Я прижался спиной к кустам и продолжил идти боком, оглядывая тропу. Теперь я почувствовал движение вдоль кустарника, будто что-то пробиралось сквозь кусты в такт моим шагам, следя за мной, пожирая меня глазами. Я слышал перешептывания, хруст и шипение, будто они обсуждали меня, пока я шел, - ноги дрожали, голова кружилась, приходилось тратить усилия на каждый шаг, преодолевая паническое желание отбросить пистолет, закрыть глаза руками, чтобы не видеть этих тварей, - и бежать, бежать.
Аллея закончилась. Шаг за шагом я отдалялся от нее, пока наконец шорохи и шипение не прекратились. Но в кустах все еще что-то шевелилось, и я знал, что эти твари следят за мной. Обернувшись, я увидел, что нахожусь на краю луга.
Он и днем выглядел зловеще, но по сравнению с тем, каким он виделся сейчас, ночью, в свете временами скрывающейся за облаками луны, раньше это была солнечная пасторальная лужайка. Кусты, похожие на притаившихся людей, сейчас напоминали души, прикованные к этой пустоши навечно, пребывающие в вечном отчаянии.
Если не действовать быстро, мне не пересечь этого луга. И вернуться к тем шипящим тварям я тоже не мог. И я побежал прямо через луг, к стене.
Я пересек его примерно на треть, когда услышал лай собак. Он доносился со стороны дома, и я невольно остановился, прислушиваясь. Это не походило ни на одну собачью стаю, которые мне доводилось слышать. То был жалобный, невыразимо скорбный вой той же сверхъестественной природы, что и шипение в кустах. Будто то был голос самой этой пустоши.
Я замер. В горле пересохло, волосы на голове встали дыбом. Я не мог заставить себя пошевелиться. А вой слышался все ближе и ближе. Вот на аллее появились силуэты. В лунном свете они казались черными, напоминая тени людей, но людей деформированных, изуродованных, превращенных в мастерских ада в гротескных чудовищ. Они были отвратительны.
Тени растянулись цепью от аллеи и мчались через луг, подпрыгивая, скрываясь в кустах и появляясь снова, и они издавали мяуканье, щелчки и шипение. Тело одной из теней было раздуто и походило на огромную лягушку, которая прыгала, проносясь над моей головой. Другая коснулась меня своими длинными руками, похожими на обезьяньи, - у нее были короткие ножки и голова размером с апельсин на тонкой вытянутой шее. Я почувствовал это прикосновение, неуловимое, как касание мотылька, как туман, но осязаемое. Нечисть, скверна, ужас.
Лай собак все приближался, а с ним приближался топот несущейся галопом лошади.
С аллеи выехал большой черный жеребец - он мчался, вытянув шею, и его грива трепетала. На его спине восседала Дахут. Ее золотистые волосы трепал ветер, глаза горели колдовским фиолетовым огнем. Она увидела меня, занесла кнут и закричала, подняв жеребца на дыбы. Она снова крикнула и указала на меня. Из-за спины жеребца выскочила стая огромных псов, около дюжины… псы Дикой Охоты.
Они черной волной ринулись ко мне… и я увидел, что они тоже тени, но их глаза горят красным огнем преисподней, как у Дахут. А за ними сама Дахут гарцевала на своем жеребце - она больше не кричала, но ее рот был искажен гримасой ярости. Лицо не женщины, но демона. Они почти добрались до меня, когда я наконец смог сбросить оцепенение. Вскинув пистолет, я выстрелил. И, прежде чем я смог нажать на курок второй раз, стая теней накинулась на меня.
