Пин вдохнул, поперхнулся дымом и отчаянно замахал руками. Но ручки у него были маленькие и не доставали до сильно вытянутого вперед рта, и тогда он попытался выплюнуть окурок. Однако бумага приклеилась к губе, и пин только еще больше наглотался дыма. Вконец отчаявшись избавиться от окурка, пин запрыгал, замотал головой, и окурок наконец вылетел изо рта, шлепнувшись рядом с Ларой на нарост на стволе дерева.
Все смеялись.
- Ты только не обижайся, Василек, - улыбаясь во весь рот, попросил прощения Кирилл и потрепал пина за шерсть на спине.
- Зачем же так… - смешно чихая, обиженно просипел пин.
Лара вдруг оборвала смех и стала принюхиваться, вертя головой.
- Пахнет… Вы чувствуете? - Она привстала с земли, и взгляд ее застыл на окурке, лежащем на наросте дерева. - Сыром пахнет…
- Угум-м… - поддакнул Микчу, усиленно, как паровик, сопя носом.
Портиш первым оценил ситуацию и вьюном, прямо по коленям Лары, пробрался к наросту, на котором лежал окурок. Рукавом он смел окурок с нароста и стал тщательно обнюхивать обожженное место.
- Ей-богу, сыром пахнет, - благоговейно заявил он.
- Стоп! - оборвал Льош поднявшийся было галдеж. Он отобрал у Кирилла резак, увеличил его мощность и аккуратно срезал ближайший к нему нарост. Нарост с шипением отделился от дерева, и в воздухе ощутимо запахло печеным сыром. Льош чиркнул срезом о манжет, посмотрел на проявившуюся реакцию, затем, осторожно лизнул и так же осторожно попробовал на зуб краешек нароста. Это действительно было похоже на старый засохший сыр.
"Вот так, - усмехнувшись, подумал он. - Не знаешь, где найдешь".
- Кажется, это можно есть, - сказал он.
Но наесться вдоволь Льош никому не дал. После стольких лет питания жидкой лагерной баландой он не знал, как будет действовать столь грубая пища. Поэтому, разрешив съесть каждому не более четвертушки нароста, он приказал набрать с собой их как можно больше (кто знает, повезет ли еще раз наткнуться на что-нибудь съедобное?), затем поднял отряд на ноги, и они снова двинулись в путь.
И снова они шли по странно тихому лесу, и снова огибали черные гнилые болота и манящие зеленью прогалины. Колючий кустарник рвал и без того ветхую одежду, царапал руки, лица, цеплялся за немилосердно оттягивающие плечи василиски, но Льош больше не делал привалов и продолжал упрямо вести отряд беглецов. Он рассчитывал вывести его к Слепой дороге и расположиться недалеко от нее. Чем ближе к ержам, тем меньше вероятность, что их именно там будут искать. Однако вскоре все выбились из сил, и Льош понял, о до цели их не доведет. Он уже принялся подыскивать место для привала, но тут прямо перед ними сквозь чащу леса вырисовалась большая желтая поляна.
Льош остановил отряд, а сам стал осторожно пробираться к ней. Поляна была огромной, чуть ли не с футбольное поле, почти круглой, и усыпана крупным желтым щебнем. Словно кто-то специально засыпал ее, а затем прошелся по щебню гигантским плугом, оставив огромные борозды. Почти в центре поляны высилось большое, толстое, засохшее дерево с раскидистой кроной - первое большое дерево, встреченное в лесу. Да и то - сухое.
Льош ступил на поляну и прошел по щебню несколько шагов. Щебень, нагретый солнцем, отдавал свое тепло, и здесь, после сырого воздуха леса и его полумрака, было непривычно сухо, тепло и светло. Льош позвал всех на поляну, и они прошли к засохшему дереву, где и расположились в одной из рытвин.
"Вот и готовый окоп…" - подумал Льош и прилег спиной к насыпи.
