- Прощения просим, - пискнул усач. С ловкостью профессионального шулера он выхватил из-под пакета бумажный бланк. - Не вы ли господин Вибий будете?
- Был, есть и буду.
- Душевно рад, - усач откашлялся, тщетно пытаясь придать себе хоть толику солидности. - Вам бандероль. Извольте расписаться.
О документах, удостоверяющих личность, почтальон даже не заикнулся. Крисп расписался в ведомости антикварной шариковой ручкой и тут же, прямо в дверях, вскрыл пакет. Секретные документы так не пересылают, значит - можно. Почтальон предпринял робкую попытку ретироваться, но Веник со Шваброй подавили мятеж в зародыше. Молодцы, оценил Крисп. Пусть ждет, кот усатый. Кто дурные вести принес? Кому, если что, голову рубить, как предки завещали?
В конверте обнаружился гербовый бланк. Стандартный микрочип был вшит в правый верхний угол.
"…присвоить… Криспу Сабину Вибию… внеочередное воинское звание обер-центуриона…" Подпись, голографическая печать. Из конверта в подставленную ладонь Криспа выпали новенькие петлицы с троицей орлов на каждой. Он поднял взгляд и едва ли не впервые увидел улыбки на лицах Веника и Швабры. Знали, сволочи! А стояли, как на поминках…
- Разыграли, гады!
Швабра подмигнула, Веник хмыкнул.
- Держи, любезный, - Крисп пошарил в карманах. - Заслужил.
- Благодарствую, барин! - почтальон чуть не плакал, глядя на золотой сеченский пятирублевик. Похоже, усач уже себя похоронил и теперь воскрес для запоя. - По гроб жизни!.. свечку поставлю, и детям закажу молиться, и внукам…
Топот бедняги затих этажом ниже. Хлопнула дверь подъезда.
- Я проставляюсь! В семь, "У деда Панаса".
- Так точно, ваше высокоблагородие! - гаркнули оперативники.
Вернувшись в гостиную, Крисп перечитал приказ. Надо же, обера дали. Круто! Полюбовался на петлицы: жаль, формы нету, нацепить не на что. Привыкай к новому званию, твое высокоблагородие! Что-то смутно мелькнуло в памяти, и на сей раз Крисп успел схватить юркое воспоминание за скользкий хвост. Половой. В трактире. Позавчера. Величал "вашим благородием", а под конец… Ваше высокоблагородие! Крисп взглянул на дату, стоявшую в приказе. Ну не мог, не мог половой этого знать! Хотел угодить клиенту, вот и повысил в звании…
Фаг!
С этой работой параноиком станешь, подумал обер-центурион Вибий.
III
- Ну чего, чего вам не хватило?!
Всю дорогу Пробус молчал, как рыба. По колено проваливаясь в снег, коллантарии угрюмо брели по целине, выбрались на укатанный тракт, вернулись во двор усадьбы под причитания сердобольного Прохора - молчал Пробус, ни слова, ни полслова….
Прорвало его в столовой:
- Золотце! Что же вы творите?! Я, понимаешь, соловьем разливаюсь, под ноги ковриком стелюсь… Дамочку вашу убалтываю, вам, можно сказать, все на блюдечке - а вы?! Кто ее, в конце концов, должен спасать?!
- Ему сабля дороже бабы! - буркнул из угла рыжий.
- Точно!
- Таскает туда-сюда, как так и надо…
- Долго мы будем мотаться дерьмом в проруби?!
- По твоей милости, между прочим!
- Эй, ты вообще слышишь, что тебе говорят? Язык проглотил?!
Что-то произошло с Диего Пералем. С Диего, с усадьбой, со всем миром. Вселенная потемнела, словно все звезды, какие есть на кругах Господних, погасли в одночасье. Остался тонкий луч, идущий невесть откуда. Тонкий луч, и круг света во тьме, и маэстро в круге. Отец, подумал Диего. Он не знал, к кому обращается: к отцу земному или небесному.
Отец, твоя работа?