Гончие-тени Дахут, как и та тварь, что коснулась меня, были туманны - но материальны. Я боролся - будто мое тело окутала черная паутина. Я видел луну, но словно сквозь черную вуаль. И Дахут, и луг сокрыла тьма. Я бросил пистолет и дрался голыми руками. Прикосновения теней были холодными, их призрачные клыки впивались мне в горло, горели их глаза, и холод глубже и глубже проникал в мои вены. Я слабел. Мне становилось все сложнее дышать. Холод пропитал мои кости, и теперь я едва мог сопротивляться этой черной паутине. Я упал на колени, отчаянно пытаясь сделать вдох…
Дахут спешилась, и псы отпустили меня. Уставившись на нее, я попытался подняться на ноги. С ее лица исчезла гримаса ярости, но глаза все еще горели беспощадным фиолетовым огнем.
Она ударила меня хлыстом по лицу.
- Метка за твое первое предательство!
И снова.
- Метка за второе!
И снова.
- И за этот раз!
У меня кружилась голова. Я подумал: "Почему я не чувствую ударов?"
Я вообще ничего не чувствовал. Мое тело онемело, скованное холодом. Холод уже подбирался к моему мозгу, сжимая его ледяными пальцами, замораживая мои мысли.
- Встань, - сказала она.
Медленно я поднялся. Дахут вскочила в седло и сказала:
- Подними левую руку.
Я поднял руку, и она обернула конец плети вокруг моего запястья, будто веревку.
- Смотри, - сказала она. - Мои псы едят.
Я посмотрел. Собаки-тени носились по лугу, а другие создания-тени бежали от них, перепрыгивая от куста к кусту, визжа и пища в ужасе. Псы настигали их, валили на землю, разрывали клыками.
- Тебя тоже надо накормить, - сказала Дахут.
Она подозвала свою стаю, и те, оставив добычу, подбежали к ней.
Жеребец поскакал к аллее. Я бежал рядом с седлом, удерживаемый плетью Дахут, как пойманный раб. Лишь раз я обернулся. По пятам за мной следовала свора теней, красные глаза полыхали на черных мордах. Но это уже не казалось важным.
Я чувствовал все бо́льшую слабость, но бежал и бежал.
А потом мир вокруг померк.
ГЛАВА 19
Тень, ползи!
Я не ощущал своего тела, но находился в сознании. Казалось, что тела у меня не было вовсе. Я подумал, что это из-за того холодного яда с клыков псов-теней. Но, по крайней мере, мой мозг был в порядке. Я мог видеть и слышать.
Но все, что я видел, - это зеленоватую мглу, будто лежал где-то на дне океана и смотрел вверх сквозь толщу кристально чистой воды. Я плыл в этих неподвижных водах и слышал, как высоко надо мной шепчут и поют волны.
Я начал подниматься, всплывая к этим шепчущим, поющим волнам. Их голоса стали слышны лучше. Они пели какую-то странную древнюю песнь, возникшую раньше самого человечества… Они пели ее под мерный перезвон маленьких колокольчиков, доносившийся из морских глубин… под бой барабанов из алых морских кораллов… под аккомпанемент арф - арф со струнами лиловыми, фиолетовыми и шафранно-желтыми.
Я поднимался и поднимался, пока песня и бой барабанов, перезвон и пение арф не слились в один голос… голос Дахут.
Она была близко, я слышал ее пение, но не видел ее. Я не видел ничего, кроме зеленой мглы, и она быстро темнела.
Ее голос был сладок, он не ведал жалости… в ее песне не было слов, но я понимал, о чем она поет…
"Ползи, тень! Жажди, тень! Алкай, тень! Ползи, тень, ползи!"
Я попытался что-то сказать и не смог, попытался шевельнуться - и не смог. А песнь все звучала и звучала…
"Ползи, тень! Алкай, тень, питайся лишь тогда и там, где я укажу! Жажди, тень, пей лишь тогда и там, где я укажу! Ползи, тень, ползи!"
