IV
- Входите.
- Извините, - Диего отступил на шаг. - Я не могу.
- Входите же!
- Достойный сеньор не должен входить в спальню незамужней сеньориты. Даже в присутствии…
Маэстро вспомнил замечание дона Фернана о дуэнье. Кобра уже вползла в комнату, выделенную хозяйке добрым ангелом Прохором, и свернулась в клубок у окна, рядом с радиатором батареи.
- Даже в присутствии дуэньи. Такой поступок может скомпрометировать…
- Что?!
- Урон чести сеньориты…
- Урон чести? Экскурсия в спальню, и прямо-таки урон? А когда вы гоняли меня в зале, как последнюю шлюху - это был не урон? Когда я пыхтела, потела…
- Ерунда! - возмутился маэстро.
- …корячилась…
- Вы забываетесь, сеньорита!
- …а вы орали на меня благим матом…
- Я не орал! Я объяснял…
- Орали! Самым вульгарным образом! Это не урон, да?!
- Как вам не стыдно! Сравнили палец с… э-э… Фехтовальную залу со спальней! Как к этому отнесется ваш благородный отец? Ваш дед?! Да я из дуэлей не выберусь…
Джессика ласково погладила его по щеке:
- Вам уже говорили, что вы идиот? Неужели я первая? Входите, рыцарь, или я втолкну вас силой!
Позже, вспоминая выражение лица Джессики Штильнер, мимолетность ее прикосновения, анализируя ситуацию с беспощадностью скорее гематра, чем эскалонца, Диего признался себе, что понял больше, чем хотелось бы. Все закончилось в этот хрупкий миг, все, что едва успело начаться. Дружба, защита, благодарность, любовь, лишенная страсти, желания обладать и отдаваться, светлая печаль по несбывшемуся, соболезнования, поддержка - целый ворох чувств в одном-единственном взмахе руки. И еще - прощание. Прощание с тем Диего, который мог бы быть; приветствие тому, который есть, и спасибо за это.
"Хватит! - велел из космической дали Луис Пераль, тиран и диктатор, когда речь заходила о постановке спектакля. - Сцена никуда не годится! Вымарываем ее, и играем дальше…"
- Сдаюсь, - кивнул маэстро. - Я бился до конца, я повержен.
В спальне царил, говоря по-солдатски, бардак. Полный и окончательный, бардак скалился пастью раскрытого чемодана, шевелил бретельками нижнего белья, благоухал колбасой надкусанного бутерброда, высился грудой свитеров. Постель была не застелена, одеяло сползло на пол, и в смятых простынях, бесстыже обнажена до половины, лежала она.
Шпага.
- Подарок, - объяснила Джессика.
В голосе девушки трепетало смущение. Погром не смущал дочь профессора Штильнера ни в малейшей степени, бюстгальтер на спинке стула считался в порядке вещей, зато шпага в постели тревожила девичью скромность.
- Он подарил мне эту шпагу. Сказал: я хочу, чтобы она была у вас. Сказал: я подарил бы ее сеньору Пералю, но он не возьмет. Решит, что это намек, или того хуже, оскорбление. Я спорила, настаивала, но он… Вы правда ее не возьмете?
Медля с ответом, Диего прошел к кровати. Чем больше смущалась Джессика, тем хладнокровней делался маэстро. О, хладнокровием он сейчас мог поспорить с дремлющей Юдифью! Шпага потянулась к маэстро, с бесстыдством полковой девки легла в руки. Гибкий клинок без труда согнулся бы в кольцо - так оружейники Бравильянки, записные хвастуны, выставляли свой смертоносный товар на продажу. Длинный - три четверти канны, в мерах Ойкумены, пожалуй, один метр - он был на удивление легким. Глубокие долы, острые высокие ребра, пробитые множеством отверстий - на просвет шпага выглядела чуть ли не прозрачной. Защитные кольца и дуги эфеса сияли мастерским золочением. Впервые Диего Пераль, вечно стесненный в средствах, видел бриллиантовую огранку эфеса - мельчайшие бусины из стали, напаянные по рукояти, были отполированы до умопомрачительного блеска.
