Наверху на него налетел порыв ветра. Погода нисколько не облегчала тяжелого настроения. В подобные серые дни свинцовое небо тонет в свинцовом море, белые облака напоминают клубы пара, заволакивающие железнодорожный узел… Через два шага откроется берег: Лайна не преувеличивала.
- Папа, это правда малак?
- Похоже на то, - пробормотал Питер, вглядываясь в гигантскую тупоголовую массу рыбьей плоти, неподвижную и безжизненную на песке рядом с верхней отметкой прилива. - Я в последний раз видел такого приблизительно в твоем возрасте. Как минимум тридцать метров длиной! Подойдем поближе, посмотрим.
Лайна вскочила, собираясь сбежать вниз по дюне, Питер ее подхватил и забросил на плечи. Голые ножки оседлали шею. Она любила ездить на нем верхом - по крайней мере, до отъезда, - а он хотел, должен был чувствовать прикосновение дочки.
Морской ветер забивал уши, глаза туманила соль.
Они подошли к рыбе.
- Полосатый малак, отряд левиафанов, - подтвердил Питер и принюхался. - Почти протух. До истребления эти животные напоминали земных гладких китов. Только киты не рыба, а наш малак - настоящая рыба.
Лайна почти потеряла дар речи в благоговейном ужасе перед гигантской рыбой.
- Какой большой! Почему же он умер?
- Может быть, умер в море от старости, и его прибило к берегу, хотя я не вижу, чтобы над ним стервятники хорошо поработали. Или сбился с пути во время вчерашнего шторма и выбросился на землю. Я где-то читал, что у выброшенного на берег малака внутренности превращаются в кашу, раздавленные собственным весом.
- Наверно, ел много рыбы, раз такой вырос.
- На самом деле малак вообще не ест рыбу. - Он подвел ее ближе к щелястому рту, прорезавшему голову. Приближаясь, они вспугнули собравшихся попировать на останках киндаров, которые закружились в воздухе, раскинув во всю ширь крылья. - Видишь большие костяные пластины с щетинками вдоль верхней челюсти? На гребешок похоже. Это сито. Малаки на плаву процеживают через него морскую воду и съедают крошечных животных, застрявших в щетинках. Этих животных, собравшихся вместе, называют планктоном.
Он опустил Лайну на песок, чтобы она посмотрела как следует, но девочка быстро вернулась - из пещерной пасти мертвой рыбы слишком несло тухлятиной.
- Что такое планктон? - спросила она, снова стоя с ним рядом. - Никогда раньше не слышала.
- Давай поднимемся на дюну, где не так скверно пахнет, и я тебе все расскажу.
Взявшись за руки, они побрели по синим влажным упругим зернистым песчинкам к месту рядом с водой, куда все-таки не доносилась трупная вонь, и минуту глядели в молчании на круживших с криками киндаров.
- Еще интересуешься планктоном?
Получив в ответ кивок, Питер медленно, почти задумчиво заговорил, подбирая выражения, понятные детскому разуму, однако стараясь, чтоб Лайна немножечко шевелила мозгами.
- Планктон - главный продукт питания в море. Составляют его миллиарды крошечных живых организмов. Среди них есть животные, есть растения, только все они очень и очень маленькие. В открытом море собираются в гигантские стада, причем одни просто кочуют, а другие крошечной ручкой вроде кнута, которую именуют "ресничкой", направляют их в ту или другую сторону. Вот так они живут, умирают, служат пищей практически для всего океана - и больше ничего. Может быть, думают, будто сами точно знают, куда плывут, даже не понимая, что гигантскую массу планктона постоянно гонят ветра и течения. Планктон глотают огромные малаки, не видя, что проглотили, а планктон понятия не имеет, что съеден, пока с ним раз навсегда не покончено.
- Бедный планктон! - сочувственно воскликнула Лайна.
