Глава 4
Пространство вблизи орбиты Юпитера
Он лежал на чём-то мягком и упругом, нежившим тело. Это ощущение не было связано с невесомостью - он чувствовал, как поверхность прогибается под ним, чувствовал тяжесть рук и ног, и многолетний опыт подсказывал, что гравитация тут порядка восьми десятых "же". Странно! Последнее, что он помнил, это невыносимая тяжесть, боль и что-то ещё, что-то ужасное, непоправимое. Боли и тяжести сейчас не было, но смутная картина, маячившая где-то на задворках памяти, лишала покоя. Стиснув зубы, он прорывался сквозь туман забвения, пока пелена не разошлась. Он увидел.
Увидел корпус "Жаворонка" с сотнями дыр, увидел, как из рваных отверстий выходит воздух, как он клубится и превращается в белесые снежные хлопья…
Застонав от бессилия, Литвин открыл глаза.
Тёмный сферический купол парил в вышине. Его бездонная глубина скрадывала расстояние; казалось, тёмной поверхности можно коснуться руками, и в то же время Литвин понимал, что до неё далеко - пожалуй, метров десять. Он приподнялся на локте, поворочал головой, осматриваясь. Не тесная кабина "грифа", не кубрик на крейсере, не капитанский мостик, расцвеченный мерцанием экранов… Что же?
Помещение было просторным и напоминало конфигурацией гантелю или две овальные бутылки, соединённые горлышками. Он находился у задней, мягкой на ощупь стены, и в метре от него лежали Макнил и Коркоран. Увидев их, Литвин ощутил огромное облегчение. Здесь и сейчас они были всем - соратниками, друзьями, его экипажем, всем человечеством. Эби скорчилась, прижав колени к груди, Коркоран раскинул руки, но оба, кажется, дышали. Комбинезоны были целыми, и он не заметил на них следов крови.
От задней стены, плавно переходившей в потолочный купол, пространство сужалось к бутылочному горлышку, короткому и довольно широкому коридору; за ним, насколько Литвин мог разглядеть, была точно такая же камера. Что-то шевелилось в ней, какие-то смутные силуэты, на миг приковавшие его внимание. Не пытаясь к ним присмотреться, Литвин ощупал правой рукой левую, затем прикоснулся к ноге и рёбрам. Комбинезон в этих местах был пробит, и вокруг маленьких дырочек темнели засохшие кровяные пятна. Он закатал рукав, расстегнул комбинезон, но никаких следов на коже не заметил. Потом подполз к Рихарду и Эби, прислушался к их дыханию, нащупал сонную артерию у одного и у другой и решил, что с ними все в порядке. Пульс ровный, дыхание размеренное, глубокое; не обморок, а крепкий сон.
Чего-то, однако, не хватало. С минуту Литвин мучительно морщил лоб, разглядывал лица спящих, затем ткнул себя в грудь кулаком, погладил рыжие волосы Макнил, похлопал Коркорана по плечу и…
Рука повисла в воздухе. Родригес! Где Родригес?
Литвин ещё раз оглядел помещение. Родригеса не было.
Поднявшись, он заковылял к коридору.
Это был скорее проем пятиметровой ширины. Приблизившись, Литвин заметил, что его перегораживает мембрана, прозрачная, как хрусталь, и слегка мерцающая в падавшем снаружи свете. Источник его оставался непонятным, но отсек за мембраной был ярко освещён, как если бы где-то вверху включили мощные прожектора. Коснувшись ладонями преграды, Литвин почувствовал, как она прогибается под усилием, сделал ещё один маленький шаг и замер.
