Советский период
Александр Галич родился 19 октября 1918 года в Ека- теринославе. Вообще-то он родился 20 октября, но дядя Галича, известный литературовед-пушкинист Самуил Гинзбург, очень почитал день лицейского братства, и день рождения маленького Александра стали отмечать 19 октября, а уже потом эта дата утвердилась во всех справочниках и энциклопедиях.
Во втором томе "Литературной энциклопедии" (1964) о Галиче написано так: "…рус. сов. драматург. Автор пьес "Улица мальчиков" (1946), "Вас вызывает Таймыр" (в соав. с К. Исаевым, 1948), "Пути, которые мы выбираем" (1954; др. назв. "Под счастливой звездой"), "Походный марш" ("За час до рассвета", 1957), "Пароход зовут "Орленок" (1958) и др. Г. написал также сценарии кинофильмов "Верные друзья" (совм. с К. Исаевым, режиссер М. Калатозов), "На семи ветрах" (режиссер С. Ростоцкий) и др. Комедиям Г. свойственны романтич. приподнятость, лиризм, юмор. Г. – автор популярных песен о молодежи".
Итак, романтическая приподнятость. Одну из песен Галича, "До свиданья, мама, не горюй!..", пела вся страна. То есть первоначальный настрой: "главное, ребята, сердцем не стареть…" Так всех нас воспитывали. Таким романтически настроенным юношей был и Галич и поэтому без особых осложнений вписался в интерьер советской жизни. Его ранние стихи заметил и похвалил Эдуард Багрицкий в "Комсомольской правде", а первая публикация была в "Пионерской правде".
В конце 30-х годов Галич одновременно учился в двух вузах – в Литературном институте и на актерском факультете Студии Станиславского. "Перед весенними экзаменами, – вспоминает Галич в автобиографической повести "Генеральная репетиция", – меня остановил Павел Иванович Новицкий, литературовед и театральный критик, который и в институте, и в Студии читал историю русского театра, – и характерным своим ворчливым тоном сказал:
– На тебя, братец, смотреть противно – кожа да кости! Так нельзя… Ты уж выбери что-нибудь одно…
Помолчав, он еще более ворчливо добавил:
– Если будешь писать – будешь писать… А тут все- таки Леонидов, Станиславский – смотри на них, пока они живы!
И я бросил институт и выбрал Студию".
Любопытно: на экзаменационном листе Галича председатель приемной комиссии народный артист СССР Леонид Леонидов вывел: "Принять. Артистом не будет, но кем-нибудь обязательно станет".
И все же, прежде чем стать драматургом и поэтом, Галич немного поактерствовал.
"Впервые я увидела 22-летнего Сашу Галича (тогда еще Гинзбурга) в 1941 году перед войной в нашумевшем спектакле "Город на заре". Он играл одну из главных ролей – комсорга строительства ортодокса Борщаговского, превратившего молодежную стройку в концлагерь", – вспоминает Марина Строева, нынешний доктор искусствоведения.
Дальше – фронтовой театр. Параллельно актерство и сочинительство. Знаменитый Александр Таиров заметил молодого драматурга и хотел поставить его пьесу "За час до рассвета", но театр был разогнан, и эту пьесу позднее поставил Николай Охлопков.
В 1948 году в Театре сатиры с триумфом прошла лирическая и вместе с тем блещущая остроумием комедия Галича "Вас вызывает Таймыр". Знакомые то и дело звонили по телефону и, шутя, говорили: "Вас вызывает Таймыр".
В конце 40-х – начале 50-х годов Галич был на пике популярности. Ему хорошо писалось и хорошо пелось (он давно дружил с гитарой). Его пьесы шли во многих театрах Москвы, художественные ленты и мультфильмы по его сценариям демонстрировались на экране, от "Трижды воскресшего" до мультяшки "Упрямое тесто".
