"…По-настоящему я любил только одну женщину. Экзотианку. Её звали Айяна. Хотя, почему "любил"? Я и люблю её. Познакомились мы обычным армейским способом: я в очередной раз лежал в перевозном подобии госпиталя. Не хватало крови и медикаментов, да что там это - с энергией перебои случались, потому дышать тяжелораненым лучше было самостоятельно. Госпиталь развернули рядом с эйнитской храмовой общиной. Это такая военная хитрость: эйнитов свои бомбить никогда не станут, да и чужие - побоятся. Это трудно объяснить, но эйниты находятся неком симбиозе с переплетениями энергетических линий Вселенной, и нападение на общины может вызвать глобальные нарушения причинно-следственных связей. В энциклопедии написано, что эйнит энергетически стоит МЕЖДУ причиной и следствием. Их обычно вообще стараются не трогать. Мы их и не трогали. Просто поставили рядом госпиталь. Однако, религия эйи такова, что адепты не умеют оставаться равнодушными к раненым. Чужая боль для них - личное страдание, пусть даже мучаются враги. Враги - дело временное, жизнь во Вселенной - бесценна. И они пришли в госпиталь. Первыми и к самым тяжелым больным, как и положено, высшие адепты. Двое мужчин и необыкновенной красоты женщина. Я понимал, что, судя по положению в общине, эйнитке было уже далеко за сто, но это не мешало мне любоваться ею. (Я, кстати, и сам уже разменял тогда эту самую "первую сотню"). Да и не мог я больше ничего, разве что - любоваться. В день первой встречи я вообще полагал, что она мне снится.
Однако на следующее утро мне стало легче, что само по себе настораживало. Рана была серьезной (я хорошо разбираюсь в ранах), и я просто не мог так быстро пойти на поправку. Тем не менее, утром я открыл глаза и ощутил, что ожог, занимавший добрую треть тела, уже почти не болит. И что сознание уже не так одурманено обезболивающими препаратами. Моя грудь словно бы занемела и как-то в плане чувств - отдалилась от меня.
Я, честно говоря, решил поначалу, что просто умер. Кто из нас знает, что там, за гранью? Но раненые склонны воспринимать смерть именно так - раз! и уже ничего не болит. Я попробовал встать. Если бы я умер, это удалось бы, наверное, но… Я был слаб, как котёнок. За этими смешными попытками она меня и застала.
Она зашла об руку с молодым парнем - кровным сыном или сыном по общине - тогда мне было всё равно, а позже я не спросил. Я вырос среди экзотианцев и умел читать по их лицам: она была поражена и недовольна. Я сидел кое-как на постели и пытался спустить ноги. Она уперлась в меня взглядом, я почувствовал его тяжесть… Это, как ни странно, придало мне сил.
Сыграло чувство противоречия. Я не встал, конечно, но уселся, наконец, более или менее ровно. Я понимал: она хочет сказать, что вставать мне нельзя. Но говорить со мной - ниже её достоинства. Ну, а я не обязан слышать её без слов. Я вообще не обязан понимать экзотианцев. Я - тупой и бесчувственный солдат Империи. Перевел дыхание и заставил себя встать. Боль, наконец, вернулась ко мне, и я ощутил себя живым. Её лицо изменилось от внутреннего напряжения. Она пыталась помешать мне, проявлять волю, но делала это слишком осторожно, а я шёл напролом.
- Вот вы какие, - всё-таки сказала она раздражено. - Сядь, ты, мальчишка!
- Ну, не такой уж и мальчишка, - усмехнулся я и сел. Колени подогнулись. Она, конечно, видела мой возраст, но - сколько тогда ей самой?
Религия эйнитов удивительна. Они относятся к дару жизни, как к высшему дару. Трепетнее, чем в иных религиях к богу. Я сидел и тяжело дышал, чувствуя, как сознание покидает меня. Для неё терпеть такое мое состояние было пыткой. Она кивнула юноше, и тот силой уложил меня в постель. Впрочем, много сил ему прилагать и не понадобилось, всё, что держало меня в вертикальном положении, относилось, скорее, к области воли.
