Утром следующего дня старый ведун поднял Дмитрия действительно очень рано. И позвал за собой к реке. На улице было прохладно, и поэтому Дмитрий зябко поежился. Река протекала тут же, рядом, под горкой - неширокая, но с довольно быстрым течением. Протирая глаза и отчаянно зевая, он подошел к уже стоявшему на кромке воды ведуну и, следуя его примеру, стал умываться. Холодная вода быстро прогнала сонливость, и Дмитрий уже начал разгибаться, когда умывшийся раньше Мирослав совершенно неожиданно толкнул его. И движение это было настолько стремительным и точным, что Дмитрий никак не успел на него среагировать. Он даже и самого движения не заметил! И, подняв кучу брызг, рухнул в воду.
Когда Пелагея показывала ему некоторые упражнения, он видел, как она может двигаться - так быстро, что глаз не видел самого перемещения - ведунья просто словно бы возникала из пустоты то тут, то там… Да и самому ему удалось освоить движения столь быстрые, что те же нападавшие на него разбойники ничего не успевали с ним сделать. Но в лице Мирослава Дмитрий столкнулся с чем-то качественно иным.
Он резко вскочил, поднимаясь из холодной воды, и вышел на берег уже с настроем на бой. И сразу же отметил - обида и недоумение поднялись в его душе. За что, почему ведун так с ним обошелся?
А тот, как ни в чем не бывало, повернувшись спиной, уже шел обратно к избе, будто больше и не интересуясь Дмитрием. И ему не оставалось ничего иного, как, смирив гордость, пойти вслед за Мирославом.
После прошедшего в полном молчании завтрака, во время которого Дмитрий продолжал дрожать, потому что никак не мог согреться после купания в холодной речке, Мирослав впервые за все утро заговорил:
- Ты сейчас думаешь, наверное - ну зачем я только приперся в такую даль к этому выжившему из ума старику? Думаешь ведь? Можешь не отвечать… Но ты не прав. Просто я очень зримо показал тебе, что воинская наука тоже имеет смысл.
- Какой смысл? Умение защитить себя? Так ведь если не становиться бродячим знахарем, то это не очень-то и нужно! - не выдержал Дмитрий.
Мирослав молчал, по - видимому, не собираясь ничего объяснять. Это его молчание стало последней каплей. Весь трудный и опасный год пути вдруг прошел перед глазами Дмитрия. Год, который он мог и не пережить! И во имя чего? Дмитрий не успел опомниться, как назревшая в душе обида вырвалась наружу:
- Да, ты прав, я шел сюда учиться у мудрейшего знахаря, а встретил… Встретил выжившего из ума старика! Я ухожу! Лучше уж я буду сам учиться, чем потакать безумным выходкам некогда великого лекаря.
- Что ж, раз решил, уходи, - спокойно, с улыбкой ответил Мирослав. - Но только подумай сначала - может ли быть хорошим лекарем тот, кто сам слаб здоровьем и не может вылечить даже себя? И может ли быть лекарем тот, кто не знает особенностей токов внутренней силы? Подумай над этими вопросами - и можешь идти. Я никого силой не держу.
Сказав это, старый ведун встал из - за стола, подошел к полкам с книгами и стал там что-то искать. А Дмитрий, раздосадованный, злой, будучи на сей раз не в состоянии овладеть собой, вышел из дома и, сев во дворе на колоде для рубки дров, задумался.
Старик, конечно, сумасброд. Но в сказанных им словах Дмитрий почувствовал какой-то важный смысл. Если он уйдет прямо сейчас, не поняв, что же именно хотел сказать ему этот странный старик, то получится, будто тот прав. А Дмитрий - нет. Если же удастся понять смысл сказанных стариком слов, то тогда Дмитрий уйдет с сознанием того, что он не хуже сумасшедшего ведуна понимает, что нужно делать, чтобы стать настоящим знахарем. И, глядя на стоявшее над вершинами деревьев солнце, Дмитрий задумался.
Он сидел так минут пять. А потом хлопнул себя руками по коленям, встал и пошел обратно в дом.