Невдалеке Портиш и Микчу приглушенно ссорились, настороженно косясь на него - они никак не могли поделить сырный нарост, Лара снова стала приставать к пинам с расспросами, а Кирилл, взяв у него резак, задымил с Испанцем самокрутками. Ссора между Портишем и Микчу постепенно стихла, Кирилл, докурив самокрутку, аккуратно затушил ее и ушел куда-то, а Льош все лежал на насыпи и думал, пытаясь заново, в который уже раз, осмыслить все происходящее здесь, на этой планете. И твердо решить, что же делать дальше. Жаль, конечно, что он оказался последним из землян, выуженным смержами, - чересчур слабое у него чувство ощущения психополей и сила сопротивления их воздействию - несомненно, у последующих поколений они будут сильнее. Но то, что землян больше здесь не будет, Льош понял давно. Слишком предусмотрительны смержи, слишком они боятся. И все же, несмотря на свою сверхтрусость, именно с ним, с Льошем, смержи просчитались. Падкость на информацию, наверное, пересилила их осторожность. Забыли, что пересыщение всегда ведет к несварению. И уж Льош теперь просто обязан стать той костью, которой смержи подавятся…
По насыпи спустился Кирилл и сел рядом с ним. В руках он держал обломок ветки и аккуратно обстругивал его резаком.
- Ну, и куда мы дальше? - спросил он.
- Туда, - Льош махнул рукой. - К Слепой дороге. Меньше вероятность, что именно возле нее нас будут искать.
Кирилл привстал и посмотрел в ту сторону, куда указал Льош.
- Ты уверен, что Слепая дорога именно там? - недоверчиво переспросил он.
- Уверен. Чувство ориентации меня никогда не подводило. Километров двадцать пять… - Льош прикрыл глаза и зашевелил губами, словно что-то подсчитывая. - Точнее, двадцать семь с хвостиком.
- Верю, - кивнул Кирилл. - Теперь я тебе верю.
Льош усмехнулся.
- Что это будет? - в свою очередь поинтересовался он, кивнув на обстругиваемую Кириллом палку.
- Трубка, - коротко ответил Кирилл и снова принялся за работу. - А почему бы нам не остановиться здесь? Место неплохое, обзор хороший, спрятаться есть где - рытвины, что твои окопы! Если погоня выйдет на нас, то здесь смержей встречать лучше, чем в лесу.
- Насчет окопов - это ты верно, - кивнул Льош. - Мысли у нас сходятся… А ты уверен, что драйгеры и василиски - это все, что есть у смержей?
Кирилл удивленно поднял брови.
- Вроде бы ничего другого я у них не замечал, - осторожно ответил он.
- Тогда ты, может быть, объяснишь мне, каким образом ты попал сюда? Не святым же духом?
Кирилл прекратил вырезать трубку и настороженно смотрел на Льоша.
- И вообще, откуда у тебя такая уверенность, что именно смержи будут организовывать за нами погоню? Что именно они являются нашими хозяевами? Потому что они нас охраняют и ты больше никого не видел? Но тогда, может быть, ты объяснишь, почему смержи тоже застывают на месте, когда в лагере звучит Голос?
- Черт его знает! - зло сплюнул Кирилл. - Задаешь ты задачи… В наше время встречу с другими цивилизациями представляли совсем по-другому. Они - такие же, как мы: цветы, объятия, обмен делегациями, достижениями и черт егo знает чем еще, но только непременно высокогуманным; гигантский скачок науки, техники, культуры… И вот оно - Братание!
- Ты из двадцатого века? - спросил вдруг Льош. - Где-то из середины?
- Да, - подтвердил Кирилл. - Год гибели - тысяча девятьсот шестидесятый. Сель… У нас в горах это часто бывает…
- Мечтали вы тогда, прости, однобоко. Но и понять вас было можно. Человеку всегда хотелось, чтобы его будущее было светлым, чистым и добрым. А о том, что могут быть не-гуманоидные цивилизации, или, как эта, паразитические…
- Я не совсем понимаю твою терминологию, - перебил Кирилл. - Да и мне - лично мне! - наплевать на то, как называть смержей или тех, кто стоит за ними. Пока у меня есть василиск, пока у меня есть руки, кулаки, зубы, я буду драться за свою свободу до последнего вздоха!