- Нет, по-моему, он на свой лад счастлив. Пока малаки вырывают из его рядов огромные куски, подчиняется старым хлыстам-"ресничкам" и наслаждается жизнью. Даже если попробуешь объяснить, что его без конца пожирают малаки и другие морские животные, он тебе не поверит.
- Откуда ты столько знаешь о планктоне?
- Наблюдал за ним очень внимательно, - ответил Ла Наг, припоминая Землю.
Лайна взглянула на длинные щетинки на челюсти малака.
- Хорошо, что я не планктон.
- Если это от меня зависит, - сказал Питер, заботливо обняв дочь, - никогда им не станешь. - Он встал, бросив последний взгляд на безжизненного левиафана. - Приятно знать, что малаки тоже умирают. Пойдем. Мама наверняка суп успела сварить, а остывший суп нам совсем ни к чему.
Повернувшись спиной к океану, они двинулись по синей дюне к дому, обмениваясь короткими фразами сквозь порывистый ветер, несшийся назад к берегу, где киндары издавали крики, от которых пошло их название, и выклевывали устремленные в землю, открытые и навеки ослепшие глаза малака.
- Уезжаешь? - сказала Мора, сидя с Питером в Роще Предков под деревом его прапрадеда.
Он не сообщил ей о принятом на рассвете решении остаться и был теперь этому рад. Дневной свет быстро высветил массу изъянов в мыслях, казавшихся в темноте столь простыми и верными. Придется вернуться. Иного пути нет.
- Я должен.
Он набрался силы для этого заявления, прислонившись к дереву - гораздо более крупному варианту Пьеро. В день смерти прапрадеда между корнями выкопали могилу, похоронив там останки без гроба. За год дерево впитало и усвоило питательные вещества из разложившегося тела, высоко выросло на уникальном органическом удобрении. Созревшие к следующей весне семена берегли до появления на свет в семействе Ла Нагов очередного ребенка. В день рождения Питера посадили два семени - одно в Роще Предков, другое в глиняном горшке. Второму деревцу суждено было остаться маленьким, а мальчику расти.
Известное под названием толивианской мимозы, оно обладало уникальной способностью подражать человеку. Саженец - мисё, - постоянно находясь рядом с взрослевшим ребенком, настраивался на него, чутко улавливая реакцию и настроение мальчика или девочки. Детей старательно обучали подрезке ветвей и корней, необходимой для ограничения роста деревца. На Толиве было принято растить детей с мисё, хотя общего распространения этот обычай не получил. Семья Моры считала его довольно глупым, поэтому у нее никогда не было своего деревца, а теперь его уже не заведешь, ибо для этого обязательно надо вместе расти. Она не понимала, какие узы, не поддающиеся словесному описанию, связывают ее мужа с Пьеро, не понимала, почему Лайна все крепче привязывается к собственному мисё, но знала, что от этого они оба богаче, а она без этого беднее.
Питер посмотрел на жену в полуденном свете. Ничуточки не изменилась. Блестящие волосы цвета темной глины впитали и излучают теперь золотистый свет толивианского солнца. Простое платье-"рубашка" не скрывает зрелых форм женской фигуры. Она вроде спокойно сидит рядом с ним, хотя это наверняка только видимость.
- Перчатки готовы? - спросил он, поспешно заводя разговор.
- Сотня пар. Давно уж готовы. - Мора упорно отводила взгляд.
- А монеты?
- Спешно чеканятся. Ты же знаешь.
Питер молча кивнул, разумеется зная. Видел поступавшие домой сообщения. Мора отвечала за выпуск монет. Собственно, это она придумала звезду, вписанную в греческую омегу - символ ома, единицы сопротивления.
Можно еще отказаться, - коротко бросила она, повернувшись к нему.
- Нельзя. Тебе захотелось бы жить со мной, если б я отказался?
- Конечно!
- По-моему, я стал бы плохим спутником жизни.
- Наплевать! Ты меня хорошо понимаешь. Вообще затея с революцией - колоссальная ошибка. Нам надо было просто спокойно сидеть на своем месте, пока все само собой не развалится. Мы никому ничего не должны. Они сами пожар устроили - пусть горят!
