шипение фосфорической пены, стрекот цикад. Помрачение развеялось, и стало ужасно неловко. Страдая от вынужденной фальши жестов и слов, Кирилл разомкнул и отвел вниз обвивавшие его руки.
- Спать, однако, пора, старушка! - громко бросил он куда-то в сторону, ненатурально зевая. - Спать. - И шмыгнул прочь.
Было стыдно и муторно, но он знал, что это скоро пройдет, тогда как досада от совершенной глупости остается надолго. Он напомнил себе, что Рыба - верный товарищ, работает с ним бок о бок, и есть обстоятельства, и вообще даже для самых современных и раскованных людей существуют неписаные запреты. Одним словом, он поступил единственно верно. К тому же Тамара никогда не привлекала его, как женщина, и это, в сущности, было главным. Значит, прочь всяческие угрызения. Ему не в чем себя упрекнуть, и она тоже не может не оценить его абсолютную по отношению к ней честность.
"Бедная Рыбка, - с сочувственной улыбкой подумал он, пробравшись в палатку и застегивая за собой "молнию". - Да будь ты хоть чуточку лучше на личико, что бы осталось от моей хваленой честности?.. Сами себя обманываем и городим несусветную чушь".
Восстановив таким образом душевное равновесие, Кирилл разложил на спальном мешке охотничье снаряжение. Любовно погладив ружье, вновь проверил, хорошо ли заточены гарпуны, полюбовался японским компасом-глубиномером и даже вытащил из коробки фосфоресцирующую кальмарницу с двойной коронкой острейших игл. Он знал, что пройдет несколько дней, прежде чем его допустят к погружению с аквалангом. Это время нужно будет целиком использовать для охоты, тем более что бить рыбу разрешалось лишь в комплекте номер один.
Так он и уснул с приятным предвкушением грядущих забав. Ему даже приснились, вклинившись на мгновение в какую-то тревожную и невыразимо фантасмагорическую круговерть, зубастые крапчатые окуни и огромная, как дельтаплан, луна-рыба.
Утром на физзарядке он и думать забыл о вчерашнем незначительном инциденте. И напрасно, потому как уже на заплыве стало совершенно ясно, что Тамара намерена следовать за ним, как тень. Очевидно, тот совершенно случайный и ни к чему не обязывающий поцелуй она приняла достаточно серьезно и терпеливо сносила в ожидании лучших времен подчеркнутую холодность Кирилла. На большее он, к сожалению, был не способен и, мысленно посылая Томку куда подалее, молчаливо позволял ей таскаться за ним по пятам. Все прелести отдыха разом померкли для него. Необходимо было спешно придумать, как вновь обрести утраченную независимость и душевный покой.
Для начала Кирилл решил тайно сбежать в Холерную бухту, славившуюся своими песчаными пляжами. Не нарушая общего распорядка, сделать это было можно лишь после обеда, когда заканчивались обязательные занятия.
Время тянулось утомительно медленно. Кириллу казалось, что весь лагерь обратил внимание на то, каким раболепным обожанием окружила его лучшая пловчиха общества "Буревестник". Он прямо-таки извелся от ожидания, словно задуманная им мальчишеская проделка могла что-то резко и коренным образом переменить.
Постоянно чувствуя на себе ее ищущий взгляд, он тихо бесился и потому делал досадные промашки, показав в плавании со спаренным ластом еще худшие результаты, чем накануне. Выложившись сполна, но так и не достигнув чистоты плавной дельфиньей линии, чего безуспешно добивался от него тренер, Кирилл выбрался на берег и обессилено рухнул ничком, превозмогая боль в мускулах ног и ломоту в пояснице.
- Бедняжка, - пожалела его Тамара, опускаясь рядом на горячую гальку. - Ты немножко не так все делаешь. Хочешь, я тебе покажу?
- Завтра покажешь, - процедил он сквозь зубы и со стоном перевернулся на спину. - Когда-нибудь…
- Давай я тебя помассирую? - с терпеливой лаской предложила она. - Все сразу как рукой снимет. Я умею.
- О Господи! - застонал он чуть не плача и уполз к себе в палатку, как подраненный зверь.
Забывшись кратким и суматошным сном, он пробудился с легкой головной болью. Зато ноги и натруженный позвоночник мучили его много меньше, и, вопреки ожиданиям, очень хотелось есть. Под огненную уху из окуней и сайры Кирилл умял добрую ржаную краюху. Для истекающего жиром палтуса не осталось места, но он заставил себя доесть все до конца, отделываясь неопределенным мычанием от без умолку тараторившей Томки.
