- Боже милостивый, - сказал наблюдавший Шонни. Беатрис-Джоанна закричала, однако не так громко, как прежде. - Еще один, - в благоговейном страхе объявил Шонни. - Двойня, клянусь Богом. Приплод, клянусь Господом Иисусом.
Глава 7
- Выходи, ты, - сказал охранник.
- И почти вовремя, - взорвался Тристрам, поднимаясь с топчана. - Почти вовремя, будь ты проклят, гад. Дай поесть чего-нибудь, чтоб тебя разразило, прежде чем я уйду.
- Не ты, - с удовольствием сказал охранник. - Он, - указал он. - Ты еще долго с нами пробудешь, мистер Похабник. Это его выпускают.
Блаженный Эмброуз Бейли, которого встряхнул охранник, слепо заморгал и, тараща глаза, начал опоминаться от бесконечного присутствия Бога, установившегося в конце января. Он очень ослаб.
- Предатель, - зарычал Тристрам. - Подсадная утка. Все врал про меня, вот что ты делал. Купил себе враньем позорную свободу. - А охраннику он с надеждой сказал с большими яростными глазами: - Ты точно не ошибся? Точно не я?
- Он, - ткнул пальцем охранник. - Не ты. Он. Ты ведь не… - он прищурился на зажатую в руке бумажку, - не духовное лицо, что бы это ни значило, так? Их всех освобождают. А сквернословам вроде тебя тут придется сидеть. Правильно?
- Вопиющая распроклятая несправедливость, - завопил Тристрам, - вот что это такое. - Он упал на колени перед охранником, молитвенно сложив руки, сгорбившись, словно только что сломал себе шею. - Пожалуйста, выпусти меня вместо него. С ним покончено. Он думает, будто уже мертв, сожжен на костре. Думает, будто уже хорошо продвинулся по дороге к канонизации. Он просто не понимает, что происходит. Пожалуйста.
- Он, - указал охранник. - Его имя в этой бумажке. Смотри - Э. Т. Бейли. А ты, мистер Богохульник, останешься тут. Найдем тебе другого приятеля, не волнуйся. Давай, старик, - мягко сказал он блаженному Эмброузу. - Выйдешь отсюда, обратишься за распоряжениями к одному малому в Ламбете, он тебе скажет, что делать. Давай, ну. - И еще раз встряхнул его, несколько посильней.
- Дай мне его паек, - умолял Тристрам, по-прежнему на коленях. - Это самое меньшее, что ты можешь сделать, будь ты проклят, лопни твои глаза. Я чертовски голодный, будь все проклято.
- Мы все голодные, - рявкнул охранник, - а некоторым и работать приходится, не просто слоняться весь день. Все пытаемся прожить на тех самых орешках да на паре капель того самого синтемола, и считается, долго так продолжаться не может при таком положении вещей. Пошли, - сказал он, встряхивая блаженного Эмброуза. Но блаженный Эмброуз лежал с просветленным взором в священном трансе, почти не шевелясь.
- Еды, - пробурчал Тристрам, с трудом вставая. - Еды, еды, еды.
- Я тебе дам еды, - пригрозил охранник, вовсе этого не имея в виду. - Пришлю кого-нибудь из прихваченных людоедов, вот что я сделаю. Вот кто будет твоим новым соседом по камере. Вырвет у тебя печенку, вот что он сделает, зажарит и съест.
- Жареная или сырая, - простонал Тристрам, - какая разница. Дай мне ее, дай.
- Э-эх ты, - с отвращением усмехнулся охранник. - Пошли, ну же, старик, - сказал он блаженному Эмброузу с нарастающим беспокойством. - Вставай сейчас же, как приличный парень. Тебя выпускают. Вон, вон, вон, - продолжал он, как пес.
Блаженный Эмброуз поднялся на сильно дрожащих ногах, привалившись к охраннику.
- Quia peccavi minis, - пробормотал он дрожащим старческим голосом. А потом неуклюже упал.
- Сдается мне, - сказал охранник, - ты совсем плох, вот что. - Он склонился, насупился на него, как на засорившуюся сточную яму.
- Quoniam adhuc, - пробормотал блаженный Эмброуз, недвижимо лежа на плитах.