У крестовины разевал клюв охотничий сокол. Грозился сорваться в полет, просвистеть сквозь лабиринт изысканной гарды, цапнуть пальцы хозяина.
- Ортуно де Менчака…
- Что?
- Клеймо семьи Менчака. Их сокол, как правило, сидит с закрытым клювом. Только сеньор Ортуно нарушал традицию…
- Это дорогое оружие?
- Этой шпаге нет цены.
Диего вспомнил, что говорит с внучкой банкира, и уточнил:
- Сеньор Ортуно не работает для случайных клиентов. Вернее, не работал. Он умер больше четверти века тому назад. Дело даже не в имени мастера. Это шпага…
Да, согласилась память. Помнишь? Финал юбилейной постановки "Колесниц судьбы". Скоро ты познакомишься с Карни, и жизнь пойдет под откос: воистину колесницы судьбы. Актеры на авансцене, зал вскипает девятым валом. Овации, крики "Браво! Виват!.." Баритон Короля: "Досмотрим же спектакль до конца!" Из кресла встает маркиз де Кастельбро, шагает к барьеру, обтянутому пурпурной тканью, сдвигает ладони - раз, другой, третий. "Маэстро", - произносит маркиз в мертвой тишине. На боку гранда Эскалоны - шпага. Бриллиантовая огранка эфеса, золочение гарды. Во тьме ножен, вцепившись когтями в сталь, дремлет охотничий сокол - клеймо великого нарушителя традиций Ортуно де Менчака.
- Это шпага покойного маркиза де Кастельбро. После смерти маркиза она перешла к его сыну, наследнику титула.
- А наследник подарил ее Антону Пшедерецкому?
Я в тупике, понял Диего. Рассказать Джессике о двух ипостасях одного человека? Чужая тайна, я не имею права. Проклятье, я не умею врать! Попадусь, проговорюсь…
- Наверное, - уклончиво ответил маэстро.
- Продал, - с уверенностью заявила Джессика. К счастью Диего, она сломя голову кинулась выстраивать разумную версию, свято веря своему жизненному опыту. - Вероятность шестьдесят семь и три десятых процента. Наследники бедней церковной мыши. Я знаю, мне дедушка говорил. Про мышь я ему подсказала, я в книжке читала. У вас как мыши, в Эскалоне? По церквям?
- Бедные.
- Вот-вот! Дедушке понравилось, он любит, когда художественно… Наследнички! Титулов куча, гонору хоть отбавляй, а в кармане ветер свищет…
Диего кивнул. Шея заржавела, но он справился.
- Значит, шпага де Кастельбро? Ну да, конечно, вы ее не взяли бы… Фамильные счеты? Маркиз и ваш отец? Я в курсе, что "Колесницы судьбы" автобиографичны. Как я вам завидую! Дуэли, ссоры, вражда семей…
Палки, мысленно добавил Диего. Запретная любовь. Облава. Побег на рывок. Могила на Хиззаце. Призрак в космосе. Не надо, девочка, не завидуй.
- Даже у Пшедерецкого? Не взяли бы, да?
- Нет.
Взял бы, молча добавил маэстро. Теперь взял бы.
- Хотите, - Джессика присела на край кровати, глядя на него снизу вверх, - я отдам шпагу вам? Вот прямо сейчас возьму и отдам?
- Нет.
- А если я скажу, что мне нисколечко не жалко?
- Нет, не возьму.
- Тогда объясните: зачем он подарил ее мне?
- Не знаю.
Знаю, дитя, вздохнул Диего. Твой прилет в роли спасительницы - он потряс дона Фернана много больше, чем Пшедерецкого. Ты не различаешь их, гранда Эскалоны и чемпиона Ойкумены, но ты произвела впечатление на обоих. Уверен, дон Фернан никогда не дрался этой шпагой. В лучшем случае, обнажал клинок, запершись в покоях, любовался полированной сталью и думал, как он ненавидит своего отца. В тебе, дитя, он увидел подобие себя самого, единого в двух лицах. Страсти варвара и логика гематрийки - вы похожи, но тебе ни к чему знать об этом. Твои противоположности уживаются в общежитии рассудка, они даже сотрудничают, помогают друг другу, а значит, это дарит надежду дону Фернану и Антону Пшедерецкому на разрешение их персонального конфликта. Ты - надежда, Джессика Штильнер, и шпага теперь твоя, потому что он захочет вернуться к тебе и шпаге.
