Сначала ничего не происходило. Только по небосводу медленно поползли созвездия, менявшие свое положение вместе с кораблем, который разворачивали гироскопы. Молодец, Сейки! Это давало возможность Свердлову избежать попадания под ионный поток при контрольном включении тяги.
- Приготовьтесь, - прозвучало в наушниках Свердлова. Вес возвращался к нему в ликующем напряжении мышц плеч, рук, ног и живота; в глухом стуке сердца, постепенно заглушавшем тихое потрескивание разговаривающих звезд.
Корпус теперь нависал прямо над ним - гигантская сфера, опиравшаяся на сдвоенные вышки. Из середины основания каждой вышки изливался призрачный голубоватый свет, а в местах пересечения элементов конструкции сплетались и фонтанировали электрические разряды.
"Непроизводительная трата энергии, - подумал Свердлов. - А все из-за того, что восстановительные работы проводились без надлежащей аппаратуры. Зато красиво. Похоже на праздничный фейерверк". Он сразу вспомнил то время, когда был маленьким. Мать как-то повела его на демонстрацию пиротехнических чудес. Они сели в катамаран, взятый напрокат, и любовались изумительными цветами, неслышно распускавшимися над озером.
- Да уж, - проворчал Свердлов. Прищурившись, он вгляделся в циферблат индикатора. Теперь, когда наружу выбрасывались целые граммы вещества, было очевидно, что отклонение все еще оставалось довольно значительным. Кольцо нагрелось не очень сильно - можно сказать, почти незаметно, но негатроны с трудом пробивались в ядра сквозь панцирь из электронов, что приводило к распаду атомов. Вскоре следовало ожидать деформацию кристаллической структуры, усталость и, в завершение всего, аварию. Доложив об этих своих открытиях, Свердлов хвастливо добавил:
- Я был прав. Без работы здесь не обойтись.
- В таком случае выключаю тягу. Приготовьтесь. Невесомость вернулась. Вытянув руку с ключом, Свердлов осторожно захватил им катушечную гайку и отпустил болт.
Саму катушку он сдвинул назад.
- Через минуту я ее поставлю на место. Готово! А теперь давайте три примерно на тридцать секунд, просто чтобы удостовериться.
- Три? Вы уверены, что вы…
- Уверен. Пуск!
Свердлову пришло в голову, что то, чем он занимается сейчас, является совершенно иным способом служения человека своей планете, а именно: быть человеком на своем месте. Может, даже лучшим способом, чем планировать вымирание людей, которым выпало жить где-то на другой планете. "Да перестань же, - сказал он себе, - иначе в скором времени можешь рассчитывать на место преподавателя в детском саду Лиги Спасения".
На него навалилась тяжесть тройной перегрузки, и мускулы буквально наслаждались ею.
При трех ионный поток шел мимо кольца. Значит, отклонения не было… или было? Он пододвинулся, чтобы получше разглядеть. Правая рука, все еще сжимавшая утяжеляющий ее ключ, соскользнула с балки, на которую она опиралась. Свердлов потерял равновесие. Раскинув руки, он повис, инстинктивно стараясь не упасть. Правой рукой он попал в струю антипротонов между катушками электромагнита.
Брызнуло пламя.
Накамура выключил тягу. Свободно паря, Свердлов рассматривал при свете звезд свою руку. Ионное излучение срезало ее так аккуратно, как если бы то сделал стационарный газовый резак. Из дыры в скафандре наружу вырвались водяной пар и кровь, тут же замерзнув в виде небольшого облачка, бледного на фоне туманностей.
Боли не было. Пока. Но с падением давления у него заложило уши.
- Машинное отделение! - отрывисто произнес он. Часть его находилась как бы вне тела и изумлялась присутствию своего духа. Что за великолепный механизм по выживанию, когда приходится туго! - Аварийная ситуация! Сбрось полный вольтаж ускорителей до одной тысячи. Спусти мне с десяток ампер. Быстро!
