- Ну, зачем так! Этого никто не требует… - смущенно пробормотал он.
- Спасибо, - кивнула Линдгрен, принимая чашку, и с удовольствием принюхалась к аромату отменно сваренного кофе. - Ларе, мы же живые люди. Неужели нам обязательно надо превращаться б настоятеля и игуменью? Ну, хочешь, я буду тебе подругой? Ничего в этом нет такого - тем более что капитану нужно время от времени совещаться со старшим помощником наедине.
- А-а-а… Нет. Ты очень любезна, Ингрид, но нет, - пробормотал Теландер и принялся мерить шагами тесное пространство каюты. - Нас так мало, все на виду, как тут сохранишь тайну? Лицемерить я не смогу. И хотя… я с радостью бы согласился сделать тебя подругой жизни, но это невозможно. Ты можешь быть чьей угодно подругой, но для меня ты - ближайший сотрудник. Понимаешь? Эх, Реймонт сумел бы, наверное, лучше объяснить…
Усмешка покинула лицо Линдгрен.
- Не нравится мне все это. Он прямо-таки вертит тобой.
- У него есть опыт поведения в кризисных ситуациях. Аргументы он приводит веские. Можно их подробно обсудить.
- Обсудим. Не сомневаюсь, в его доводах присутствует логика… каковы бы ни были мотивы. - Линдгрен отпила глоток кофе, опустила чашку на блюдце и доверительно сообщила: - За меня можешь не беспокоиться. Мне самой до смерти надоело это ребячество. Ты прав, у нас мало-помалу входит в моду моногамия. Вот только выбор ужасно ограничен. Я и сама уже подумывала прекратить свои похождения. Ольга Собески того же мнения. Я попрошу Като перебраться к ней. Конечно, покой и трезвость необходимы, Ларе, это даст возможность о многом подумать теперь, когда мы добрались до этой скорбной столетней годовщины.
"Леонора Кристин" летела вперед, и бывшая ее цель - Дева - лежала далеко от курса. Но до Стрельца еще было далеко. Только после того как корабль проделает полпути вокруг галактики, волшебная спираль его маршрута направится к центру. Сейчас Туманность Стрельца лежала в стороне. А за ней - полная неизвестность. Астрономы ожидали, что там располагаются разреженные области космоса, где газ и космическая пыль пребывают в микроскопических концентрациях, где звезды древние и редко разбросанные. Но никакой телескоп не смог бы заглянуть за облака туманностей, окутывавших созвездие, а потому никто и не заглядывал в его окуляры.
- Интересно, отправлялись ли после нас другие экспедиции? - задумчиво проговорил пилот Ленкай. - На Земле уже столетия прошли. Наверное, там уже до такого додумались…
- Но не до того, чтобы посылать автоматические станции к центру галактики, уж это точно, - буркнул космолог Чидамбаран. - Ведь чтобы станция добралась сюда, ей нужно проделать путь длиной в тридцать тысячелетий, да еще столько же времени нужно, чтобы посланный сигнал долетел до Земли. Бессмысленно. И притом люди расселяются по галактике очень медленно.
- Да, не со скоростью света, - согласился Ленкай. - Но может быть, она уже преодолена.
Физиономия Чидамбарана презрительно скривилась.
- Ну, приехали! Что за фантазии? Конечно, если тебе охота переписать всю книгу знаний со времен Эйнштейна… нет, что там Эйнштейна - со времен Аристотеля, с учетом логического противоречия в описании сигнала с неограниченной скоростью - давай, я послушаю.
- Да нет, что ты, - смутился Ленкай, стройный, поджарый, неуловимо напоминающий породистую беговую собаку. - Мне-то сверхсветовая скорость совсем ни к чему. Но сама мысль, что кому-то это доступно - порхать со звезды на звезду, как птичка, - ну, вроде того, как я мотался из города в город у себя дома… а мы в это время замурованы, заперты в клетке… нет, это было бы слишком жестоко.
Даже если это уже кому-то удалось, к нашей судьбе это ровным счетом никакого отношения не имеет, - буркнул Чидамбаран. - Лучше воспринимать все с юмором. Так легче. Веселее.
- Веселья - хоть отбавляй! - хмыкнул Ленкай.