Галич – член двух творческих союзов: писателей и кинематографистов. Его печатают, ставят, читают, смотрят, любят. Он нарасхват. Он почти всем нравится – "высокий, черноглазый, усатый, какой-то гаскон- ский" (Ольга Кучкина). Эдакий советский мушкетер, только вместо шпаги – перо и гитара. И вдруг…
Антисоветский период
Нам сосиски и горчицу -
Остальное при себе,
В жизни может все случиться -
Может "А", а может "Б"…
Александр Галич
Вдруг случилось невероятное: Галич променял сытую, красивую, благополучную жизнь на тревоги и хлопоты. Неожиданно для многих он бросил смертельный вызов власти, казавшейся тогда монолитной и неодолимой. Перестал сочинять фальшиво светлые комедии и сценарии про советскую действительность и запел о своем народе и о своей стране чистую правду. На фоне официальной лжи она звучала резко и громко.
Старики управляют миром,
Суетятся, как злые мыши.
Им, по справке, выданной МИДом,
От семидесяти – и выше.
Откружили в боях и вальсах,
Отмолили годам продленье…
И в сведенных подагрой пальцах
Держат крепко бразды правленья…
С годами к Галичу пришло понимание и прозрение, что это за власть и какова ей истинная цена. "К чиновной хитрости, к ничтожному их цинизму я уже давно успел притерпеться, – признавался Галич. – Я высидел сотни часов на прокуренных до сизости заседаниях – где говорились высокие слова и обделывались мелкие делишки…"
Но чаша переполнилась, и Галич решительно порвал со своей ролью, как он сам выразился, "благополучного сценариста, благополучного драматурга, благополучного советского холуя. Я понял, что я так больше не могу, что я должен наконец-то заговорить в полный голос, заговорить правду".
Чиновники, партбоссы и прочие вершители человеческих судеб стали объектами его яростной сатиры ("…что у папаши ее пайки цековские, а по праздникам кино с Целиковского…"). А еще он ненавидел богачей, первачей, палачей…
Пусть другие кричат от отчаянья,
От обиды, от боли, от голода!
Мы-то знаем – доходней молчанье,
Потому что молчание – золото.
Вот так просто попасть в богачи,
Вот так просто попасть в первачи,
Вот так просто попасть в палачи:
Промолчи, промолчи, промолчи! –
так Галич язвил и одновременно сокрушался в своем "Старательском вальске". В балладе "Ночной разговор в вагоне-ресторане" Галич сочно представляет историческую картину разоблачения культа личности:
Заявился к нам в барак
"Кум" со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно…
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово – и поест,
Морда вся в апатии.
"Состоялся, дескать, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения".
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
"Оказался наш Отец
Не Отцом, а сукою…
Полный в общем ататуй,
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции!.."
Галич пел про зеков, про лагеря. Его спрашивали: "Александр Аркадьевич, ну не может быть, чтобы вы не сидели в лагере?"
Нет, не сидел, но явственно видел и ощущал, что лагерь был не только в Магадане, лагерь был везде, повсеместно, в том числе и в Москве, всюду, где попирались человеческие свободы, где правили бал палачи.
Он иронизировал. Шутил. Но становилось "от шуточек этих зябко", как говорил персонаж одной из его песен.
Несомненно, в Галиче был определенный заряд ненависти, но было в нем и другое, что подметил премудрый академик Дмитрий Лихачев: "Он не злой был… он был больной страданиями народа".
Галич четко различал, что Власть и Россия – не одно и то же. Власть – надутая, чванливая, наглая и без конца и края помпадурствующая. А Россия – бедная, затюканная, исстрадавшаяся людская масса, которая всем бедам и напастям противопоставляет свои маленькие радости, для нее "готовит харчи Нарпит":
Получил персональную пенсию,
Завернул на часок в "поплавок"…
Или знаменитое:
Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
А я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило…
Другой вариант:
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!..
И вообще "полстраны сидит в кабаках". Ну а "шизофреники вяжут веники".
Ах, у психов жизнь –
Так бы жил любой!
Хочешь – спать ложись,
Хочешь – песни пой.
Предоставлено
Им вроде литера –
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!..