Эйнитка склонилась надо мной, положив руки мне на грудь, (я не почувствовал их веса), и стала говорить с моими ранами. Я ощущал, что она говорит именно с ними: тело моё откликалось на её голос, успокаивающие волны пробегали по коже, холод сменялся теплом и снова превращался в холод… Мне стало легче.
- Только посмей подняться ещё раз! - сказала она. Эйниты не знают обращения на "вы", но её манера говорить не казалась мне смешной. Властной - да. Она привыкла командовать, это чувствовалось.
- Я приду вечером, - сказала она. - А ты - если хочешь жить - будешь лежать.
Я прикрыл глаза, не в силах сопротивляться. Вечером так вечером. А потом лежал и думал о том, как она пахнет и какие у неё удивительные глаза. Совершенно нечеловеческого цвета.
Сначала я раздражал её. Моя воля была для неё чем-то чужим и незнакомым. Я разрешал ей только разговаривать с моими ранами, не пуская её глубже в сознание. Я знал, что она не причинит мне вреда, просто сделает так, чтобы выздоровление шло быстрее. Но что-то мешало мне довериться ей полностью. Айяна сердилась. Однажды, когда она была вымотана работой с другими ранеными, а я не вовремя открыл глаза, нечаянно нарушив её сосредоточенность, она чуть не влепила мне пощёчину. И, испугавшись собственного гнева - заплакала. Это видел только я. Краешек её словно бы залитого жидким серебром глаза наполнился влагой. Но, сопровождавший Айяну юноша, тут же оказался рядом. Он почувствовал, что ей плохо. Она отослала его раздраженным жестом.
- Почему ты не хочешь, чтобы я вылечила тебя? - спросила она.
Я задумался.
- Ты хочешь войти в меня слишком глубоко, - я старался подобрать понятные ей слова. Хоть мы и говорили на одном языке, культуры за нами стояли разные. - Я не мальчик, как ты говоришь. Мне больно понимать, что кто-то, походя, разделит со мной мои мысли и чувства. Не увидев за ними меня.
- Ты девственник? - спросила она.
Когда до меня дошёл смысл вопроса - я фыркнул. Но потом задумался. Вряд ли Айяна имела в виду тело. Я несколько раз любил, но чувства мои не были глубокими. Только первая юношеская страсть оставила в душе рубец, но, скорее, от стыда, чем от любви.
- Возможно, - сказал я. - Мне трудно судить о том, чего я о себе не знаю.
Она осторожно положила ладони мне на виски. Я ощутил вдруг… даже не желание. Что-то зверское, поднимающееся во мне и заглушающее рассудок. Страсть проткнула меня насквозь так, что я даже не мог дышать и судорожно вдохнул, лишь когда она убрала руки.
Чёрт их возьми, они много чего умели, эти адепты спящего бога. Я зря подпустил её так близко. Айяна и сама смотрела на меня с ужасом. Испугалась? Я улыбнулся ей, как мог.
- Видишь, - сказал я, - Люди наших миров - совсем не подходящее знакомство. Я слишком груб для тебя. Сожалею.
Но она продолжала смотреть на меня, и теперь страсть начала загораться во мне мягко и медленно.
- Что ты делаешь, девочка? - спросил я.
Она вздрогнула и отстранилась.
- Ты не грубый, - сказала она. - Ты - другой. Но и такой же, как мы.
- Это не причина, чтобы…
Я не договорил. Силы были исчерпаны полностью, и я мог только дышать.
Как ни мала была палата, в которой я лежал, но я лежал там один. Когда Айяна ушла, я понял, что должен любой ценой встать на ноги. Быстро. Иначе, неизвестно, чем всё это закончится. Мы слишком разные, чтобы любить друг друга. Я начал заставлять себя вставать и ходить по палате. Едва схватившаяся на краях кожа лопалась, но я был упорен. Утром и вечером она видела следы моих стараний. Я подозревал, что она именно видит сквозь повязки, её лицо реагировало раньше, чем она успела бы сосредоточиться. Иногда она приходила одна, иногда с парнишкой. Вечером, чаще одна. Видимо, он уставал раньше, и она его отсылала. К концу недели я понял, что и вправду выкарабкался, вопреки отсутствию в госпитале достаточного количества препаратов, связывающих "ожоговые яды", выделяющиеся при лучевых поражениях тканей. Она меня вытащила. Своими методами.
