Но я знал, что он уже попался на крючок. Утратил былую бдительность. В каждой симфонии - свой мотив, в каждом аккорде - главная нота. Так же обстоят дела и с людьми. У любого мужчины и любой женщины есть потаенная струна. Сыграй на этой струне - и когда зазвучит главнейшая для него нота, этот человек ваш. Слабость де Кераделя - тщеславие. На этой струне я и сыграл.
- Думаю, никогда и никто из де Карнаков не называл де Кераделя учителем. Никогда не молил де Кераделя взять себя в ученики. История моего рода явственно свидетельствует об этом. Что ж, те времена прошли. Всю свою жизнь я мечтал сорвать вуаль, скрывающую лик Истины. И я думаю, что вы на это способны, де Керадель. Поэтому я хочу остаться.
- В какой же вариант событий вы поверили? - с любопытством спросил он.
- В оба. И ни в один из них. - Я рассмеялся. - Иначе разве мог бы я рассчитывать на то, чтобы стать вашим аколитом?
- Хотелось бы мне верить вам… Ален де Карнак! Вместе мы были бы способны на многое.
- Верите вы мне или нет, я не вижу, как мое пребывание здесь может навредить вам. Если я исчезну, например, или сойду с ума, или совершу самоубийство… Это, безусловно, может навредить вашей репутации.
Де Керадель рассеянно покачал головой.
- Я легко мог бы избавиться от вас, де Карнак, - равнодушно отозвался он. - И мне не пришлось бы никому ничего объяснять. Но хотел бы я доверять вам.
- Если вам все равно нечего терять - то почему бы и нет?
- И я доверюсь вам, - медленно произнес де Керадель.
Он взял в руку чашу для жертвоприношений, взвесил ее на ладони, потом отбросил на стол. Вытянув обе руки вперед, он сложил пальцы в особую фигуру. Зная, что в сердце своем я против него, я не смог бы ответить на этот жест - древний, священный. Ему обучил меня лама в Тибете, чью жизнь я спас. То, что этот жест использовал де Керадель, словно осквернило древнюю клятву… хотя она все еще накладывала обязательства… обязательства ценою жизни.
Меня спасла Дахут.
Яркие солнечные лучи залили комнату - и в этот миг порог переступила Дахут. Если что-то и могло заставить меня поверить в "здравую" версию де Кераделя, так это образ Дахут, чей путь озарил свет.
Она нарядилась в брюки и сапожки для верховой езды, рубашку цвета морской волны, оттенявшую ее чудные глаза, и того же цвета берет, изумительно смотревшийся с ее золотисто-русыми волосами.
И когда я увидел ее, осененную этим свечением, то позабыл о де Кераделе. Я позабыл обо всем.
- Привет, Алан. Гроза миновала. Давай прогуляемся.
И тут она увидела чашу для жертвоприношений. Ее зрачки сузились, радужка не касалась верхнего и нижнего века, в глазах заплясали дьявольские огоньки…
Лицо де Кераделя побелело… В его чертах проступило понимание… предупреждение Дахут. Мадемуазель потупилась, ее длинные ресницы коснулись кожи.
Все это заняло считанные мгновения.
- Отлично. Пойду переоденусь, - беззаботно, точно ничего не заметив, сказал я.
До того я был чертовски уверен, что это не де Керадель оставил чашу для жертвоприношений в моей комнате. Теперь же я был чертовски уверен, что этого не делала и Дахут.
Так кто же оставил ее?
Я вернулся к себе в комнату, и мне почудилось, будто я слышу мерное жужжание. "Алан, остерегайся Дахут…" Может быть, и в этот раз тени смилуются надо мной?
ГЛАВА 18
Псы Дахут
Какая бы тайна ни была связана с этой чашей, приглашение Дахут стало удачей, на которую я и не надеялся. Я быстро переоделся в костюм для верховой езды. Я предполагал, что ее разговор с отцом не пройдет в дружеской обстановке, и не хотел, чтобы она передумала. Может, до деревни у меня добраться и не выйдет, но я могу попробовать залезть на скалу, неподалеку от которой ждали терпеливые рыбаки.