Стук их подошв по ступеням винтовой лестницы эхом отскакивал от переборок и уносился вверх по пролетам. Они вместе возвращались с нижней палубы, где профессор Нильссон совещался с Фоксе-Джемисоном и Чидамбараном относительно конструкции большой кристаллической дифракционной решетки.
- Тебе-то легче, - отозвался пилот. У тебя настоящее дело. Мы все зависим от вашей бригады. Если вы не сумеете собрать новые приборы… Господи, пока мы не доберемся до планеты, где понадобятся космические челноки и самолеты, - на что я нужен?
- Ты помогаешь нам в сборке приборов. Не делай ты этого, мы бы до сих пор корпели над чертежами, - возразил Чидамбаран.
- Да, я вызвался помогать, - кивнул Ленкай. - Только ради того, чтобы не болтаться без дела. Прости, - взяв себя в руки, извинился Ленкай. - Распускаться нельзя, я понимаю. Послушай, Мохандас, можно задать тебе один вопрос?
- Спрашивай.
- Ради чего ты полетел на "Леоноре"? Да, сейчас ты тут большая шишка, это понятно. Ну а если бы не стряслось беды… и вообще… разве ты не мог заниматься изучением Вселенной дома, на Земле? Ты же теоретик, насколько я знаю. Пусть бы такие, как Нильссон, занимались сбором информации.
- Знаешь, я вряд ли бы удовольствовался сообщениями с беты Девы. Мне показалось, что ученый моего ранга непременно должен испытать все на себе, обрести новый опыт, новые впечатления. Экспедиция сулила такие возможности - на Земле я ни за что такого не испытал бы. Не полети я, я бы, конечно, не слишком много потерял, ну а здесь… по крайней мере, голова у меня работает точно так же, как дома работала.
Ленкай потер подбородок.
- Слушай, - проговорил он. - Наверное, тебе и кабинки лечебного сна ни к чему, а?
- Наверное. Честно признаться, мне там скучно.
- А зачем же ты тогда туда ходишь, черт подери?
- Приказ. Мы все обязаны, так сказать, лечиться таким образом. Я попросил, чтобы меня от этого избавили. Но констебль Реймонт втолковал первому помощнику Линдгрен, что подобные исключения создадут опасный прецедент.
- Реймонт! Снова этот полицай!
- Он, может быть, прав, - возразил Чидамбаран. - Мне от этого вреда никакого нет, не считая того, что я отвлекаюсь от научных размышлений, ну да это, пожалуй, даже полезно.
- Завидую твоему спокойствию. Я так просто бешусь.
- Подозреваю, что и сам Реймонт себя силой в кабинку запихивает, - сказал Чидамбаран. - Я замечаю, он там бывает редко - по минимуму. Кстати, ты обращал внимание - он ведь, когда пьет, не пьянеет вовсе? Наверное, ему тоже худо, и он держит себя в узде, чтобы не поддаться тайным страхам.
- Да, он такой. Слышал, что он на прошлой неделе сказал? Я ведь всего-навсего позаимствовал немножко медной фольги. Что такого? Она ведь не пропала бы, я только переплавить хотел. Ну, не зарегистрировал, это верно, но все равно… А этот гад сказал…
- Ладно тебе, - урезонил товарища Чидамбаран. - Он был прав. Мы же не на планете, как-никак. Все, чем мы пользуемся, должно быть употреблено во благо. Расшвыриваться чем бы то ни было пагубно. Лучше не рисковать. И уж чего-чего, а времени для всяческой бумажной бюрократии у нас хоть отбавляй. Ну, вот мы и добрались, - с облегчением проговорил Чидамбаран, остановившись у двери, ведущей в общественные отсеки.
Друзья направились к комнате гипнотерапии.
- Приятных сновидений, Матиас, - пожелал другу Чидамбаран.
- И тебе того же, - откликнулся Ленкай. - Мне тут как-то такие кошмарики привиделись, - признался он. - Но и кое-что веселенькое бывало!