Он не почувствовал нарастания силы тяжести. Такая тяга слишком мала, чтобы ощутимо сдвинуть массивный корпус корабля. Он снова сунул руку в ионный поток. Вот теперь к нему пришла боль, но только в голове, так как, не выдержав падения давления, барабанные перепонки в ушах лопнули. Еще одна минута - и у него начнется кессонная болезнь. Вокруг культи запястья неслышно загудел газ, состоявший из антипротонов. Когда сталь стала плавиться, Свердлов, зажав в левой руке ножовку, принялся орудовать ею, пытаясь наглухо запечатать рукав скафандра. Он, казалось, был отрешен от всего. Мозг заволакивало черной пеленой. В какую-то минуту Свердлов в изумлении спросил себя: "Разве я собирался совершить такое для других?"
Когда он решил, что рукав надежно запаян, он отвел руку в сторону.
- Выключите тягу, - прошептал он. - Идите и заберите меня отсюда.
Баллоны со сжатым воздухом исправно снабжали его кислородом, давление внутри скафандра вновь поднялось. Как же хорошо было свободно парить в пространстве, насколько позволяла длина страховочного троса, и наслаждаться дыханием. До тех пор, пока собственная кровь не стала душить его. Тогда он сдался и принял милосердный дар темноты.
Глава 12
Дни, предшествующие зимнему солнцестоянию, казались тусклыми проблесками света, к югу и вовсе гаснувшими в низких свинцовых тучах. Такой был и сегодняшний день. Тамара вышла на прогулку с первым лучиком света, робко прочертившим дорожку через океан, а сейчас время уже близилось к закату. Она спросила себя: да может ли сам космос быть мрачнее этой земли? В космосе, по крайней мере, видны звезды. А на Скьюле приходилось целыми днями ютиться в доме, скрываясь от ветра; а небо представляло собой сплошной круговорот снега.
Когда она, покинув пустошь, стала спускаться к морю, с неба посыпались редкие сухие снежинки. Но никакого тепла они не несли с собой, и снегопада сегодня ночью не предвиделось. Ветер, разгоняясь за тысячу километров отсюда, от самых айсбергов, и проносясь через Атлантику, с силой обрушивался на остров. Она постоянно чувствовала на себе его леденящие покусывания - плащ с капюшоном служил плохой защитой от них. Но она все равно не вернется в дом. До тех пор, пока медленно не угаснет день и оставаться под открытым небом станет небезопасно.
Она сказала себе печально: "Даже и тогда я осталась бы здесь - если только это не повредит ребенку - и старик пришел бы искать меня. Дэвид, помоги мне; я не знаю, что было бы хуже!"
Она испытывала какое-то болезненное удовольствие быть честной по отношению к себе. По всем правилам ей бы следовало думать только о неродившемся ребенке Дэвида, а о себе не больше, чем о чреве, вынашивающем плод. Но для нее все это было как-то нереально… еще нереально… пока по утрам она только испытывала тошноту, а по ночам видела дурные сны.
Ее реальностью был Магнус Райерсон - волосатый, словно животное, грубо ворчавший на нее за то, что она не выполняет домашнюю работу так, как хочет он, и невнятно читавший что-то вслух… этот его остров, его море и его уроки распроклятого английского языка!
Тамара заметила, что произносит это ругательство вслух.
- Распроклятый английский язык! Распроклятый английский язык! Можешь взять свой язык и сделать с ним, сам знаешь что! - Она то и дело слышала это выражение, как маленькая девочка, из-за двери украдкой заглядывающая в комнату, где разговаривают мужчины. Обычно подобными фразами уснащают свою речь люди более низкого круга - такие, как фермеры, занимающиеся разведением рыбы, или рабочие с коралловых приисков, или пастухи. Она понятия не имела, о чем все знали. Возможно, разорвать его на мелкие кусочки и пустить по ветру в этот чудовищный Северный океан.