Внезапно я почувствовал свое тело. Сперва покалывание, затем тяжесть, а потом мучительную боль. Но я пребывал вне собственного тела. Оно лежало на широкой кровати в комнате, чьи стены закрывали гобелены. В комнате, залитой розовым светом. Свет не достигал меня, свернувшегося у ног собственного тела. На лице у меня были три алых отметины от кнута, а в изголовье кровати стояла сама Дахут, обнаженная, и ее золотистые волосы, собранные в две косы, спускались меж ее грудей. Я знал, что мое тело не мертво, но Дахут не смотрела на него. Она смотрела на меня… чем бы я сейчас ни был… скрючившегося у собственных ног…
"Ползи, тень… ползи… ползи… Ползи, тень… ползи…"
Комната, мое тело, Дахут - все растаяло. Я полз, полз сквозь тьму - будто пребывал в тоннеле, ибо со всех сторон меня окружало нечто твердое, - и наконец темнота передо мной сменилась серым сумраком. Я выполз из тьмы и очутился на краю поляны камней, у подножия монолитов. Луна уже садилась, и камни чернели в предрассветных сумерках.
Подул ветер, и, будто лист, я полетел среди каменных глыб.
"Что же со мной случилось, почему я парю, как лист на ветру?" - подумал я.
Я почувствовал негодование, ярость.
"Ярость тени!" - мелькнула мысль.
И вот я оказался у одного из камней. Он был черен, но тень, что была еще чернее, выделялась на его фоне. Судя по этой тени, человека, - которого, впрочем, нигде не было, - закопали в землю по колени. Рядом стояли другие монолиты, рядом с каждым из них трепетали такие же тени… тени вкопанных в землю людей.
Тень, что была ближе всех ко мне, дрогнула, будто тень от огонька свечи, колышущегося на ветру. Она склонилась ко мне и прошептала:
- В тебе есть жизнь! Живи, тень, и спаси нас!
- Я тень… Лишь тень, как и вы… - прошептал я. - Как я могу вас спасти?
Тень, лежавшая у камня, изогнулась, вздрогнула.
- В тебе есть жизнь… убей… убей ее… убей его…
- Убей… сперва… ее… - прошептала тень за мной.
- Убей… убей… убей… - пронесся шепот среди монолитов.
Налетел еще один порыв ветра, и, увлекаемый им, я подлетел почти к самому порогу пирамиды. Шепот прикованных к монолитам теней зазвучал громче, он словно погасил ветер, что гнал меня к пирамиде… встал барьером между пирамидой и мной… отбросил меня назад, вышвырнул прочь с поляны камней….
Пирамида и монолиты исчезли. Исчезли луна и земля. Я был тенью… в краю теней… без звезд, без луны, без солнца. Лишь сумерки, окутывающие серый, блеклый мир. Я стоял посреди широкой равнины, где не было горизонта. Все виделось мне плоским, как на гигантском холсте художника. Но я знал, что в этом мире существуют пространство и расстояние, существуют формы. Я был тенью, смутной, бестелесной. Но в то же время мог видеть и слышать, чувствовать вкус и прикосновения, и я знал об этом, потому что хлопнул в ладоши и почувствовал это, а на языке и в горле у меня ощущался горьковатый привкус пепла.
Впереди виднелись силуэты гор, будто огромные куски черного нефрита, кажущиеся плоскими, отличающиеся друг от друга лишь оттенком черноты. Казалось, что можно коснуться их, лишь вытянув руку, но я знал, что они находятся очень и очень далеко. Мои глаза - мое зрение, как бы оно сейчас ни работало, стало острее. Я стоял по щиколотку в темной призрачной траве. Кое-где я заметил вкрапления цветов - я знал, что они должны быть нежно-голубыми, но мне виделись скорбно-серыми. А призрачные лилии - они казались мне не золотистыми, не алыми, но серыми - покачивались на ветру, дуновения которого я не ощущал.
В вышине послышались тонкие бархатистые трели. Стайка призрачных птиц пролетела надо мной, устремившись к далеким горам. Они скрылись во мгле, но их трель не умолкла, обратившись голосом Дахут.
"Ползи, тень! Алкай! Жажди!"