Войдя, он застал Мирослава читающим какой-то древний фолиант. Потоптавшись у входа, парень, наконец, выдавил из себя слова:
- Хороший лекарь должен и сам быть здоров, и уметь ощущать то, что происходит в теле и душе тех, кого он лечит. А для этого сначала надо научиться чувствовать и осознавать это в себе самом. И воинские упражнения этому учат. Я верно понял?
- Почти, - ответил, оторвав взгляд от книги, Мирослав. - Есть и другие способы познать себя и содержать в порядке свои тело, разум и душу. Но лично тебе действительно больше всего для этой цели подходят именно занятия боевыми искусствами. Пелагея правильно это почувствовала. Но есть от этих занятий еще и кое - какая другая польза. Да только до этого ты сам дойти должен. Если это тебе скажу я, то ты мне просто не поверишь. Потому что у тебя вообще нет опыта переживания подобных ощущений. А значит, ты их и представить себе не сможешь. Ну так что, пойдешь или останешься у меня?
- Останусь.
- Ну а раз так, то пошли со мной. Дам я тебе первый урок.
С этими словами Мирослав двинулся в сторону леса, и Дмитрий пошел следом.
Они углубились в чащу, выйдя к странной поляне - вокруг нее росли двенадцать могучих дубов, которых Дмитрий в местных лесах за время путешествия почти и не встречал. И было в этой поляне еще что-то необычное, чего Дмитрий так сразу не осознал. Словно почувствовав его удивление, Мирослав указал на дубы и сказал:
- Я сам их высадил и ухаживал за ними, берег от заморозков. Кроме того, в этом месте почва теплая. Здесь близко к поверхности подходят теплые воды.
- Теплые воды? Здесь? Откуда?
- Из глубин земли. И это мы тоже используем в твоем учении, но позже. А пока начнем урок. Скажи мне, каких животных ты знаешь?
- Ну - у, медведь, лось, рысь, волк, росомаха, заяц, белка, соболь, уж, гадюка, лягушка…
- Стой, стой. Хватит пока тех, кто живет на земле. А в небе и в воде?
- Ну, ерш, сом, налим, щука, ястреб, коршун, соловей, сова…
- Так, ладно. А пока ты добирался до меня, ты никаких неизвестных тебе зверей не встречал?
- В одной харчевне у хозяина жил маленький зверек, похожий на человечка. Уморительные у него ужимки. Хозяин говорил, что купил его у проезжего купца из дальней страны. И еще хозяин рассказывал, что тот купец говорил про огромных тварей, живущих в реках и озерах на юге его страны. Они одеты в толстую чешуйчатую шкуру, у них огромные зубы, маленькие лапы и страшный хвост, ударом которого можно сломать ноги человеку. Звери эти плавают в воде как рыбы, и по суше тоже могут двигаться, правда, не долго.
- Угу… Ну что ж, хорошо. А скажи-ка мне теперь, рассказывала ли тебе Пелагея что - нибудь про воинские ухватки, которые подражают звериным?
- Не только говорила, а и учила. Медвежьему, волчьему, соколиному и гадючьему бою.
- Хорошо. А как ты сам думаешь - что главное в этих боевых приемах?
- Ну, понять, как тот или другой зверь двигается, как бьет, как уворачивается. И самому так двигаться.
- Но ты же не лось и не медведь. Зубов, когтей, копыт и рогов у тебя нет. Как же ты можешь так же двигаться и бить?
- Ну, я имел в виду, что надо двигаться похоже.
- Эх - хо - хо… А что Пелагея-то тебе говорила?
- Что надо стараться почувствовать, как у зверя его внутренняя сила движется и изливается наружу и как ведет себя в бою его истинная сущность. И заставляла за разными зверями и даже за рыбами наблюдать. Да только, сколько я за ними не смотрел, а толком осознать токи их внутренних сил так и не смог. Очень уж они другие, не такие, как мы.
- Ну ладно. Вот с этого мы с тобой и начнем - будешь учиться чувствовать токи силы у животных. А для этого тебе надо сначала самому научиться чувствовать и видеть мир так же, как те, кому ты будешь подражать.
- А как это? Мирослав, ты же сам говорил только что, что я же не зверь, не птица и не рыба.
