Он собрал все василиски, перенес их в лес и спрятал, оставив себе один. Затем он взял у каждого все, что мог, все, что могло пригодиться. У Лары - две иголки, у Портиша - кресало, у Испанца - сапоги и остро отточенный, выправленный нож - очевидно, Испанец им брился, у Льоша - куртку. У Микчу же и у пинов ничего, кроме "сырных" наростов, не было, но он их взял тоже.
- Вы меня простите, - говорил он, засыпая могилу. - Я не мародер. Вы бы меня поняли…
Затем он долго стоял над могилой - простым холмом щебня - и не мог заставить себя уйти. Был бы у него в руках обыкновенный земной автомат - он разрядил бы его весь без остатка в небо с ненавистью и болью. А так… Даже нечего было положить на этот скорбный холм, а крестов на братских могилах не ставят…
Солнце уже садилось за лес, когда Кирилл, так ничего и не сказав над могилой, ушел с поляны. Ночевал он у еще одного ручья с такой же железистой, насыщенной углекислотой водой - идти ночью по лесу он не решился, опасаясь попасть в паучью ловушку. Спал он плохо, все боялся пропустить рассвет, а когда утро серым туманом поползло по лесу, быстро вскочил на ноги, ополоснул лицо, съел два "сырных" нароста, запил водой и пошел дальше, на ходу свертывая самокрутку.
На Слепую дорогу он наткнулся буквально через несколько шагов. Оказывается, он и ночевал-то невдалеке от нее, метрах в двадцати. Кирилл приблизился к обочине, выглянул на дорогу, затем выбросил окурок и затушил его сапогом. Рядом в траве лежал какой-то слизняк, коричневый, длинный и плоский. Кирилл тронул его носком сапога, но тот даже не пошевелился, и Кирилл отшвырнул его ногой в глубь леса. Слизняк вдруг ожил и, складываясь поперек, как гусеница, быстро пополз прочь.
"Ага, - хмыкнул Кирилл. - Теперь на меня Слепая дорога уже не действует". Но на всякий случай свернул еще одну самокрутку и, закурив, вышел на дорогу.
Вдоль Слепой дороги телеграфными столбами стояли стволы огромных лопухов, широченными листьями закрывая ее сверху. "Значит, вот в чем тут дело", - понял Кирилл и поднял василиск. Но тотчас передумал и опустил раструб. Не стоило пока выдавать смержам свое присутствие.
Он прошел немного по дороге, увидел на противоположной стороне густые заросли кустарника и забрался в них.
"Здесь я и буду ждать", - решил он, устраиваясь поудобнее. Он примостил василиск на развилку ветки и улегся.
Ждать пришлось долго. Глядя на встающее над лесом солнце, Кирилл минута за минутой прокручивал в голове лагерный распорядок: утреннюю поверку, затем час свободного времени, когда, сидя за бараками, можно было поболтать, побриться, постирать одежду или просто поспать; потом раздачу похлебки и, наконец, отправку в Головомойку.
Все это время он нервно курил одну самокрутку за другой, морщась от усиливающейся рези в желудке. Все-таки прав был Льош насчет этих самых листьев. Да и вообще он во всем был прав, что вначале просто-таки бесило Кирилла. И смержи жестоко просчитались, выудив Льоша с Земли, - недаром людей из более далекого будущего нет в лагере. Боятся их смержи, ох как боятся! Но и на Льоше они споткнулись. И пусть он погиб, пусть они сумели с ним в конце концов справиться, но он сделал свое дело. Теперь смержам на этой планете спокойно не будет! И он, Кирилл, об этом позаботится!
Издалека послышался рокот драйгеров, и Кирилл, отбросив в сторону окурок, прильнул к прикладу василиска. Теперь только не спешить, пропустить пару драйгеров…
Рокот нарастал, и вскоре Кирилл увидел колонну. Драйгеры шли на средней скорости, мерно переваливаясь на ухабах, поднимая легкое облако пыли. Кирилл уже хорошо различал передний драйгер и лагерников, сидящих как статуи на платформе. Некоторых он узнал: краснокожего Индуса из четвертого барака, Нанон, японку о-Суми, здесь же было несколько пинов и двое длинных зеленых насекомоподобных с огромными фасетчатыми глазами и длинными усами.