Мой путь лежал к горам - его указали мне призрачные птицы. На мгновение мое сознание взбунтовалось, и я подумал: не бывать тому. Это лишь иллюзия. Я останусь здесь…
Но затем вновь послышался безжалостный голос Дахут: "Ползи, тень! Узнай, морок ли это!"
И я пошел вперед к черным горам, ступая по темной траве.
Позади я услышал приглушенный стук копыт. Я обернулся. Там ехал всадник на огромном боевом коне, закованном в броню. Тень, восседавшая на нем, тоже была в доспехах, крупная и широкоплечая, без шлема, но с головы до пят облаченная в кольчугу. На поясе у нее висел боевой топор, а на спине - обоюдоострый меч. Скакун был близко, но стук его копыт оставался едва слышен, будто далекий гром. Я видел, что за этим призрачным всадником мчались другие, пригибаясь к шеям своих лошадей. Человек в доспехах остановил коня рядом со мной и взглянул на меня, опустив тусклые карие глаза.
- Незнакомец! Девой Марией клянусь, я не оставлю одинокого путника на растерзание волкам, что следуют за мной. Давай, тень… Забирайся!
Он схватил меня и затащил на лошадь, перекинув через ее круп позади себя.
- Держись крепче! - вскричал всадник и пришпорил серую лошадь.
Она помчала вперед, и вскоре плоские горы уже казались значительно ближе, и меж ними виднелось ущелье. У входа в ущелье всадник остановился, оглянулся и расхохотался.
- Теперь они нас не настигнут… - сказал он, а затем добавил: - Но я не понимаю, почему так устала лошадь. - Затем его призрачное лицо обратилось ко мне. - Не знаю… Похоже, в тебе осталось слишком много жизни, тень. Тот, что отбрасывает тебя, еще не мертв. Но тогда что ты здесь делаешь?
Он поднял меня и осторожно поставил на землю.
- Видишь! - Палец всадника указал на мою грудь.
Из нее выходила тонкая мерцающая серебристая нить. Она тянулась в ущелье, будто указывая мне путь… Казалось, она исходила из моего сердца. Серебристая нить, а мое сердце - клубок, и этот клубок разматывается, разматывается…
- Ты не мертв! - В голосе призрака слышалась жалость. - Значит, ты должен быть голоден… и испытывать жажду… Пока не утолишь их там, куда ведет тебя нить. Полутень, меня отправила сюда ведьма Беренис д’Азле из Лангедока. Но мое тело обратилось в прах, и я давно питаюсь пищей теней. Оно уже давно стало прахом, полагаю я… но в этом месте не существует времени. Это случилось в год Господень тысяча триста сорок шестой. Из какого года ты?
- Я родился почти шесть столетий спустя, - ответил я.
- Так долго… - прошептал он. - Так долго… Кто отправил тебя сюда?
- Дахут из Иса.
- Королева Теней! Она отправила сюда многих. Прости, полутень, но дальше я не повезу тебя.
Внезапно всадник хлопнул себя по бокам и рассмеялся.
- Шесть сотен лет прошло, а я все еще разжигаю страсть в сердцах прелестниц. Конечно, мои зазнобушки призрачны - но ведь и я теперь таков. И я все еще могу сражаться. Беренис - моя тебе благодарность. Святой Франциск, позаботься о том, чтобы Беренис было не так жарко в аду, где она, без сомнения, сейчас находится. - Он склонился ко мне и хлопнул по плечу. - Но свою ведьму ты убей, мой наполовину собрат. Если сможешь!
Он поскакал в ущелье. Я пошел следом. Вскоре всадник скрылся из виду. Я не мог сказать, как долго шел, - в этих краях воистину не существовало времени - но в итоге очутился с другой стороны ущелья.
По ту сторону черных нефритовых гор раскинулся сад, где росли бледные лилии. В его центре темнели воды пруда, и я увидел, что его дно и берега выложены черным янтарем. В пруду тоже плавали лилии - черные, ржаво-красные и серебристые.