- Да, говорил. Да только по Промыслу Изначальных Родителей есть в нас, людях, память глубинная не только обо всех предках наших среди людей, но и о звериных наших предках тоже. Вот я тебя и научу память эту пробуждать. Ну а прежде чем начнем, попробуй догадаться, чем это полезно лекарю?
Дмитрий задумался. Ответ пришел ему в голову довольно быстро:
- Если уж я смогу даже у зверей их токи внутренних сил ощущать, то уж нарушения в токах сил у человека и подавно почувствую, даже малейшие. А значит, и зарождение болезней смогу распознавать раньше!
- Молодец. Да только это не все. Звери ведь тоже болеют и лечатся. И если ты их силы чувствовать научишься, то сможешь многие их способы лечиться понять - какие движения делать, какие корешки и травки есть, и когда. И вообще, запомни - научишься чувствовать внутреннюю суть живых ли, неживых ли вещей - и они тебе сами о многом расскажут. И посоветуют. Только надо уметь их слышать. Ну а теперь выпей-ка вот это, - и Мирослав протянул Дмитрию небольшую бутылочку, которую достал из - за пазухи своей душегрейки.
Дмитрий с трудом открыл обмазанную смолой плотно пригнанную деревянную пробку и понюхал содержимое. Запах был странный. Резко выдохнув, Дмитрий вылил в рот сразу всю находившуюся в бутылочке жидкость. Сглотнул. Сначала ничего не происходило. Потом вдруг резко обострились сразу все чувства. И сразу вслед за этим нахлынула слабость. Охнув, Дмитрий на подгибающихся ногах подошел к ближайшему из дубов и сел, прислонившись к нему спиной. Перед глазами все плыло, и голос Мирослава доносился словно издали:
- Постарайся четко представить себе любого зверя или птицу, которые тебе нравятся. И пожелай им стать. Воплотиться в него.
И когда сознание уже совсем угасало, перед внутренним взором Дмитрий вдруг появился образ парящего в голубом небе сокола. А в следующий миг он осознал, что видит землю с высоты. Видит совсем иначе, чем человек.
Вдруг он ощутил, что летит! Он был соколом! Его память и сознание жили сейчас в теле гордой могучей птицы.
Едва справившись с восхищением, свыкнувшись с восторгом полета, Дмитрий вспомнил, что должен постараться прочувствовать и запомнить, как двигается, что чувствует, и как ощущает мир сокол. Но едва он начал пытаться это все замечать и анализировать, как тотчас же стал падать!
В ужасе он что было сил замахал крыльями, но от этого падение не прекратилось, а тело сокола лишь закрутилось, завертелось в воздухе. И вращение это становилось все быстрее, как ни пытался сокол выправиться, удержаться. Земля стремительно приближалась!
И тут какое-то внутреннее чутье подсказало Дмитрию, что нужно делать. Он отстранил свое сознание от сознания птицы. Теперь Дмитрий был одновременно и самим собой, и соколом. Он словно со стороны смотрел на самого себя в теле сокола, и именно это отстраненное внимание позволило ему восстановить контроль над ситуацией.
Сокола уже не тащила за собой невидимая воронка, не заставляла стремительно вращаться, падая на землю. Он выровнял падение, а потом несколькими уверенными взмахами крыльев перевел тело в полет. И стал набирать высоту. Дмитрий, словно затаившись в разуме и теле птицы, лишь наблюдал за внутренними ощущениями самого сокола, не делая больше попыток вмешиваться.
Он летал и летал, наслаждаясь полетом и своей властью над ощущениями в теле сокола. Так продолжалось довольно долго. С высоты полета прекрасно просматривалась земля. Внизу проплывали деревья, поля, струилась змейкою река… Кажется, он удалился довольно далеко от поляны с дубами, но это его мало беспокоило. Он обрел полный покой и уверенность. Состояние раздвоенности, когда он был одновременно и Дмитрием, и соколом, оказалось очень приятным, и чтобы поддерживать это состояние, теперь не требовалось почти никаких усилий.