И тут внезапно все сместилось перед глазами Льоша. Он еще видел Кирилла, который продолжал что-то гневно выкрикивать, но уже не слышал его. Острое чувство близкой опасности охватило его, он почувствовал; что через мгновение сердце остановится и сознание померкнет. И еще он понял, как озарение на него нашло, что есть от этой опасности странный, нелогичный способ защиты, но им он воспользоваться не успеет…
Льош упал лицом прямо в щебень, но затем с трудом приподнял голову. И у него было уже другое лицо - набрякшее, посиневшее; тусклые глаза невидяще смотрели на Кирилла.
- Ку… кур… - прохрипел он, пытаясь протянуть к Кириллу ставшую чужой, непослушной руку.
Гигантская тень пронеслась над поляной, на мгновение закрыв солнце, и ушла за лес.
4
Кирилл вскочил на ноги. Огромный серебристый диск скользнул над лесом, накренился, вошел в вираж и снова стал разворачиваться для нового захода над поляной.
"Вот оно, - екнуло сердце. - Атака!"
Он бросился за василиском, но не удержался на крутой насыпи и съехал вниз, в рытвину. Да так и остался стоять на коленях.
В импровизированном окопе стояла непонятная, застывшая - без единого движения - тишина. Люди и пины, скорчившись, вперемешку лежали на дне рытвины там, где их застала тень серебристого диска. И только Испанец, согнувшись в три погибели, с василиском на изготовку напряженно следил за маневром диска над лесом.
"Что же это делается? - отрешенно подумал Кирилл. Его охватила апатия. - Значит, все насмарку… Наш побег, мытарства по лесу… Завтра - снова лагерь, Головомойка и все вернется на круги своя".
Казалось, все чувства оставили Кирилла, кроме зрения. С каким-то тупым безразличием он видел, как из окопа медленно, страшно медленно встает Испанец, с ощерившимся в беззвучном крике ртом, так же медленно, с василиском на-перевес, взбирается по откосу и бежит навстречу надвигающемуся из-за леса серебристому диску.
Замедлив скорость, диск проплывал над поляной, но вдруг, словно споткнувшись обо что-то невидимое в воздухе, накренился и устремился навстречу бегущему Испанцу. Они встретились метрах в десяти от окопа. Смяв выставленный вперед василиск, диск ударил Испанца в живот, и его тело, согнувшись пополам, скользнуло по ободу диска и тряпичной куклой отлетело в сторону. А диск, пролетев еще несколько метров, всей своей многотонной мощью вонзился в бруствер окопа. Волна щебня с грохотом обрушилась в рытвину.
Этот грохот вырвал Кирилла из состояния небытия. Точно пружиной вышвырнуло его из окопа, и он, до боли в пальцах давя на спуск василиска, бросился к диску.
- Гад! - орал Кирилл, судорожно притиснув приклад василиска к бедру и поливая диск невидимым огнем. - Гады! Братья по разуму! Я покажу вам братство! Я покажу вам контакт! Ага, шелушишься? Получай еще! На!
Серебристая поверхность диска сползала с него лоскутьями тонкой кожицы, открывая другую, бурую и пористую. Наконец, задняя часть диска, торчавшая над землей, дрогнула и грузно шлепнулась на щебень, согнув диск пополам.
Кирилл опустил василиск. Над поляной звенела тишина. Немилосердно палило солнце, и не было ни ветерка, ни малейшего движения, только пыль, поднятая падением диска, медленно оседала на щебень.
"Вот и все", - устало подумал Кирилл. Он взобрался на гребень рытвины и остановился. Он уже знал, что там увидит, но все равно содрогнулся.
На дне рытвины, полузасыпанные щебнем, покрытые желтой пылью, лежали трупы. И никого живого…
"Почему они все?.. Почему?! И почему я остался?"
Все лежали на дне, странно скрючившись, и только Льош лежал на откосе раскинув руки.
"Льош… Почему же и ты умер? Ты, на которого не действовали ни Голос, ни психоэкраны смержей; ты, который чувствовал опасность за милю, лечил только прикосновением рук; ты, который мог разобраться в любой вещи, лишь мельком взглянув на нее; который знал больше нас, больше всех нас, всех нас вместе взятых, человек нашего будущего, какими мы хотим стать и какими мы в конце концов будем, несмотря ни на что! И ты… Ты умер?!"