Диего (в круге света): И я это слушаю? И мой желчный пузырь не лопнул от ярости? Дома за такое обращение в лицо наглецу летела перчатка. В армии нож вонзался под ребра, без лишних формальностей. На рынке кулак выбивал хаму все зубы. А я молчу? Глотаю оскорбления?! Да, молчу и глотаю. Я заслуживаю неизмеримо большей кары, чем эти, в сущности, справедливые упреки. Я нелеп и смешон - шут, паяц, жалкий актеришка…
Тьма взрывается оглушительным хором:
- Да ты ее хоть чуточку любишь, а?
- Полегче, брат! Не любил бы, послал бы нас в черную дыру…
- Он бы послал! А мы бы пошли?!
- Ему наши проблемы по барабану…
- Значит, мало любит!
- Меньше, чем саблю!
- Ты о чем с ней говорил? Ты хрень какую-то нес!
- Ты ее в малое тело тащить должен! А ты что?!
- Навешал лапши на уши: бунгало, охранник, диплом…
- Я все слышал!
- Вы специально говорили о плотском? Обыденном?
- А ты его не выгораживай!
- О том, что интересует человека в малом теле? Хотели настроить ее на переход, да?
Диего (в круге света): Нет. Ни о чем таком я не думал.
- Настраивал он! Настройщик хренов…
Скрип двери.
В зыбком мерцании на краю Вселенной появляется профессор Штильнер. Снежинки тают в бороде и шевелюре профессора, превращая опоздавшего гостя в сеченского духа зимы - Морозного Деда.
Штильнер (машет руками): Продолжайте, продолжайте! Не обращайте на меня внимания!
Он не хочет мешать разбору полетов. Пытаясь стать незаметным, устраивается в кресле с львиными лапами. Кресло скрипит громче, чем дверь, жалуется на насилие. Профессор сопит, шмыгает носом; вспомнив, что надо бы снять шубу, выбирается из львиных объятий. Быть незаметным у него получается хуже, чем у слона в посудной лавке.
Сжалившись над профессором, мерцание гаснет. С ним исчезают и все звуки, производимые Штильнером.
Диего (в круге света): Вот так и я. Стараюсь, а толку - с гулькин хрен. Стать с Карни единым целым? Как?! Суфлер, подскажи! Как с рапирой? Когда мы на Хиззац высаживались, я о рапире даже не думал. Я знал, что она потеряна для меня, потеряна навсегда…
- Все вы, мужики, одинаковые! Козлы похотливые!
- А как до дела - только блеять и могут!
- Вы не правы.
- Это я не права?
- Это мы не правы?!
- Сеньор Пераль спас мне жизнь.
- Ну и что?
- Он не ожидал никакой выгоды.
- Так ты мужик! Да еще и гематр! Чего ж тебя не спасти-то?!
- Значит, можешь, брат?! Вперед!
- Тащи ее!
- Кончай эту пургу грузить: бунгало-шмунгало…
- Про любовь давай!
- Огонь. У нас на Тире говорят: любовь сродни внутреннему огню. Когда двое любят, их пламя становится единым. Это, конечно, метафора, ей аккумулятор не зарядить…
- Точняк, брат! Никакая не метафора! Вот у меня, помню, любовь была…
Диего (в круге света): Я встаю перед Карни на одно колено. У отца есть фарс "Ученица шута", там похожая сцена. Встаю на колено, объясняюсь в любви. Вокруг - коллантарии. Смотрят, слушают. Дают советы, подбрасывают реплики. Прерывают ценными указаниями. Люби крепче! Ярче! Звонче! Веселее, болван! Я люблю крепче, звонче и веселее. Я изъясняюсь белым стихом. В рифму, придурок! Я изъясняюсь в рифму. Строку короче! Я укорачиваю строй. Руку сюда, ногу туда! Боже мой, я на все согласен, если это поможет. Воскрешение? Меня забросают гнилыми помидорами…
Пробус: Вы уж постарайтесь, герой вы наш! Вы воевали?
Диего (в круге света): Воевал.
Пробус: Друзей спасать доводилось? Сослуживцев?
Диего (в круге света): Да.