Тристрам, считая, что видит шанс, рухнул на охранника, точно башня, по его мнению. Оба, пыхтя, покатились по блаженному Эмброузу.
- Ах, вот ты как, вот ты как, мистер Поганец? - зарычал охранник. Блаженный Эмброуз Бейли застонал, как, должно быть, стонала блаженная Маргарита Клитерская под прессом в несколько центнеров в Йорке в 1586 году. - Сейчас хорошенько получишь, как следует, - пропыхтел охранник, встав на Тристрама коленями и колотя его обоими кулаками. - Напрашивался, получи, мистер Предатель. Ты живым никогда отсюда не выйдешь, вот как. - Он яростно с хрустом ударил его по губам, сломав вставные челюсти. - Ты долго на это напрашивался, вот так вот. - Тристрам тихо лежал, отчаянно дыша. Охранник, еще задыхаясь, потащил блаженного Эмброуза Бейли на свободу.
- Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa, - вымолвил расстрига, трижды стукнув себя в грудь.
Глава 8
- Слава Богу! - воскликнул Шонни. - Мевис, иди посмотри, кто тут. Ллевелин, Димфна. Скорей, скорей все давайте.
Ибо в дом вошел не кто иной, как отец Шекель, по профессии торговец семенами, много месяцев назад взятый грубыми париями с накрашенными помадой губами. Отцу Шекелю было немного за сорок, голова очень круглая, коротко стрижена, ярко выраженный экзофтальм и хронический насморк в результате одностороннего нароста на носовой перегородке. С вечно открытым ртом и вытаращенными глазами, он смахивал на Уильяма Блейка, созерцавшего фей, поднимая в благословении правую руку.
- Вы очень худой, - сказала Мевис.
- Вас мучили? - спросили Ллевелин и Димфна.
- Когда вас выпустили? - закричал Шонни.
- Чего мне больше всего хотелось бы, - сказал отец Шекель, - так это выпить. - Речь его была приглушенной и насморочной, как при вечной простуде.
- Есть капелька сливовицы, - сказал Шонни, - осталась после родов и празднования их завершения. - И побежал за сливовицей.
- Роды? О каких родах он говорит? - спросил, усаживаясь, отец Шекель.
- Сестра моя, - сказала Мевис. - Близнецов родила. Нам крестить надо будет, отец.
- Спасибо, Шонни. - Отец Шекель взял наполовину налитый стакан. - Ну, - сказал он, отхлебывая, - кое-какие странные вещи творятся, а?
- Когда вас выпустили? - снова спросил Шонни.
- Три дня назад. С тех пор я побывал в Ливерпуле. Невероятно, но вся иерархия цела - архиепископы, епископы, все. Маскарад теперь можно оставить. Можно даже носить священническое облачение, если мы пожелаем.
- А мы, кажется, новостей вовсе не получаем, - сказала Мевис. - Нынче просто говорят, говорят, говорят, - увещания, пропаганда, - только мы опасаемся слухов, правда, Шонни?
- Каннибализм, - сказал Шонни. - Человеческие жертвоприношения. О подобных вещах мы слыхали.
- Вино очень хорошее, - сказал отец Шекель. - Думаю, мы не сегодня, так завтра увидим, как снимут запрет с виноградарства.
- Что такое виноградарство, пап? - спросил Ллевелин. - То же самое, что человеческие жертвоприношения?
- Вы оба, - сказал Шонни, - можете снова пойти и подержать лапу бедняжечки Бесси. Поцелуйте руку отца Шекеля перед уходом.
- Лапу отца Шекеля, - хихикнула Димфна.
- Ну и хватит теперь, - предупредил Шонни, - иначе получите по затрещине прямо в ухо.
- Бесси долго умирает, - проворчал Ллевелин с юной бессердечностью. - Пошли, Димф. - Они поцеловали руки отцу Шекелю и, тараторя, пошли прочь.
- Положение все еще не совсем ясное, - сказал отец Шекель. - Нам известно одно: все начинают сильнее пугаться. Это всегда можно сказать. Папа, видно, вернулся в Рим. Я своими глазами видел архиепископа Ливерпульского. Знаете, он, бедняга, работал каменщиком. Как бы там ни было, мы сохранили свет в темные времена. Это было предначертано Церковью. Есть чем гордиться.
- А теперь что будет? - спросила Мевис.