- Чего будем делать? - ласково поинтересовалась она, разбивая для него клешню краба-стригуна. - Может, погуляем немножко? Там в сопках такие ирисы, даже представить себе не можешь какие! Загляденье…
- Спасибо, Том. - Кирилл решительно отодвинул клешню, в разломе которой соблазнительно белела отороченная пурпурной каемочкой мякоть.
- А грибы? - покорно высосав отвергнутый дар, продолжала наседать Тамара. - Ну хоть косой коси! Просто глазам своим не веришь. Отборные груздочки, один к одному. Представляешь. Я видела, как лакомились ими олешки. До чего трогательно… Сходим?
- Как-нибудь, - неопределенно пообещал он и вдруг, озабоченно нахмурясь, заторопился: - А сейчас мне надо к Шаврову. Я обещал.
Ополоснув тарелку в ручье, Кирилл бросился догонять начальника лагеря, который только что окончил трапезу.
- Можно вас, Лаврентий Васильевич. - крикнул он на бегу.
- Ах это вы? - обернулся Шавров и показал на свою палатку. - Прошу!
- Вы сказали, что внесете меня в график дежурств, - бросил Кирилл, поспешно протискиваясь в просторную палатку. Шавров расправил лист ватмана, подвешенный на протянутой через всю палатку леске.
- В следующую пятницу устроит? - спросил он, найдя незаполненную ячейку.
- Само собой, - перевел дух Кирилл и опустился, поджав ноги, на пол. - Как в Холерную бухту пройти, не научите?
- Отчего же? - Шавров отомкнул небольшой сейф и достал морскую карту. - Вот здесь мы, - показал он, - рядом бухта Идола, а следующая - Холерная.
- Странные названия.
- Обыкновенные, - пожал плечами Лаврентий Васильевич. - Бухта Холерная, вероятно, получила свое название по карантину, а в бухте Идола, это я знаю точно, стоял с незапамятных времен тотемный столб. Несколько лет назад его сожгли туристы. Просто так, смеха ради, чтобы поплясать у большого огня.
- Варвары!
- Да, не перевелись еще такие. Все нынче стремятся на природу, только каждый по-своему. Есть слезливые обожатели, которые клянут города и приходят в лес, словно под тень храма, чтобы намусорить и вернуться на насиженное место с миром и благостью в душе. Но есть и варвары, как вы казали, самые настоящие вандалы.
- Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, - улыбнулся Кирилл. - Но иногда люблю побыть в одиночестве… Это далеко? - Он наклонился над картой.
- Часика за полтора доберетесь… Я слышал, у вас первый разряд по подводному ориентированию?
- Да, что отнюдь не помогает мне справиться со спаренным ластом.
- Овладеете, - покровительственно махнул рукой Шавров. - Прекрасная, доложу вам, штука. Скорость существенно увеличивается, маневренность, как бы это поточнее сказать, более явственно ощущаешь себя полноправным морским обитателем… Мы эти спаренные сами понаделали, после Олимпиады.
- Ничего не скажешь, модная новинка, - кивнул Кирилл.
- А вы сами кто, я разумею, в миру?
- Физхимик, - коротко отрекомендовался Ланской, - мэнээс-соискатель.
- А я уж пять лет как защитился, - понимающе кивнул Лаврентий Васильевич. - И тоже в младших хожу… Ну, желаю приятной прогулки.
- Я поохотиться, честно говоря, собирался, - пояснил Кирилл. - Перед вечерней зорькой.
- Что ж, попытайтесь, хотя не уверен, что Холерная бухта самое подходящее для этого место… Не забредите только ненароком к соседям, - предостерег напоследок Шавров. - В бухте Троицы - заповедник.
Солнце жгло в полную силу, выгоняя из воздуха и земли душный пар. Кирилл едва добрался до рощицы за первой сопкой и, словно в прохладный омут, окунулся в благодатную тень дубов и каменных берез. Мошка, клещи и даже энцефалитный комар, против которого предостерегала Томка, не шли в сравнение с палящим полуденным солнцем. Совершенно корсиканским, если даже судить строго формально - по широте.
"На полный желудок, не переждав жары, избитый, больной, - корил себя Кира Ланской. - Безумие, чистое безумие, и все из-за Рыбы!"