Не одна Мора придерживается подобного мнения; многим толивианцам не нравится идея революции.
- Мы ведь тоже сгорим, как тебе превосходно известно. Обсуждали это как минимум тысячу раз. Когда рухнет имперская экономика, которая уже движется к краху, начнутся поиски способов укрепить марку. Для этого у банкрота есть лишь две возможности - либо найти новый обширный рынок, либо раздобыть огромное количество золота и серебра, превращая его в полноценные деньги. Всем известно, что на Толиве крупнейшие в освоенном космосе запасы драгоценных металлов. На нас навалятся не с просьбами, а с требованиями, пустят в ход всю силу имперской охраны, осуществят любую угрозу, на какую осмелятся.
- С таким союзником, как Флинт, с ними можно бороться, - горячо возразила Мора. - Со временем Империя сама рухнет. Надо только держаться от нее подальше…
- А потом? После падения Империи вперед выйдет Земля, завладеет внешними мирами без единого выстрела. В неизбежном хаосе лицемерно объявит, будто печется об общем благе. Только на будущее на сей раз позаботится лишить свободы любой внешний мир. Больше не допустит никакой самостоятельности таких планет, как Толива и Флинт. Когда будут исчерпаны наши ресурсы, потраченные на изматывающую войну с Империей, мы полностью лишимся возможности противостоять направленным против нас могучим земным силам. Революция должна совершиться сейчас, иначе Лайне не суждено жить на свободной Толиве.
- Почему ты так уверен, что Земля нас захватит? - спросила Мора, возобновляя давние споры. - Хочешь освободить внешние миры от Империи, чтобы они шли своей дорогой… Есть у тебя на это право? Имеешь ли ты право предоставлять народам свободу? Ты отлично знаешь, что многим ее не вовсе не требуется. Масса людей боится ее до смерти. Им нравится, чтобы над ними кто-нибудь постоянно стоял, утирал нос в горестные минуты, шлепал по попке за нарушение правил.
- Они все получат. У них будет возможность замкнуться в отдельных анклавах, установив ту власть, какой им хочется. Это меня ничуть не волнует. Только не причисляй к ним меня, мою семью, мою планету и прочих, считающих, что так жить нельзя! Мы имеем полное право обеспечить надежное будущее своей планете, где люди будут существовать спокойно, сохраняя дорогие для нас идеи и принципы!
Несмотря на невыносимую боль, Мора все-таки соглашалась с мужем, исповедуя ту же самую веру, дорожа теми же принципами. С полными слез глазами беспомощно стукнула кулаками по корням дерева:
- Почему именно ты? Пусть кто-нибудь другой едет! Не обязательно ты…
Питер обнял ее, притянул к себе, коснулся губами уха, страстно желая сказать то, что она хотела услышать, но не имея никакой возможности.
- Только я. Устав, Фонд подстрекательства - всё задумали и разработали многие поколения моих предков. Именно я должен свергнуть Империю, и мы знаем - когда-нибудь это случится. - Он встал, легко поднял жену на ноги, обнял за плечи. - Провожу тебя домой. Потом отправлюсь к попечителям Фонда.
Мора какое-то время молчала, пока они шли по тихой, испещренной солнцем Роще Предков. А потом сказала:
- Загляни по пути в кооператив к амам. Адринна больна.
Питер вдруг содрогнулся от страха:
- Умирает?
- Нет. Поправляется. Тем не менее возраст… Кто знает?.. Может быть, к твоему возвращению ее уже не станет.
- Первым же делом сегодня заеду.
При каждом визите Ла Наг обязательно удивлялся крошечным размерам кооператива, наверно, потому, что все представления об асимметричном ансамбле приземистых построек, где жили преподаватели философии успризма, получил в детстве. Он назвал себя в домофон во дворе и был сразу же впущен. Все знают, кто он такой, знают, что на планете пробудет недолго. Питер нашел свою аму - воспитательницу и наставницу в философии - в ее собственной комнате. Сидя в низком кресле, она смотрела в окно.