Звезд стало меньше. "Леонора Кристин" пока еще не перелетала от одной спирали галактики к другой, противоположной. Пока она продвигалась по области, которую можно было приблизительно охарактеризовать как "пустота". Поскольку потребляемая масса водорода понизилась, упала и скорость корабля. Явление это было исключительно временное, ведь тау держалось в области малых величин. Спад ускорения должен был продлиться всего несколько сотен космических лет. Но на обзорных экранах корабля на некоторое время воцарилась непроницаемая ночь.
И, надо сказать, кое-кому из членов команды это зрелище нравилось несказанно больше, чем слепящий свет звезд.
Наступила очередная годовщина Дня мира. Но и церемония, и последовавшая за ней вечеринка оказались совсем не такими оживленными, как можно было ожидать, хотя будничные заботы помогали отвлечься от тоски. На корабле преобладало настроение тихого протеста.
На празднество явились далеко не все. Элоф Нильссон, к примеру, сидел сиднем в каюте, которую они делили с Джейн Седлер, и уже не первый час корпел над эскизами и расчетами внешнего телескопа собственной конструкции. Почувствовав, что устал, он пробежал глазами библиотечный каталог в поисках какой-нибудь интересной книги и нашел захватывающий роман. Он так увлекся, что ктому времени, когда Джейн вернулась, оставалось дочитать немного.
Оторвавшись от книги, он посмотрел на Джейн красными от перенапряжения глазами. В каюте было темно, только слабо светился экран сканнера. Внушительная фигура Джейн казалась в полумраке еще более высокой.
- Господи! - вырвалось у него. - Уже пять утра!
- Заметил? Неужели? - криво усмехнулась Джейн, и Нильссон уловил запах виски и мускуса. Он открыл табакерку и взял понюшку табаку - табак был для него единственным предметом вожделения.
- Что такого? Мне же не нужно на вахту в три часа, - без тени смущения заявил Нильссон.
- Мне тоже. Я вообще своему начальнику сказала, что хочу попроситься в отпуск на недельку. Он меня отпустил. И правильно сделал. Попробовал бы отказать.
- Что за тон? Что ты себе позволяешь? А если все на корабле будут такие номера откалывать?
- Тетсуо Ивамото… то есть нет: Ивамото Тетсуо, вот как правильно будет. Японцы же сначала фамилию пишут, а потом имя, как и китайцы, и еще кто-то, ну да… еще эти… венгры, представляешь? Нет, иногда, правда, они делают наоборот, ну это только так… дань уважения нам, невежественным европейцам… - Джейн явно утратила ход мысли. - Словом, он славный парень. Работать с ним - одно удовольствие. Он и без меня отлично управится. Почему бы мне не передохнуть?
- Все равно…
Она предостерегающе подняла указательный палец.
- Не смей меня отчитывать, Элоф, ясно? Слышишь, что я говорю? У меня уже твое п-пре-восход-ство вот где сидит! И не только п-превосходство. Много еще чего. Если бы у тебя в-все остальное б-было такое же в-вели-ко-леп-ное, как и твой… Н-ну все. Хватит. Ц-цветочки все увяли…
- Ты пьяна.
- Вроде, да. Тебе бы тоже стоило напиться. Поч-чему ты не пришел, а?
- Чего ради? Не лучше ли честно признаться, как мне надоели кое-какие физиономии, кое-какие делишки, тупые разговорчики? И я в этом не одинок.
- Ты от меня устал? - спросила Джейн упавшим голосом.
- Что ты говоришь? - изумленно воскликнул Нильссон и выпрямился. - В чем дело, дорогая?
- В последние месяцы ты меня вниманием не балуешь.
- Не балую? Да, пожалуй, что нет, - рассеянно отозвался Нильссон и нервно забарабанил пальцами по крышке столика. - Да, я был занят.
Джейн, сделав глубокий вдох, проговорила:
- Скажу правду. Сегодня ночью я была с Иоганном Фрайвальдом.
- Фрайвальд? Механик? - выдохнул Нильссон и на несколько мгновений лишился дара речи. Джейн ждала. Нильссон продолжал барабанить пальцами по столу. Наконец он выдавил, не глядя на Седлер: - Имеешь право. Полное моральное право, в конце концов. Я не красивое молодое животное. Я… Я был… горд и счастлив… не могу даже передать, как я был счастлив, когда ты согласилась жить со мной. Ты меня научила многому такому, чего я раньше не знал и не понимал. Наверное, я был не слишком легким учеником…
- О, Элоф!