Я написал Макканну записку: "Будь сегодня у скалы с одиннадцати до четырех. Если я не появлюсь, будь там завтра ночью в то же время. То же самое послезавтра. Если и тогда обо мне не будет вестей, скажи Рикори, пусть поступает по своему усмотрению".
Рикори к тому времени должен был уже прилететь. И если до послезавтра я не смогу передать весточку Макканну, значит, меня зажали в угол - если я вообще буду существовать. Я ставил на то, что в уме и безжалостности Рикори может соперничать с де Кераделем. Он будет действовать быстро. Я написал две записки - одну я запечатал в бутылку, вторую положил в карман.
Насвистывая, чтобы на меня обратили внимание, я спустился вниз. В комнату я вошел с таким видом, будто вообще ни о чем не подозревал. Не то чтобы это было совсем не так - я пребывал в приподнятом настроении, как боец, который проигрывал раунд за раундом из-за того, что стиль боя противника был ему совершенно не знаком, но начал понимать, как может победить.
Мадемуазель стояла у камина, хлопая по голенищу сапога плетью. Де Керадель все еще сидел во главе стола, чуть съежившись, куда более напряженный, чем был, когда я оставил его. Жертвенной чаши нигде не было видно. Мадемуазель походила на осу, де Керадель - на медведя, отбивавшегося от ос, как в известной сказке. Я рассмеялся этому сравнению.
- Какое у тебя хорошее настроение, - заметила Дахут.
- Да, это правда, - сказал я. - Лучше, чем у… - Я покосился на де Кераделя. - Чем у меня было все эти годы.
От нее не укрылся ни взгляд, ни ответная слабая улыбка де Кераделя.
- Поехали, - сказала Дахут. - Ты уверен, что не хочешь присоединиться к нам, отец?
Де Керадель покачал головой.
- У меня еще много дел.
Мы отправились в конюшню. Она взяла того же гнедого, а я чалую. Какое-то время Дахут ехала чуть впереди меня молча, а затем осадила коня.
- Ты так весел, будто едешь на свидание с любимой, - сказала она.
- Я надеюсь на это свидание, - ответил я. - Но не в этот раз, Дахут.
- Это Хелена? - прошептала она.
- Нет, Дахут, хотя во многом Хелена похожа на нее.
- Тогда кто она?
- Ты не знаешь ее, Дахут. Она не носит одежд, лишь вуаль. Ее имя - Истина. Твой отец пообещал мне приподнять эту вуаль.
Девушка подъехала ближе и схватила меня за запястье.
- Он обещал это… тебе?
- Да, - ответил я так, будто речь шла о чем-то само собой разумеющимся. - И он упомянул, что ты ему для этого не нужна.
- Почему ты говоришь мне это? - Ее пальцы сжались на моей руке.
- Потому, Дахут, что я жажду встречи с этой обнаженной леди без вуали. И чувствую, что, если отныне не стану отвечать на все вопросы честно, эта встреча может быть отложена.
- Не играй со мной, - с угрозой в голосе сказала она. - Почему ты говоришь мне это?
- Я вовсе не играю с тобой, Дахут. Я честен с тобой. Настолько честен, что поведаю тебе и вторую причину.
- Какую же?
- Разделяй и властвуй, - ответил я.
Она непонимающе уставилась на меня.
- У индусов есть история, - сказал я. - Одна из "джатак", басен. Царица Тигров и Царь Львов не могли прийти к согласию, и от этого страдали джунгли. Они придумали разрешить спор следующим образом - сесть на разные чаши весов над прудом с крокодилами. Тот, кто тяжелее, упадет в воду - к радости крокодилов. Царица Тигров и Царь Львов сели на весы, и оказалось, что они весят одинаково. Но по центру спрятался муравей, держащий в лапках песчинку. "Хо! - закричал он. - Кто из вас сможет уговорить меня? И что вы мне предложите?" Так сказал ничтожный муравей Царице Тигров и Царю Львов. И песчинка в его лапках значила жизнь или смерть для одного из них.
- И кто из них выжил? - спросила Дахут затаив дыхание.
- Об этом история умалчивает, - рассмеялся я.
Она поняла, о чем я говорю, и я увидел, как ее щеки залила краска, а глаза вспыхнули. Отпустив мою руку, Дахут сказала:
- Мой отец весьма доволен тобой, Алан.