- Добрый день, ама Адринна, - проговорил он с дверного порога.
Она оглянулась на голос, прищурилась:
- Выходите на свет, чтоб я вас разглядела как следует.
Питер повиновался, подошел к окну, присел рядом на корточки. Ама улыбнулась, покачав головой:
- Стало быть, это все-таки ты, наконец. Пришел попрощаться со своей старой амой.
- Нет, поздороваться. По пути к попечителям решил заскочить повидаться. Слышал, что ты болела или что-нибудь вроде того.
- Что-то вроде того, - подтвердила она.
Сильно постарела, хотя почти не изменилась.
Сплошь теперь поседевшие волосы по-прежнему зачесаны на прямой пробор, строго с обеих сторон обрамляя лицо. Лицо сморщилось, подвижные губы запали, тело болезненно исхудало. Только глаза столь же яркие, умные, непоколебимо честные, те самые, что с юности по сегодняшний день вдохновляют его.
В последнее десятилетие Питер редко виделся с амой. Адринна всю жизнь преподавала и разъясняла философию успр, а он перестал всецело полагаться на ее советы. Взял то, что она ему дала, и пустил в дело. Тем не менее то, кем он стал и кем станет, во многом определялось годами, которые он просидел у ее колен. Человечество, внешние миры, Толива и Питер Ла Наг осиротеют, лишившись ее.
- К попечителям? - прищурилась Адринна. - Фонд подстрекательства теперь твоя игрушка, Питер. После запуска механизма, который должен совершить революцию, мысли, слова и действия опекунов не имеют никакого значения. Последнее слово принадлежит тому, кто действует на Троне. Тебе, Питер. Бесчисленные поколения толивианцев не оставляли наследникам ни единого ага, завещая все свое имущество Фонду. Их вера, деньги, плоды всей жизни отправятся с тобой на Трон, Питер Ла Наг.
- Знаю.
Незачем напоминать. Память об этом ежедневно лежит на нем тяжким грузом.
- Я не обману их, Адринна.
- Может быть, под обманом мы с тобой имеем в виду совсем разные вещи. Помнишь цитату из древнего земного писателя Конрада о корабле, который прежде всего надо в целости и сохранности привести в порт? Значит, знаешь, что он имел в виду не Толиву. Наш мир думает и помнит о штормах, через которые тебе придется пройти. Нас интересует не только успех твоей миссии. Мы спросим, как ты добился успеха. Мы спросим, какие нравственные запреты ты вынужден был преступить, и не примем ответ - "никаких".
- Ты хорошо меня выучила. Сама знаешь.
- Я одно только знаю, - провозгласила старуха со звеневшей в голосе лихорадочной верой, - чтобы революция приобрела какое-то реальное значение, она должна следовать принципам успр. Без всякого кровопролития и насилия, кроме самозащиты; без всякого принуждения! Мы должны провести ее по-своему, только по-своему! Иначе предадим тех, кто веками боролся и тяжко трудился. Прежде всего - успр. Забудь о ней, стараясь победить врага, и сам станешь врагом… хуже прежнего, который просто не знал, что способен на лучшее.
- Знаю, Адринна. Я слишком хорошо это знаю.
- Берегись флинтеров. Все-таки они придерживаются порочной версии успристской философии. Слишком свыклись с насилием, могут перестараться. Присматривай за ними точно так же, как мы за тобой будем присматривать.
Он кивнул, поднялся, поцеловал ее в лоб.
Не слишком приятно знать, что за твоими поступками будут пристально наблюдать. Впрочем, ничего нового - к этому с младых ногтей привык каждый житель планеты.
А теперь к попечителям.