В том, другом отсеке находились трое. Несомненно, люди, решил он; взгляд метался по их фигурам и лицам, выхватывая приметы сходства, отыскивая черты подобия. Рослые, белокожие, с конечностями привычных пропорций и, кажется, пятипалые… Но лица такие, что не спутаешь ни с одной человеческой расой: у того, что стоял впереди, был слишком заострённый подбородок, слишком широко расставленные глаза и голубоватый оттенок белков, в которых терялась серая радужка. Нос почти европейских очертаний, но рисунок рта совсем иной: середина опущена, и центр верхней губы заходит за нижнюю, напоминая птичий клюв. Фигура этого создания, облачённого в трико, казалась тонкой, хрупкой, но изящной, и был он, несмотря на странные черты, красив. Такими, возможно, представляли эльфов: кожа почти фарфоровой белизны, длинные, тёмные, с заметной прозеленью волосы и загадочные глаза с исчезнувшими зрачками…
Пара, стоявшая позади, выглядела иначе. Безволосые, крепкие, с широкими физиономиями и будто стёртыми чертами, они были похожи, как братья-близнецы. Одежда тоже была другой - что-то наподобие доспеха, оставлявшего открытыми руки и ноги. На запястьях и под коленями - широкие гладкие браслеты, мощные мускулы бёдер и плеч, жёсткие рты, бесстрастные лица… Охранники, понял Литвин. Тот, первый, похож на эльфа, а эти словно тролли, и красавцами их никак не назовёшь. Но раса одна и та же - тот же оттенок кожных покровов и те же странные глаза, чей взгляд не удаётся уловить… Впрочем, стражи на него не смотрели, глядел их предводитель в облегающих одеждах.
Чувство нереальности происходящего на миг пронзило Литвина. Эти трое, стоявшие за экраном из упругой плёнки, родились не на Земле; лучи земного солнца не касались их снежно-белых лиц и тел, земной воздух не вливался в лёгкие, земные воды не утоляли жажды, зелень земных лесов не ласкала взоры. Возможно, они увидели свет на планете Арктура или звезды Барнарда, в мирах Проциона или Веги, Альтаира или Ригеля, по ту сторону мрака и холода, что тянется на световые годы… Но все же они оказались людьми, и это было так удивительно и так чудесно! Так радостно! Если, конечно, забыть о погибшем "Жаворонке", о Би Джее, Прицци, Шеврезе, Бондаренко, Зайделе, о юном Иштване Сабо и ста тридцати других покойных в чреве погибшего корабля.
Литвин о них помнил.
Хлопнув себя по груди, он выставил палец, затем показал на Рихарда и Эби и выставил ещё два. Добавил четвёртый, растопырил их и потряс ладонью перед мембраной.
- Нас было четверо, понимаешь! Где Родригес? Где?
В Байконурской школе читали Литвину курс ксенологии, и объяснялось в нём, как общаться с разумными муравьями, пауками, птицами и осьминогами. Но задача оказалась проще - он встретил не октоподов, не насекомых и птиц, а людей. Весьма вероятно, их психика и физиология не слишком отличались от обычных норм, и это давало основу для контакта. Хотя бы на языке жестов, который бывает временами понятнее и выразительнее слов: сжатый кулак - угроза, раскрытая ладонь - знак добрых намерений, а поза покорности - на коленях, со склонённой головой. Счёт на пальцах тоже был универсальным знаком, по крайней мере для гуманоидов.
Тролли-охранники не шевельнулись, а эльф, вытянув тонкую руку, показал вверх. Свет померк, купол над головой Литвина вдруг обрёл космическую глубину, явив знакомые созвездия, спутники Юпитера и саму огромную планету; чудилось, что белесый газовый шар с красной отметиной висит под потолком, вращаясь неторопливо и плавно. Издалека к нему приближался цилиндр, увешанный множеством прямоугольных конструкций, явно искусственное, но не земное сооружение. Затем Юпитер с сателлитами исчез, остались только звезды и чужой корабль, наконец и он пропал, окутавшись мерцающей завесой. К ней двигались пять серебристых искр: одна побольше и четыре совсем крохотные, соединённые в пары. "Жаворонок" с "грифами", сообразил Литвин.