- Он улетел? - напрямик спросил Диего.
- Да. Он был какой-то странный. Мне казалось, что я не узнаю́ его. Называл меня сеньоритой, заявил, что восхищается моей самоотверженностью… Вам известно, что он ненавидит своего отца? То есть раньше ненавидел. Зачем он признался в этом? Ему надо к психиатру…
Диего пожал плечами.
- Сказал, что все меняется, - Джессика чуть не плакала. - А я сказала, что была влюблена в него. По-детски, в четырнадцать лет. Он стоял на верхней ступеньке пьедестала почета, весь в белом, с кубком в руках. Я сидела в персональной ложе, рядом с дедом, и рыдала от любви. Дура, правда? Хотела познакомиться, но стеснялась. А он сказал, что я не дура. Что надо было познакомиться. И попросил об одолжении: вот…
- Что это?
- Кристалл с записью. Это вам от него.
- Как читать запись?
- Вставьте в уником. Нет, не сюда. Давайте, я все сделаю…
Тридцать секунд, и в голосфере ударил пушечный залп.
V
Пороховой дым стелется по холмам. Воняет гарью, лошадиным навозом, мужским по́том. Запись не передает запахов, но для того, кто двенадцать лет тянул солдатскую лямку, эта вонь - старый приятель, извечный спутник войны. В седых облаках мелькают синие мундиры. Смочив банники в баклагах с разбавленным уксусом, артиллеристы спешат к орудиям.
- Батарея, шаржируй! По команде без картуза заряжай!
Вдали, на линии огня - стены монастыря Сан-Хозе. Они похожи на крепостные, с зубцами и бойницами, но за долгое время небрежения обветшали, выветрились. Обстрел причинил стенам значительный ущерб. В брешах клубятся тучи пыли, белесые как рыбье брюхо. Когда-то монастырь предназначался для усыпальницы королевской семьи, но Карлос I перенес место своего упокоения в Сонтийскую церковь Святого Выбора. Сейчас в Сан-Хозе умирают монахи, сменив обеты на древние мушкеты, партизаны-герильяс, набежавшие со всей округи, и вооруженная чернь. Ядра и осколки гранат не разбирают, кто святой, кто грешник.
- Бань пушку!
Звучит гитара: чакона ре мажор из "Колесниц судьбы". Откуда на поле битвы гитара, неизвестно. Музыка делается громче, но вскоре затихает, превращается в легкий фон.
- Огонь, - уведомляет бодрый, хорошо поставленный тенорок, - ведется с высот Монте-Бенардон. Они находятся южнее Императорского канала, проложенного в живописных местах параллельно реке Эрраби. Сейчас мы имеем удовольствие видеть, как генерал Лефевр пытается захватить монастырь Сан-Хозе…
Объектив-соглядатай бесстрашно ныряет в пушечный ствол. Двадцатичетырехфунтовая гаубица рявкает, объектив разлетается вдребезги, чтобы воскреснуть над монастырем, в смерче известки и каменной крошки. Край изображения портит кровяное пятно. Кто-то подкручивает настройки, и пятно исчезает.
- Взятие Сан-Хозе - залог тактического успеха. Это позволит генералу взять под контроль мост через Эрраби, завершить блокаду и начать штурм Бравильянки - главного города, можно сказать, столицы провинции. С вами Нгвембе Ронга из "Вихря времен"…
Нет холмов, нет пушек, нет дыма. Город на правом берегу реки: старинная стена высотой до четырех метров усилена земляными укреплениями. Ворота заперты, горожане с галерей сыплют проклятиями, делают неприличные жесты в сторону артиллерийских бригад. Окрестности города пестрят садами, где прячутся солдаты из числа защитников Бравильянки.