Пробус: Вот! И мар нашего Фриша спасли, за что вам большое человеческое спасибо! Жизнью, понимаешь, рисковали! А тут и рисковать ничем не надо! Спасайте нашу деточку в полное свое удовольствие! С небес на землю! Соберитесь, настройтесь, вцепитесь в нее… Жаль, вы не помпилианец! Взяли бы ее в корсет, она бы за вами, как миленькая, побежала…
Света становится меньше. Его хватает только на лицо маэстро.
Диего: Корсет? Я не модистка. Я мало что смыслю в корсетах. Но я действительно ничем не рискую. Мне в колланте ничто не угрожает. Ни мне, ни Карни. По-настоящему я был счастлив всего один раз, когда с рапирой в руках стоял между Карни и стаей звездных бесов. Я делал то, что умею. А сейчас? Я выхожу в космос, как на задний двор усадьбы, и что? Вот она, Карни, рядом. Сердится, смеется, строит планы на будущее. Изумляется, наивно верит всему, что ей рассказывают. Она - живая. Мы вместе. Все хорошо. От чего ее спасать? Откуда вызволять? Видит Бог, ничего в этой жизни я не желаю так страстно, как воскресить Энкарну де Кастельбро! Здесь и сейчас, в бренной земной оболочке, я готов пожертвовать спасением собственной бессмертной души ради спасения тела Карни. Но под шелухой меня накрывает дьявольское наваждение: Карни жива. Значит, все хорошо.
Чей-то голос (в нем можно узнать голос Луиса Пераля, а может быть, самого Диего спустя много лет): Ты стараешься?
Диего: Я стараюсь.
Голос: Ты честен в своих попытках?
Диего: Я честен. Но фальшь…
Голос: Какая фальшь?
Диего: Я все понимаю умом. Но ума недостаточно! Ощущение благополучия, чувство, что Карни со мной, что кошмар закончился… Я не могу! Мне не превратить желание в действие! Я не обитатель бездн, у которых действие и желание - суть одно! О, если бы нам грозила опасность! Уводить Карни от погони, защищать, спасаться бегством, искать убежища на планете, в малых телах… Господи, пошли нам врага! Врага, от которого будет одно спасение - бегство на планету! Смилуйся, Господи…
Голос: Умей коллантарии читать чужие мысли, ты бы обрел врагов немедленно. И в куда большем количестве, чем надеялся.
Свет гаснет.
IV
- Как мы уже сообщали, вчера войска генерала Лефевра с четвертой попытки взяли штурмом монастырь Сан-Хозе и захватили мост через реку Эрраби, завершив таким образом блокаду Бравильянки…
Жирный черный дым. Он лениво ползет над развалинами монастыря. Изуродованная ядрами башня бессильно щерится старческим оскалом, лишившись половины зубцов. Из пролома в стене свисает мертвец в грубой монашеской рясе. Левая рука оторвана по локоть. Камера дает приближение, чтобы зрители могли полюбоваться кровавыми лохмотьями плоти и белыми осколками кости.
Пальцы уцелевшей руки - синие пальцы с черными ногтями - закоченели на рукояти сабли. Мертвец так вцепился в ржавый обломок, словно от этого зависит его приговор на Страшном суде.
…Равнодушные шестерни перемалывают в кровавую кашу руки юного дона Фернана. Проходит год - и новые, подаренные Ойкуменой пальцы наследника рода Кастельбро сжимаются на рукояти шпаги…
"Где ты сейчас, молодой маркиз де Кастельбро? Сколько лёту с Сеченя до Террафимы? Ты уже в Эскалоне? Сумел добраться до Бравильянки? Нет? Проклятье, я должен быть рядом с тобой! Должен, но не могу. Святой Выбор, сожри тебя сатана! Выбор из двух зол, собор в Эскалоне, на площади Превознесения - я бывал там. Приходил, стоял, молчал. Никогда ни о чем не просил. Знал: что ни выбери - горько пожалеешь. Ты сам нашел меня, Святой Выбор: здесь, с изнанки черных небес Ойкумены. Я выбрал позор и жизнь. Нет, не свою! Своей жизнью я бы пожертвовал с радостью. И что же? Я выбрал, и бьюсь в каменную невероятность воскрешения, как в крепостную стену…"
Звенит гитара Шуко Кальдараса, доктора изящных искусств:
…у мужчины
в душе смятенье,
Путь мужчины -
враги и войны,
Где, скажите,
найти ему покой?