Из мерцания, скрывавшего пришельца, протянулся световой пунктир, разбух на конце пузырём, поймал земные корабли и начал быстро сокращаться, точно щупальце, подтягивающее добычу. "Красная тревога! - мелькнуло в голове у Литвина. - В этот момент Би Джей объявил красную тревогу, затем ударили из свомов…" Будто подслушав его, шесть пятнышек оторвались от крейсера, слились и, развернувшись, тучей пали на мерцающий экран. Миллионы ледяных кристаллов, мчавшихся с огромной скоростью, могущих изрешетить броню… Завеса, что окутывала чужаков, отразила их, удвоив или утроив начальный импульс. Словно во сне, Литвин наблюдал, как выпущенный крейсером заряд ринулся обратно, накрыл "Жаворонок", задел краем две меньшие искры и растаял в пустоте. Последнее, что ему показали, было "грифом" с развороченной обшивкой; мёртвый пилот лежал в обрывках кокона, и перед его застывшим лицом кружились кровяные шарики.
Родригес… Не валяться ему на пляжах Акапулько, не разглядывать девичьи ножки…
Горло у Литвина перехватило. Стиснув кулаки, он попытался преодолеть невидимый барьер, сделал пару шагов, но мембрана отбросила его. Он закусил губы, уставился с ненавистью на эльфа и вдруг откинул голову. Под черепом творилось что-то странное. Боль? Пожалуй, нет… Давление? Тоже не похоже… Он обнаружил, что не имеет слов для описания этих ощущений - наверно, потому, что ни один человек такого не испытывал, и значит, возникшее чувство лежало за гранью человеческого опыта. Что-то чуждое стучалось и ломилось в его разум, мелькали какие-то смутные картины и, прорываясь сквозь гул, слышались звуки, но слух и зрение были тут явно ни при чём. "Лезет в мозги, ублюдок клювастый!" - внезапно дошло до Литвина. Пожалуй, в этом случае годилась обычная ментальная защита, некое усилие, монотонное и скучное, как осенний дождь. Он принялся рассчитывать ряд Фибоначчи, и непонятные ощущения исчезли.
Но что-то осталось, определённо осталось! Литвин не мог сказать наверняка, было ли это последствием прервавшейся мысленной связи или его собственными заключениями, но так или иначе он понимал, что оказался на межзвёздном корабле, что этот корабль огромен, и что создания, ведущие его в пространстве, подобны людям. Быть может, не во всём, но сходство в облике - факт очевидный и потому уже не радостный - скорее пугающий. Можно строить всякие гипотезы о том, как мыслит и чего желает разумный осьминог, но в случае людей имелось гораздо меньше вариантов. Собственно, два, и оба были описаны в древности: homo homini deus est, homo homini lupus est.
Какой предпочесть? Вернее, какой изберут эти эльфы и тролли?
Человек в трико коснулся груди обеими руками и резким щёлкающим голосом каркнул:
- Б’ино ф’ата. - Затем произнёс медленнее: - Бино фаата.
Название их расы, понял Литвин. Уверенность в истолковании услышанного была абсолютно иррациональной, и все же он почему-то знал, что не ошибся: ему сообщили не личное имя, а более общее понятие. Копируя жест чужака, он тоже приложил ладонь к груди и вымолвил:
- Землянин. - Потом показал на собеседника-эльфа и снова хлопнул по своему комбинезону: - Человек. Ты человек, я человек.
- Бино фаата, - повторил эльф, склонив голову и прижимая к себе левую руку. Правую он вытянул к Литвину, крутанул кистью, словно отталкивая что-то, и буркнул: - Бино тегари!
Затем повернулся и, сопровождаемый стражами, исчез в проходе.
Хмыкнув, Литвин покачал головой.
- Вот так братец по разуму… Значит, говоришь, ты бино фаата, а я - бино тегари! И общего у нас - как у орла с черепахой…
Услышав шорох за спиной, он обернулся. Макнил уже сидела, Коркоран лежал, но глаза его были открыты.
- Пол! Где мы, Пол?
Литвин пересёк каюту, отметив, что от мембраны до задней стены шестнадцать шагов, и опустился на колени рядом с Эби.
- Ты как, Абигайль, в порядке? - Девушка кивнула. - Рихард, слышишь меня? Очухался?