- Как мы уже сообщали, два дня назад в Бравильянке был по неосторожности взорван магазин с боеприпасами. Это нимало не остудило пыл осажденных. При малочисленности гарнизона, насчитывающего около девяти тысяч регулярных войск…
Скачут гусары. Куда, зачем - секрет. Зато красиво. Эпизод с гусарами взят из какого-то другого сражения. Река, оседланная дюжиной мостов, слишком широка для маловодной Эрраби. Но динамичная перебивка хороша, спору нет.
- …Бравильянку защищают также сорок тысяч добровольцев и милиционеров-ополченцев. Их ответ на предложение капитуляции: "Война на ножах!" Местная идиома означает, что бравильянцы поклялись стоять насмерть, до последней капли крови. Для любителей экстрим-туризма напоминаю, что персональный силовой кокон "Гримуар" надежно оградит вас…
Пушка крупным планом.
- …у нас в гостях Ка Сомчай, эксперт-реконструктор с Хиззаца. Он любезно согласился прокомментировать…
- Добрый день!
- Скажите, Ка, что это за цифры и буквы?
- Каждая пушка имеет свое имя. Оно выбито в ленте на дульной части орудия. На казенной части мы видим герб Бонаквисты: золотой орел с пучком молний. На левой цапфе - вес орудия, на торельном поясе - дата, место изготовления…
- Спасибо, Ка!
- …и фамилия мастера-пушкаря. На правой цапфе…
- Мы прощаемся с Ка Сомчаем! Благодарим эксперта за увлекательный комментарий! Теперь мы перебираемся в Эскалону, захваченную корпусом маршала Прютона. Как уже сообщалось в предыдущих выпусках "Вихря времен", гражданская администрация Эскалоны распущена. Оружие приказано сдать, общественные собрания под запретом. В городе - голод, прютоновские фуражиры отбирают у эскалонцев последнее…
* * *
- Голод, - повторил Диего. - В Эскалоне голод…
Джессика тронула его за рукав:
- Но ведь вы же здесь!
- Я здесь. Но мой отец в Эскалоне, - маэстро выключил уником. Пальцы дрожали, он дважды промахивался мимо нужного сенсора. - И дон Фернан…
- Кто?
- Извините. Я имел в виду, сеньор Пшедерецкий. Хотя нет, он не в Эскалоне. Он спешит в Бравильянку, там он нужнее. Там его маркизат…
- Пшедерецкий? - Джессика задохнулась от изумления. - Что ему делать в вашей Бравильянке? Он что, рехнулся? Он экстрим-турист?! Нет, тут какая-то ошибка…
- Ошибка, - согласился Диего. - Тут с самого начала ошибка за ошибкой.
VI
- У меня к вам серьезный разговор, сеньор Пераль.
Диего с трудом подавил желание оглянуться. Он точно знал, что позади никого нет: хоть за правым плечом, хоть за левым. И все равно по спине бежал мерзкий холодок.
- У нас двоих, - поправился гематр. - У нас с профессором Штильнером к вам разговор.
Конечно же, полковник оговорился намеренно. Гадай теперь: зачем Яффе сделал акцент на участии профессора? Спросить напрямик? Нет, не ответит.
- Оденьтесь потеплее. Сани ждут за воротами.
Яффе мог взять напрокат аэромоб, но продолжал разъезжать на мотосанях. Мог привезти профессора в усадьбу Пшедерецкого. Мог что-нибудь сказать коллантариям, изнывающим от бездействия. Он много чего мог бы, но не делал.
