Были собраны все оптические приборы трёх экспедиций. Телескопы, спектроскопы, кинокамеры стояли наготове в ряд. Но это было ничто по сравнению с батареями приборов, которые в этот миг смотрели на нас с Земли. Сегодня ночью все астрономы-любители будут дежурить у себя в саду, слушая радиорепортаж с Луны. Я взглянул на огромную лучезарную планету похоже, над материками почти нет облаков, видимость на Земле будет хорошая. Что ж, это только справедливо: как-никак, их труд лежит в основе всего, что происходит здесь.
До запуска оставалось пятнадцать минут. В который раз я пожалел, что нельзя выкурить сигарету в скафандре без ущерба для видимости. Столько гораздо более сложных задач решено нашими учёными, а вот такой пустяк - до сих пор проблема!
Чтобы убить время (наш отряд не участвовал в пуске бомбы), я включил радио и стал слушать Дейва Болтона. Он неплохо вёл репортаж. Блестящий математик, Дейв был у нас Главным навигатором. Кроме того, он был боек на язык и любил цветистые обороты; иногда Би-Би-Си приходилось редактировать его репортажи. На этот раз редакторы ничего не могли сделать - через ретрансляционные станции передача шла прямо в эфир.
Дейв кратко и вполне вразумительно объяснил смысл нашего опыта, рассказал, как светящееся натриевое облако, поднимаясь со скоростью около тысячи миль в час, поможет нам судить о лунной атмосфере.
- Однако, - продолжал он, обращаясь к нетерпеливо ожидающим миллионам на Земле, - важно уяснить себе следующее. После запуска "бомбы" первые десять минут вы ничегошеньки не заметите, да и мы тоже. В лунной тени натриевое облако будет совершенно невидимо. И вдруг вспыхнет ярким светом от солнечных лучей, которые сейчас пронизывают космос высоко над нами. Трудно заранее определить силу света, но вы, наверное, увидите его в двухдюймовый телескоп. Пожалуй, даже в сильный бинокль.
В этом духе ему надо было развлекать слушателей ещё десять минут; как это удавалось Дейву - выше моего разумения. Но вот наступила великая минута: Андерсон нажал стартовую кнопку. "Бомба" закипела, натрий испарялся, и давление внутри её росло. Тридцать секунд спустя из длинного узкого сопла, направленного в небо, вдруг вырвался словно клуб дыма. Теперь - ждать ещё десять минут, пока незримое облако мчится к звёздам. "После такой шумихи, - сказал я себе, - нам просто нельзя сесть в лужу".
Проходили секунды, минуты… Внезапно в небе загорелся желтоватый свет! Ярче, ярче, казалось, некий художник кладёт широкой кистью мазки пламени среди звёзд. Я пожирал глазами эту необычайную зарю… И вдруг понял, что какой-то мудрец ухитрился побить все рекорды в области рекламы! Мазки складывались в буквы, а буквы образовали два слова - название безалкогольного напитка, достаточно известного, чтобы мне нужно было его расписывать.
Как это сделали? Ответ напрашивался сам. Кто-то поместил в сопло натриевой "бомбы" специальный трафарет, так что струи вырвавшегося пара приняли нужные очертания. Помех никаких, и буквы благополучно проделали своё незримое восхождение к звёздам. Мне доводилось видеть на Земле воздушную рекламу, но масштабы не шли ни в какое сравнение. Что бы я ни думал в глубине души об этих ловкачах, нельзя было не восхищаться их изобретательностью. "К" и "А" не совсем удались, зато "О" было гораздо лучше, а "Л" просто безупречно.
Сперва, конечно, все растерялись; к счастью, это длилось недолго, и научная программа была выполнена целиком. Жаль, не помню, как вышел из положения Дейв Болтон; орешек был крепкий даже для его зубов. Правда, половина Земли своими глазами видела то, что он описывал. А на следующее утро все газеты поместили знаменитый снимок лунного серпа с яркими буквами над затемнённым сектором.
Больше часа буквы плыли в космосе. Под конец слова растянулись на тысячу миль, и контуры стали совсем расплывчатыми. Потом буквы растаяли в межзвёздном вакууме.
А затем начался главный фейерверк… Разъярённый капитан Ванденберг устроил своим людям допрос с пристрастием. Выяснилось, что диверсант если его можно так назвать - находится на Земле. "Бомбу" готовили там и доставили на Луну в готовом к запуску виде. Немного времени понадобилось, чтобы найти и уволить инженера, который поместил в сопло трафарет. Кажется, он отнёсся к этому совершенно спокойно: его материальное благополучие было обеспечено на много лет вперёд.