Это нынешнему поколению покажется, возможно, странным, что вот-де Галич надрывался, как и Высоцкий, пел и кричал правду, ну, мол, и что?! Сегодня все кричат. Стучат касками. Ложатся на рельсы. Бьются за свои зарплаты и пенсии. Сегодня крик недовольства и правды – рядовое явление. А тогда, в золотые годы социализма и КГБ, молви одно неосторожное словечко – и сразу каюк. Поэтому в те времена мало кто отваживался на критику, в основном все держали фигу в кармане, интеллигенты выпускали пар на кухнях, люди искусства и литературы отводили душу в подтекстах, намеках и аллюзиях. Сколько тогда было храбрых? Да считанные по пальцам единицы (Солженицын, генерал Григоренко да еще несколько имен). Среди этих смельчаков был Александр Галич со своим советом: "Спрашивайте, мальчики, спрашивайте!.."
Идут мимо нас поколенья,
Проходят и машут рукой.
Презренье, презренье, презренье
Дают нам, как новое зренье
И пропуск в грядущий покой…
Александр Галич был опасен царям и псарям социализма, ведь он не хотел жить в неволе и декларировал:
Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю свободу
И – свистите во все свистки!
Сначала власти терпели, скрипели зубами, позволяли выступать – подальше от столицы, в академгородках. Галич там выступал с неизменным успехом. В 1968 году на фестивале песни в Новосибирске ему вручили серебряную копию пера Пушкина и почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, где было написано: "Ваше творчество предвосхищает и подготавливает грядущее нашей Родины… и мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством".
Песни
В Советской России было три великих барда: Булат Окуджава, Владимир Высоцкий и Александр Галич. Все три разные, но все замечательные. Тихий и интеллигентный Булат, рвущий душу и гитару Высоцкий, ироничный и язвительный Галич. Но, пожалуй, из всех троих Галич ближе всего к высокой литературе, к настоящей словесности. Песни Галича – явление изначально литературное. В своих песнях-балладах он использовал широкий спектр лексических средств, от возвышенно-торжественных слов до грубо-просторечных ("никаких вы не знали фортелей…").
"Его поэзия отличалась такой остротой содержания, таким напряжением гражданского пафоса, – свидетельствовала писательница И. Грекова, – что действовала ошеломляюще".
Карусель городов и гостиниц.
Запах грима и пыль париков…
Я кружу, как подбитый эсминец,
Вдалеке от родных берегов…
("Старый принц")
А последний шарманщик – "обломок империи"
Все пылил перед Томкой павлиньими перьями,
Он выламывал, шкура, замашки буржуйские:
То, мол, теплое пиво, то мясо прохладное!
А шарманка дудела про сопки маньчжурские,
И спала на плече обезьянка прокатная.
– Тихо вокруг, Ветер туман унес…
("На сопках Маньчжурии")
Песни Галича распространялись по стране с быстротой эпидемии гриппа. Галичем "заболевали" сразу и надолго. Невозможно было без внутренней слезы слушать его песни, такие, как "Облака", "Мы похоронены где-то под Нарвой", "Петербургский романс" и эту, с надсадом:
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни – в никуда, а другие – в князья…
Все три барда – Окуджава, Высоцкий и Галич – по-своему выразили эпоху. Как отметила Мария Роза нова: "Мы рождались на песнях Окуджавы, зрели и многое понимали на песнях Высоцкого, а сражались уже под песни Галича". Не без помощи этих поэтов- бардов рухнула ненавистная советская империя зла. Что произошло дальше, включая сегодняшний день, – не вина поэтов. Вина – капитанов и рулевых, наследников коммунистического прошлого, бросивших корабль "Россия" на рифы и скалы. Но это, как говорится, отдельная песня.
Галич же – кровный наследник совсем другого: наследник великой русской литературы. В его песнях – отголоски творчества многих выдающихся сатириков – Салтыкова-Щедрина, Михаила Булгакова, Михаила Зощенко, Даниила Хармса. И, конечно, он следовал традиции некрасовской поэзии, с ее болью за народ, что заметил Корней Чуковский. А еще Александр Галич подхватил темы трех других Александров – Полежаева, Блока и Вертинского.