- Мы возвращаемся к своим священническим обязанностям. Снова будем проводить мессу - открыто, легально.
- Слава Богу, - сказал Шонни.
- Ох, не думайте, будто бы Государство хоть сколько-нибудь беспокоится о славе Божией, - сказал отец Шекель. - Государство боится сил, которых не понимает, и все. Руководители Государства страдают от приступов суеверного страха, вот в чем все дело. Ничего хорошего со своей полицией не добились, теперь призывают священников. Церквей никаких сейчас нет, поэтому нам придется ходить по отведенным районам, кормить всех Богом вместо закона. Ох, это все очень умно. Думаю, сублимация - большое слово: не ешь своего соседа, ешь вместо этого Бога. Нас используют, вот что. Но и мы пользуемся, в ином смысле, конечно. Прямо сейчас беремся за главную функцию - за сакраментальную функцию. Одно мы усвоили: церковь может пережить любую ересь или неортодоксальность, в том числе вашу безвредную веру во Второе пришествие, пока крепко держится за основную функцию. - Он фыркнул. - Я слышал, съедено поразительное количество полисменов. Пути Господни неисповедимы. Похоже, бесполая плоть сочнее.
- Какой ужас, - поморщилась Мевис.
- О да, ужас, - усмехнулся отец Шекель. - Слушайте, у меня мало времени, я нынче вечером должен добраться до Аккрингтона, может, пешком придется идти, автобусы вроде не ходят. У вас есть престольные облатки?
- Немного, - сказал Шонни. - Ребятишки, прости их, Боже, отыскали пакет и давай есть, язычники маленькие, богохульники. Все бы сожрали, как волки, если б я их не поймал.
- Потрудитесь немножечко ради крещения, прежде чем уходить, - сказала Мевис.
- Ох, да. - Отца Шекеля повели в сарай, где лежала Беатрис-Джоанна со своей двойней. Выглядела похудевшей, однако румяной. Близнецы спали.
- А после ритуала над новорожденными, - сказал Шонни, - как насчет ритуала над умирающей?
- Это, - представила Мевис, - отец Шекель.
- Я ведь не умираю, правда? - встревожилась Беатрис-Джоанна. - Отлично себя чувствую. Хоть и голодная.
- Умирает бедная старушка Бесси, бедная старая леди, - сказал Шонни. - Я требую для нее тех же прав, что имеются у любой христианской души.
- У свиньи нет души, - сказала Мевис.
- Двойня, а? - сказал отец Шекель. - Поздравляю. Оба мальчики, а? Какие имена вы им выбрали?
- Одно Тристрам, - сразу сказала Беатрис-Джоанна. - Другое Дерек.
- Можете дать мне воды? - спросил отец Шекель Мевис. - И немножечко соли.
Вбежали запыхавшиеся Ллевелин с Димфной.
- Папа, - закричал Ллевелин, - пап, Бесси.
- Скончалась, да? - сказал Шонни. - Бедная верная старушка. Не получила утешения последними ритуалами, да помилует ее Бог.
- Она не умерла, - закричала Димфна. - Она ест.
- Ест? - опешил Шонни.
- Она встала и ест, - сказал Ллевелин. - Мы нашли яйца в курятнике и ей дали.
- Яйца? Яйца? Что, все с ума сошли, в том числе я?
- И те самые печенья, - сказала Димфна. - Круглые белые в шкафчике. Ничего больше найти не смогли.
Отец Шекель рассмеялся. Сел просмеяться на краешек кровати Беатрис-Джоанны. Он смеялся над смешанными эмоциями, отражавшимися на лице Шонни.
- Не имеет значения, - сказал он наконец с придурковатой ухмылкой. - Найду какой-нибудь хлеб по пути в Аккрингтон. Должен же быть там хлеб где-нибудь.
Глава 9
Новым сокамерником Тристрама стал массивный нигериец по имени Чарли Линклейтер. Это был разговорчивый дружелюбный мужчина с таким большим ртом, что было непонятно, как ему удавалось добиться хоть какой-то точности в произношении английских гласных. Тристрам нередко пробовал сосчитать его зубы - собственные, часто сверкавшие как бы из гордости этим фактом - и, похоже, всегда приходил к итогу, превышавшему положенные тридцать два. Это его беспокоило. Чарли Линклейтер отбывал неопределенный срок за неопределенное преступление, связанное, насколько сумел уяснить Тристрам, с производством на свет многочисленного потомства и с избиением серых, приправленным скандалом в вестибюле Правительственного Здания и потреблением мяса в пьяном виде.