Первый драйгер прополз мимо, и Кирилл увидел наконец рулевое блюдце с растекшимся по нему смержем. Он поймал раструбом василиска смержа и стал напряженно следить за ним.
"Как только второй драйгер поравняется с кустами, - решил Кирилл, - и я увижу и второго смержа…"
Кусты на противоположной стороне дороги вдруг затрещали, и оттуда высунулось жерло василиска, а затем показалась голова Василька, со свисающей из рта дымящейся трубкой.
И тотчас смерж с переднего драйгера выпал из блюдца на дорогу, но не подпрыгнул, как бывало раньше, когда смержи выпадали из блюдец на ухабах, резиновым кулем с водой, а раскололся на куски, подобно ледяной глыбе. Драйгер развернулся и стал поперек дороги.
- Тогда мой - второй! - крикнул Кирилл и направил василиск в сторону другого драйгера.
И еще один смерж рассыпался по дороге ледяными осколками, а драйгер, не останавливаясь, врезался в борт первого, и на землю неживыми куклами посыпались тела лагерников.
- Это только начало, - процедил Кирилл и полоснул из василиска по широким листьям лопухов, нависающим над дорогой. Листья мгновенно скрутились, как от сильного жара, и Кирилл увидел, как лагерники зашевелились на земле, приходя в себя от сонной одури.
- Бегите в лес! - закричал Кирилл, выламываясь из кустов. Он схватил за шиворот какого-то пина, поднял с земли и подтолкнул к обочине. - Слышите?! Уходите в лес!
А сам с василиском в руках бросился к третьему драйгеру.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТЕПЛЫЙ СНЕГ
1
День пятый
ИНФОРМАЦИОННАЯ СВОДКА:
По решению Ученого Совета приостановлена деятельность всех научных групп, исключая группы исследования акватранс-формационных процессов, астрофизических наблюдений и исследования физики макропространства.
Для установления связи с орбитальной станцией "Шпигель" создана группа межлространственной связи и локации.
На поиски геологических и гляциологических партий, работающих в условиях открытой местности, вышли три спасательных отряда.
Введен лимит на воду…
* * *
Косташен рывком сел на ложе, и оно, податливо прогнувшись, приняло форму кресла. Нервно хрустнув пальцами, Косташен с ненавистью бросил взгляд на раскрытую крело-фонику, стоявшую в углу гостиничного номера. Концерт должен был давно закончиться - середина ночи! - но никто из труппы в гостиницу еще не вернулся. Даже Бри.
Стены гостиничного номера давили на Косташена, казалось, они постепенно, миллиметр за миллиметром, сдвигались, вызывая атавистический страх клаустрофобии. Но при одной только мысли - распахнуть заблокированное окно - ему становилось еще хуже. Что он там увидит? Глухую ночь. И серое, землистое, без единой звездочки небо, которое вот уже пятые сутки давит на заснеженную пустыню. Косташен крепко зажмурился, сцепил зубы, пытаясь унять дрожь в пальцах. И занесла же его сюда нелегкая!
Гастроли Одама Косташена подходили к концу. Шесть дней назад он дал на Снежане свой предпоследний концерт - последний предстоял в системе Гарднера, куда их труппу должен был доставить транспорт, снабжавший Снежану водой. А затем - долгожданное возвращение на Землю. Но теперь четкий, выверенный график гастролей с треском ломался, и было неизвестно, когда же он сможет возвратиться домой. И сможет ли вообще.