- Значит, ты бросаешь меня?
- Мы любим друг друга. - У Джейн все поплыло перед глазами. - Я-то думала, мне будет легко сказать тебе об этом. Я никак не ожидала, что тебе будет больно.
- Какое тебе дело до тонких чу… Нет, о тонкости тут и речи быть не может. Это понятие тебе попросту неведомо. А у меня есть гордость. Ты… - Нильссон снова взялся за табак. - Тебе лучше уйти. Вещи можешь потом забрать.
- Так сразу?
- Уйди! - взвизгнул Нильссон.
Седлер, всхлипывая, выскочила из каюты.
"Леонора Кристин" вернулась, что называется, в населенное звездами государство. Пролетев в пятидесяти парсеках от гигантского новорожденного солнца, она пересекла насыщенную газами область, окружавшую его. Атомы тут были сильно ионизированы, а потому захват протекал намного легче. Тау стремилось к недостижимому нулю, а вместе с ним - время.
Глава 12
У входа на палубу, где располагались общественные помещения, Реймонт помедлил. Стояла непривычная, гнетущая тишина. Первая вспышка интереса к спортивным занятиям успела угаснуть, и теперь они уже не пользовались популярностью. Экипаж собирался вместе только в часы общих трапез, а в остальное время ученые и члены команды предпочитали либо собираться небольшими компаниями, либо углублялись в чтение или просмотр фильмов, а кое-кто попросту спал и как можно дольше. В принципе, Реймонт мог бы насильно заставить членов экипажа заниматься физическими упражнениями сколько положено, но просто не знал, как можно воодушевить людей, как их растормошить. Шли месяцы, и на корабле становилось все тоскливее. А еще более беспомощен стал Реймонт в осуществлении задуманного из-за того, что его несгибаемая жесткость нажила ему врагов. Уж слишком непререкаем он был во всем, что касалось неукоснительного соблюдения порядка.
Кстати, о порядке… Реймонт прошагал по коридору до двери комнаты гипнотерапии и распахнул ее. Все три кабинки, судя по горевшим на дверцах лампочкам, были заняты. Реймонт вынул из кармана ключ и осторожно открыл маленькие окошечки на дверцах - света они не пропускали, только воздух. Окошечки двух кабинок он тут же закрыл, а около третьей остановился. За темным стеклом гипношлема он разглядел личико Эммы Глассголд.
Реймонт пристально смотрел на Глассголд. Она безмятежно улыбалась. Без сомнения, она, как и многие другие члены экипажа, была обязана этому аппарату тем, что сохраняла выдержку и разум. Как бы ни украшали переборки цветами и драпировками, все равно корабль оставался кораблем - холодным, стерильным. В такой жесткой среде, не изобилующей подарками для органов чувств, человек неизбежно утрачивает ощущение реальности. Не получая привычного объема информации, мозг начинает восполнять недостаток впечатлений галлюцинациями, разум теряет рассудочность, и в конце концов человек становится безумцем. Таковы последствия полной сенсорной депривации. При длительном недостатке впечатлений последствия не так ярко выражены, симптомы развиваются медленнее, но во многом картина вырисовывается куда более разрушительная. Становится необходимой прямая электронная стимуляция соответствующих нервных центров. Это - с точки зрения неврологии. А с точки зрения воздействия на эмоции - долгие, яркие сновидения становятся заменой реальному опыту.
И все же…
Кожа у Глассголд стала какой-то дряблой, нездорового цвета. Экран с электроэнцефалограммой, укрепленный повыше шлема, говорил о том, что она дремлет и ее совершенно безболезненно можно разбудить. Реймонт нащупал кнопку отключения на панели прибора. Энцефалографические пики превратились в плавные волны, а чуть позже - в ровную линию. Экран погас.
Глассголд пошевелилась.
- Шалом, Моше… - пробормотала она. На корабле никого с таким именем не было. Реймонт отбросил назад колпак шлема. Эмма зажмурилась, словно не хотела просыпаться, потерла глаза кулаками, повернулась на бок.
- Ну-ка просыпайся, лежебока, - потормошил ее Реймонт.