Кирилл спустился по откосу к Льошу, грузно, устало сел на щебень и закрыл глаза. "Так почему же ты все-таки умер, а я живу?" Он вспомнил последние минуты перед атакой диска: они сидят с Льошем и беседуют, и вдруг Льош падает, лицом в щебень, затем приподнимается, но уже не Льош, а другой какой-то человек, синий, опухший, не человек - слепок человеческий, и тянет к нему такую же синюю, набрякшую руку, и что-то хрипит. Что же он хотел? Перед глазами встала другая картина: он стоит на коленях на дне рва, все уже мертвы, лежат на щебне, скрючившись, и только Испанец напряженно, на корточках, весь собравшись перед прыжком, наблюдает за виражом диска, затем срывается с места и, с василиском наперевес, бежит навстречу диску, раздирая горло страшным атакующим воплем.
Кирилл вскочил на ноги. Курить, вот что просил Льош! Значит, не только слабительное было в сухих листьях…
Кирилл снова поднялся на гребень рытвины и увидел Испанца. Испанец лежал на боку сломанной пополам, одеревенелой статуей, правая рука, неестественно вывернутая за спину, продолжала сжимать искореженный василиск.
"А ты в это время спокойненько сидел на дне рытвины и только хлопал глазами", - стиснув зубы, укорил себя Кирилл. Он вспомнил, как они с Испанцем вышли из леса, сели здесь на щебне друг напротив друга и закурили. И как он, улыбнувшись Испанцу, поднял к виску зажатую в кулак руку и, подмигнув, сказал: "No pasaran!.. ", но Испанец только скользнул по нему холодным взглядом, и тогда он, подумав, что Испанец там, на Земле, мог быть отнюдь не республиканцем, а, вполне возможно, фалангистом, тоже одарил его холодным взглядом и, встав, пошел вырезать себе трубку.
Кирилл приблизился к Испанцу, осторожно поднял окровавленное тело, взвалил на себя и понес в рытвину. Зря он его тогда так - Испанец был из соседнего барака, латиноамериканского, и, может быть, понятия не имел о гражданской войне в Испании. В Латинской Америке во все времена было достаточно своих проблем. Кирилл положил Испанца рядом с Ларой и, выпрямившись, окинул поле брани скорбным взглядом.
"Вот и вторые похороны за сегодняшний день, - подумал Кирилл. - Меня хоронить будет некому… Я не знаю, в каком точно веке жил каждый из вас и какие тогда существовали обряды погребения - в этой области истории я не больно-то силен, - но похороню я вас по-земному. В земле".
Он начал укладывать тела на дне рытвины, лицом вверх, складывая руки на груди. И тут подумал, что хоронить их в щебне - это, в общем-то, не совсем по-земному. Но большего для них он сделать не мог.
Он уложил людей, рядом с ними пинов и опустошенно опустился на щебень у изголовья пока еще открытой братской могилы. Один. Вот он и остался один. Он вдруг почувствовал, что боится их засыпать. Их соседство, пусть мертвых: лиц, рук, тел - создавало ирреальное, призрачное чувство, что он не одинок в этом чужом, ненавистном мире. Когда же он их засыплет…
Кирилл поднял голову и, переводя взгляд с одного на другого, стал прощаться. И вдруг заметил, что губы одного из пинов, сильно вытянутые вперед, чем-то похожие на раструб василиска, чуть заметно подрагивают. Благоговейный ужас захлестнул Кирилла - он оцепенел, волосы на голове зашевелились, лицо оросила холодная испарина. Мгновение он сидел, наблюдая за подергивающимся телом пина, затем бросился, буквально прыгнул к нему.
- Пин, пинчик, миленький, родненький! - кричал он, тормоша пина и чувствуя его слабое дыхание. - Ну приди же в себя, ну приди в себя, ну очнись, ну что же ты?!.
Пин тихо постанывал, еле слышно дышал, конвульсивно дергался, но в себя не приходил. Кирилл бросился к другим, к людям, к пинам, тоже попытался их тормошить, но их тела уже были холодны и тверды, и он понял, что все они уже мертвы, мертвы безвозвратно, кроме этого пина. И тогда Кирилл снова вернулся к нему и принялся теребить его, яростно и немилосердно.