Большую часть ожогов мне, наконец, смогли закрыть искусственно выращенной кожей, я действительно стал вставать и… почувствовал себя неблагодарным животным. Вполне возможно, не только я к ней, но и она ко мне что-то испытывала. Мы всё равно расстанемся. Какой мне смысл сопротивляться, если сопротивляться есть чему?
Я решил дать ей возможность. Не больше. Потому что не хотел питать каких-то особых надежд. Но я мог расслабиться и впустить её в своё сознание. Пусть воспринимает, как хочет: как знак благодарности или доверия, например.
Но она поняла всё так же, как я.
Вечером, склонившись по привычке над моей грудью и не встретив привычного препятствия, она, прежде всего, подняла голову и заглянула мне в глаза. Я едва успел зажмуриться, потому что исподтишка смотрел на неё. И поэтому я "пропустил удар". В первый раз. Я ожидал чего угодно, но не губ на своих губах. Так быстро и неожиданно.
Наверное, она понимала меня лучше, чем я сам. А, может быть, вообще знала, что произойдет - под туникой и плащом у неё не оказалось больше одежды. И мне ни с кем и никогда не было так, как с ней.
Вот такова последняя, Анджей, самая свежая причина моего внутреннего одиночества.
Нет, я, конечно, мог бы жениться на своей родной планете. Я не знал тогда, что жизнью молодого человека руководят гормоны, и зашло всё достаточно далеко. Но её родители оказались против, и она согласилась с ними. Я мог бы настоять на своём, но что-то остановило меня. Гордость, наверное. Гордость, и нежелание объяснять свои чувства. Первые десять лет я страдал, остальную жизнь был благодарен ей за слабость. Мне только по молодости и глупости могла понравиться слабая женщина, я не знаю, что нас могло бы связывать потом. Но, эта гормональная любовь уберегла меня поначалу от юношеских проблем и связанных с ними болезней. Позже гормоны ушли совсем, и мне уже просто не нужен был никто, ломающий удобный уклад моей холостяцкой жизни.
Но, если бы Айяна не родилась экзотианкой, если бы не шла война… Хотя, скорее, самые верные препятствия - внутри меня самого.
Но я не удивлюсь, если у Айяны всё-таки есть от меня ребенок. Недоразумений в виде сроков зачатия, биологических несовпадений и прочего для эйнитов не существует. Она спрашивала меня, хочу ли я. Я отказался, но могло ли это помешать ей, сделать по-своему?"
Я отложил дневник. В этом месте я, наконец, понял, что меня удивляло во Влане. То, что она буквально "читала" меня и окружающих. Читала, как раскрытую книгу. Ей разве что понадобилось какое-то время, чтобы приноровиться ко мне. В остальном же… Она вошла и заняла свое место. В моей душе было место для женщины. Эйниты, кто они? Я, еще сомневался, но уж больно похожи были эти две женщины: адепт эйи из дневника Дьюпа и моя Влана. Похожи - чем-то тонким и неуловимым. "Между причиной и следствием", - так он писал? Я вспомнил, как вчера плакала за столом Влана: "…если бы я не настояла, его бы не убили, но, если не настояла бы - то убили бы тебя…" Я стал лихорадочно копаться в сети в поисках ответов на свои вопросы. Но информация, добытая мною, оказалась на удивление скудной. Эйниты поклонялись Спящему богу. Что он из себя представлял - я вообще не понял. Скорее всего, это просто философская категория. "Бог, который есть, когда его нет, который спит, когда ты бодрствуешь, и бодрствует, когда ты спишь…" Чушь какая-то. Нужно просто спросить об этом Влану. Ну и что из того, если она эйнитка? Мало ли кто из нас во что верит?