- Приятная передышечка тут, - сказал он, - мне не повредит. - Голос у него был звучный, ало-лиловый. В присутствии этой лощеной синевато-черной плоти Тристрам себя чувствовал особенно худым и слабым. - Говорят, мясо ел, - сказал Чарли Линклейтер на свой ленивый манер, развалившись на нарах, - только самого главного-то и не знают, приятель. Так вот, добрых десять лет назад водил я компанию с женой одного мужика из Кадуны, такого же, как и я. Звали его Джордж Дэниел, занимался он тем, что снимал показания со счетчиков. Ну, нежданно вернулся, застал нас за делом. Что нам оставалось, как не прибить его старым тесаком? Ты бы то же самое сделал, приятель. Ну и вот, остаемся мы с трупом, - добрых тринадцать стоунов. Что нам оставалось, как не загрузить его в старый котел? Целую неделю пришлось есть без устали. Кости закопали, никто бы не сделал умнее. Был большой пир, брат, настоящая добрая еда. - Он вздохнул, облизал огромные губы, даже рыгнул от благодарного воспоминания.
- Я должен отсюда выбраться, - сказал Тристрам. - Там ведь есть еда, во внешнем мире, правда? Еда. - Он пустил слюни, тряхнул решетку, но слабо. - Я должен поесть, должен.
- Ну, - сказал Чарли Линклейтер, - мне-то нечего отсюда спешить. Меня кое-кто ищет со старым тесаком, и, по-моему, мне тут не хуже, чем в любом другом месте. Во всяком случае, на какое-то время. Впрочем, с радостью помогу, чем смогу, тебе отсюда выбраться. Не то чтобы мне не нравилась твоя компания, ты воспитанный, образованный человек, и манеры у тебя хорошие. Только если тебе надо выбраться, помогу, парень.
Когда пришел охранник, чтоб сунуть сквозь решетку полдник - питательные таблетки и воду, - Тристрам с интересом увидел, что он захватил дубинку.
- Только выкипи дрянь какую-нибудь, - сказал охранник, - получишь вот от этой леди, - махнул он дубинкой, - хорошую затрещину по башке, мистер Кровопийца. Поэтому посматривай, вот что я тебе скажу.
- Очень у него симпатичная черная палка, - сказал Чарли Линклейтер. - Судя по его разговору с тобой, манеры у него не слишком хорошие, - добавил он. А потом разработал простой план верного освобождения Тристрама.
Ему самому он в определенной степени угрожал наказанием, но у этого человека было большое сердце. Поглотив за семь дней около девяти стоунов специалиста по снятию показаний со счетчиков, он явно был также настойчивым и упорным. И на первом простом этапе своего простого плана устроил демонстрацию враждебности к сокамернику ради исключения риска быть заподозренным в соучастии, когда придет время второго этапа. Отныне, когда бы охранник ни заглянул сквозь решетку, он громко рявкал на Тристрама:
- Хватит, парень, на меня набрасываться. Держи свои грязные слова при себе. Я к такому обращению ни в коем случае не привык.
- Опять? - кивнул мрачный охранник. - Мы его обломаем, обожди, увидишь. Мы заставим его ползать на брюхе, прежде чем совсем с ним покончим.
Тристрам с запавшими из-за сломанных челюстей губами открыл рот, как рыба. Охранник шарахнулся назад, оскалился и ушел. Чарли Линклейтер подмигнул. Так продолжалось три дня.
На четвертый день Тристрам лежал, как когда-то лежал блаженный Эмброуз Бейли, - навзничь, тихо, подняв взор к небесам. Чарли Линклейтер тряхнул решетку.
- Он умирает. Скорей сюда. Парень дух испускает. Идите сейчас же.
Ворча, пришел охранник. Увидел Тристрама в прострации, открыл дверь камеры.