Он не успел опомниться, как сокол камнем упал вниз - и тут же взмыл в воздух, держа в цепких лапах едва трепыхающуюся обезумевшую от ужаса полевую мышь. И в этот миг Дмитрий осознал, что уже легко следует всем соколиным повадкам! Приземлившись на большой валун и растерзав добычу клювом, он - сокол вволю полакомился мясом. В человеческом теле один вид такого пиршества вызвал бы у него отвращение. Но сейчас свои аппетиты удовлетворял не он, не Дмитрий - это делал сокол, а человек лишь смотрел на это со стороны, одновременно ощущая все, что испытывал сокол. Это были чувства, для которых в человеческом языке и слова то не всегда найдутся, а в ощущениях сопровождающих действия сокола потоков энергии и вовсе не было ничего общего с тем, что мог бы испытать человек. Поэтому та часть единой сущности человека и сокола, которая продолжала быть Дмитрием, смутно ощутила, что он получает какой-то бесценный опыт, доступный лишь единицам из людей.
Снова взмыв в воздух, сокол почувствовал, что недостаточно насытился. Еще какое-то время он парил кругами над поляной, словно чего-то выжидая. И дождался - на поляну выскочила и опрометчиво побежала через нее довольно крупная лисица! Снова падение камнем вниз - когти впились в теплую бьющуюся плоть… Да, это оказалось гораздо сложнее, чем победить мышь! Лисица сопротивлялась. Она цеплялась за жизнь всеми своими четырьмя лапами и зубастой пастью, пытаясь извернуться, чтобы перегрызть горло соколу. Дмитрий сполна ощутил, как бьется с лисицей сокол, как изо всех сил пытается поразить жизненно важные места лисицы клювом и ударами когтистых лап, как бьет концами крыльев про глазам, отскакивая в воздух всякий раз, когда рыжая хищница пытается контратаковать. Главное было - измотать добычу, лишить ее сил, не дав ей уйти и достичь спасительной кромки леса. Дмитрий ощущал, как напрягаются его (он уже ощущал их именно как свои части тела) крылья и лапы, стремящиеся вырвать из тела лисы кусок за куском…
Сокол победил. Лисица обмякла и затихла. И вот тут хищная птица устроила настоящее пиршество. А, насытившись, снова взмыла в небо, чтобы парить высоко - высоко, наслаждаясь восхитительным чувством полета!
И вдруг все потемнело перед глазами-то ли у сокола, то ли уже у Дмитрия… Мир вокруг поплыл, а потом начал стремительно распадаться на куски…
Дмитрий очнулся там же, где и был - на поляне, возле большого дуба. Открыл глаза. Попытался подвигать руками и ногами, потянулся. Руки, ноги - все было на месте. Он снова оказался в человеческом теле. И тут его вдруг поразила догадка. Неужели на самом деле ничего этого не было - ни полета, ни мыши, ни лисицы, ни угрозы падения, ни торжествующего величественного парения над землей? Неужели все это ему лишь померещилось под воздействием Мирославова напитка? Померещилось, почудилось! А на самом он так и сидел здесь, под дубом…
Вдруг он снова вспомнил ощущение полета, и каждая жилка, каждый нерв в его теле отозвались - его тело помнило этот полет, в теле было знание о том, что это такое - парение высоко в небе. И помнило оно также, как текла жива в теле сокола во время сражения! Нет, не померещилось ему это… Это было, было на самом деле. Он был соколом! Теперь это не вызывало у него никаких сомнений.
Дмитрий встал, еще раз потянулся всем телом, разминая затекшие мышцы. Затем он сделал несколько шагов - как будто заново учился ходить, проверял, как хорошо он умеет это делать. Несколько раз глубоко вдохнув, он вдруг осознал: когда он был соколом, то дышал совсем иначе. Этот переход в ощущениях тела - от соколиных обратно к человеческим - был очень непривычным и необычным состоянием. Его человеческое тело помнило ощущения тела соколиного, и он мог по своей воле как вернуться к ощущениям сокола, так и снова перейти в человеческое восприятие мира.
Оглядевшись, Дмитрий понял, что Мирослава на поляне нет. И судя по положению солнца, пробыл здесь Дмитрий никак не меньше половины дня.