На мгновение она стиснула руки. Если бы она могла точно так же сокрушить Магнуса Райерсона!
Она старалась держать себя в рамках приличий. Ведь она была леди. Не техн, но как-никак дочь профессора. Она умела читать и писать, она училась танцам и игре на флейте, разливать чай и вышивать платья, а также вести беседы с учеными, чтобы те не слишком скучали в ожидании ее отца… Словом, прошла полную академию изящных искусств. Отец назвал бы ее ненависть к свекру антисоциальной. Теперь это была ее семья.
Тем не менее.
Ноги, утопая в снегу, сами несли ее вниз по склону через вересковые заросли, пока наконец она не очутилась на усыпанном камнями берегу. Море с яростью набрасывалось на груды валунов и вдребезги разбивалось о них. От ударов огромных валов вздрагивала земля. Гонимый ветром колючий снег жалил кожу. За скалами виднелось лишь безбрежное серое пространство, где вздымались седобородые волны и дул пронизывающий полярный ветер. Там, за этими скалами, грохотало, гудело и свистело на все лады.
Она вспомнила сочную зеленоватую синеву южного океана, тихий шорох, с которым он подползал к подножию пальм, устремившихся к бесконечно высоким небесам.
Однажды Дэвид насмешливо сказал:
- Мои предки были северянами - насколько мы смогли заглянуть в глубь веков - пиктами, скандинавами и скоттами, моряками и мелкими фермерами, жившими на самом краю Атлантики. Наверное, поэтому уже несколько поколений подряд многие из них становятся космонавтами. Чтобы удрать оттуда!
И затем, касаясь губами ее волос, добавил:
- Но я-то узнал, чего они все ищут на самом деле. Трудно было представить, что сердечность Дэвида, его нежность и смех родились в этом месте, похожем на могилу. Впервые он познакомился с ней через ее отца - профессор и студент много ночей провели тогда вместе под австралийскими звездами, не смыкая глаз. Дэвид все пытался найти такого Бога, который не был бы столь жесток к своим детям, постоянно обещая грешникам вечные адские муки. Тамара размышляла о религии, которая так тревожила его, словно была каким-то чужеродным клеймом, некогда выжженным на нем мифической Далекой Внеземной Цивилизацией. Ее размышлениям во многом способствовала непонятность догм его секты: даже в их время христиане встречались не так уж редко, но по своей наивности она предполагала, что протестант - это что-то мусульманское.
Теперь-то она понимала, что обитатели Скьюлы и Бог Скьюлы порождены самой Скьюлой, а в их жилах течет ледяная океанская вода. Дэвид никогда не пытался подстраиваться под общепринятые нормы поведения. Его характер сложился таким, что Магнус Райерсон в глубине души считал его мало похожим на человеческий. Неожиданно Тамара, немного смущаясь, вспомнила, как однажды вечером пару недель назад старик усадил ее переводить балладу.
- Наши предки пели ее в течение многих сотен лет, - сказал он и посмотрел на нее из-под нависших бровей. Тамара до сих пор помнила тот его взгляд.
Снял он крест свой и шлем и слез с коня,
Даже имя Христа позабыв.
Ведь его целовала в уста
Сама фея волшебной любви.
Тамара ударила кулаком по ладони. Ветер ухватил плащ, и тот, взметнувшись, начал хлопать ее по плечам, словно черные крылья. Дрожа от холода, она снова укуталась в него.
Догорающей лучиной солнце тлело на самом краешке этого мира. Еще несколько минут - и станет совсем темно. В такой кромешной тьме, какая бывает здесь после заката, можно было бы замерзнуть до смерти, на ощупь отыскивая дорогу домой. Тамара ускорила шаг, не теряя надежды найти решение. Она не появлялась сегодня в доме именно потому, что там было невыносимо. Но на ум ничего не приходило, словно он перестал подчиняться ей. Она так и не знала, что ей делать.