В этот момент я почувствовал первый позыв ужасающего голода, первый приступ ужасающей жажды…
На широком янтарном берегу нежились семь обнаженных девушек, семь красивых… призрачных серебристых девушек. Одна лежала, уперев подбородок в ладони, в ее сапфировых глазах застыла печаль. Другая сидела, опустив стройные ножки в черную воду пруда, и ее волосы были темнее, чем вода в нем, они ниспадали ей на плечи, изумрудные глаза сулили усладу…
Они встали, все семеро, и подошли ко мне.
- В нем слишком много жизни, - сказала одна.
- Слишком много, - согласилась другая. - Но недостаточно.
- Он должен есть и пить, - добавила третья. - После - пусть вернется, и поглядим.
Девушка, чьи глаза были сапфировыми, спросила меня:
- Кто послал тебя сюда, тень?
- Дахут Белая, - ответил я. - Дахут из Иса.
Они отпрянули.
- Тебя прислала Дахут? Тень, ты не уготована для нас. Тень… уходи.
"Ползи, тень!"
- Я устал, - ответил я. - Позвольте мне отдохнуть здесь.
- В тебе слишком много жизни, - сказала зеленоглазая. - Если бы ее в тебе не оставалось, ты бы не устал. Только живым ведома усталость.
- Только жизнь и приносит усталость, - прошептала синеглазая.
- Все же я хочу отдохнуть. Я голоден и хочу пить.
- Тень, в которой слишком много жизни… Здесь нет ничего, чем ты мог бы утолить голод. Ничего, чем ты мог бы утолить жажду.
- Я выпью отсюда. - Я указал на пруд.
- Попробуй, тень, - рассмеялись девушки.
Я лег на живот и склонился к черной воде. Вода в пруду опустилась, ускользая от моих губ… Это была лишь тень воды… Я не мог ее пить…
"Жажди, тень… пей лишь там и тогда, когда я скажу…"
Голос Дахут!
- Позвольте мне отдохнуть, - сказал я девушкам.
- Отдыхай, - ответили они.
Я присел у черной стены. Серебристые девушки отпрянули от меня, сгрудились вместе, переплетя призрачные руки, и принялись перешептываться. Отдых шел мне на пользу, хотя в сон меня не клонило. Я сидел там, обхватив руками колени, склонив голову на грудь. Меня объяло одиночество, обрушилось на меня, довлело надо мною. Девушка, чьи глаза были голубыми, присела рядом. Она обвила рукой мои плечи, прижалась ко мне.
- Когда ты насытишься и утолишь жажду… возвращайся ко мне.
Я не знаю, сколько пролежал на янтарном берегу черного пруда, но, когда наконец поднялся, серебристых девушек там уже не было. Человек в доспехах сказал, что в этих краях не течет время. Ах, если бы его лошадь оказалась достаточно выносливой, чтобы отвезти меня туда, куда он направлялся! Мои голод и жажда усилились. Я вновь попытался сделать глоток из пруда, но тень воды не предназначалась для меня.
Что-то тянуло меня прочь - серебряная нить, сияющая, как луч живого света. Я покинул берег, следуя за ней.
Горы остались позади. Я пробирался сквозь обширное болото. По краям опасной тропы росли призрачные камыши, и тени, невидимые, но угрожающие, затаились в них. Они следили за мной, и я знал, что должен идти осторожнее, ибо они только и ждут одного моего неверного шага. Болото окутывал туман, мертвый серый туман, сгущавшийся там, где тени выглядывали из-за зарослей… или бежали вперед, чтобы подкараулить меня. Я чувствовал на себе их взгляды - холодные, мертвые, зловещие.
Впереди возвышался поросший призрачными папоротниками кряж, за которым притаились тени, толпясь и толкаясь, следя за мной, пока я пробирался сквозь камыши.
С каждым шагом все сильнее я ощущал одиночество, все сильнее мучили меня голод и жажда.