От природы нервный и вспыльчивый, Одам Косташен не любил непредвиденных обстоятельств. Не любил спешки, беготни и всяческой суеты. В обыденной жизни он старался поддерживать размеренный и спокойный ритм, распланированный изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Утренняя репетиция, двухчасовая прогулка в парке, затем прослушивание новых крелофонических записей (изредка, если тема ему импонировала, совпадала с сиюминутным настроением, он импровизировал на репетиционной крелофонике), снова короткий отдых и, наконец, вечерний концерт. Столь пуританская личная жизнь помогала аккумулировать эмоциональную энергию, которая вечером выплескивалась без остатка. Подобный распорядок Косташен менял редко, с большой неохотой, а если и принимал такое решение (вроде нынешних гастролей), то делал это загодя, обстоятельно обдумывая и взвешивая все по пунктам до мельчайших деталей. Конечно, в его музыкально-затворнической жизни встречались непредвиденные обстоятельства (особенно раздражали усовершенствования в крелофонической аппаратуре, когда приходилось месяцами приспосабливаться к новым характеристикам звучания и восприятия, к измененным амплитудам всплесков эмоций), но то были обстоятельства, так или иначе связанные с его работой, и он их в конце концов преодолевал. Возникший же на Снежане прецедент оказался иного порядка - он вторгся в его замкнутый в крелофонической музыке мир, словно инородное тело, и Одам Косташен, взлелеянный и выхоленный в мире звуков, грез, красок и запахов, оберегавший себя, свой талант, свой мозг от засорения реальностью, был выброшен именно в этот - непонятный ему, ненужный, реальный человеческий мир.
Косташен нервно потянулся и снова хрустнул суставами пальцев. Нужно расслабиться, отвлечься… Он вызвал информатор, и из стены в комнату вплыло маленькое подобие фиолетовой шаровой молнии.
"Что будем смотреть? - вяло подумал Косташен. Шар информатора висел посередине комнаты и слабо потрескивал мелкими искрами. - Ну, хотя бы куда нас занесла та самая нелегкая…"
- Звездный атлас, - сказал Косташен. - Корриатида. В комнате пала межзвездная мгла. Затем постепенно из ее центра стало вспухать оранжевое солнце.
- Корриатида, - сказал безжизненный голос. - Звезда спектрального класса С-3, устойчивая, масса 2,14.1033 г (1,068 Солнечной) линейный диаметр - 1 390 000 км, плотность - 1,36 г/см3, температура на поверхности - 3300 К. Координаты по шкале Ройзмана на сегодняшний день - 341,148; 218,046; 49,670 (данные указаны в парсеках по расстоянию от пульсаров с частотой 0,241; 0,013; 1,430 соответственно). Расстояние от Земли…
- Хватит! - оборвал Косташен. - Можно человеческим языком? Без цифр?
- Вопрос не понят, - бесстрастно заметил голос. - Программа рассчитана на информационный багаж второй школьной ступени. Другой программы нет.
- Ладно! - отмахнулся Косташен. - Планетная система.
- Планетная система, - послушно продолжил информатор.
Корриатида стала съеживаться и отдаляться, а из пространства медленно выплыла идеально белая, светящаяся атмосферой планета.
- Снежана, - объявил голос, - единственная планета звезды Корриатида. Орбита - приближенная к окружности; удаление от Корриатиды - 160,2 млн. км. масса - 5,3x10^27 г (0,86 Земли); средняя плотность - 5,8 г/см3; период обращения вокруг звезды - 1,26 года; наклон к плотности эклиптики - 86 22 41", период обращения вокруг оси - 22 часа 6 минут 34 секунды; экваториальное ускорение силы тяжести - 971,740 см/с2; ускорение силы тяжести на полюсах - 975,491 см/с2. Магнитное поле…
- Дальше!
- Гравитационное поле…
- Дальше!
- Радиационные пояса…
- Дальше!
- Ионизация атмосферы…
- Дальше! Дальше! Дальше!!!
- Состав атмосферы: азот - 76,4 %, кислород - 20,2 %, аргон - 3,38 %, остальные газы - 0,02 %. Погодные условия практически статичны. Облачность отсутствует. Колебания среднесуточной температуры не превышает 5-10 °C, при средней дневной температуре +22 °C. Скорость воздушных потоков, возникающих преимущественно по линии терминатора, не превышает 5 м/с.
Флора - отсутствует.
Фауна - отсутствует.
Микроорганизмы - отсутствуют.