"А скорее всего, - подумала она, - я все же знаю, но пока не набралась смелости".
Когда она добралась до дома, сумерки сгустились настолько, что она с трудом различила в темноте побеленные стены и крутую заснеженную крышу. Сквозь щели в ставнях пробивались желтые лучики света. Она остановилась у двери. Входить!.. Но выбора не было. Она повернула шарообразную ручку и перешагнула порог. Следом за ней в дом ворвался ветер и грохот океана.
- Закрой дверь, - произнес Магнус. - Закрой дверь, дурочка.
Она захлопнула дверь перед непрошеными посетителями, оставив их бормотать и стенать под навесом крыши, повесила на вешалку плащ и повернулась. Магнус Райерсон сидел в своем потертом кожаном кресле и держал в руках книгу в потертом кожаном переплете. Как всегда, как всегда! Разве можно отличить в этом логове один день от другого? Светошар светился тускло, так что старик казался скорее тенью с мерцавшими, как сосульки, глазами и бородой, ниспадавшей грязно-белым водопадом. В очаге обреченно потрескивали брикетики торфа, пытаясь согреть чайник на каминной полке.
Положив книгу на колени, Райерсон выколотил свою допотопную трубку (воздух от нее в доме становился отвратительным) и грубо спросил:
- Где тебя носило весь день, девчонка? Я уже собирался идти искать тебя. Ты бы могла подвернуть ногу и умереть там - одной и беспомощной, наедине со стихией.
- Но этого не случилось, - ответила Тамара. Она переобулась в дзори и направилась в кухню.
- Погоди, - сказал Магнус. - Тебе что, трудно запомнить? Я хочу, чтобы мой ужин и чай были на столе ровно в 16.30… И еще. Ты, девушка, должна быть осторожней. Ты ведь носишь последнего из Райерсонов.
Тамара остановилась. Скользнув взглядом по старинному кирпичному полу, она словно в тумане ощутила, как напряглось ее тело. Озябшая кожа, которая начала было отходить в тепле, покалывавшем ее мелкими иголочками, снова онемела. Это она ощутила уже сильнее.
- Не считая Дэвида, - сказала она.
- Если он жив. Ты еще веришь в это, после стольких недель? - Не глядя на нее, Магнус принялся прочищать трубку.
- Я не верю, что он мертв, - ответила она.
- Лунная команда не смогла установить с ними контакт по гравитационному лучу. Так что даже если он все еще жив, он умрет от старости прежде, чем корабль достигнет какой-либо звезды, где живут люди. А впрочем, нет - он скорее умрет от голода!
- Если бы он мог починить то, что вышло из строя… Приглушенные звуки грохотавшего снаружи прибоя усилились до крещендо. Магнус сжал губы.
- Одним из способов, как свести счеты с жизнью, является… надежда, - сказал он. - Ты должна смириться с худшим, потому что в этом мире больше зла, нежели добра.
Она взглянула на черную книгу, которую тот называл Библией и которая своей массивностью выделялась среди других книг, теснившихся на одной из полок.
- Так утверждает ваше Священное писание? - спросила Тамара, внезапно охрипнув. Она не узнала своего голоса.
- Ну да. А также второй закон термодинамики. - Магнус постучал трубкой по пепельнице. Этот неожиданный громкий звук заглушил завывание ветра.
- А вы… а вы… не хотите даже разрешить мне повесить его фотографию, - прошептала она.
- Она в альбоме, вместе с другими моими погибшими сыновьями. Я не желаю, чтобы ты вешала ее на стенку и хныкала перед ней. Мы должны смиренно принимать все, что Бог ниспосылает нам, и в то же время крепко держаться на ногах.
- Да вы знаете… - проговорила Тамара, не сводя с него глаз и чувствуя, как в ней медленно поднимается волна ужаса. - Да вы знаете, что я не могу вспомнить даже его лица?
