Диего обернулся. Гематр стоял за его правым плечом, но маэстро готов был поклясться: Яффе только что переместился туда из-за левого. И сделал это, черт его побери, сознательно, рассчитав подтекст движения до последней крупицы смысла.
VII
- Вы с ума сошли!
- Тише, голубчик! Успокойтесь!
- Я спокоен! Это вы, с вашими безумными…
- Безумными?!
Голос профессора внезапно обрел силу, а сам Штильнер выпрямился и расправил плечи. Странное дело: сейчас профессор ничуть не выглядел комичным.
- Меня называют безумцем всю мою жизнь, молодой человек! Я привык. А что мы в итоге имеем? Коллант-центры по образцу "Грядущего" - раз!
Профессор начал загибать пальцы:
- Теория волнового переноса генетических свойств расы, блестяще подтвержденная на практике - два! Перспектива контакта с флуктуациями континуума - три! Будьте уверены, у меня найдется и "четыре", и "пять", и "двадцать восемь"! А также найдутся сто миллиардов идиотов вроде вас, неспособных понять и слова из того, что я сказал! Но я все же надеюсь, что вам - лично вам! - этого хватит.
- Хватит для чего?
Запал иссяк. Я - тряпка, подумал маэстро. Грязная тряпка, и меня выкрутила девка-поломойка. Дон Луис, Чудо Природы, вам нравится такое определение фортуны?
- Вы в состоянии угомониться? Выслушать меня?
- Я вас слушаю.
- Замечательно! Только умоляю, не перебивайте!
Диего угрюмо кивнул.
- Начнем с начала. Как вы убедились, ваша невеста некоторым образом жива…
- Будьте вы прокляты! Некоторым образом?!
- Милостивый государь! Вы же обещали!
- Все, молчу…
- Повторяю для слабонервных: ваша невеста жива. Да, она существует исключительно в большом теле, в космосе. Но ее сознание, личность, память - ее душа, если угодно! - живы.
- Душа бессмертна.
- Вот именно, дорогой мой! Бессмертна! Волей случая душа вашей невесты пребывает не в раю или в аду. Ее среда обитания - физическое пространство нашего общего континуума. Она даже обладает рядом свойств телесности. Смею вас заверить, энерговолновая форма существования вполне материальна, хоть и невещественна. Там, - Штильнер воздел указующий перст к небесам, - в составе колланта, вы ничем не отличаетесь от нашей дорогой барышни. Ничем! Кроме единственного, но, увы, существенного момента…
Я дикарь, вздохнул Диего. Дикарь, которому объясняют устройство аэромоба. Нет, хуже - меня пытаются просветить в материях куда более сложных. Механика небесного устройства, где затерялась песчинка - неприкаянная душа Энкарны де Кастельбро… Тело и душа: неужели в космосе, для коллантария, они - единое целое?
- …ваша невеста утратила ключевую способность коллантария: она не в силах самостоятельно вернуться в материальное тело. Воплотиться на планете…
- Ее тело?
- О, я вижу, вы на верном пути!
- Ее тело покоится на кладбище Сум-Мат Тхай.
Язык одеревенел. Каждое слово отзывалось болью в сердце.
- Рапира, - мар Яффе встал рядом со Штильнером. - Ваша рапира.
Ладонь мимо воли легла на эфес. Пальцы сомкнулись на рукояти:
- Рапира?! При чем тут…
- Ваша рапира осталась на берегу Бухты Прощания. Тем не менее, она при вас. Вполне материальная; как сказал бы профессор, вещественная.
- И это вы, голубчик, - перст Штильнера из указующего превратился в обличающий, уставясь в грудь Диего, - вы ее воплотили! Вы не представляли себя без рапиры, и она материализовалась, когда вы вернулись в малое тело! Вы это сделали, понимаете?! Так сделайте еще раз!
Господи, к Тебе взываю, взмолился Диего. Вразуми и наставь раба Своего! Прости, прости этих двоих, ибо не ведают, что творят. Вот оно, искушение, ужаснейшее из всех - надежда. Надежда на воскрешение! Не в конце времен, в день Страшного суда, но здесь и сейчас. Шанс вернуть Карни, вдохнуть в нее жизнь, вызволить призрак из черной преисподней Ойкумены… Кто дерзнет предложить человеку такой подвиг? Кто говорит устами Яффе и Штильнера? Отыди, сатана!
- Вы предлагаете мне заняться некромантией? Мерзким колдовством? Зовете поднимать мертвецов из могил? Наука, колланты, материя-энергия - это все слова. Сути они не меняют. У меня дома за меньшее сжигают на кострах. Черт возьми! Костер? Угроза сгореть заживо меня бы не остановила…
Его слушали, не перебивая. Диего заподозрил, что Яффе заранее просчитал реакцию безмозглого варвара - и теперь ждет лишь нужного момента, чтобы в пух и прах разбить все доводы маэстро тараном гематрийской логики.