Снежана занесена в Красную книгу планет, соответствующих стандарту Грейера-Моисеева. Возможно наличие углеродной жизни.
Научные центры, базы, орбитальные станции и города: академгородок Центра космических исследований (филиал) - отделение гляциологии и водных ресурсов планетарных систем. Население на сегодняшний день - 12 436 человек.
Перед Косташеном раскинулась панорама знакомого ему академгородка.
- Орбитальная станция класса "Шпигель". - Изображение мигнуло, и перед Косташеном в пространстве медленно завращались фермы станции. - Параметры: максимальное удаление от поверхности планеты - 418,6 км; минимальное - 398,2 км; период обращения - 1 час 31 минута. Сменный персонал - 22 человека.
Стандартная база "Северный полюс" - 22 человека.
Экспериментальная база "Юго-Восточный хребет" - 22 человека.
Поверхность планеты покрыта глубоким слоем снега (I2O кристаллическая - температура плавления +44,6 С). Высота снежного покрова - 100-2000 метров. Причины аномальней высокой температуры таяния снега не выяснены. Выдвигаемые гипотезы…
Сквозь монотонную декламацию информатора Косташен услышал осторожный стук в дверь номера. Он поспешно отослал информатор и разблокировал дверь.
- Входите!
Перепонка двери лопнула, и в комнату проскользнула Бритта.
- К тебе можно? Ты не крелофонируешь?
- Можно, - криво усмехнулся Косташен, увидев на ней концертное платье. - Неужели концерт только закончился?
- Да. - Она смутилась и отвела глаза в сторону.. - Нас Долго не отпускали…
- А кто был на крелофонике? - язвительно спросил Косташен. - Байрой?.. Ты садись, - спохватился он и быстро создал для нее кресло.
Бритта осторожно присела.
- Ода…
- Бездарность, - процедил сквозь зубы Косташен. - Известности ему захотелось…
Бритта сжалась в комочек, зябко передернула плечами.
- Ода, - тихо спросила она, глядя куда-то мимо Коста-шена, - почему ты сегодня не был с нами?
- Да потому, что я дал здесь уже все свои концерты! - взорвался Косташен. Он вскочил с кресла и нервно зашагал по комнате. - А большего, чем то, на что я настроился, из меня выжать нельзя! Я создаю крелофонику, а не импровизирую, как Байрой! Надеюсь, хоть ты меня понимаешь?
Он остановился, затем подошел к Бритте сзади и положил руки ей на плечи. Плечи у нее были холодные, тепло его ладоней не грело их. Но Косташен не понял этого.
- Может, я бы и смог еще раз здесь выступить, - успокаиваясь, проговорил он, чуть сильнее сжимая ее плечи, - но ты же знаешь, как все эти непредвиденные обстоятельства выбивают меня из колеи.
Он уткнулся носом в ее волосы, закрыл глаза и глубоко вздохнул.
- Спасибо, что зашла. Моя ты умница…
- Ода, - спросила вдруг Бритта, - ты боишься? Косташен отпрянул, лицо пошло серыми пятнами.
- Нет! - почти истерично выкрикнул он и снова зашагал по комнате, нервно хрустя пальцами. - Меня просто бесит, что я сижу здесь, в этой чертовой дыре, или коконе - как его там? - и не имею ни малейшего понятия, когда отсюда вырвусь! Из-за этих проклятых гастролей, навязанных мне твоим разлюбезным Парташем, я уже два месяца не слушал новых записей, не видел истинных поклонников крелофонии - что они здесь понимают, если почти до утра не отпускали Байроя?! Я оглох, я ослеп, стал похож на волосатого питекантропа, урчащего в своей берлоге, и чувствую, что обрастаю шерстью еще больше!
Бритта снова зябко повела плечами.
- Не надо так, Ода, - робко проговорила она. - Ведь в том, что мы здесь задержались, никто не виноват. Косташен зло оскалился.
- А как надо? - процедил он. - Как? Делать вид, что ничего особенного не произошло, что все так и должно быть, так и надо, продолжать выступать вместе с труппой, улыбаться, принимая восторженные комплименты?!