Что же до эксперимента, то с научной точки зрения он принёс полный успех. Все приборы действовали безукоризненно, анализируя свечение необычного облака. Ну и подразнили же мы американцев! Боюсь, хуже всего досталось бедняге Ванденбергу. До вылета на Луну он был убеждённым трезвенником и пил преимущественно влагу, разлитую в бутылки с осиной талией. Теперь Ванденберг из принципа пьёт только пиво, а ведь он его терпеть не может.
КОВАРНЫЙ ПАРАГРАФ
Я уже рассказал, с какими, гм, манёврами был связан старт первой экспедиции на Луну. А получилось всё равно так, что американский, советский и британский корабли прилунились почти одновременно. Однако до сих пор ещё никто не объяснил читателям, почему британский корабль вернулся на Землю двумя неделями позже остальных.
Нет, я, конечно, знаю официальную версию, сам помогал её сочинять… Она верна до какой-то степени, но не больше.
Наша совместная экспедиция была успешной во всех отношениях. Только один несчастный случай - да и то смерть Владимира Сурова обессмертила его имя. Наши наблюдения обеспечили учёных работой на десятки лет и сулили полный переворот в представлениях об окружающей нас Вселенной. Ничего не скажешь, мы хорошо потрудились пять месяцев на Луне, можно было со спокойной душой возвращаться на Землю, где нам готовили встречу, какой мало кто удостаивался до нас.
Но сперва надо было, так сказать, прибрать за собой. Помещённые в разных точках приборы продолжали собирать информацию, которую далеко не всегда можно было передать по радио на Землю. Оставлять на Луне всех людей до последней минуты - тоже ни к чему; один экипаж вполне мог справиться. Но кто вызовется быть "дежурным", предоставив остальным пожинать всю славу? Задача нелёгкая, а решить её требовалось быстро.
Снабжение нас не заботило. Автоматические грузовые ракеты могли обеспечить экипаж воздухом, продовольствием и водой на любой срок. На здоровье никто не жаловался, только на усталость. Врачи опасались психических срывов - и этого не было; видимо, каждый был слишком поглощён увлекательной работой, чтобы сходить с ума. Но всем, конечно, не терпелось вернуться на Землю, увидеть родных и близких.
Наши планы начали ломаться, когда "Циолковский" вышел из строя. Внезапно подался грунт под одной из опор корабля. Он не упал, но корпус покривился, и в герметической кабине появилось множество трещин. Можно было попытаться ремонтировать на месте, и мы долго обсуждали это, но лететь на таком корабле было бы слишком опасно. Русским оставалось только "голосовать", чтобы их подвезли "Годдард" и "Индевер". Горючее с "Циолковского" позволило нам взять дополнительный груз. Конечно, будет тесновато, спать и есть придётся посменно…
В общем, первым на Землю должен был вернуться либо американский, либо британский корабль. И в последние недели мы с командором Ванденбергом стали косо смотреть друг на друга. Я уже подумывал, не решить ли вопрос жребием?..
И ещё одно меня заботило: дисциплина подчинённых. Пожалуй, я выразился слишком сильно - не подумайте, что назревал бунт, просто на всех моих людей напала странная рассеянность, а в свободное время они лихорадочно что-то писали, забившись в разные уголки. Я отлично знал, в чём дело, болезнь и меня не миновала. В нашем экипаже (не только в нашем) не было человека, который не предоставил бы заранее исключительное право на публикацию своих статей тому или иному журналу или газете, и вот теперь истекали последние сроки. Радиотелетайп работал с неослабной нагрузкой, передавая на Землю десятки тысяч слов в день. Ещё более пространные отрывки бессмертной прозы диктовались по фоноканалам.
Решить главную задачу помог мне всё тот же профессор Уильяме, наш весьма практичный астроном.
- Капитан, - заговорил он, небрежно садясь на шаткий столик, который заменял мне конторку, - насколько я понимаю, нет никаких технических причин, которые принуждали бы нас первыми возвращаться на Землю?
- Никаких, - ответил я. - Речь идёт лишь о славе, богатстве и желании поскорее увидеть родных. Техническими эти причины не назовёшь. Мы можем остаться здесь ещё на год, только бы Земля нас снабжала. Но учтите: если вы это предложите, я охотно задушу вас.
- Зачем же на год! Те, кто останется, последуют за первым отрядом самое позднее через две-три недели. И все будут превозносить их самоотверженность, скромность и прочие качества этого рода.
- Плохое утешение тому, кто вернётся вторым.
- Верно. Требуется ещё что-то, чтобы оправдать такую жертву. Нечто более осязаемое.