Нет, гематр молчал.
- Что же вас останавливает? - удивился Штильнер.
- Наши судьбы - в руках Творца. Если Он позволил Карни умереть - кто я такой, чтобы противиться воле Господней?! Идти против Него? Даже рискни я, человек бессилен изменить решение Всевышнего! Вы заранее обрекаете меня на неудачу…
- Господи! - профессор в отчаянии воздел руки к небу. - Избавь меня от теологических диспутов! Не стану ловить вас на логических проколах, молодой человек… Это мелко, недостойно и вряд ли убедит вас в чем-либо. Как я понял, вам доподлинно известна воля Всевышнего?
- Разумеется, нет! - возмутился Диего. - Пути Господни…
- …неисповедимы, - закончил за него Штильнер. - Так кем же вы себя возомнили, голубчик?! Вы ропщете? Вы смиряетесь? Господь позволил вашей невесте умереть во цвете лет? А в вашу чугунную голову не приходило, что Творец испытывает вас?! Что, если Он избрал вас орудием провидения?! Отказ спасти невинную душу - это ли не плевок в лицо Всевышнего?!
Щеки профессора разрумянились, борода встопорщилась, глаза сверкали. Он наступал на Диего, яростно брызжа слюной. Маэстро пятился, рискуя поскользнуться, упасть на подтаявший лед. В мыслях, чувствах, всем существом своим он уже был подо льдом, в ледяной пучине. Боже, кричал Диего Пераль, каменея от смертного холода. Боже мой! Не ты ли, гневный, кричишь на меня устами этого человека? Не ты ли вразумляешь непутевого раба Своего?! Не об этой ли милости я молил тебя?!
- Вы же…
- Я? Я и не утверждаю, что мне известна Божья воля! Но вы ведь не станете отрицать, что возможно и такое толкование?
- Есть притча на сходную тему, - сухой, бесстрастный голос Яффе являл собой ярчайший контраст эмоциональной вспышке Штильнера. - Некий человек во время наводнения забрался на крышу дома и стал молить Господа о спасении. Вскоре к дому подплыл плот, и люди на нем предложили молящемуся уплыть с ними. "Нет, - ответил человек, - меня спасет Господь". Вслед за плотом к дому подошла моторная лодка. "Нет, - ответил человек. - Уплывайте, меня спасет Господь". С небес спустился аэромоб, но человек и в третий раз отказался. Он утонул и, представ перед Богом, спросил Всевышнего: "Почему Ты не спас меня?" Господь ответил: "Я посылал тебе плот, лодку и аэромоб. Но ты пренебрег моей помощью…"
Над берегом повисла тишина.
- Шанс, - пробормотал Диего. Голос сел, маэстро словно учился говорить заново. - За такой шанс я бы сошелся с ангелом в рукопашной. Вы делаете мне царский подарок, а я… У вас есть с собой коммуникатор?
- Есть.
- Вот, смотрите. Это не займет много времени.
Он протянул гематру кристалл, который дала ему Джессика.
* * *
Все возвращалось на круги своя. Проклятый выбор: Карни и Эскалона, Эскалона и Карни. Ставки удвоились, удесятерились: мятеж? Нет, теперь в огне вся страна. Столицу занял оккупационный корпус, маршалы и гранды собирают армию - разбитую, но не уничтоженную. На счету каждый клинок, не лишним будет и ополченец с косой, наскоро переделанной в алебарду. Дон Фернан принял решение, и Антон Пшедерецкий уступил долгу дворянина. А ты, Диего Пераль? Почему ты до сих пор на Сечене?
Чаша весов качнулась и пошла вниз. Эксперты? Экстрим-туристы? В строй экспертов! В ад туристов! Добро пожаловать в реалити-шоу, сеньоры! Как, панталоны еще сухие? Бьют пушки на холмах, герильяс прячутся в садах Бравильянки, монахи готовы подняться в атаку. А на другой, легчайшей чаше весов - девушка в дорожном платье. Одна во тьме космоса, растерянная, всеми брошенная, и в первую очередь - брошенная бесчестным мерзавцем, который растоптал свои клятвы в хлам…
Слово и долг. Любовь и ненависть.
Честь и честь.
Бешеные кони, что рвали Диего на части перед отлетом с Террафимы, показались маэстро игрушечными лошадками на колесиках. Кто это смеется? Неужели ты, Пераль? Нет, это каркают вороны, это хрипит безумие. Это бьется на дуэли с самим собой Фернан де Кастельбро; это сошлись в поединке маэстро Пераль и мастер-сержант Пераль, орудуя рапирами-близнецами - нет! - рапирой покинутой и воскрешенной, одной на двоих.