Подходя к избе, он еще издали увидел старого ведуна. Тот выполнял какие-то медленные, плавные движения, непрерывно перетекающие одно в другое так, словно все они были единым движением, только очень длинным и растянутым во времени. Со стороны казалось, что Мирослав словно плавает в воздухе. Дмитрий застыл, завороженный этим зрелищем, в котором было столько красоты и силы. Такого Пелагея ему не показывала!
Мирослав никак не отреагировал на возвращение Дмитрия, и тот присел на своем любимом месте - колоде для рубки дров, чтобы с интересом и восторгом продолжить наблюдать за занятиями старика. Ведун еще некоторое время занимался, а затем вскинул обе руки вверх и произнес трижды: "Слава Творцу!" После еще некоторое время постоял неподвижно с закрытыми глазами, словно всматриваясь и вслушиваясь к чему-то внутри себя. И, наконец, шумно выдохнув, посмотрел на Дмитрия и спросил:
- Ну что, кем ты был сегодня?
Дмитрию очень хотелось расспросить Мирослава, что это такое он делал. Но вопрос прозвучал так неожиданно, что он непроизвольно сразу ответил:
- Соколом.
- И как оно? - продолжал расспросы старик.
- Сначала чуть не разбился.
- Сам захотел крыльями помахать, небось?
- Ну да.
- Ладно. Потом расскажешь, если захочешь. Ощущения-то запомнил?
- Кажется, да.
- Ну и славно. Пошли, поедим. А вечерком будешь отрабатывать известные тебе движения "соколиного боя", только на этот раз постараешься во время их выполнения ощутить себя соколом. Вспомнишь все, что осознал сегодня и постараешься достичь того, чтобы ощущения во время движения стали как можно ближе к тем, которые у тебя были в теле сокола. Ну ладно, пошли в дом.
Прошло уже четыре месяца, как Дмитрий пришел к Мирославу. Осень все больше вступала в свои права - дни стали короткими, а ветра холодными. Дмитрий за это время в совершенстве освоил соколиный, медвежий, волчий, заячий и лосиный бой. Мирослав был доволен учеником. А тот уже и забыл, что мог думать о воинском искусстве как о чем-то лишнем и не интересном. Впрочем, то, чему его учил ведун, и не было собственно воинским искусством.
Сегодня Дмитрий с радостью ждал следующего урока. Но Мирослав повел его не к заповедным дубам, а в сени своей же избы. И, подведя к углу, спросил:
- Что видишь?
Уже приученный внимательно наблюдать за всем, что его окружает, Дмитрий и сейчас со всем тщанием осмотрел угол. И стал перечислять:
- Мох кое-где вылез, топорище старое лежит, посохи наши боевые стоят, паутина под потолком, а на полу стрекоза дохлая лежит.
- Хватит. Потому что для тебя сегодня важен именно паук. В него воплотишься. А это посложнее будет, чем все, чем ты до этого занимался.
- Почему? Разве летать проще, чем паутину плести?
- Ох, учу я тебя, учу, а ты как был дурнем, так и остался! Сколько у паука ног?
- Шесть.
- Балда. Это у стрекозы и кузнечика шесть, а у паука восемь.
- Ну и что? Шесть, восемь - какая разница.
- Не понял еще. Ладно. А сколько у птицы ног и у зайца?
- У птицы две, у зайца четыре.
- Ну?! Нет, зря я на тебя время трачу! Сам посуди - до сих пор ты воплощался в тех животных, у которых четыре конечности. У человека их тоже четыре. И не столь уж важно, что у птицы две из них крылья, что заяц или волк бегают сразу на всех четырех лапах, а человек ходит только на двух ногах. А у паука-то этих конечностей - восемь! Да еще и глаза у насекомых по - другому устроены. К тому же, заметь, для насекомых, как существ маленьких, время течет гораздо быстрее. Поэтому все ощущения во время воплощения в них для твоего восприятия и разума будут гораздо более непривычными. Так что на этот раз я за тобой присмотрю, а то, упаси тебя Изначальные Предки, еще умом повредишься. Хотя и не велик он у тебя, а все ж неприятность. А еще может в теле течение силы нарушиться. Ладно, давай минут пять посмотри на паука и обратно в горницу приходи.