По признанию отца Александра Меня (Боже, сплошные Александры!): "…Окуджава пел о простом, человеческом, душевном после долгого господства казенных фраз. Галич изобразил в лицах, в целой галерее лиц, портреты нашей трагической эпохи…"
Если у Булата в песнях часто действуют абстрактные гусары и драгуны, музыканты и скрипачи, то у Галича – вполне конкретные люди с точным социальным адресом. Пьяный истопник, поведавший историю про физиков, которые "на пари раскрутили шарик наоборот":
И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда…
А шарик вертится и вертится,
И все время не туда!..
Или Галич поет про "останкинскую девочку" Лену Потапову, милиционершу, которая неожиданно для всех вышла замуж за африканского принца. Про директора антикварного магазина № 22 Копылова, попавшего в психиатрическую больницу. Или вот Клим Петрович Коломийцев, мастер цеха, член парткома и депутат горсовета, выступающий на митинге по шпаргалке:
Вот моргает мне, гляжу, председатель:
Мол, скажи свое рабочее слово!
Выхожу я, и не дробно, как дятел,
А неспешно говорю и сурово:
"Израильская, – говорю, – военщина
Известная всему свету.
Как мать, – говорю, – и как женщина
Требую их к ответу!
Который год я вдовая –
Все счастье – мимо,
Но я стоять готовая
За дело мира!
Как мать вам заявляю и как женщина!.."
Галич остроумно показал, как из людей делали говорящих марионеток: они вещали то, что им подсказывала в своих интересах власть.
А как едко высмеял Галич "прочность" советской семьи в песне "Красный треугольник":
А вернулась, ей привет – анонимочка,
Фотоснимок, а на нем – я да Ниночка!
Просыпаюсь утром – нет моей кисочки,
Ни вещичек ее нет, ни записочки…
В песнях Галича отображена вся наша прежняя жизнь в ее искореженных реалиях и подчас анекдотических деталях.
Евреи
Я папаше подношу двести граммчиков,
Сообщаю анекдот про абрамчиков.
Александр Галич
Галич был евреем по рождению, он родился в семье Аркадия и Фейги Гинзбург. Но рос неверующим, а в юные годы был отчаянным комсомольцем и атеистом. В семье в иудаизм верил только дед Галича, читавший по ночам Тору. Сам Галич в зрелые годы говорил: "Если когда-нибудь я поверю, то приму только православие. Еврейская вера хороша, но слишком сурова". И тем не менее в его песнях евреи появляются довольно часто. Он откровенно презирал холуйствующих евреев:
Если ж будешь торговать ты елеем,
Если станешь ты полезным евреем,
Называться разрешат Росинантом,
И украсят лапсердак аксельбантом.
Но и ставши в ремесле в этом первым,
Все равно тебе не быть камергером,
И не выйти на елее в Орфеи…
Так не шейте же вы ливреи, евреи!
Галич понимал не только внешне, но и изнутри проблему антисемитизма в стране. Вот, к примеру, пассажик из "Веселого разговора":
Всех отшила, одного не отшила,
Называла его милым Алешей.
Был он техником по счетным машинам,
Хоть и лысый, и еврей, но хороший.
Ах этот милый, так называемый бытовой антисемитизм… Диалог в "Вальсе-балладе про тещу из Иванова". Теща с дочерью о зяте: "- Сам еврей? – А что? – Сиди, не рыпайся. Вон у Лидии без ноги да с язвою…" А тут вроде с ногами и без язвы, но вот, однако, червоточина: еврей. А вот горько-смешная история о русском майоре, который потерял документы и решил шутки ради назваться евреем, на что органы пришли в ярость:
Мы тебя не то что взгреем,
Мы тебя сотрем в утиль!
Нет, не зря ты стал евреем,
А затем ты стал евреем,
Чтобы смыться в Израиль!
Рассказывая о злоключениях евреев в России, Галич оставался не "жильцом", а сыном Отечества, которое он очень любил и из которого никуда не собирался выезжать, тем более для того чтобы "жрать свою мацу" в Израиле.