Кровь, невпопад вспомнил Диего. На рапире осталась кровь Карни. Она порезалась - тогда, на Хиззаце. Профессор говорил, это важно. Когда рапира сломалась, я почувствовал, что Карни умерла во второй раз. Но рапира срослась. Если сломаюсь я, будет ли чему срастаться?..
* * *
- …вы меня слышите?
- Слышу.
- Зачем, зачем вы нам все это показали?!
- Это его родина, - объяснил профессору Яффе. - Сеньор Пераль - солдат.
- И вы намерены воевать?!
Диего молчал.
- Мы готовы, - Яффе коснулся плеча маэстро, - эвакуировать вашего отца. Любая планета, какую он укажет, в его распоряжении. Если он откажется покинуть Террафиму, мы перевезем его в любое нейтральное государство.
- Благодарю, - кивнул Диего. - Но это не отменяет…
- Господи! - возопил профессор Штильнер. - Ну за что, за что из всех упрямых ослов Ойкумены мне достался самый упрямый?! Черт бы вас побрал, с вашей присягой и долгом! Для вас важнее изрубить в капусту дюжину себе подобных, чем спасти жизнь бедной девочке? Валяйте! Убивайте, умирайте! Да если бы кто-нибудь - бог, дьявол! - предложил мне вернуть мою Эмилию…
- Коллантарии, - сказал маэстро.
- Что - коллантарии?! Что?!
- Коллантарии. Они боятся выходить в космос. Как вы намерены их уговорить?
Убрав руку с эфеса, Диего уточнил:
- Как мы намерены их уговорить?
Контрапункт
Из пьесы Луиса Пераля "Колесницы судьбы"
Федерико (играет на гитаре):
Скачет всадник
к горам далеким,
Сеньорита
глядит с балкона,
Скачет всадник
назад к балкону,
Сеньорита
спешит навстречу,
Вышли сроки,
остались строки,
Вышло время,
ни день, ни вечер,
Как найти нам,
как обрести покой?
Ах, где найти покой?
Кончита (пляшет, стучит кастаньетами):
А любовь
мелькает в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
О Эскалона, красное вино!
Федерико (играет на гитаре):
Насмерть всадник
коня загонит,
Сеньорита
подметки стопчет,
Не сойтись им
на этом свете,
Не сойтись им
за краем гроба,
В этом танце -
о, ритм агоний! -
В этом танце -
о, смерти почерк! -
В этом танце
для них покоя нет.
Ах, где найти покой?
Кончита (пляшет, стучит кастаньетами):
А любовь
мелькает в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
О Эскалона, красное вино!
Федерико (играет на гитаре):
Ночь упала,
текут чернила,
Встало утро,
бела бумага,
День мелькает
пером гусиным,
Пишет время,
Господь читает,
Нет покоя
без встречи с милой,
Нет покоя
без блеска шпаги,
Рай ли, ад ли,
нигде покоя нет.
Ах, где найти покой?
Кончита (пляшет, стучит кастаньетами):
А любовь
мелькает в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
О Эскалона, красное вино!
Часть 2
Сечень - Террафима - Хиззац
Глава четвертая
Я бы отказался от этой авантюры…
I
Рыжий невропаст не выдержал первым:
- Где она, черт возьми?
…мар Яффе, гематр из гематров, все рассчитал идеально. Уговоры предоставьте мне, сказал он Диего, и маэстро кивнул в ответ. А Яффе не стал никого уговаривать. Он лишь сухо озвучил предложение: участие колланта в эксперименте по воплощению Энкарны де Кастельбро в белковом теле. Такая формулировка низводила чудо с небес на землю, превращала в банальность, в заурядный опыт с участием добровольцев. Если эксперимент завершится успехом, продолжил Яффе, скучный как зачерствевший бублик, призрак девушки перестанет терроризировать коллант. Вы сможете продолжить полеты в большом теле - разумеется, под патронатом Бюро. Участие в эксперименте будет оплачено достойным образом из специального фонда "Каф-Малаха". Полный пансион, стандартный гонорар за каждый вылет, премиальные в случае благополучного исхода.
- Какова вероятность успеха? - вскинулась Анджали.
Яффе не ответил.
Вопрос повис в воздухе, но Диего уже видел: коллантарии согласятся. Не зря сеньор полковник мариновал их ожиданием и томил бездействием, словно мясо в духовке - день за днем, прекрасно зная, что делает. Коллант был готов к употреблению.
- А фаги? Вдруг стая налетит?!
- Вам обеспечат прикрытие.
Я все сказал, прозвучало вторым планом. Все, что вам следует знать. Дальнейшие расспросы - пустая трата времени.
- Но как?! Как вы намерены это сделать?!