- Хорошо, - сказал Чарли Линклейтер через пятнадцать секунд. - Просто влезай в его одежку, парень. Отличная работенка, - сказал он, вертя дубинку за петлю из кожзаменителя. - Просто влезай в его форму, вы с ним почти одних размеров. - Между ними распростерся намертво отключившийся охранник. - Слабенькая у него черепушка, - прокомментировал Чарли Линклейтер. Потом нежно поднял его, положил на Тристрамов топчан, накрыл Тристрамовым одеялом. Тем временем Тристрам, тяжело от волнения дыша, влезал в поношенную синюю форму охранника, застегивал пуговицы. - Ключи не забудь, - сказал Чарли Линклейтер, - больше того, парень, не забудь дубинку. Эта маленькая красотка тебе по-настоящему дорогу расчистит. Ну, по-моему, он еще полчаса не очухается, так что попросту не спеши, веди себя естественно. Фуражку как следует нахлобучь на глаза, парень. Жалко, что у тебя эта самая борода.
- Очень признателен, - сказал Тристрам с бешено бьющимся сердцем. - Правда.
- Даже не думай, - сказал Чарли Линклейтер. - Ну-ка, дай мне легонько по кумполу этой самой дубинкой, чтоб все натуральнее выглядело. Камеру запирать нечего, никто не собирается из нее выходить, только ключами не позабудь звякнуть, чтобы все было мило и натурально. Ну, давай. Бей. - Тристрам слабо, как по поданному на завтрак яйцу, стукнул по дубовому черепу. - Можно и получше, - сказал Чарли Линклейтер. Тристрам, крепко сжав губы, шарахнул от души. - Что-нибудь вроде этого, - сказал Чарли Линклейтер, демонстрируя белки глаз. Туша грохнулась на плиты так, что задребезжали жестянки на полке.
В коридоре Тристрам осторожно глянул в обе стороны. В дальнем конце галереи двое охранников, мрачно привалившихся к ограждению колодца, болтали и глазели вниз, словно на море. В другом конце было чисто: до главной лестницы всего четыре камеры. Тристрам беспокоился - бородатый охранник. Нашел в кармане чужих заскорузлых штанов носовой платок и, вытянув руку, закрыл им лицо. Зуб болит, челюсть или еще что-нибудь. Совету Чарли Линклейтера он решил не следовать: раз уж он неестественно выглядит, надо и вести себя неестественно. И неуклюже заплясал вниз по железной лестнице, звякая ключами, топая башмаками. На площадке встретился с другим, поднимавшимся охранником.
- Что с тобой? - спросил тот.
- Хлебало… Мочи нету, - пробормотал Тристрам. Другой удовлетворенно кивнул и продолжал восхождение.
Тристрам потопал вниз. Задержал дыхание. Кажется, слишком легко получается. Пролет за пролетом гремело железо, ряд за рядом бесконечные камеры, желтоватые таблички с плотно стоявшими печатными буквами на каждой площадке: "Тюрьмы Е.В. Правила". Наконец первый этаж, ощущение, будто он держит галереи с камерами на своей собственной опьяненной голове, балансируя ими. Охранник с бычьей мордой, окостеневший, словно ободьями стянутый, столкнулся с ним нос к носу при повороте за угол.
- Эй, ты, - сказал он. - Что с тобой? Новичок, что ли?
- Ум-гум, - шамкнул Тристрам. - Заплутал. Так и знал…
- Если ищешь лазарет, - сказал охранник, - тогда прямо вон там. Мимо не пройдешь. - И махнул рукой.
- Ох, кусочек веревки бы… - прогнусавил Тристрам.
- Все в порядке, приятель, - сказал охранник. И Тристрам поспешил прочь. Теперь пошли сплошь учрежденческие коридоры, стены с негроидно-коричневыми панелями, сильный запах дезинфекции, голубая, освещенная изнутри коробочка над притолокой с надписью: "СЛУЖЕБНЫЙ ЛАЗАРЕТ". Тристрам храбро вошел в помещение с кабинками, с молодыми людьми в белых халатах, с застоявшимся запахом спирта. За ближайшей дверью слышался плеск и журчание воды, бормотание мывшегося мужчины. Тристрам обнаружил, что дверь открыта, вошел. Голубой кафель, пар, мывшийся намыливал голову, крепко зажмурясь, точно в жесточайшей агонии.
- Побриться забыл, - крикнул Тристрам.
- А? - в ответ крикнул мывшийся.