Смутно она надеялась вызвать его гнев. Но его широкие плечи, обтянутые пушистым свитером, просто приподнялись - легкое пожатие плечами, и все.
- Ну да, обычное дело. У тебя в памяти остались его слова, его светлые волосы и голубые глаза, ну и так далее, но все это не дает истинного образа. Ничего удивительного - в конце концов, ты и знала-то его не так уж долго.
"Ты мне говоришь, что я чужая, - подумала она, - что я сунула свой нос куда не положено и украла то, что мне не принадлежит".
- До ужина еще осталось время, чтобы немного повторить английскую грамматику, - сказал старик. - Уж больно неважно у тебя с неправильными глаголами.
Он положил книгу на стол. Девушка сразу узнала ее - стихи Киплинга, кем бы там ни был этот Киплинг.
- Доставай учебник и садись, - проговорил тот, указав на полку.
Вспыхнув, Тамара сжала кулаки.
- Нет.
- Что? - Продубленное ветрами лицо повернулось, всматриваясь в нее.
- Я не собираюсь больше учить английский.
- Не… - Магнус уставился на нее так, словно та была редким образчиком с другой планеты. - Ты себя плохо чувствуешь?
Чеканя язвительные слова, она бросала их одно за другим в лицо старику:
- Я лучше знаю, как мне проводить время, и не собираюсь тратить его на изучение мертвого языка.
- Мертвого? - вскричал Магнус. Она ощутила, как пространство между ними заполняется его гневом. - Язык пятидесяти миллионов…
- Пятидесяти миллионов невежественных провинциалов, населяющих бесплодные земли между разбомбленными городами, - сказала она. - Да за пределами своих Британских островов и пары глухих районов на североамериканском побережье вас никто и не поймет. Ни один современный автор или ученый, или… да никто… не пишет по-английски. Он мертвый, и все тут! Ходячий труп!
- Это ты так о языке своего мужа! - заорал он на нее, поднимаясь с кресла.
- Вы думаете, он когда-нибудь заговорил бы на нем с кем-то, помимо вас, если бы… уехал отсюда? - отпарировала она. - И вы считали - в случае, если Дэвид вернется с того корабля, на который вы его отправили, и мы уедем на Рам, - вы воображали, что мы заговорим на языке вымирающего народа? В новом-то мире?
На щеках она почувствовала брызнувшие из глаз слезы. Охваченная страхом, она задыхалась. Старик был таким страшным и волосатым, таким огромным. Когда он встал, светошар и тусклый свет камина, объединившись, отбросили его тень на нее и заполонили темным силуэтом целый угол комнаты. Головой он едва не задевал потолок.
- Так, значит, теперь народ твоего мужа вымирает, - отрывисто проговорил он, словно выстрелил. - Зачем же ты тогда выходила за него замуж, раз он такой умирающий?
- Он-то как раз в порядке! - закричала она так, что отозвались стены. - Но не вы! Сидите тут и грезите о прошлом, когда Землей управляли ваши предки - из того прошлого мы благополучно выбрались! Дэвид собирался туда, где… где есть будущее!
- Понятно. - Магнус Райерсон наполовину отвернулся от нее. Засунув руки в карманы, он сжал их там в кулаки и заговорил раскатистым голосом, обращаясь к кому-то другому - не к ней.
- Мне все ясно. Ты ничем не отличаешься от других, воспитанных в ненависти к Западу, потому что когда-то он был их господином. Их учителем. Несколько веков тому назад этой планетой распоряжался белый человек. Наши старые грехи будут преследовать нас и последующие тысячу лет… пока, в свою очередь, не ослабнет твой народ, а те, кого вы поставили на ноги, не отомстят вам за предоставленную им помощь. Впрочем, я не собираюсь извиняться за своих предков. Я горжусь ими. Жестокости в нас было не больше, чем в остальных. И мы подарили - даже будучи на смертном ложе своей цивилизации… мы подарили вам звезды.
Его голос все усиливался, пока не превратился в настоящий рев.