- Вполне. Куда нас занесло, командир?
- На чужой корабль. Там, - Литвин махнул в сторону коридора, - перегородка. Похоже на прозрачный синтален - тянется, но не пускает. Наверху, над нами, голографический проектор. Пока вы дремали, я фильм посмотрел. Их версию событий.
Губы Макнил дрогнули.
- "Жаворонок"?..
- Уничтожен. Их корабль прикрывает силовой экран, что-то вроде отражающего поля. Би Джей ударил из свомов, и оно отбросило заряд - мне кажется, с большей скоростью, чем начальная. Броню пробило… это я видел сам, ещё из "грифа"… - Литвин помотал головой, будто отгоняя жуткое видение. - Краем роя накрыло Родригеса… это они показали… Мне досталась мелочь - в руку, в ногу, в бок… И никаких следов! Вот, посмотрите! - Он задрал рукав комбинезона. - Что у вас?
- Похоже, ничего. - Макнил, сидевшая на пятках, уставилась взглядом в колени. - Я помню только тяжесть… наверное, пятнадцать "же"… Много, очень много… Я выпала в осадок. Почти сразу.
- И я, - кивнул Коркоран, массируя виски. - Не помню такого на тренажёрах. Даже кости затрещали!
- Верно, перебор, - подтвердил Литвин. - Поторопились они, когда тянули нас в свою лоханку. Ещё немного и были бы трупы вместо пленников. В нарушение Женевской конвенции… Но сомневаюсь, чтобы это их остановило.
Макнил вздрогнула, будто лишь сейчас осознав слова Литвина.
- Их? Они? Кто - они?
- Люди. В точности как мы, двуногие без перьев. Все на месте - уши, нос, глаза, даже брови есть. Внешность, конечно, экзотическая… Ну, увидите сами.
- Значит, люди… - мрачно протянул Коркоран. - Зацепили нас гравитационной удавкой, а мы в них из свомов… Ну, и они в нас… - Он расстегнул комбинезон, вытащил висевший на шее крестик и зашептал: - Господи, творец всемогущий, прими в царствие небесное душу Луиса Родригеса и всех остальных, с кем мы делили кров и пищу и странствовали среди миров, созданных волей твоей… Прости их грехи, ибо ты милосерд… Пусть им зачтётся, что пали они как воины, и если даже свершённое ими было ошибкой, прости и это. Подняли они руку на другие твои творения по неразумию своему, ибо страх перед неведомым в природе человека. Только ты не ошибаешься и знаешь, когда поднять меч и на кого опустить. Аминь!
- Аминь, - повторила Макнил. Она, как и австриец Коркоран, была католичкой.
Наступила тишина, но Литвину казалось, что слова молитвы ещё звучат в его ушах. Может, все не так уж плохо, подумалось ему. Может, гибель "Жаворонка" - трагическое недоразумение, результат того самого страха, о котором сказал Коркоран. Может, мы ошиблись, как и они… Доверие такая хрупкая штука! Годы нужны, чтобы его взрастить, а разрушить можно за секунду…
- Говоришь! - вдруг резко и внятно раскатилось под куполом. - Говоришь ещё! Говоришь много!
Литвин поднял глаза вверх. Под сферическим куполом что-то мерцало и кружилось, превращаясь в огромную голову с разинутым ртом. Лицо было странное - черты Коркорана и Макнил смешались в нём с его собственными.
- Слушают нас, хотят язык освоить, - промолвил Рихард. - Шустрые ребята! Пожалуй, лучше…
Он приложил палец к губам, и Эби с Литвиным кивнули. Больше ни слова на русском и немецком! Для Литвина это было нетрудно - привычка общаться на английском, официальном языке флота, стала за много лет естественной.
Какое-то воспоминание тревожило его. Машинальным жестом коснувшись виска, он пробормотал:
- Они называют себя бино фаата. И, кажется, владеют третьей сигнальной…
- Телепатия? - Макнил нахмурилась.