- Мне кажется, ты уже говорила мне об этом, Дахут. Но это не принесло тебе радости.
- А я помню, что ты уже разговаривал так со мной раньше, - прошептала она. - И это мне радости не принесло. - Она вновь вцепилась в мое запястье. - Я недовольна, Алан.
- Прости, Дахут.
- Пусть мой отец и мудр, но простодушен. А я - нет, - заявила она.
- Хорошо, - искренне ответил я. - Как и я. Я презираю простодушие. Но в твоем отце я не заметил наивности.
Ее пальцы сжались на моей руке сильнее.
- Эта Хелена… Насколько она похожа на ту обнаженную леди, чье лицо скрыто вуалью?
Мое сердце забилось чаще, и она заметила это.
- Ты не знаешь? - сладко спросила она. - У тебя не было возможности, скажем… сравнить? - Ее смех был безжалостен, и вновь в нем послышался шум морских волн. - Веселись дальше, мой Алан. Возможно, когда-нибудь я предоставлю тебе эту возможность.
Девушка ударила лошадь кнутом и поехала вперед. Мое хорошее настроение испарилось. Зачем, черт возьми, я вовлек в это Хелену? Зачем упомянул ее? Я ехал за Дахут, но она не оборачивалась и не говорила со мной. Так мы проскакали милю или две. В какой-то момент мы выехали на заросшую кустами лужайку - недоброе это было место, зловещее, и казалось, что в кустах словно притаилось что-то, поджидая нас. Здесь настроение Дахут улучшилось. Она осадила коня:
- Разделяй и властвуй. Мудро сказано. Кем, Алан?
- Насколько я помню, каким-то римлянином, - ответил я. - Его цитировал Наполеон.
- Римляне были мудры, очень мудры. А если я передам отцу, что ты подсказал мне это?
- Почему нет? - безразлично отозвался я. - Но если он еще сам этого не понял, зачем вступать в противостояние?
- А ты удивительно уверен в себе сегодня, - задумчиво сказала Дахут.
- Если и так, - ответил я, - то лишь потому, что сейчас для меня имеет значение только Истина. И если с твоих прекрасных уст могут сорваться вопросы, ответы на которые не желают слышать твои прелестные ушки, придержи их.
Она склонила голову и поскакала по лугу. Мы подъехали к скале, на которую я взбирался в нашу первую поездку. Я спешился, вскарабкался на вершину и, обернувшись, увидел, что Дахут тоже спрыгнула с коня и удивленно смотрит на меня. Я помахал ей рукой и уселся на скале. Лодка покачивалась на волнах в нескольких сотнях ярдов отсюда. Я бросил в воду пару камешков, а затем уронил вниз бутылку с запиской для Макканна. Один из мужчин в лодке встал, потянулся и принялся поднимать сети.
- Поймали что-нибудь? - крикнул ему я.
Дахут поднялась ко мне. Луч заходящего солнца вспыхнул на горлышке бутылки. Она посмотрела на нее, затем на рыбаков и на меня.
- Что это? - спросил я. - Рыба? - и бросил камешек, метя в отблеск.
Она не ответила, молча разглядывая людей в лодке. Они принялись грести и вскоре исчезли из виду за скалой. Бутылка так и осталась качаться на волнах.
Дахут вытянула руку, и мне показалось, что по воде прошла рябь. Течение подхватило бутылку, увлекая ее в нашу сторону.
Я встал, обнял мадемуазель за плечи и поцеловал. Она прижалась ко мне, подрагивая. Я взял ее за руки - они были холодны как лед - и помог спуститься со скалы. У подножия я поднял ее на руки и отнес к лошадям. Ее пальцы обвили меня за шею, чуть придушив, она прижалась к моим губам поцелуем, от которого у меня перехватило дух. Затем Дахут взобралась на своего гнедого, безжалостно стегнула его кнутом, отправляя в галоп, и помчалась через луг, стремительная, будто тень.
Некоторое время я, остолбенев, смотрел ей вслед. Затем взобрался на лошадь…
В голову пришла мысль вернуться на скалу и посмотреть, вернулись ли люди Макканна за бутылкой. Но я решил не рисковать и принялся нагонять Дахут.