- Ну вставай же ты! - бил его Кирилл по губам. - Вставай! Мать твою… Ва… Василек! - Кирилл узнал пина. - Василек, вставай! Ну, хватит тебе! Ну?
Но пин не приходил в себя. Кирилл, наконец, оставил тело в покое и обессиленно сел на гравий.
"Василек… Василек! Ведь он тоже курил с нами там, у Ручья!" - внезапно пронеслось в голове. Кирилл лихорадочно зашарил по карманам, вытащил трубку, непослушными прыгающими пальцами набил ее сухим листом, даже не растирая его, не шелуша, и принялся раскуривать, часто и глубоко затягиваясь. Трубка раскуривалась плохо, но затем зашипела, затрещала, у Кирилла даже закружилась голова, и тогда он сунул трубку в рот пину. Первая затяжка сразу оказала действие. Пин задергался, засучил лапками, открыл глаза, увернулся от трубки и с силой отпихнул от себя Кирилла.
Затем вскочил и, сильно покачиваясь, стал ошарашенно оглядываться. Кирилл схватил его в охапку, усадил рядом и, захлебываясь нервным восторгом, принялся щебетать ему что-то умильное и глупое и не мог остановиться.
Первое время Василек настороженно слушал его, пытаясь хоть что-нибудь понять в околесице Кирилла, но, так ничего и не уразумев, снова стал оглядываться. Наконец он освободился из объятий Кирилла и сипло спросил:
- Что с ними? Что здесь произошло?
Блаженная улыбка сползла с лица Кирилла.
- Погибли все, Василек… - тяжело роняя слова, еле выговорил он.
Василек вскочил, его затрясло, он не знал, что делать. В лихорадочном возбуждении пробежал вдоль тел, затем назад и с хриплым стоном снова сел на щебень. И застыл. Вид у него был взъерошенный и жалкий. Его трясло. Кирилл смотрел на него и ничего не мог сказать в утешение. У него не было слов.
Постепенно дрожь у пина стихла, и Кирилл услышал тихий тоскливый свист, словно заунывную песню далекого ветра. Василек пел прощальную песню и тихонько покачивался.
Кирилл опустил голову.
- Ничего, Василек, - процедил он сквозь зубы, - мы за них посчитаемся…
Свист оборвался, и пин, шатаясь, встал на ноги.
- Нет, - прошелестел пин, глядя куда-то в сторону. - Я не смогу. Ты прости меня, Кирилл…
Он повернулся и побрел прочь. По пути он споткнулся о василиск, нагнулся, подхватил его за ремень и поволок за собой по щебню.
Кирилл недоуменно уставился ему вслед. Пин уже почти добрался до леса, и только тогда Кирилл словно очнулся, и его охватила неудержимая яростная злоба.
- Ах ты, тварь! Предатель! Гнили же в лагере вместе!..
Он вскочил на ноги, в руках у него откуда-то очутился василиск, поднял ствол… и опустил его. Ярость схлынула так же внезапно, как и появилась.
"Что же это я? Как я смог поднять на него василиск? Ведь он же свой. Такой же, как я, как они… Как все в лагере…"
Кирилл понурил голову. Вольному - воля. И тут его мозг озарила яркая вспышка.
- Василек! - закричал он и, отбросив василиск в сторону, стремглав побежал за пином. - Василек, обожди!
Василек остановился и обернулся. Кирилл подбежал к нему и, запыхавшись, принялся судорожно рыться в карманах.
- Вот, на… это тебе… - Он совал пину в лапы сухие листья, затем вытащил трубку и тоже отдал. - Кури! Обязательно кури! Тогда смержи с тобой ничего сделать не смогут. А вот этим - прикуривай…
И он отдал пину высокотемпературный резак Льоша.
- А ты?
- А я… У Портиша есть кресало - я возьму. - Кирилл перевел дух. - А может быть, все-таки…
Пин отвернулся.
- Нет, - прошелестел он. - Я не смогу… Извини меня, Кирилл.
И побрел в лес. Кирилл постоял немного, вздохнул и зашагал назад.