- Нет, не чтение мыслей, скорее ментальная связь. Но с нами не очень получается - во всяком случае, со мной. Можно блокировать. Таблица умножения вполне годится.
- Любопытно, - сказал Коркоран. - Ментальная связь, межзвёздный привод, и это поле, что оттолкнуло рой… наши локаторы, наконец… мы ведь их не видели - ни в оптике, ни на экранах… Похоже, нас обставили по всем статьям! Лучше бы с ними не ссориться. Как ты полагаешь, Пол?
- Это как получится, - откликнулся Литвин, не в силах изгнать из памяти картину гибнущего "Жаворонка". Он глубоко вздохнул. Воздух казался прохладным и свежим, будто в горах, где-нибудь на высоте километра. Ещё одно свидетельство того, что Земля была для чужаков самым подходящим местом.
Они обсудили эту мысль, потом Макнил запрокинула голову и уставилась в потолочный купол.
- Эй, вы слышите меня? Нам нужна вода… Вода, пища и устройства для дефекации.
- Повторить! Ещё слова! Много слова! - прозвучало сверху. Макнил повторила.
- У нашей рыжей практический американский ум, - с улыбкой заметил Коркоран.
- Просто уже терпеть не могу, - буркнула девушка, глядя, как под куполом разворачиваются цветные картинки. Инструкции были просты и понятны: в каждой из боковых стен имелись помещения, скрытые мембранами; слева - удобства, справа - пищеблок с низким восьмиугольным столиком. Заглянув в левую каморку и подивившись на причудливые формы утилизатора, они направились к столу. В его полупрозрачной крышке мерцали серебряные искорки, летевшие из середины, где светился рисунок, похожий на панцирь черепахи.
- Здесь активатор. - Макнил поднесла к черепахе ладонь. - Сейчас эта штука заработает. Раз, два…
Голографическое изображение блюда с сероватой массой возникло над столом. Масса слабо шевелилась.
- По-моему, червяки, - сказал Коркоран. - Здоровые! С палец будут!
Макнил брезгливо поджала губы:
- Не для меня. Эту дрянь я есть не стану.
Её рука вновь протянулась над столом, и серая масса исчезла, сменившись голограммой вазы с розовыми шариками.
- Икра. Только большая, от лягушек величиной с корову, - прокомментировал Коркоран. - Я бы съел, но не уверен, что это нам подходит. С нашим обменом веществ и эмбриогенезом.
- Меня они вылечили, значит, с биохимией разобрались. - Литвин шлёпнул по столу, и ёмкость с шариками всплыла из отверстия в центре. Он взял один, раскусил и одобрительно хмыкнул: - Плод или какая-то ягода, на виноград похоже, только без кожуры… Вкусно! Попробуй, Абигайль! Такое у вас в Калифорнии не растёт.
- Я не из Калифорнии, я из Огайо, - сообщила Макнил и деловито принялась за еду.
Когда ваза с плодами опустела, воздух в отсеке стал заволакивать туман, сочившийся, казалось, прямо сквозь стены. Он пах чем-то знакомым и приятным, то ли свежей весенней листвой, то ли яблоневым цветом, и, вдохнув его, Литвин перенёсся на берег Днепра, под крепостную башню, куда в былые годы бегал с удочкой. Голова его свесилась на грудь, веки начали смыкаться, но, покорствуя дремоте, он ещё успел заметить, как Эби медленно валится на Рихарда. Они уснули прямо у стола: мужчины сидели, опираясь на мягкую обшивку стены, девушка лежала, прижавшись щекой к бедру Коркорана.
Запах исчез. Высокий тонкий человек в облегающей одежде прошёл через входную мембрану, за ним последовал другой, широкоплечий, мощный, с браслетами на руках и ногах. Появившийся первым был стар; губы его сильно обвисли, напоминая уже не птичий клюв, а хобот, морщины сбегали по щекам, а цвет волос был тусклым и зеленоватым, как увядающая трава. Но, невзирая на эти явные признаки возраста, он двигался с грацией юноши.