- Согласен. Что вы предлагаете?
На переборке передо мной, между двумя красотками, которых мы стащили на "Годдарде", висел календарь. Красные крестики отмечали, сколько дней мы уже провели на Луне, большой вопросительный знак украшал число вылета первого корабля на Землю.
- Вот ответ. - Уильяме указал на календарь. - Понимаете, что будет, если мы поспешим вернуться? Хорошо, я объясню.
Он объяснил, и я готов был дать себе пинка за то, что не подумал об этом раньше.
На следующий день я сообщил о своём решении Ванденбергу и Краснину.
- Мы останемся и наведём чистоту, - сказал я. - Этого требует здравый смысл. "Годдард" намного вместительнее нашего корабля, он может взять лишних четыре человека, а мы только двоих, да и то будет тесновато. Летите первыми, Ван, избавим несколько человек от ожидания, зачем им без нужды изводиться.
- Это очень благородно с вашей стороны, - ответил Ванденберг. Конечно, нам хочется вернуться поскорей. И я согласен, ваше решение самое логичное, раз уж "Циолковский" вышел из строя. Но всё-таки вы приносите немалую жертву, мне неловко её принимать.
Я сделал небрежный жест рукой:
- Об этом не думайте. Лишь бы вы не присвоили себе всю славу, мы можем и подождать немного. И ведь мы останемся тут единоличными хозяевами, когда вы улетите на Землю.
Краснин смотрел на меня так внимательно, что я едва не отвёл глаза.
- Я не хочу показаться циничным, - сказал он, - но жизнь научила меня быть начеку, когда люди без веских оснований вдруг становятся непомерно щедрыми. Честно говоря, я не считаю ваши основания достаточно вескими. Признайтесь, вы что-то скрываете от нас?
- Ну хорошо, - вздохнул я. - Я-то надеялся, что нас хоть немного похвалят, но вас, видно, не убедишь, что у меня самые чистые побуждения. Основание есть, сейчас вы о нём услышите. Только прошу вас: пусть это будет между нами, к чему разочаровывать тех, кто ждёт на Земле. Нас считают благородными героями, отважными искателями знаний - пусть так и будет, это для всех же лучше.
Затем я достал свой календарь и объяснил Краснину и Ванденбергу то, что узнал от Уильямса. Они слушали сперва недоверчиво, потом сочувственно.
- Я и не подозревал, что дело обстоит так скверно, - сказал наконец Ванденберг.
- Американцы этого не знают, - печально ответил я. - Так или иначе, вот уже полвека у нас такой порядок, и не видно, чтобы лучше стало. Ну, моё предложение принято?
- Конечно. Нас это вполне устраивает. До следующей экспедиции Луна ваша.
Я вспомнил эти слова две недели спустя, глядя, как "Годдард" умчался к манящему диску Земли. Проводив всех американцев и - кроме двоих - всех русских, мы почувствовали себя довольно одиноко. Завидовали приёму, который оказали нашим товарищам, ревниво смотрели по телевидению триумфальные шествия в Москве и Нью-Йорке… А затем вернулись к работе, выжидая своего срока. Когда становилось очень уж тяжко, делали на клочках бумаги кое-какие расчёты, и тотчас к нам возвращалось хорошее настроение.
Красные крестики шагали по календарю, отмечая короткие земные дни, которые только подчёркивали длительность лунных суток. Но вот всё готово: сняты показания приборов, тщательно уложены все образцы и экспонаты. Ожили ревущие моторы, и на секунду мы ощутили тяжесть, которую мы вновь обретём на Земле. Быстро уходили вниз ставшие уже привычными суровые лунные ландшафты; ещё несколько секунд, и не различить всех тех сооружений и приборов, которые мы так старательно устанавливали и которые когда-нибудь пригодятся новым исследователям.
Мы летели домой. Летели в тесноте, но без приключений. Возле Третьей космической застали наполовину разобранный "Годдард"; оттуда нас быстро переправили в мир, который мы покинули семь месяцев назад.
Семь месяцев - решающая цифра, как справедливо подметил Уильяме. Мы провели на Луне больше половины финансового года; этот год для всех нас оказался самым прибыльным в жизни.
Конечно, рано или поздно эту космическую лазейку законопатят. Налоговое управление всё ещё доблестно сражается, но мы надёжно защищены пунктом 57 параграфа 8 "Закона об основных доходах" от 1972 года. Наши книги и статьи написаны на Луне, и, пока там не создали правительства, которое взыскало бы с нас подоходный налог, весь гонорар до последнего пенни - наш.
Если же окончательное решение будет не в нашу пользу… Что ж, остаётся ещё Марс.