Глассголд часто заморгала и испуганно уставилась на Реймонта. Часто, с присвистом задышав, она рывком села на кушетке. Реймонт мог поклясться, что видит, как в ее глазах угасает прекрасный сон.
- Пошли, - сказал он, протягивая ей руку. - Подальше от этого мерзкого саркофага.
- О нет, нет, - вяло запротестовала Глассголд. - Никакой он не мерзкий. Я была с Моше…
- Прости, но…
Плечи Глассголд затряслись от горьких рыданий. Реймонт с грохотом распахнул дверь кабинки.
- Ладно. Тогда пусть будет приказ. Выходи! И прямиком к доктору Латвале.
- Что тут, черт подери, происходит? - прогремел чей-то v бас.
Реймонт обернулся. В дверном проеме стоял Вильямс. Он, видимо, проходил мимо, возвращаясь из бассейна, - химик был в чем мать родила и весь мокрый. Кроме того, он был не на шутку зол.
- Что, рукоприкладством занимаешься, коп? - взревел Вильямс. - До женщин добрался? И не стыдно обижать такую малышку?
Реймонт не тронулся с места.
- Правила пользования кабинками оговорены в уставе, - спокойно проговорил он. - Если же кто-то не повинуется правилам, приходится вмешиваться.
- Вот как? Всюду ты свой нос суешь, шпионишь за всеми. Нет, пора этому положить конец. С меня довольно!
- Не надо! - воскликнула Глассголд. - Драка ни к чему! Я виновата. Прошу простить меня. Я пойду.
- Черта с два ты пойдешь! - вскричал американец. - Стой, где стоишь! Это твое право, защищай же его. Этот коп у меня уже вот где сидит! Пора его в чувство привести.
Реймонт, старательно выговаривая слова, произнес:
- Устав был написан не для того, чтобы в игрушки играть, доктор Вильямс. Переборщить с гипнотерапией - это еще хуже, чем вовсе не пользоваться ею. Сны превращаются в наркотик. И в конце концов человек теряет рассудок.
- Слушай, - процедил сквозь зубы Вильямс, которому, судя по всему, стоило большого труда держать себя в руках. - Все люди - разные. Ты, конечно, можешь считать, что нами можно вертеть туда-сюда, кроить нас на свой лад… Господи, чего только не напридумывал!.. Гимнастика, распорядок дня - это же младенцу ясно, ради чего это все… стрельба по манекену дурацкому - творению Педро Барриоса -…вся твоя вшивая идиотская диктатура на нашем проклятущем "Летучем Голландце"!.. - Вильямс немного выдохся и заговорил потише. - Слушай! - сказал он. - Правила эти, будь они неладны. В них сказано, чтобы сон не передозировали, так? Но как поймешь, что кому-то уже достаточно? Мы все обязаны время от времени валяться в этих кабинках. И ты тоже, Железный Констебль. Ты тоже!
- Безусловно… - кивнул Реймонт, но Вильямс не дал ему продолжить.
- Ну а как узнать, мало или хватит? Ты! У тебя же столько чувств не наберется, сколько Господь Бог таракану отпустил! Много ты знаешь про Эмму? А вот я знаю. Я знаю, что она чудная, мужественная женщина… что она сама отлично понимает, что ей нужно… и она не нуждается в том, чтобы ты диктовал ей, как ей жить, понял? Вот дверь, - буркнул Вильямс. - Воспользуйся ею по назначению. Закрой с той стороны.
- Норберт, не надо! - взмолилась Глассголд.
Она выбралась из кабинки и пыталась встать между мужчинами. Реймонт отодвинул ее и ответил Вильямсу:
- Если кто-то нуждается в исключении из правил, слово за корабельным врачом. Ему решать, а не вам. Эмме, так или иначе, придется сходить к доктору и попросить разрешения.
- Знаю я, чего ждать от этого доктора. Он даже успокоительного не пропишет, олух.
- Нам еще годы и годы лететь. Впереди уйма непредвиденных трудностей. Если мы впадем в зависимость от таблеток…
- А тебе никогда в башку не приходило, что без этого мы скоро просто загнемся? Сами как-нибудь решим, как нам быть. Пошел вон отсюда, я сказал!