Ах, где найти покой?!
- …Развивая успех, войска генерала Лефевра перешли реку по захваченному ими мосту. Сейчас бой разворачивается в предместьях Бравильянки. Вы можете видеть, как идут в атаку "кровавые уланы", получившие свое прозвище не только за цвет мундиров…
Палят пушки с вершины холма за рекой. Рыжие вспышки выстрелов на миг разрывают плотную завесу порохового дыма, и та смыкается вновь. Картечь выкашивает виноградники вместе с прячущимися в них партизанами-герильяс. Горят оливковые рощи и фруктовые сады. Багровая лава уланов затапливает долину, приближается к неровной линии кустов и деревьев.
Сто шагов… пятьдесят… тридцать…
Залп! Скрывавшиеся в высокой траве стрелки встают на колено, разряжают мушкеты в имперских кавалеристов. С тридцати шагов промах исключен. Тяжелые пули буквально сносят авангард. Всадники вылетают из седел, лошади бьются в агонии. Топча раненых, мертвых и умирающих, вперед несутся те, кого авангард уберег, закрыл от пуль своими телами.
Залп! Вторая цепь стрелков ждала до последнего. Они палят с пятнадцати шагов. Атака увязает в мешанине ужаса: крик, хрип, истошное ржание, конвульсии содрогающихся на земле тел, конских и человеческих. Уцелевшие поворачивают назад, отступают, бегут. Редкие выстрелы вдогонку тонут в победных криках ликующих бравильянцев…
Дьявол пляшет на костях. Стучит кастаньетами:
…путь мужчины -
огни да битвы,
Цель мужчины -
уйти достойным,
Где, скажите,
найти ему покой?
Ах, где найти покой?
Вирт - дьявольский искус! Гореть в геенне тому, кто его придумал. И Диего Пералю, рыбке, клюнувшей на этот соблазнительный крючок - вместе с изобретателем. Шлюха-Ойкумена подобрала-таки ключик к маэстро, доселе равнодушному к ее бесчисленным соблазнам. Запись от дона Фернана, переданная Джессикой, сыграла роль другого крючка - спускового. Очень быстро маэстро выяснил: посредством уникома можно не только удаленно общаться и обмениваться сообщениями. Коммуникатор недаром назывался универсальным. Но из всего широчайшего спектра возможностей серебристой коробочки Диего Пераля сейчас интересовала лишь одна: прямой выход в вирт.
Это оказалось проще простого. Куда труднее было отыскать в безбрежном океане информации новости с Террафимы. Ойкумена жила своей жизнью, мало интересуясь локальной войной в диком варварском захолустье. Поиск по ключевым запросам выдал скудный улов. Однако Диего с маниакальным упорством, достойным лучшего применения, продолжил раскопки - ищущий да обрящет! Тематическая передача "Вихрь времен" все последние репортажи посвящала событиям в Эскалоне. От "Вихря времен" не отставал "Военкор". Плюс ежедневные сводки информагентства Лиги на Террафиме. Плюс пара "реконструкторских" ресурсов…
Все эти "плюсы", вопреки правилам арифметики, дали один большой жирный "минус": Диего потерял сон. Вот и сейчас: два часа ночи, а маэстро намертво прилип к голосфере уникома.
- Несмотря на заявление генерала Лефевра о блокаде Бравильянки, имперским войскам не удалось полностью отрезать город от соседней провинции, также охваченной восстанием. Хотя все основные дороги, ведущие в город, перекрыты, с севера, через плоскогорье Монте-Кониферо, по контрабандным тропам в Бравильянку продолжают поставлять оружие, боеприпасы, продовольствие. Час назад наши камеры засекли вооруженный отряд численностью около пятидесяти человек, направляющийся на помощь защитникам города…
Ветер раскачивает верхушки корабельных сосен, превращая плоскогорье Монте-Кониферо в штормовое море. Под деревьями - мешанина теней и солнечных бликов. Камера ныряет ниже, скользит меж смолистых красновато-рыжих стволов. По тропе едет вереница всадников. Буйволиная кожа нагрудников, тусклый блеск запыленных кирас. Солнце вспыхивает на острие воздетой к небу пики, слепит глаза. Кто ты, богато одетый идальго на кауром жеребце? Не разглядеть лица под шляпой…
Дон Фернан?!