История одиннадцатая. "Храм"
- Влана, а кто такие эйниты? - Не удержался я за обедом.
Этот вопрос я крутил в голове и так и эдак, пока рот не раскрылся сам.
- Ты же знаешь, - она копалась в тарелке без аппетита, больше изучая еду.
- Я? - я завис, и аппетит у меня тоже куда-то подевался.
- Ну, ты же сам говорил мне. В шлюпке, помнишь?
- В шлюпке?
Начал вспоминать. Да ничего я такого не говорил. Видя мое недоумение, Влана совсем отложила вилку.
- Ты спрашивал, могу ли я убивать. И спросил - ты из этих…?
Я вспомнил. Вспомнил смешного, блеющего проповедника на Орисе. "…Пра-аво на жизнь и пра-аво на смерть даётся человеку бо-огом…" Ещё подумал тогда, причём здесь право?
- Я думала, ты знаешь, - сказала Влана, изучая недоумение на моём лице.
Еду она отложила, видимо, до завтра. Интерес к пище у нее пропадал всегда мгновенно и надолго. Особенно к нашей, корабельной.
- Влана, кроме этой случайно услышанной на улице фразы (слово - идиотской я не стал произносить), я никогда ничего не слышал об эйнитах. (Он так смешно блеял, этот проповедник. Только потому я и запомнил). "Стоп, - сказал я себе. - Ведь она же тогда сказала "да". Я спросил: "Ты из этих?", и она ответила: "Да". Наверное, я немного испугался всё-таки. Дьюп хоть понимал, с кем и с чем имел дело, а я, честно говоря, нет. Я не очень хорошо относился к разным сектантам, фанатикам…
- Пошли к тебе, покажу - сказала Влана и встала из-за стола.
Она частенько вела себя по-мужски: быстро переключалась, быстро реагировала. Я тоже встал, хоть мне и хотелось чаю. Но в каюте оставался йилан, и я надеялся, что мне его потом заварят. Что она мне хочет показать? Мне стало не по себе.
Влана закрыла дверь на магнитный замок. Я даже оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли у меня в каюте чего-то такого.
- Ну да, - усмехнулась она. - Убивать мы не боимся, прём, можно сказать, напролом, и ничего не вздрагивает…
Я пожал плечами. И вдруг остро почувствовал, что она меня старше. Не знаю на сколько, но старше. Раньше мне это как-то в голову не приходило.
- Возьми меня за руку.
Я взял. Рука теплая, ладонь сухая. Значит, Влана совершенно спокойна. В моей руке поместились бы две её ладошки, и я взял эту маленькую руку "в капкан", сомкнув пальцы на запястье.
- Закрой глаза.
Закрыл. И тут же страх толкнулся у меня в груди, как новорожденный слепой котенок тычется в человеческие ладони в поисках сосков матери. Влана как-то почувствовала это.
- Бак, ты же смелый. Не надо бояться. Мы просто посмотрим на переплетение линий эйи. Это не страшно. Ну же!
Когда женщина в два раза мельче тебя говорит, что это не страшно… Я попытался расслабиться. Перед глазами, закрытыми глазами, что-то замерцало, и я снова напрягся.
- Да не бойся же ты!
В голосе Вланы я почувствовал раздражение. Вспомнил про свою руку, сжимающую крепкое, но тонкое запястье. Да… Теперь я понял, КАК она почувствовала. Наверное, синяки останутся… Я начал расслабление с пальцев. Медленно, как на занятиях по релаксации.
Погладил мысленно каждый палец, рассказал ему, про покой и тепло. Потом погладил кисть… Перед глазами что-то замерцало опять, но я продолжал упражнение и расслаблял тело, понимая, что, и мозг в своё время последует за ним. И вдруг я ощутил себя словно бы в глубоком космосе, очень далеко отсюда. Пространство вокруг меня было пронизано сияющими, пересекающимися нитями. Немного похоже на паутину, немного - на то, как растёт дерево или молния… Я видел это всего лишь миг, потому что опять напрягся, и видение пропало. Открыл глаза. Страшно. И страх почти не контролируемый, животный. Я заставил себя разжать пальцы и тряхнул головой.