Она неслась впереди, не оглядываясь. У дверей дома она соскочила с лошади, шлепнула ее по крупу и вошла внутрь. Гнедой направился в конюшню. Я повернул лошадь и направился к дубовой роще, откуда, как я помнил, вела дорога к монолитам.
Добравшись до края рощи, я увидел камни, более двух сотен, установленные на равнине в десять акров, укрытой от взглядов с моря гранитным кряжем. Они сейчас не казались серыми, как в тумане. В лучах предзакатного солнца они отливали багровым. В центре возвышалась пирамида - мрачная, загадочная, зловещая.
Лошадь отказалась ступать на эту землю - она подняла голову, понюхала воздух, заржала и отпрянула в страхе, метнулась обратно к роще. Я не стал ей препятствовать.
По словам Дахут, ее отец уплыл куда-то на яхте, и этой ночью, как она сказала мне ранее, его возвращения можно было не ждать. Я подумал тогда - не вслух, конечно, - не отправился ли он за нищими для жертвоприношений.
Когда я вернулся с прогулки, его все еще не было. Как и Дахут. Я поднялся в свою комнату и переоделся. Прижав ухо к драпировке, я снова попытался нащупать скрытую пружину, но ничего не обнаружил. Слуга, упав на колени, сообщил, что готов ужин. Меня удивило, что в этот раз он не обратился ко мне как к владыке Карнака.
Дахут была в черном платье - впервые с тех пор, как я увидел ее в первый раз. Платье было бесстыдно коротким и выгодно подчеркивало ее формы. Дахут выглядела изнуренной, даже увядшей, как морской цветок, что распустился во всей красе во время прилива, а сейчас, когда наступил отлив, его время истекло. Мне даже стало ее жаль.
Она подняла на меня утомленные глаза и сказала:
- Алан, если не возражаешь, я хотела бы просто поболтать сегодня.
Мысленно я улыбнулся. Ситуация становилась более чем пикантной. Кроме светской болтовни оставалось слишком мало тем для разговора, которые не были бы взрывоопасными. Я согласился, решив, что сегодня обойдусь без взрывов. К тому же с мадемуазель явно было что-то не так, иначе она не стала бы себя вести подобным образом. Возможно, она боялась, что я снова подниму вопрос о чаше для жертвоприношений - или же ее расстроил мой разговор с де Кераделем. Он ей явно не понравился.
- Что ж, давай болтать, - ответил я. - Если бы мысли были искрами, мои сейчас не могли бы и спичку зажечь. Пожалуй, лучшее, что я потяну, - разговор о погоде.
- Ну и как тебе погода, Алан? - рассмеялась она.
- Перемены погоды нужно запретить специальной поправкой к Конституции.
- Отчего же погода меняется?
- Сейчас погоду для меня меняешь ты.
- Хотелось бы мне, чтобы это было правдой. - Девушка грустно взглянула на меня. - Но мы отошли от темы.
- Прости, Дахут, - сказал я. - Вернемся к болтовне.
Она вздохнула, а затем улыбнулась - и в этот момент так сложно было воспринимать ее как ту Дахут, которую я знал - или думал, что знал, - в башнях Иса и Нью-Йорка… с окровавленным золотым серпом в руке…
Мы вели светскую беседу, хотя несколько раз нам пришлось обходить скользкие темы. Идеальные слуги подали нам идеальный ужин. Был ли де Керадель опальным ученым или колдуном, но он знал толк в винах. Однако мадемуазель ела мало и едва что-то выпила, а ее слабость становилась все заметнее. Я отставил кофе и сказал:
- Похоже, сейчас отлив, Дахут.
Она выпрямилась и резко спросила:
- Почему ты это сказал?
- Не знаю. Просто ты все время напоминаешь мне море, Дахут. Я говорил тебе об этом тем вечером, когда встретил тебя. Мне кажется, твое настроение меняется подобно тому, как меняются приливы и отливы.
Она поднялась. Ее лицо было бледным.
- Спокойной ночи, Алан. Я очень устала. Спи без сновидений.