Диего послал к черту все гематрийские загадки и, покорней овцы, убрел одеваться. Прохор только его и ждал. К радости управляющего, гость - гип-гип-ура! - согласился сменить шляпу на смушковую папаху: добраться до профессора с отмороженными ушами Пералю не улыбалось. На крыльцо высыпали коллантарии, следом - близнецы со своим зверьем. Казалось, маэстро собрался лететь на другой край Ойкумены. В ответ на вопросительные взгляды Диего развел руками: что, зачем - бог весть. Он боялся, что Джессика с коброй увяжется с ними, но, хвала Господу, этого не произошло. Девушка лишь нахмурилась, словно взвешивая "за" и "против", и вернулась в дом. Похоже, отлет дона Фернана, которого Джессика не опознала в Пшедерецком, занимал все ее мысли.
- Вернемся к вечеру, - счел нужным объявить Яффе.
Точного времени гематр, против обыкновения, не назвал.
…снег, снег, снег. Он скрипел под сапогами, пока Диего шел к саням. Взвихрился облаком серебряной канители, когда сани с места прыгнули вперед. Подобной лихости маэстро не ожидал и едва удержался в седле, обхватив Яффе - позор! - обеими руками. Хихикая, снег кинулся вдогонку: визг под полозьями, метель по бокам саней. От метели глаза уставали быстрей, чем от чтения в сумерках. Как они тут живут, в вечной зиме? Пьют, небось, сутки напролет: для сугреву, разъяснял Прохор, а пуще - с тоски.
Дважды, нарушив зарок, маэстро пытался узнать, что за разговор ему предстоит. Мар Яффе притворялся глухим. Мотор шумит, снег визжит, ветер слова сносит…
К дому профессора они не поехали. Сани замедлили ход, искристая размазня, царившая вокруг, распалась на мозаичные фрагменты. Диего проморгался, фрагменты сложились в цельную картину. Склон, уходивший к скованному льдом водохранилищу, напоминал щеку бородача: так густо он зарос кустарником и чахлыми искривленными деревцами. Сани остановились на самом краю, рискуя свалиться с обрыва. Мар Яффе заглушил мотор. Черные стволы, черная вязь ветвей, черная фигурка одинокого рыбака над прорубью; девственная белизна снега. Только эти два цвета, никаких полутонов. Дальше по берегу, разрушая черно-белую иллюзию, сквозь кружево зарослей виднелся приют летних дачников: беседки с тесаными двускатными крышами, мангалы для жарки мяса, скамейки из крашеных досок.
- Профессор ждет.
В подтверждение сказанного внизу раздалось:
- Осторожней, тут скользко!
Из-за деревьев объявился Штильнер. В сером пальто до пят, изгвазданном жирной слякотью, в вязаной шапочке с драным помпоном, натянутой на уши, профессор больше смахивал на бродягу, чем на светило науки космического масштаба. Руки Штильнер прятал в карманах - похоже, забыл дома перчатки. Следуя за гематром, Диего спустился по едва намеченной тропке. В низине оказалось теплее, чем наверху. Лед у береговой кромки подтаял, стволики кустов набухли влагой. В воздухе царил запах надломленных огурцов: пупырчатых, хрустких. Из-за туч пробился луч солнца, скользнул по озеру, превратив мир в россыпь драгоценностей.
- Весна, - мечтательно бросил Штильнер. Он жмурился, с наслаждением раздувал ноздри. Если бы воздух можно было жевать, профессор уже вовсю пускал бы слюни. - Весна на носу, господа хорошие!
Поздороваться он забыл.
- Меня для этого привезли? - спросил Диего, злой как черт.
- Для чего, голубчик?
- Я ждал важных новостей. Вы заявили, что скоро весна.
- Но разве есть что-то важнее весны?
За такой жуткий, насквозь искусственный наигрыш Луис Пераль выгнал бы актера-бездаря взашей. К сожалению, Пераля-старшего на берегу не наблюдалось, выгонять Штильнера было некому, и профессор принялся развивать тему:
- Весна - это время обновления. Возрождение, новые надежды…
Пафос зашкаливал. Диего скривился, как от оскомины.
- …планы на будущее! Сезон воскрешения!
- Воскрешения? Извольте объясниться!
За спиной скрипнул снег:
- Речь идет о вашей невесте, сеньор Пераль.
- Моей невесте?
- Я имею в виду донью Энкарну де Кастельбро.