- Вот ведь зараза…
- Это потому, что твой разум не привык. А любое незнакомое чувство мы поначалу воспринимаем, как страх. Мы так устроены. Ты сильный - и страх твой сильный. А то, что ты видел - это линии эйи. Так или иначе, их могут видеть все. Нужно всего лишь не бояться. - Влана вздохнула и стала растирать запястье.
- А ты?
- Я привыкла с детства. Выросла при храме. Это совсем не значит, что я проводник эйи. Просто я знаю. И ничего больше, - она посмотрела на меня снизу вверх. - Всё? Конфликт исчерпан?
- Да не было никакого конфликта, - удивился я, думая, извиниться или нет.
Красные пятна стопроцентно перейдут в синие.
- Но ты испугался, когда понял, что я "из этих"?
- Я испугался, - признался я совершенно спокойно.
Только трусы боятся признаться, что да, страх был.
- Почему?
Я задумался. Я сам не понимал чего и почему испугался. Страх возник непроизвольно, беспричинно.
- Не знаю почему, - сказал я честно. - Просто накатило вдруг.
Влана потянулась и погладила меня по голове. Я хотел обнять её, но она вывернулась, шагнула к двери, приложила ладонь к замку…
- Всё, мой дорогой заяц. Всё - после. А сегодня - больше ничего страшного не случится.
- А чай?
- И чай - после.
И она выскользнула за дверь.
И тут же - вызов от Мериса. Неужели, Влана это почувствовала? Что запищит? Упал в кресло и включил большой экран. Я ощущал сейчас столько всего сразу, что решил всё скопом и выкинуть из головы. На время хотя бы. А то лопну. Мерис был собран и бодр. Похоже, он уже что-то накопал.
- Отдыхаешь? - весело спросил он. - А некоторые, между прочим, пашут.
- А некоторые уже посеяли - парировал я.
Он удивился.
- Что посеяли?
- Поговорка такая, - я решил дальше не шутить на сельскохозяйственные темы, раз уж Мерис не понимал даже, что за пахотой следует сев.
- А-а, - протянул он всё еще с недоумением. - А прогуляться эти "некоторые" не хотят?
- Куда?
- Город посмотреть, себя показать…
Мерис налил себе что-то из графина в бокал. Стал прикуривать. Графин - это серьёзно. Это означало, что дело он уже закончил и отдыхать уселся основательно. Иначе стояла бы бутылка.
- Подставить хочешь? Ходячая мишень и всё такое?
- Ну, вроде того.
- Одному идти?
- А, кого хочешь бери. Никто не ожидает, что тебя понесёт вдруг. Разве что - зашевелятся.
- Уверен, что стрелять не будут?
- Абсолютно. Детали мы обсуждать, разумеется, не стали.
Я решил идти один. Рисковать чьей-либо жизнью мне больше не хотелось. Не нравилась мне эта приманочная стратегия. Как можно знать наверняка? И кто вообще способен просчитать риск стопроцентно? Эйниты, разве?
Я вызвал по внутренней связи Влану. Нашел её в общем зале. Народу там толклось достаточно, потому очень коротко изложил суть дела. Спросил, как она думает, может что-то случиться или нет? Она ответила практически без паузы: "Нет, не может". "Почему?" "Просто не может". "Но это можно хоть как-то проверить?" Оглянулась, далеко ли ребята, шепотом: "Страшно будет, заяц". "Я уже привык". "Тогда пошли вместе пройдёмся".
Рисковать жизнью Вланы? Я отрицательно покачал головой. Типа - и не настаивай.
Влана картинно развела руками: мол, не хочешь - не верь.
И я ушёл один. Если я не мог поговорить с Вланой, я мог поговорить с местными эйнитами. Ну и Хэд с ним, что сектанты. Дьюп, в конце концов, относился к ним вполне нормально.