Она вышла из комнаты прежде, чем я успел ответить. Почему мое упоминание приливов вызвало в ней такую перемену, даже вынудило ее сбежать - ведь ее поспешный уход был именно бегством? Я не мог ответить на этот вопрос. Часы пробили девять. Я посидел за столом еще с четверть часа, и все это время слуги с пустыми остекленевшими глазами стояли неподвижно. Я встал и потянулся. Улыбнувшись дворецкому, я сказал ему по-бретонски:
- Нынче я отойду ко сну.
Он был среди факельщиков, сгонявших толпу жертв. Дворецкий низко поклонился, на его лице не отразилось никакого понимания того, что я имел в виду. Он придержал для меня занавески на входе в гостиную, и, поднимаясь по лестнице к своей комнате, я спиной чувствовал на себе его взгляд. Я остановился в коридоре и выглянул в окно. Небо затянули облака, наполовину закрыв луну на ущербе. Ночь была темной и тихой. В широком старинном коридоре - никаких шепчущихся и шевелящихся теней. Я вошел в свою комнату, разделся и лег в кровать. Было почти десять часов.
Прошло около часа, пока я пытался уснуть. Затем произошло то, чего я ожидал. Кто-то был в комнате, и по странному тонкому аромату я заключил, что это Дахут и что она стоит у самой моей кровати. Я слышал, как она наклонилась, прислушиваясь к моему дыханию, а затем ее пальцы легко, будто порхающие мотыльки, коснулись шеи и запястья, прощупывая пульс. Я вздохнул и повернулся на другой бок, притворившись, что сплю. Ее аромат развеялся, но я знал, что Дахут стоит, прислушиваясь, у драпировки. Она стояла там несколько долгих минут, а затем я услышал едва уловимый щелчок: она ушла.
Тем не менее я подождал, пока стрелки часов не укажут одиннадцать и лишь после этого выскользнул из кровати и натянул штаны, рубашку, темный свитер и туфли.
Дорога от дома вела прямо к охраняемым воротам в полутора милях отсюда. Я не думал, что дорогу патрулируют, поэтому собирался пройти по ней до тех пор, пока до ворот не останется около полумили, затем свернуть влево, достичь стены и вдоль нее добраться до скалы, где меня должен ждать Макканн. Конечно, хозяин гостиницы говорил, что на этот скалистый уступ не попасть с моря, но я не сомневался, что Макканн найдет способ. Я легко мог провернуть все за полчаса.
Я вышел в коридор, прокрался к ступенькам и посмотрел вниз. Там горел тусклый свет, но слуг не было видно. Я спустился по лестнице и очутился у входной двери. Она была не заперта. Закрыв ее за собой, я спрятался в тени рододендронов и осмотрелся.
Здесь дорога делала поворот, и спрятаться вокруг было негде. Облака расступились, луна светила ярко, но дальше я мог бы укрыться за деревьями, растущими по краям дороги. Я метнулся в тень. Здесь я остановился и подождал около пяти минут, следя за домом. Окна оставались темными, из дома не доносилось ни звука. Я продолжил путь вдоль дороги.
Я шел не так долго, прежде чем наткнулся на узкую аллею, вильнувшую влево. Насколько я мог разглядеть в лунном свете, она была прямой и вела примерно в направлении той самой скалы. Если так, то пройти по ней было бы не только быстрее, но и безопаснее. Я повернул. Через несколько дюжин ярдов деревья закончились. Аллея продолжалась дальше, но по краям ее росли кусты, слишком высокие, чтобы смотреть поверх них, и слишком густые, чтобы смотреть сквозь.
Я прошел еще около полумили, прежде чем у меня возникло отчетливое чувство, что за мной кто-то идет. Это чувство было очень тревожным - будто что-то злобное следовало за мной по пятам. Казалось, оно было уже за моей спиной - тянуло ко мне руки! Я развернулся и выхватил пистолет из кобуры.
Позади никого не было - лишь тянулась темная аллея.
Мое сердце колотилось, будто я только что пробежал кросс, ладони и лоб вспотели, я почувствовал головокружение. Справившись со своим состоянием, я продолжил путь, сжимая в руке пистолет. Пройдя дюжину шагов, я почувствовал, как оно приближается снова - ближе, ближе, ближе… быстрее и быстрее… как прыгает на меня.
Я поборол приступ паники и обернулся вновь - и снова за мной лишь стелилась пустая аллея.