- …как сообщил наш специальный корреспондент, отряд, разминувшись с заслонами противника, благополучно добрался до Бравильянки и вошел в город со стороны предместья Лабарра…
"Искус превратился в запой. Как пьяница не в силах оторваться от вожделенной бутылки, так и я не могу заставить себя остановиться, выключить дьявольское устройство и завалиться спать. Завтра будет похмелье: красные от недосыпа глаза, гул в голове, вялость во всем теле…"
Насмерть всадник
коня загонит,
Сеньорита
подметки стопчет,
Не сойтись им
на этом свете,
Не сойтись им
за краем гроба…
- Появление роя - хороший знак! - завил сегодня, вернее, уже вчера профессор Штильнер, когда коллантарии выдохлись и угомонились. - Это подтверждает мою основную гипотезу. Рой понял, что мы, белковые тугодумы, наконец пошли на контакт. Наши цели совпадают: воплощение общей части колланта в малом теле. Отлично, работаем! И рой, и мы движемся на ощупь. Но главное, что мы движемся навстречу друг другу!
Общая часть колланта, подумал Диего. Он старается подбирать слова, этот профессор. Они все стараются. Вчера, споря с Пробусом, рыжий сказал: "Волновой клон, воспроизведенный флуктуацией!" И прикусил язык, едва увидел, что я стою слишком близко, что я слышу их разговор. Они в курсе, что я варвар. Мало того, я - религиозный варвар. Они боятся, что я начну задумываться: Карни, не Карни, не вполне Карни, совсем не Карни, не моя Карни… Боже, они смешны в своих тревогах, а я даже не имею права их успокоить. Как им не объяснить мне, что такое волновой клон, так и мне не объяснить им, что для религиозного варвара Карни останется прежней под любым именем, какое даст ей наука Ойкумены.
- Сеньор Пераль, для успешного… э-э-э… воскрешения доньи Энкарны нам необходим более тесный энергоинформационный контакт с базовым роем…
- Зачем вы это ему говорите? - прервал профессора Гиль Фриш.
- Зачем?! - изумился Штильнер. - Пытаюсь объяснить, что происходит. Ободрить, в конце концов! Рано или поздно…
- Вряд ли сеньор Пераль многое понял из ваших высокоученых объяснений. А даже если бы и понял - как это ему поможет? Ваши выкладки бессильны, профессор. Успех нашего дела лежит в области чувств и переживаний, и в этом деле вы сеньору Пералю не помощник. Никто не помощник.
- А мы? Мы все?!
- Мы в лучшем случае попутчики. Сожалею, но это так.
У Штильнера отвисла челюсть. Гематр, отвергающий логические выкладки? Гематр, апеллирующий к чувствам! Это ли не чудо из чудес?! К чести профессора, он быстро вышел из ступора:
- Вы правы, мар Фриш. Признаю. Вы правы, а вот я, похоже, ошибся кое в чем. Не стоило обманывать донью Энкарну и выдавать Сечень за Хиззац. Вам нужно лететь на настоящий Хиззац, по возможности повторив ваш маршрут с Террафимы. Если не весь, то хотя бы бо́льшую его часть.
- Очередной бзик? - буркнул рыжий. - Девушка нам и так поверила.
- Вам нужно объяснение? Извольте! Если воспроизвести маршрут и обстоятельства вашего первого рейса с максимально возможной точностью, это вызовет у сеньора Пераля соответствующие психоэмоциональные переживания, способствуя…
- Хватит, профессор! - взмолился Пробус. Координатор поднял над головой руки, словно сдавался в плен. - Вы нас уморите! На Хиззац, значит, на Хиззац. Не все ли равно, куда? В нашем положении хватаются за соломинку…
Ночь упала,
текут чернила,
Встало утро,
бела бумага,
День мелькает
пером гусиным,
Пишет время,
Господь читает…