Бритта встала.
- Нет, ты сиди!
- Извини, - сказала она, комкая волан концертного платья, - но я не могу с тобой так разговаривать. Ты сейчас взвинчен. Я лучше уйду.
Косташен вдруг обнаружил, что стоит перед ней с приоткрытым ртом, готовый выплеснуть все скопившееся в нем раздражение. Но слов уже не было. Он закрыл рот и тяжело отпустился в выросшее под ним кресло.
- Иди, - хрипло сказал он.
Бритта повернулась, подошла к двери и наткнулась на заблокированную перепонку.
- Открой дверь, - твердо сказала она. Косташен низко опустил голову, чувствуя, как кровь приливает к вискам.
- Ты… Ты не останешься? - сдавленно попросил он.
- Открой дверь, - ровным голосом повторила она и чуть мягче добавила: - Не надо. Выпусти меня.
Косташен закусил губу.
- Иди, - еле-слышно сказал он и разблокировал дверь.
Бритта хотела пожелать спокойной ночи, но тут же поняла, что при нынешних обстоятельствах это, в общем-то, неуместно. И молча вышла из комнаты.
Она вошла в свой номер и устало прислонилась к стене. Свет в комнате начал медленно разгораться, она поморщилась, и он так и застыл сереющим полумраком. Ее снова охватил озноб.
"Все мы боимся, - подумала она, обхватив себя руками. - И каждый боится в одиночку…" Она вспомнила концертный зал, зрителей, принимавших их тепло и сердечно. Вот они не боятся. Здесь их дом, их работа. А кто мы? Певчие птички, спустившиеся с райских дерев на бренную землю… Светлана, так та даже улыбаться не могла на сцене и сразу после концерта ушла, сославшись на головную боль. Байрой, хоть и был сегодня в ударе, крелофонировал, как никогда, можно сказать, превзошел самого себя, но во всем его исполнении ощущалась необычная для него рваность. Ну а о Косташене вообще говорить нечего. Для него существует только мир кре-лофонии, а все прочее выводит его из себя.
Она зябко поежилась. Ода, Ода…
Не было сил что-либо делать, даже переодеться. И голова залась пустой и тяжелой. Она не могла сказать, сколько Семени провела так, в оцепенении, но когда в конце концой Разблокировала оконную стену, уже светало.
Над академгородком разгоралось безжизненное свечение. Городок еще спал. Слабая поземка мела по улицам нетающий снег. Было пусто и тихо. Сверху давило серое, тяжелое, словно пластилиновое небо.
Вдруг из-за горизонта выпрыгнула большая мерцающая звезда и стала неторопливо взбираться по небосклону.
Бритта встрепенулась, но, поняв, что это такое, тут же сникла. Орбитальная станция "Шпигель".
- Сколько же это будет продолжаться… - с тоской произнесла она.
2
С третьей попытки Кратов прорвал заблокированную перепонку двери и буквально вломился в лабораторию.
- Все работаешь, затворник? - пробасил он, расстегивая ворот и вытирая платком испарину. - Фу, жарко…
В лаборатории было темно, мерцали далекие звезды, бубнил голос информатора, а посреди лаборатории, с трудом различимое в звездном свете, висело угольно-черное веретено.
- Здравствуй, Алек, - устало сказали из темноты. - Проходи, если уж смог ворваться.
Кратов с опаской шагнул на голос и тут же больно ударился коленом о выступивший из темноты силуэт массивной конструкции.
- Черт! - выругался он. - Что ты здесь поставил прямо у входа? Специально для гостей?
- Незваный гость хуже татарина, - хмыкнули ему в ответ. - Это субпростер. Не разбей там, чего-нибудь.
- Кажется, я уже…
- Новый достанешь, - равнодушно заметили из темноты. - Это по твоей части.
- Что? Коленный сустав? - спросил Кратов, осторожно обходя субпростер и натыкаясь на что-то новое.
- Эй, радушный хозяин! - сердито позвал он. - Выключи-ка информатор, а то я устрою тебе маленький погром!