Три человека следом за своими многочисленными предшественниками были выборными хранителями Фонда, который создали предки Ла Нага вскоре после образования колонии. На Толиве не существовало достойной упоминания власти, и задача борьбы против тоталитаризма возлагалась на отдельных людей, которых должен был поддерживать этот самый Фонд подстрекательства. Во время его создания никто даже не думал ни о какой Империи внешних миров, имея в виду только Землю. И до недавнего времени деятельность попечителей - по решению, принятому голосованием вкладчиков, - сводилась к чисто бухгалтерской. Теперь ситуация переменилась. Отныне они держат в руках финансовые ниточки революции.
Адринна в свойственной ей открытой и прямолинейной манере, с какой она резала правду-матку лучше любого виброножа, увидела все, что Питер проглядел. Фактически задуманная революция должна совершиться усилиями одного человека. Питеру Ла Нагу предстоит принимать сиюминутные решения и по мере продвижения корректировать курс. Попечители будут на расстоянии в несколько световых лет, а революцию сделает Питер Ла Наг.
Мнение Адринны наверняка сыграло главную роль при его назначении агентом-провокатором - ама знала своего питомца лучше, чем родители собственное дитя. Конечно, из уважения к семье, создавшей Фонд подстрекательства, разрабатывавшей на протяжении многих поколений устав новой организации, которой предстоит возникнуть на революционном пепелище, кандидатура ее представителя - мужского или женского пола - всегда значилась первой в списке, при условии его согласия, способности выполнить задачу и моральной устойчивости. В таком деле открывается масса возможностей для злоупотреблений, начиная с простого злодейства и заканчивая прямым предательством общей цели, поэтому его нельзя поручать человеку по одному признаку происхождения.
Видимо, Питер Ла Наг отвечал всем критериям. И согласился. Работал садовником-декоратором, когда руки заняты, а голова подолгу свободно размышляет. Зная, что скоро его призовут, он выдумывал мириады способов нанести удары в слабые места Империи. Складывавшиеся обстоятельства, инцидент на Нике, предложение, которое Бедекер сделал флинтерам, сузили горизонты, приведя его к окольной стратегии, которая должна поразить Империю в самое сердце. На стадии планирования все было ясно, просто и восхитительно. А когда дошла очередь до неприятных деталей реального и успешного исполнения плана, он не находит в себе ни капли прежнего энтузиазма. Хочется только покончить с этим раз и навсегда.
Трое попечителей уже поджидали Ла Нага, приземлившегося возле двухэтажной постройки, одиноко стоявшей на огромной северо-западной равнине второго по величине континента Толивы. Строители окрестили ее "Центром подстрекательства". Именно сюда, к этим людям явились флинтеры с известием о предложении, с которым обратился к ним Эрик Бедекер в обмен на свержение Империи. После чего жизнь Питера Ла Нага радикально переменилась.
Обменявшись приветствиями, налив рюмки, уселись на открытой площадке. Старший попечитель Уотерс заговорил о деле:
- Все мы прослушали твой отчет и признали убийство убийцы оправданным и неизбежным.
- Будь другой способ, я бы его испробовал. Но если бы мы немедленно не вмешались, он убил бы Метепа. Вопрос стоял так: жизнь за жизнь.
- Как насчет соглашения с Бедекером? Он действительно ставит на тебя все свое состояние?
- Почти ничем не рискует, - кивнул Ла Наг. - Просто превратит товарный капитал в денежный, который при нем и останется.
- В случае твоего успеха он погибнет, - заметил самый эрудированный попечитель по фамилии Коннорс. - И наверняка это знает. Никогда не достиг бы нынешнего положения, идя на подобный риск!
- Ему наплевать на свое положение. Он мечтал построить монолитную финансовую империю для собственной семьи. Потерял детей, а земное правительство не позволит начать все сначала. Мой план дает ему возможность с помощью своей империи уничтожить другую, ту самую, которая уничтожила последнюю надежду на осуществление его мечты. Он согласен.
- Значит, решено! - заключил Уотерс. - Все готово…
- По-моему, да.
- А как насчет того самого Брунина, о котором ты упоминал? - спросил Силвера, самый молодой из троих, в прошлом, до избрания попечителем, выдающийся архитектор. - Он меня беспокоит.