- Я? Нет, воплощать донью Энкарну буду не я, а сеньор Пераль. С вашей, естественно, помощью. Профессор Штильнер расскажет, что от вас требуется. Прошу слушать внимательно и не перебивать. Приступайте, господин профессор.
Штильнер был лаконичен, как никогда, уложившись в пять минут. Условие первое: ни в коем случае не говорить донье Энкарне, что она погибла на Хиззаце. Запрещено! Да, категорически. Это серьезно осложнит запланированное воскрешение, поставит его под угрозу, если вообще не выведет за рамки возможного. Условие второе: заранее разработать вменяемую легенду на случай вопросов доньи Энкарны о происходящем. Память бедной девушки фрагментарна, она наверняка станет интересоваться, почему мы носимся по космосу туда-сюда. Кто "мы"? Хорошо, вы носитесь, а я сижу в кресле на круглой заднице. Довольны? Устроит любая легенда, если она успокоит донью Энкарну. Спокойствие воскрешаемой - залог нашей общей победы. Вы не против, если я назову победу нашей и общей? Да, я верю в победу. Спасибо за внимание.
Ночью во всех окнах горел свет: коллант маялся бессонницей.
Стартовали на рассвете.
Огненные змеи - кубло изголодавшихся гадюк! - с шипением вгрызлись в человеческую плоть. Люди вспыхнули живыми кострами, превратились в существа из чистого пламени, и небеса разверзлись. Диего оглянулся. Мокрая, словно щенок, угодивший в лужу, тропа убегала вверх по склону холма, петляла и исчезала в голом, безлистном по зиме осиннике. Судя по пейзажу, этой тропой коллант только что спустился с холма, хотя Диего ясно помнил, что они не спускались, а взлетали. Прямо по курсу, в низинке, снег был рыхлым и ноздреватым. Дышали паром темные проталины, кое-где пробивалась молодая травка, радуя глаз нежной зеленью. Пахло весной - явственней, чем над замерзшим прудом, где они встречались с профессором.
Не знай маэстро, что коллант вышел в большое тело - решил бы, что они все еще на Сечене. Бывает ли в космосе смена времен года? Нет, ответил Диего сам себе, и сам себе возразил: "А под шелухой?"
Какая разница? Он здесь не за этим.
Под копытами лошадей чавкала жирная грязь. Коллантарии с настороженностью оглядывались по сторонам. Все хранили молчание, чутко ловя любой посторонний звук, но вокруг царило спокойствие. Дорога, ведущая по дну лощины, чахлые стволики бересклета, очертания гор на горизонте, закутанных в кисею тумана…
Лишь Якатль был воплощением беззаботности. Как игривый пес, дорвавшийся до вожделенной прогулки, дикарь убегал вперед, отставал, обшаривая окрестности, с наслаждением шлепал по грязи босыми ступнями. Замирал на четвереньках над робким подснежником, блаженно жмурился, втягивал носом едва уловимый аромат цветка - и через мгновение уже несся дальше. Пробус следил за яйцеголовым с неодобрением, но от замечаний воздерживался.
Блеснул солнечный луч, Диего моргнул - и мир изменился: театр, в котором отдернули занавес. Вокруг распахнулся космос, пронизанный потоками излучений. Медленно удалялся бело-голубой шар Сеченя - король в сияющем ореоле светила, укрывшегося за планетой. Мелькнула серебряная игла: корабль заходил на посадку. Пульсировал волновой кокон большого тела колланта, сквозь него на маэстро смотрели мириады звезд, далеких и близких. Пронзали тончайшими спицами, выворачивали душу наизнанку, спрашивали, требовали…
Диего едва сумел сдержать крик. Он зажмурился, а когда вновь открыл глаза, отряд ехал по дну лощины. Жеребец всхрапнул, с укоризной глянул на седока: чего дергаешься? Стыдись! Стыжусь, кивнул маэстро. Я коллантарий, надо привыкать. Однако тревога, которую он с момента старта пытался упрятать подальше, уже подняла голову - точь-в-точь кобра Джессики Штильнер! - и убираться в логово отказалась.
Коллант составляло девять человек. Карни не появилась.
Вот тут-то рыжий и сорвался:
- Где она, черт возьми?
- Заткнись! - велел Пробус.
Говорливый помпилианец был на себя не похож: шута сменил сержант. Мастер-сержант, поправился Диего. Вчера, на берегу водохранилища, маэстро с Яффе много говорили о Пробусе - при всей нелюбви Пераля-младшего обсуждать знакомых людей за глаза. Сейчас разговор вспоминался отстраненно, как спектакль, одна из пьес отца, шутки ради поставленная в излишне натуральных декорациях. Ей-богу, Диего слышал реплики, видел мизансцену - так, будто он сидел в зале, за барьером персональной ложи, а не стоял в подтаявшем снегу напротив сеньора полковника…
II
Колесницы судьбы